С любезного разрешения Джефа Била и Томаса Банчоф из университета Брауна

мами нашей ментальной связи. Будучи внутри поля мы были его объектами, испытывая чувство Единства, дающего начало восприятию, подобному прозрению. С этого наблюдательного пункта— «в бутыли»—то, что чувствовалось как душевные связи или различные степени связанности друг с другом, пере­стало быть ощущением здесь и сейчас и стало воспоминаниями. На поверхности же ментальная связь оказывалась более ощути­мой, тогда как соматическая оставалась лишь в памяти.

Это движение не непрерывно. Между «внешней» и «внутрен­ней» стороной бутыли Кляйна есть прерывность. Как замечает Стивен Розен, некоторые математики считают, что бутыли Кляй­на свойственна некая высшая природа, четвертое измерение, и Розен дерзко постулирует такое понимание этого дополнитель­ного «измерения», которое включает в себя человеческую субъек­тивность и вполне отражает мой опыт в топологии поля⁵⁰. Напри­мер, в работе с Кайлом мне пришлось сознательно положиться на поле, и этим действием я прорвался к пространству другого ка­чества. Сходным образом, чтобы бутыль Кляйна была сконстру-ирована, ей нужно ворваться в саму себя, отсюда дискретность. Это действие зачастую воспринимается как табу, во многом это 53

сходно с тем, как Юнг понимал табу на инцест как запрет на про­никновение в бессознательное. Я упоминаю об этом, потому что обнаружил, что именно это табуирование оказывается источ­ником сопротивления сознательному присвоению хтонических энергий, необходимых для проникновения в поле.

Когда мы формируем свой опыт постижения оппозиций сли-яния-дистанцированности через образ утки-кролика, мы тоже достигаем прерывной последовательности состояний — сначала это переживание слияния, а потом сепарации — и то, и другое с разной степенью интенсивности. Однако эти состояния мен­тальны и восприняты с помощью психического бессознатель­ного. В противоположность этому, когда мы переживаем поле бутыли Кляйна, сопровождающее комплекс слияния, мы имеем дело с контейнером для оппозиции слияния и дистанцирова­ния, который включает в себя телесное измерение соматическо­го бессознательного. Это полезный способ учитывать то четвер­тое измерение, о котором мы упоминали ранее.

Кайл заметил, что два переживания полностью противоречат друг другу. Когда он чувствовал тонкую связь в ощущениях, то не было никакой ментальной сцепки, а когда он чувствовал менталь­ную связь, то не было никакого «физического» соединения. Однако и то, и другое присутствовало. В любое время, стоило одному из нас спросить: «Мы соединены?», —. ответом было «да», но в то же время и «нет». Ситуация фиксирует «подлинные противоречия»⁵¹ опыта.

Кайл откликнулся на это переживание поля с основательнос­тью, которую я редко замечал за ним. Он сразу же смог отреф-лексировать многие из своих отношений, когда «женщина вов­лекается в отношения слишком быстро и полностью, как только я позволяю себе приблизиться к ней этим чувственно-подобным образом» или же, когда человек чувствует это движение, «он мгновенно испаряется». Его мать подпадала под первую кате­горию, отец под вторую; и многочисленные другие люди — две его первые жены, его друзья, его дети — легко оказались или в одной, или в другой, желая «съесть меня», как он говорил, или «полностью покидая меня». Замечательно здесь то, что Кайл точ­но знал, что я имею в виду, говоря о его тонких фибрах, прости­рающихся в пространстве или прячущихся в страхе, и мог сво-бодно дать все эти примеры, чего никогда бы не случилось, не проложи я ему дорогу своим собственным восприятием.

Сознательная включенность Кайла в комплекс слияния во время этой сессии привела к периоду нарушений и хаоса. Од­ним из источников этого было безумие его матери. Будучи ре­бенком, Кайл испытывал страх от психотической тревожности своей матери, от которой он защищался путем инкорпорирова­ния ее, проглатывания ее целиком, так что она жила в нем как посторонний объект. Она проявлялась на сессиях и в его вне­шней жизни как сильная дрожь всего тела. Воображаемое вос­приятие материнской неконтейнированной и захватнической тревожности теперь действовало как изгнание нечисти, и в этом смысле его сознательное страдание при переживании этих состояний теперь было похоже на изгнание безумия.

