Сержант Гуленко – заместитель командира второго разведывательного взвода. Прослужил полтора года, секретарь комсомольской организации роты. Принципиальный в суждениях, откровенный, думаю, настойчив в выполнении приказов старших начальников.
Сержант Кравчук прослужил полтора года, амбициозен, не без хитринки – достоин повышения на должность заместителя командира взвода.
Сержант Мысан – грамотный сержант, увольняется в запас.
Сержант Павленко – добросовестный младший командир, прослуживший год, но пока не хватает командирской жилки, опыта. Надо будет помочь.
Младший сержант Курилов – командир отделения радиолокационной станции, грамотный, инициативный командир. Достоин назначения на должность заместителя командира взвода. На предложение – согласился, более того, на свое место порекомендовал рядового Микуцкого, пользующегося с его слов авторитетом и уважением в коллективе.
Побеседовал я с комсомольским активом – опорой командира роты в решении боевых задач, вопросов воинской дисциплины. Комсомольцы подразделения составляли 100% личного состава, сержант Гуленко возглавлял комсомольскую организацию роты. За успехи в боевой и политической подготовке при выполнении интернационального долга в Демократической Республике Афганистан комсомольская организация 350-го гвардейского парашютно-десантного полка была награждена переходящим знаменем ЦК ВЛКСМ. Комсомольцы прославленного полка сражались с душманскими отрядами под лозунгом: «Комсомолец – десантник! Будь достоин высокой награды Ленинского комсомола, добросовестно выполняй воинский и интернациональный долг».
Выяснил, что офицеры-разведчики роты, за исключением старшего лейтенанта Петренко, были членами партии. Непартийность однокурсника Петренко удивила. Правда, вскоре все стало на свои места. Мы его просто не знали, а когда раскусили – ужаснулись: как много дерьма может находиться в одном человеке. Через несколько месяцев Петренко с позором перевели начальником заставы. И кто бы подумал? – На Черную гору, где он также «отличился»: варил в кипятке патроны к АКС и продавал «духам». Кстати, после варки патроны отлично стреляют и пули попадают в цель не хуже, чем до их помещения в «патронный бульончик».
В мае 1981 года тринадцать разведчиков роты подлежали увольнению в запас по окончанию действительной военной службы – практически 20% личного состава подразделения. Вот их имена: сержант Лабушев, ефрейтор Червонящий, ефрейтор Лукоянов, ефрейтор Кашанов, рядовой Бучнев, ефрейтор Логеев (кандидат в члены КПСС), ефрейтор Боровец, ефрейтор Богданов, рядовой Петров, старший сержант Мысан, ефрейтор Киселев, рядовой Барбашин, рядовой Безгребельный. Многие из парней были награждены правительственными наградами. Мне, командиру полковых разведчиков, конечно, хотелось бы знать, как сложилась их жизнь и судьба после афганских событий. Отзовитесь, ребята.
ГЛАВА 3
Скажу откровенно, гвардии капитан Литош Николай Александрович передал мне слаженное подразделение разведчиков, имеющих опыт в выполнении боевых задач. Среди специальных подразделений полка разведчики занимали 2-е место. Мне предстояло бороться за более высокое и почетное положение полковых разведчиков 350-го гвардейского парашютно-десантного полка. Забегая вперед, скажу: разведывательная рота под моим командованием уже через пять месяцев завоевала первое место не только в полку, но и в дивизии. Гвардии сержант Сергей Сучков, заместитель командира разведывательного взвода, кавалер ордена Красной Звезды, имел честь выдвинуться от разведывательной роты полка делегатом ХIХ съезда ВЛКСМ в Москву и представлять на немкомсомольскую организацию 103-й гвардейской воздушно-десантной дивизии. Но это было еще впереди! Предстояли тяжелые, упорные бои с душманскими формированиями, в результате которых командование дивизии достойным образом отметит усилия разведчиков доблестного «полтинника».