Другой аспект беспорядка, выпавшего на долю Кайла, явил­ся результатом вхождения его самости в пространство-время. Этот процесс всегда порождает нарушения и часто ощущает­ся как не-контейнирование, «падение» или даже затягивание в ничто. Как говорят нам многие мифы творения, герой, привно­сящий новую форму порядка в пространство и время, сталки­вается с сильной контратакой беспорядка; или же тот бог, что создает порядок, создает и беспорядок⁵². Беспорядок «одева­ется» в многочисленные формы тени, особенно— в мощную внутреннюю ярость или насилие, или зависть. Боль беспорядка функциональна: она разрушает панцирь тела, так что самость получает возможность воплотиться.

Кайл узнал этот уровень архетипической ярости (то есть ярости гораздо большей, чем эго) раньше, в опасно деструк­тивной форме. Однажды, после того как он набросился на свою жену, он даже пытался пойти на самоубийство. Теперь же неко­торое осознание было уже развито, и переживание этой ярости без отыгрывания ее стало ключом к собиранию сил, достаточ­ных для воздержания от слияния с объектами, больше не соот­ветствовавшего индивидуационным потребностям Кайла.

Переживание Кайлом своего комплекса слияния привело, как это часто происходит, к развертыванию процесса индиви-дуациии процесса, пребывавшего в спячке в течение большей части его жизни⁵³. Постепенно формировалась и росла самость, увиденная в снах в образе нового ребенка, которого он спасал от опасных ситуаций, или в образе неизвестного могуществен­ного человека. В свою очередь, в поле между нами постепенно

все в меньшей и меньшей степени доминировали диссоциация и отчаяние. Шизоидная замкнутость перестала быть его основ­ной формой действий. Утечка энергии из поля между нами зна­чительно сократилась.

Кайл начал осознавать степень психотической тревожности своей матери и то, насколько его жизнь была управляема ею, он понял, что по большей части страдал от тревоги, которая не была его собственной. Значительно изменившись, он уже мог восклицать: «Я не мама. Мне не нужно всего бояться». Впервые в жизни Кайлом двигал не набор ригидных мнений суперэго, но что-то внутренне подлинное.

* * *

Prima materia процесса Кайла лежала в восприятии оппозиций комплекса слияния, организующего поле между нами. Алхими­ки Ренессанса говорят о трансформирующей силе одной единс-твенной капли их эликсира. Подобным же образом в целом ряде случаев за последние десять лет я был свидетелем транс­формирующей силы одной-единственной сессии, на которой комплекс слияния оказывался увиденным и идентифицирован­ным, а отношение к нему вследствие этого менялось⁵⁴.

Один такой пример касается случая пятидесятилетнего муж­чины, которого мы назовем Норманом. Он Встречался с женщи­ной, которая на протяжении многих лет неизменно его разочаро­вывала. Неприятно было наблюдать за его яростью и презрением к ней. Даже сам Норман порою удивлялся, насколько жестоки и ядовиты его описания этой дамы. Однако на наших сессиях он из кожи вон лез, стараясь оправдать подобное свое отношение примерами ее «ужасности». С явным наслаждением он «разо­блачал» ее «неумелость», что абсолютно не соответствовало его характеру. Его безжалостность была уникальной чертой этих от­ношений, как и то бессердечие, с которым он постоянно исполь­зовал эту женщину для выполнения его поручений и домашней работы, словно бы она была «прислугой», как он выражался.

Норман боялся «плохой кармы», которую он создавал. Он знал, что его поведение этически и духовно неправильно, но не мог остановиться. Он не контролировал себя. Неделю за неде­лей я слушал его жалобы на эту женщину, и поражался тому, что ни одна интерпретация его проекций на нее (например, его

собственного чувства неполноценности и некомпетентности), не возымела никакого эффекта, разве что на мгновение преры­вала то ликование, с которым он унижал ее.

Я делал все, что мог, интерпретируя атаки Нормана на эту женщину как смещение негативных чувств ко мне. Мне было совершенно ясно, что он был вовлечен в сильный негативный перенос, в котором я, так же, как и его женщина, был неумелой матерью, которую он до сих пор тайно идеализировал, и одно­временно ненавидел. Однако, независимо от того, сколько вре­мени и усилий было потрачено на попытки привести его обрат­но к ранним переживаниям покинутости со стороны матери, Норман каким-то образом всегда выхватывал лишь то, что его мать была, «по крайней мере, умна» или «хоть сохраняла семью», отделяя ее как от своей подруги, так и от моих интерпретаций.

Мои инсайты обычно следовали за темами, поднятыми сна­ми Норманна; у меня было впечатление, будто они могут по­мочь нам понять его позицию в отношениях. Однако, похоже было, что все мои попытки теряли ценность для него после не­скольких минут размышлений. Хотя в течение этих мгновений он мог видеть, что эти основанные на сновидениях инсайты были верными, следующая сессия вновь заставала его в атакую­щей позиции, словно бы мы вовсе ничего не обсуждали. Обыч­но Норман отнюдь не был бессознательной личностью. Он был очень популярным и очень одаренным психотерапевтом с двад­цатилетним опытом. Когда Норман работал со своими анализи­руемыми, он создавал безопасное, контейнирующее пространс­тво, в котором могли проявляться его значительная эмпатия и интуитивные дарования. Через свою работу он был вполне зна­ком с такими понятиями, как «внутренний ребенок» или моло­дая часть души, которая в его случае была переполнена крайне негативными чувствами к женщинам. Я подталкивал взрослую часть Нормана связаться с детской частью, как если бы он раз­говаривал с анализируемым, испытывавшим сильную боль. На сессиях я ощущал «ребенка» внутри него, в возрасте около шес­ти лет; но Норман не мог сам соотнестись с этим «ребенком». Он мог лишь поведать правду о своем опыте: когда он пытался установиться связь с ребенком, он становился ребенком.⁵⁵

После нескольких лет таких нападений на подругу однажды Норман заговорил о некоторой проблеме с одной из его анали-

зируемых. Когда я спросил, как он воспринимал ее, стало ясно, что в их взаимодействии господствует серьезное состояние сли­яния. Он говорил, что чувствует, как анализируемая хочет «пол­ностью приклеиться ко мне», что он задыхается, что ему не хва­тает пространства.

Пока Норман продолжал описывать свои реакции, я испы­тал новый инсайт. Как и анализируемая, обнаружившая аспек­ты сильного комплекса слияния, подруга Нормана была глубоко захвачена своим собственным комплексом слияния и не способ­на была функционировать как отдельное Я, всегда пытаясь за­цепиться за каждое его слово, жаждала физически быть рядом, хотя в то же время была полностью отчужденной и дистанци­рованной. В такие моменты Норман чувствовал отвращение, когда она прикасалась к нему. «Раболепная», с презрением от­зывался он о ней; она могла молчать, словно немая, совершенно не в состоянии привнести в реальность хоть что-то свое, хоть какую-то мысль. Она настаивала на том, что хочет лишь быть с ним, однако никогда не приглашала его в свою квартиру; в ее поведении было много и других противоречий.

Норман замечал, что больше всего боится того, что он видел как глубинное ядро безумия и ярости как в своей подруге, так и в анализируемой. Он понимал также, что его страх заразиться без­умием своей подруги напоминал ему ранние переживания, каса­ющиеся матери. Похоже, мы приближались к главному: комплекс слияния его подруги отвращал его, ему приходилось принижать ее, ибо он боялся ее, точно так же, как он ощущал и боялся мате­ри. Узнав об этом, возможно, он сможет изменить поведение.

Не тут-то было. На следующей сессии Норман вновь на вы­соких оборотах выкладывал байки о своей «кошмарной» под­руге, особенно упирая, как бывало часто, на ее «глупость» как юриста. Он утверждал, что лучше разбирается в законах, чем она; однако у нее были полномочия, отсутствующие у него. Что привело к наступлениям на другом фронте. Тогда как подруга была известным юристом, у него не было официальной серти­фикации психотерапевта, стало быть, на его взгляд, она была коллективно в большей степени признана, чем он. Когда они встретились, он верил, что их отношения приведут к большей степени признания его заслуг в их социальном круге. Важные сновидения показали, насколько, отчаянно Норман хотел при-

знания. С их помощью мы начали вскрывать интенсивные уров­ни зависти, которой он стыдился. Но все же никакой передыш­ки в заградительном огне против его подруги.

Прошло несколько месяцев, а атаки Нормана продолжались с тою же силой обиды, какую он продемонстрировал в первый раз. Тогда, по причинам, которым я рационально не могу по­нять, я начал видеть Нормана по-другому. Я почувствовал тон­кие волокна, простирающиеся ко мне и соединяющие нас. В от­личие от приятного, почти союзнического состояния, которое я испытывал с Кайлом, поле между мною и Норманом было дис­комфортно, будто бы не просто соединяло нас, но и откачивало мою энергию к нему каким-то липким и отчасти опасным обра­зом. Похоже было, что единственной целью этой тонкой связи было привязаться ко мне, а не быть проводящим путем для сов­местного потока энергии.