Двух дней, отведенных командиром полка на прием-передачу должности, вполне хватило. Без лишних вопросов мы с Николаем Александровичем доложили об этом Семкину, получив от него указания на дальнейшую службу. Литош улетал в батальон, находившийся в отрыве от главных сил дивизии, мне же предстояло окунуться в неизведанную для меня полковую жизнь. Трудно было представить, что меня ожидало в ближайшем будущем! Это я сообразил при выходе из палатки командира полка, столкнувшись со щупленьким рыжеватым майором с академическим значком на «хэбэ».
– Извините, товарищ гвардии майор. Старший лейтенант Марченко, командир разведывательной роты.
Что тут началось!!! Из мощнейшего потока высокохудожественной с оттенками глубинки народной культуры брани, переполненной не придуманными, а естественным образом рожденными, совершенно эксклюзивными, изящными по форме и содержанию фразами, я понял, что передо мной начальник штаба полка майор Чиндаров – мой прямой начальник.
«В полку тебе скучно не будет, Валера», – подумалось мне, когда, пересекая плац, я шел к расположению роты после первого знакомства с «шефом». Откуда мне было еще знать, что Чиндаров при встрече со мной провел только утреннюю разминку? Впереди было совещание офицерского состава полка, сбор командиров подразделений непосредственно подчиненных начальнику штаба полка, потом радиотренировка, развод внутреннего наряда. Если не сам Чиндаров, то его тень всегда была на этих мероприятиях. Что было на этих совещаниях? Не берусь освещать – не получится, об этом лучше всего расскажут Слава Наружный – начальник ПМП, Володя Никитин – заместитель командира саперной роты, Миша Дьяченко – командир ремонтно-восстановительной роты. Я думаю, есть о чем вспомнить Игорю Журавлеву – командиру роты связи, Володе Святскому – командиру саперной роты. Вот кому доставалось от майора Чиндарова! Но замечу сразу: для этой цели нужна отдельная книга ветеранов 350-го гвардейского парашютно-десантного полка – не «Чиндарики», а серьезный, вдумчивый фолиант, по сценарию которого нужно снять афганский вестерн. Хотя, скажу откровенно, лично ко мне майор Чиндаров относился в самом лучшем смысле этого слова – хорошо. Не помню ни единого случая, чтобы он некорректно отозвался обо мне или моей деятельности в должности командира разведывательной роты. На самом-то деле это был грамотный, качественно подготовленный старший офицер, умевший видеть обстановку панорамно, принимать на боевые действия быстрые решения, но в остальном он был артист большого сценического искусства, причем, «Народный», с большой буквы.
В качестве отступления: весной 1983 года в составе комиссии командующего ВДВ, я принимал выпускные экзамены курсантов 226-го учебного полка в Гайжюнае. По прибытии в 44-ю учебную дивизию, я узнал, что этим полком командует подполковник Чиндаров. Я решил представиться лично. Командир полка встретил прекрасно – не только пожал руку – обнял. Мы около часа проговорили с Чиндаровым, вспомнив с ним Афганистан, сослуживцев, офицеров полка, о которых Александр Алексеевич отозвался очень тепло. Но главное было в следующем: на прощание он сказал мне ключевые слова, раскрывавшие феномен Чиндарова:
– Марченко, ты толковый офицер, далеко пойдешь, но напускай на себя дурь, ну, как я – и все у тебя получится.
Пожелание мудрого командира мне запомнилось навсегда. Жаль, я был молод и не прислушался к словам Александра Алексеевича, поэтому пошел не так далеко, как он мне предначертал. А вот он в своей службе достиг высочайшего воинского звания – генерал-полковника. Прислушивайтесь к пожеланиям старших, господа!
Произошло мое знакомство с начальником разведки 350-го парашютно-десантного полка гвардии капитаном Хапиным Владимиром Николаевичем. Рассказывая о первой Кунарской операции в феврале-марте 1980 года, я о нем поведал немало. Замечательный офицер, окончивший политическое училище, но ставший, затем, командиром 80-й отдельной разведывательной роты. Попав в армейскую мясорубку, он не растерял порядочность, принял командование парашютно-десантной ротой. В драматичные часы кровопролитного боя в Кунаре он не потерял самообладания, уверенно командовал подразделением, попавшим в самое пекло душманского огня. Сделал все возможное, чтобы вывести личный состав из-под удара противника и сохранить жизни солдат. Конечно, психологически, Владимир Николаевич, пережил страшную драму, но остался человеком, настоящим офицером.
Мое втягивание в полковую жизнь: веселую, не скучную проходило непросто. Огромный коллектив, службы, подразделения, разноплановые задачи, совещания, инструктажи, строевые смотры. Закрутило! В глазах темнело. Но привыкал, обтирался, знакомился с коллективом, становился своим человеком в полку. Это был период, когда «замена» в Афганистане коснулась командования дивизии и полка, звено рота – батальон осталось нетронутым, спаянным и продолжало воевать. Оно было слаженным коллективом офицеров и прапорщиков, служивших по традициям, заложенных Георгием Ивановичем Шпаком.
Жили мы дружно! Вместе делили радость и горе, чувствуя в коллективе легко и свободно (важный момент). Постоянные проверки, смотры, доклады, совещания, «ответственные», контрольные занятия – набор классических анахронизмов, перенесенных из Союза в Афганистан новым командованием полка и дивизии.
Мое положение в полку в качестве командира разведывательной роты усложнил приказ о весенней проверке (как на зимних квартирах). В 40-й армии (ею командовали уже новые генералы) проверку ввели для того, чтобы показать высшему военному руководству Советского Союза так называемый процесс боевой подготовки в условиях ведения боевых действий. Мол, выполняем интернациональный долг и продолжаем «ковать» боевую подготовку.Жалким было это зрелище! Здесь, на войне, необходимо было не "ковать" боевую подготовку, а учить людей воевать! Это очень разные вещи! Новому командованию, не умевшего организовать ни боевой подготовки в войсках, ни умевшего воевать ничего не оставалось, как продолжать заниматься дуроломством, привезенным из Союза.
Для моей разведывательной роты на весеннюю проверку 1981 года выносились следующие дисциплины:
– политическая подготовка;
– состояние ракетно-артиллерийского вооружения;
– огневая подготовка;
– техническая подготовка;
– разведывательная подготовка;
– военная топография;
– физическая подготовка.
Мне, командиру роты, попавшему из разведки дивизии в полковую систему, это показалось кошмаром. Совершенно не было времени на какие-либо тренировочные мероприятия по сдаче итоговых испытаний, требования которых буквально в чистом виде перенеслись из Советского Союза в Афганистан. Это был экспромт или эксперимент – не знаю, но в худшем его исполнении!
Проверке подвергалось сто процентов офицеров, прапорщиков, солдат, сержантов срочной службы. На личный состав, находившийся на излечении в госпиталях, медицинских батальонах, командирам подразделений было приказано взять справки, подтверждавшие болезнь, ранения, контузии и т. д. Проверялась боевая готовность рот, батальонов, части в целом с соблюдением временных показателей выхода личного состава и боевой техники за пределы военного городка. Разведывательная рота полка подлежала проверке на предмет ведения разведки в составе подразделения в условиях горной местности. Проверялась индивидуальная подготовка разведчиков. Мероприятия предстоящей проверки проходили на фоне выходов каждую ночь разведывательных групп на выполнение боевых задач.
Кроме этого, командиры всех степеней должны были изучить своих подчиненных: их успехи, недостатки в боевой и политической подготовке, должностные обязанности вверенного личного состава. Обязательными для исполнения были строевая песня, гимн Советского Союза. Необходимым было владение «катами» спецприемов рукопашного боя в составе подразделения. Проверялось заполнение ротной документации, книги ознакомления с приказами, военные билеты военнослужащих с учетом изменений по службе. Заявляю авторитетно: приказано было выявить солдат, сержантов срочной службы, не желавших по тем или иным причинам служить в Афганистане. Эту фразу особенно подчеркиваю для писак, утверждавших, что военнослужащих срочной службы силой загоняли в Афганистан. Уж кого туда отправляли, не спрашивая, скажут многие офицеры и прапорщики, прошедшие Афган, а некоторые из них – по два и три раза.