Я мог ощущать поле с Норманом, в котором мы пребывали оба. Сначала мы были объектами поля. Затем, качнувшись в сто­рону субъектов, я ощутил очень тонкую ментальную связь, по которой мы были, однако, соединены гораздо меньше. Я чувс­твовал, будто мы разговариваем друг с другом через Большой Каньон, и хотя и раньше я мельком замечал оппозицию слияния-дистанцированности, все же я думал, что наша связь крепче.

Я рассказал Норману об этом переживании, во Многом так же, как я описал схожее состояние Кайлу. И так же, как Кайл, как и любой анализируемый, с которым я встречался на этих уровнях через столь тяжело заработанное восприятие, Норман подтвердил одновременность некоей тонкой сенсорной связи и ментальной разъединенности. Это состояние было там, было качеством, присутствующим между нами, было видимым.

В течение нескольких следующих мгновений отношения Нормана с его подругой приобрели новую прозрачность. Он понял, что состояние, испытанное им со мной, было тем же са­мым, что он ощущал с ней.

Наша следующая встреча состоялась две недели спустя, и впервые Норман не упоминал о своей подруге. Ближе к концу сессии я отметил это и спросил его, почему. Единственное хоть чего-то стоящее объяснение, сказал он, — это то, что последняя сессия произвела на него сильное впечатление. Легкий остаток его презрения к подруге еще оставался, указывая на уровни за-

виста, с которыми еще предстояло встретиться. Однако переме­на была кардинальной; он начал чувствовать сострадание к под­руге, и фактически, его неуважение к ней исчезло.'

Почему подобный опыт обладает столь мощным воздействи­ем? Называние состояния, в том виде, в каком оно существует здесь и сейчас, похоже, наделено властью, далеко превосходя­щей любую интерпретацию или достигнутый другим способом инсайт, и во многом похоже на ощущения человека, переживше­го яркое видение. Этот акт называния должен быть наблюдени­ем за явлениями, постигнутыми в геометрии поля, в четвертом измерении. Прежде чем выдать анализируемому утверждение, наподобие: «Я чувствую себя полностью связанным и даже сплавленным с вами, но в то же время не чувствую вовсе ника­кой связи», колеблющаяся природа поля должна чувствоваться на ощупь, так, чтобы аналитик ощущал себя, словно бы запер­тым вместе с анализируемым в поле, обладающем свойствами геометрии бутыли Кляйна. В ином случае подобное утвержде­ние будет воспринято как осуждение, а не как что-то, в чем оба человека пребывают вместе. Только такое осязаемое понимание взаимного качества поля обладает творческим потенциалом.

* * *

Часто комплекс слияния по большей части пребывает во внут­ренней детской части личности. Это особенно ярко видно было в моей работе с Элен, работе, результатом которой была поисти­не замечательная трансформация способности сепарироваться в отношениях и проявление самости, и все это произошло через восприятие присутствия комплекса слияния.

Изначально мы сосредоточились на том, что Элен избегала глубоко сидящих в ней негативных чувств к матери, восходящих, как казалось, к излишней озабоченности ее матери всем внешним и, в особенности,— к материнским двойным посланиям. Вот один из примеров: Элен, которой было тогда четыре года, было сказано пойти поиграть на улицу; дело было после дождя, и на улицах было мокро и грязно. Мать одела ее во все белое и велела не запачкать Ни туфли, ни одежду. Когда Элен впервые рассказала мне об этом, она настолько сильно диссоциировала (типичная за­щита против таких разрушающих сознание посланий), что прос­то думала, что мама заботилась о том, как она выглядит.

Комплекс слияния Элен я обнаружил, лишь проработав с ней двадцать пять лет. Поводом, который, наконец, раскрыл мою способность воспринимать его существование, была не­минуемость смерти ее матери. Она чувствовала нависающую утрату и говорила о чувстве любви к матери. С горечью, кото­рая казалась искренней и взвешенной («Мама была сложной, но всегда со мной»), она припомнила фантазию предыдущего дня, в которой воображала себя молодой девушкой. Рассказы­вая фантазию, она, похоже, превратилась в ребенка, стала гром­ко всхлипывать и делать конвульсивные движения. Потом ей удалось отделиться от этого внутреннего, детского состояния и возвратиться к более взрослому статусу, но эти колебания про­должались еще несколько раз.

Я подумал, что горе и любовь Элен были ожидаемыми реак­циями, независимо от того, насколько сложными были ее отно­шения с матерью. И в то же время я ощущал также, что я «нор­мализую» ее поведение, потому что во внезапной и взрывной природе ее эмоций было нечто странное, как и в манере, с кото­рой она резко остановилась и вернулась обратно к взрослости.

Я снова спросил ее о «ребенке», и после еще одного присту­па Элен потрясло следующее воспоминание из предыдущего дня. Она вспомнила, что в фантазии ребенок чувствовал себя «пол­ностью приклеенным», как она сказала, к матери. Она никогда не использовала этот образ раньше и никогда не говорила о таких глубоких состояниях слияния; казалось, их вовсе не было в ее от­ношениях с матерью, и я никогда не чувствовал их между нами.

Несколько дней спустя, для того, чтобы дальше исследовать интенсивное «приклеенное состояние», Элен попыталась вернуть­ся к фантазии о ребенке. Однако «ребенок не говорит. Словно бы этот ребенок полностью отрезан от меня и живет за стеклом».

Эта детская часть психики Элен была новым и неожидан­ным открытием глубокой и скрытой правды о ее отношениях с матерью. В ее переживаниях с образом ребенка мы видим от­сутствие пространства между субъектом и объектом, а также полную отрезанность, без какой-либо возможности словесной коммуникации. (Оппозиции комплекса слияния Элен на этой стадии проявлялись как последовательность состояний, осозна­ние которых было полезно для меня как указание на существо­вание комплекса. Однако, такое осознание обычно не является

трансформирующим для анализируемого, как это бывает при восприятии оппозиций, присутствующих одновременно, что Элен испытала позже).

До того как она обнаружила ребенка в фантазии, Элен пол­ностью отрицала свой гнев на мать и использовала любопытные коллективные заявления, типа: «Нужно любить свою мать». Эти заявления звучали странно и резали слух, словно бы Элен не столько верила в десять заповедей, сколько отождествлялась с ло­зунгом, который, не продумав, применяла к своей жизни, и будто бы она использовала слова, чтобы отделаться от чувств, а не со­общить что-то. И только после того, как Элен смогла увидеть эту детскую часть своей души в своей привязанности к матери, она смогла начать испытывать к матери чувства, идущие от сердца.

На следующей сессии Элен рассказала мне нечто новое о своей фантазии о «прилепленном» к матери ребенке. Когда она увидела этот образ, ее взрослое Я почувствовало себя привя­занным к матери и испытало сильное желание отделиться, но это было трудно, и на несколько мгновений она почувствовала очень неловкое, неудобное состояние одновременной «прикле­енности» к матери с одной стороны и эмоциональной и мен­тальной разъединенности с ней — с другой. Когда же я спросил ее, почему она сразу не рассказала об этой части ее фантазий­ного опыта, она смогла лишь ответить: «Мне было плохо, мне не понравилось это чувство». Она в основном сосредоточилась на том, чтобы «избавиться» от этих плохих чувств, а не на том, чтобы вместить их и сфокусироваться на них; но теперь это ста­ло меняться.

В открытом у Элен комплексе слияния было некое трансфор­мирующее качество, что делало ее случай очень похожим на пе­ремены, происшедшие в Нормане. Отношения Элен с матерью изменились. Она смогла сопровождать мать на пути к смерти уже не как ошарашенный ребенок, но как взрослая женщина в печали, которая лелеяла свою мать как источник и силы, и стра­даний в своей жизни.

Элен рассказала об эпизоде, показавшемся ей примечатель­ным: бездомная женщина подошла к ней на улице и попроси­ла помощи. По словам Элен, впервые в своей жизни она смогла сказать «нет». Она подчеркнула, что это было совершенно но­вым действием для нее. Никогда раньше не выказывала она по-

добной способности к сепарации от кого-то. Элен на тот момент было восемьдесят, а мать ее умерла в сто три года.

Весьма распространены случаи, как было и с Элен, когда ком­плекс слияния глубоко скрыт внутри психики (здесь в виде внут­ренней детской части) и порождает симптомы, кажущиеся труд­ноизлечимыми, тогда как сам комплекс остается невидимым для любой формы восприятия. Уровни замешательства и безумные оппозиции, пронизывающие поле анализируемых, подобных Элен, казалось бы, не позволяют ощутить его до того мгновения прозрения, когда странные оппозиционные состояния слияния и дистанцирования можно, наконец, мельком увидеть.