На строевом смотре солдаты и сержанты должны были иметь головные уборы с двумя иголками: с черной и белой нитками. На обмундировании - подшитый подворотничок, нагрудные знаки, начищенные бляхи, ботинки (к этому периоду мы, наконец-то, получили вместо кирзовых сапог – ботинки), носовые платки, расчески, фляги с водой, строевые записки от командира отделения и выше. На 14 апреля 1981 года моей разведывательной роте назначалась сдача проверки: 1-2 час занятий – состояние РАВ (ракетно-артиллерийского вооружения), на 15 апреля: 1-2 час занятий – строевой смотр, 3-6 час – смотр техники.
В связи с этим 12 апреля я провел комсомольское собрание роты, на котором выступил с докладом. Доклад построил на нескольких базовых моментах: ответственности комсомольцев при сдаче проверки, усилении личной дисциплины, выполнении боевых заданий. В прениях выступил мой заместитель, коммунист Платонов, выразивший оптимизм в подготовке разведчиков, сказав, что у комсомольцев есть еще резервы, необходимые для решения поставленных задач. Выступило несколько комсомольцев, которые ни шатко, ни валко высказали свои впечатления о предстоящем мероприятии. Как всегда, обо всем и ни о чем. В конце собрания, взяв заключительное слово, я подвел итоги выступавших комсомольцев, выразив им пожелание на самостоятельные предложения, призвал к ответственности в поступках.
Кроме этого, штаб полка (читай: майор Чиндаров) потребовал представить на проверку оформленные расписания занятий, заполненные журналы боевой и политической подготовки взводов, рот, батальонов. На самом деле занятия иногда обозначались и записывались в журналы, реально же они не проводились. В свободное от боевых действий время под видом строительства материально-технической базы шло благоустройство городка.
Мы это уже проходили, да? Как все это напоминало процесс боевой подготовки до афганских событий! Прошло уже полтора года боевых действий в Афганистане, и никого ни чему не научила даже война! По замене из Союза пришло звено офицеров: командир полка – заместители командира полка, умевшие только обозначать боевую подготовку в мирное время. Они и здесь продолжали ее обозначать в условиях реальной войны с одной лишь задачей: поставить галочку в якобы проведенных занятиях и доложить по команде. Чем же еще занять себя на войне, если воевать-то они не умели?
Многие офицеры «полтинника», думаю, еще не забыли время строевых смотров с выкладыванием имущества, снаряжения, проверок иголочек, ниточек в головных уборах, когда мат-перемат командира полка слышался в палатках штаба дивизии. Это означало, командир полка Семкин работает, добросовестно исполняет служебные обязанности. Вспоминаю один из тренировочных смотров. Во время прохождения моей разведывательной роты торжественным маршем, командир полка заметил одного из разведчиков, нарушившего форму одежды. Что началось?! Строевой смотр остановлен! Собран офицерский состав полка от командира роты и выше! После чего последовал получасовой «разбор полетов» командиром полка, при котором нормативной лексики было не более трех слов, остальное – безобразным матом. В конце разбора офицерам вменялось, что я – «враг народа», преступил закон, подлежу суду военного трибунала, приговор известен, его требуется привести в исполнение перед строем полка. Сейчас! И немедленно!
Надо рассказывать о том, как эстафету у Семкина перехватил начальник штаба полка майор Чиндаров? Меня Александр Алексеевич не коснулся. Старший лейтенант! Мелко! Ему нужна была аудитория – большая, серьезная, где изящная отточенность словесной брани была настолько самобытной и непредсказуемой, что мы, офицеры, стоя в строю, думали лишь об одном – только бы не рассмеяться.
А новый командир полка на поверку-то оказался хлипким. Психологически. Может, приведу не самый лучший пример, но он характеризует человека в его базовой основе. Я был в наряде дежурным по полку, и надо же было случиться несчастью – покончил жизнь самоубийством начальник медицинской службы полка. Услышав выстрел, я вбежал в палатку, в которой увидел сидевшего на табурете офицера с простреленной головой. Кровь заливала его грудь. Первичным осмотром установил, что выстрел был произведен из пистолета Макарова в висок. Пуля прошла через голову на вылет, о чем свидетельствовали входное и выходное отверстия от пули калибра 9 мм.