Характерно, что подобные исследования ведут также к вос­становлению воспоминаний. К примеру, Элен припомнила, как динамика «прилепленного» и не-связанного состояния всегда порождала ужасное чувство, когда она была с матерью. То есть она не могла в достаточной степени контейнировать и сознавать чувства боли от пребывания с матерью, от невозможности ни отделиться от нее, ни быть по-настоящему связанной с ней.

Сейчас я начал чувствовать (впервые за время моей более чем двадцатипятилетней работы с Элен), что между нами есть связь, которая есть нечто большее, чем просто ее желание, что­бы кто-то забрал у нее ее «плохие чувства» во время редких мо­ментов контакта. Ее психотический процесс уменьшился, и на­чало проявляться ощущение себя личностью — наконец-то, в восемьдесят три года.

* * *

Обнажение комплекса слияния — это начало вливания энергии в процесс индивидуации, который способствует интеграции ранее бессознательного материала или включает в себя темы, долгое время отрицаемые — темы творчества или конфликтов в отношениях, или страха воплощения, или определенной фазы работы с трансферными отношениями. В случае Элен фокус сдвинулся к переносу и другим объектным отношениям. Нор­ман встал лицом к лицу с тем, что увидел, наконец, что он и подруга — разные, отдельные люди. Как часто случается, было и несколько регрессивных возвращений к комплексу слияния с ней, сопровождаемых отголосками его прежних жалоб, пока он окончательно не набрался мужества и не совершил прорыв

в сторону воплощения. Это включало в себя переживания тре­воги, прежде замаскированной миром слияния и его проекци­ями. Кайл, в конце концов, осознал, что инкорпорировал тре­вожность своей матери, и отношения переноса стали средством для развертывания его индивидуального процесса. Во всех этих случаях самость оживала по-своему, что вело к живому и осяза­емому чувству идентичности и к дальнейшему развитию отно­шений с бессознательным.

Многочисленные колебания между прогрессивным движе­нием к новому отношению к жизни и поведению и регрессом обратно, в ограниченную сферу комплекса слияния, сопровож­дают это путешествие, вернее, являются существенной его час­тью. Умение ценить таинство проявляющейся в этом процессе самости оказывается наиважнейшим, поскольку комплекс сли­яния ныне вездесущ.

Вездесущность

П

осле десяти лет настойчивых усилий женщина, нако­нец, закончила работу над книгой. Однако ей никак не удавалось написать пятистраничную аннотацию для своего агента; каждая попытка превращалась в гнетущую муку. Если друзья спрашивали ее о книге, она стыдилась и терялась, оттого что не могла внятно и кратко передать, о чем, собственно, ее труд; порой она словно немела. Ее беспокоило, что она теряет память.

Я был знаком с ее работой и говорил с ней о важности глав­ной темы этой книги в надежде, что это поможет ей скачком восстановить способность мыслить. Она ответила: «Да, но не это главное. Главное — то, что в моей неспособности говорить о книге — то же, что я чувствую, пытаясь говорить сейчас с вами — я не могу ни мыслить, ни произнести ничего, и я часто чувствую себя так».

Ее ответ помог мне перейти на другой уровень работы; мои старания помочь на самом деле представляли собой компуль-сивный поиск знакомого решения, некоего освобождения от моего собственного дискомфорта в разговоре. Благодаря этому наблюдению я смог несколько дистанцироваться и начал видеть, что моя анализируемая находится в столь глубоком слиянии с собственной книгой, что утратила способность размышлять о написанном. Оно превратилось для нее в размытое пятно, все ее попытки растворялись в нем, а любой психический контейнер, который ей удавалось создать, оказывался фрагментированным. Она даже не могла вспомнить, что только что рассказала мне о своей неспособности мыслить и говорить.

S - 8869 65

Когда я, наконец, смог почувствовать тягу слияния с анали­зируемой (проявившуюся в моем навязчивом поспешном же­лании порассуждать о содержании книги), и одновременное отсутствие связи с ней (заметное по ее реакции на мои слова), я осознал присутствие комплекса слияния — оживающего как между нами, так и между ней и книгой. Комплекс, воспринима­емый в пространстве между нами здесь и сейчас, теперь можно было назвать, и это освободило ее от агонии. Через несколько дней она достигла нового равновесия, в котором ее книга стала «объектом», поддающимся обдумыванию. И без всяких затруд­нений она смогла рассказывать, о чем книга.

Комплекс слияния — определяющий фактор во многих по­добных унизительных сложностях— может маскировать эту свою функцию. В данном случае мы с писательницей начали борьбу с ее комплексом слияния задолго до этого эпизода, так что относительно малых стараний оказалось достаточно для ус­тановления факта его существования.

Несколько лет спустя после опыта, описанного мною в гла­ве третьей, анализируемая, которую я назвал Элен, подбирала себе художника-декоратора— ей нужно было обставить дом. Она встретилась с художницей-декоратором, и та сказала ей, что у нее есть поставщик, который особенно хорош в подборе и наклейке обоев. Элен заплатила декоратору за консультацию, но решила больше не пользоваться ее услугами, поскольку, как она сформулировала, «что-то между нами было не так». Одна­ко затем Элен оказалась в ужасном и болезненном состоянии внутреннего конфликта. Может ли она позвонить поставщику обоев, порекомендованному декоратором, если решила не поль­зоваться услугами последней? Этично ли это? После нескольких сессий, проведенных в агонии перед лицом решения, которое выглядело очевидным — ведь она оплатила консультацию, в чем же проблема? — Элен, наконец, смогла ясно понять, что же она испытывала:

«Мне очень тревожно, глубоко, в самой сердцевине. Я слов­но бы приклеена к декоратору, словно я полностью вверила себя ей и несу ответственность за то, чтобы пользоваться ее услугами, несмотря на то, что заплатила ей, и что даль­нейших договоренностей между нами нет. Самой позво-

нить поставщику — это слишком, словно я упаду в глубо­кую дыру или растворюсь, если не привлеку и декоратора к делу. В конце концов, это она дала мне рекомендацию».

Взбешенный абсурдом ситуации, я все-таки смог свести к минимуму несколько собственных вспышек, в которых призы­вал ее быть реалистичной, когда сообразил, что это была акти­визация ее комплекса слияния. «Это он», — почувствовала она немедленно; что-то щелкнуло внутри нее, словно «кусочки ре­буса встали на место». Художница-декоратор стала для нее ма­мой, которую она не могла переносить, но от которой не могла отделиться.

Комплекс слияния не исчезает. Скорее, он может лишиться энергии и впасть в спячку, чтобы затем, позже, опять появить­ся. В этом случае способность увидеть его и назвать становится действием, позволяющим произойти сепарации.

* * *

Комплекс слияния заложен в основу самых разнообразных си­туаций. К примеру, он всегда оказывается главным фактором при зависимостях. Обычно зависимость и бывает неким спо­собом слиться с объектом, будь то наркотик или определенный способ поведения, как при зависимостях от азартных игр или сексуальной зависимости, а равно— и дистанцированием от реального объекта желаний, обычно это фантазии об успокаи­вающем материнском теле. Зависимое поведение — это способ на время почувствовать некую передышку от агонии «невоз­можных» противоположностей, при которых ты не можешь ни оставаться с желанием слиться с утешительным объектом, ни отделиться от него. Один человек, пытающийся бросить курить, говорил: «Мне отвратительно курение, но я не могу бросить». Зависимый пребывает в агонии понимания. Его не утешить.

Работа комплекса слияния заметна в следующих размышле­ниях мужчины, выходящего из зависимости от курения и алко­голя:

«Я иду к жене за дозой: мне нужно что-то успокаивающее; чуточку любви — вполне сгодится, но мне надо и больше­го — экстаза, какого-то порыва. Но даже и без этого, хотя

5* 67

бы просто любовь — и можно на время удовлетвориться. И я смогу отступить, до следующего раза. Но если я не по­лучу своего, то неистовствую, и словно в мозгу у меня про­жектор, я все высматриваю, высматриваю в себе, все тело болит, и от этой боли я пытаюсь избавиться, как могу, ис­пользуя свой разум. Где же она? Я не вижу ничего, кроме опасности, это непроходимая чаща, а я продолжаю смот­реть, пока что-то не откроется, быть может, что-то, исхо­дящее от нее. Тогда — еще один разок, и я снова спасен, на время. Самое худшее — это когда я чувствую далекий, неудовлетворенный поиск — в уме — и одновременно от­чаянный зов, идущий из моего тела, которое пытается и почувствовать ее, и закрыться от отвержения и разоча­рования. Меня качает от разума к телу, иногда довольно быстро, но разорванность, которую я чувствую, слишком болезненна, и мне приходиться убегать, раскалываться — или ненавидя ее, или бросаясь что-то делать без нее».

Навязчивый и дисфункциональный паттерн, известный как созависимость— термин, ставший широко известным в нашей культуре благодаря двенадцатишаговым программам и сопутс­твующим группам (таким, например, как Ал-Анон, группы для друзей и родственников зависимых людей) — может рассматри­ваться как чистый пример работы комплекса слияния. Зависи­мый и санкционирующий зависимость человек разделяют общее насыщенное поле слияния, не испытывая взаимной связи или при очень скудной связи. Ибо даже если поведение созависимого может быть исполнено любовью или наполнено злостью и глубо­кими переживаниями, вызванными предательством, все равно в этом очень мало реальной, сознательной связи между зависимым и созависимым партнерами. Если бы она была, то стало бы понят­но, что зависимость была запущена в действие вследствие огром­ного сопротивления расставанию со сферой слияния комплекса.

Крайний страх отделения, создаваемый комплексом слияния, питает дисфункциональное, созависимое поведение, маскируя его иллюзиями самоотверженной любви. Именно поэтому для того, чтобы пробить созависимое состояние, широко принято обучать противоядию— «жесткой любви». Значимость групповой под­держки в таких поведенческих изменениях становится мерилом интенсивности сепарационной тревоги, сопровождающей всякий

выход из состояния слияния. Эта тревога — так же значима, как и психотическая тревога, питающая безумие зависимости.

В случаях, когда оживлен комплекс слияния, сепарация от человека или вида деятельности, и, собственно, любое изме­нение — необходимость заплатить по новому счету, вскрытие письма от некоего авторитета, сообщение о том, как вы себя чувствуете, возможность испытать сексуальное желание, в ко­тором есть толика личного отношения, а не просто компульсив-ное, безличное качество, заполнение анкеты на возврат налогов, которое позволит сэкономить тысячи столь необходимых дол­ларов — все это ощущается как сильно провоцирующие тревогу факторы. Малейшее отклонение от чрезвычайно узкой «внут­ренней территории», ощущаемой как теплая и безопасная, мо­жет напугать, наполнить эго паникой оттого, что все внезапно стало так дезорганизовано, или даже ужасом угрозы полного исчезновения⁵⁶.

Стало быть, комплекс слияния часто является причиной хронических свойств, таких, как отсутствие концентрации или постоянные отсрочки и задержки. Хроническая неспособность приходить вовремя на встречи или заканчивать встречи вов­ремя может указывать на серьезные проблемы с мобилизацией энергии и на непомерные страхи сепарации, присутствующие всегда, когда оживает комплекс слияния. Люди часто расска­зывают о физической напряженности, ощущаемой всякий раз, когда приближается момент сепарации, о чувстве унижения от того, что ты не способен действовать, а лишь смотришь, как ти­кают, исчезая, минуты, в то время как ты опаздываешь и про­пускаешь еще одну встречу.

Поскольку одновременно испытывается и слияние с объ­ектами, и отсутствие связи с ними — то есть нет концентра­ции на отдельном существовании, — то комплекс слияния мо­жет стать источником хронической потери вещей. Объекты не ощущаются как положенные куда-то, поскольку отдельных мест не существует. Бумаги, ключи, одежда и деньги, похоже, просто растворяются. Под влиянием комплекса слияния под­сознательно человек испытывает угрозу впасть в ничто, и на мгновение по-настоящему верит, что объект не только по­терян временно, но что он никогда не будет найден. Никакая рациональность не помогает, и подобная полная вера в утрату

объекта кажется странной и сбивающей с толку любого, кто пытается помочь.

Другой характерный пример повсеместности комплекса сли­яния и тех зачастую неразрешимых трудностей с сепарацией, которую он создает, — это случай тех, кто задерживается в вы­сшей школе; это люди, учеба которых занимает долгие-долгие годы, намного превышающие нормальный срок, и приходящие в состояние ВТНД — «все, только не диссертация». Окончание работы над диссертацией кажется невозможным, и депрессия, тревожность, компульсивность и диссоциация часто становятся защитами от стыда и унижения, сопровождающими спад энер­гии вследствие комплекса слияния.

Комплекс слияния может препятствовать всякому усилию, направленному на окончание творческого проекта. К примеру, математика, пытающегося добиться штатной должности, ос­тавляют на факультете благодаря репутации блестящего ума. Одн