Убедившись, что майор мертв и помощи уже не требуется, я побежал доложить Семкину о случившемся. Командир полка и здесь не мог сдержаться от циничного мата! Но, увидев мертвое тело офицера, побледнел, позеленел, потерял способность к извержению брани, поддерживающей тонус дешевого «полководца».
Действия командира полка в бою, принятии грамотных решений также не блистали успехом. Примеров приведу сколько угодно на личном участии в эпизодах боевых операций полка. Такие вот офицеры приходили на замену боевым командирам полков в начале 1981 года и командовали нами в условиях жестокой войны. Впрочем, Семкина я ни в чем не упрекаю, тем более не виню. Он был классическим продуктом своего времени – не более того. Такая методика действовала в Советской Армии и, к сожалению, поощрялась. Мы, десантники, помним одного из танковых полководцев ВДВ на совещании офицерского состава 7-й гвардейской воздушно-десантной дивизии, заявившего буквально следующее: «Не женитесь на кухарках». Подзабыл неуч Ильича, который говорил о том, что государством может управлять и кухарка.
Не зная, что такое боевая подготовка, невозможно было решать боевые задачи. Мы несли неоправданные потери – тяжелые, невосполнимые. Согласно приказу командира соединения в период с 14 – 18 апреля 1981 года включительно личным составом 350-го гвардейского парашютно-десантного полка сдавалась весенняя проверка. Не буду говорить о деталях этого мероприятия, но полк получил общую оценку «хорошо», разведывательная рота – «хорошо». 25 апреля 1981 года с офицерским составом соединения было проведено итоговое совещание по сдаче весенней проверки. С докладом выступил командир дивизии генерал-майор Рябченко, давший в своем выступлении оценку достижений парашютно-десантным полкам, отдельным частям соединения. Затем поставил задачи командирам частей. Главная его мысль сосредоточилась на следующих вопросах: действия подразделений по сигналу повышенной боевой готовности, проведению занятий по командирской подготовке и управлению огнем, подготовке дублеров членов экипажей боевых машин. Комдив отметил недостаточную работу командиров по военно-медицинской подготовке, технической, акцентировал внимание на практику вождения боевых машин в условиях горной местности механиками-водителями, пожелал улучшить состояние ракетно-артиллерийского вооружения. Выступление командира дивизии прозвучало взвешенно, основательно, каких-то особых задач в вопросе боевых действий не ставилось, вероятно, подразумевалось, что к этому личный состав должен быть готов постоянно.
Апреля командир полка Семкин провел совещание с офицерским составом части, на котором зачитал приказ командира соединения «О праздновании 1 и 9 Мая». В приказе определялся порядок проверки пожарной безопасности, подбор на праздничные дни лиц суточного наряда (мы же помним, что этой великой чести удостаивались наиболее отличившиеся коммунисты и комсомольцы). Устанавливалось время доклада «ответственных» (остальные были безответственными?) офицеров дежурному по части: в 6.20, 12.20, 22.20. Определены были временные показатели: до 10 мая закончить перевод техники на летний период эксплуатации, до 16 мая обслужить технику связи, до 20 мая 1981 года подготовить материальную базу. Смотр полка к летнему периоду обучения провести 27 мая (напомню: ограниченный контингент советских войск в Афганистане до 1 января 1983 года официально находился на учениях). Провести комсомольское собрание части. На ближайшие сутки довел пароли: цифровой по дивизии – «10», по армии – «22», словесный по дивизии – «Тула-тол», по армии – «Одесса-огнемет». В заключительной части еще около получаса мы слушали рев командира полка – ну, это на всякий случай, чтобы нюх не теряли.
После «содержательного» выступления Семкина к импровизированной трибуне вышел начальник штаба майор Чиндаров. Переглянувшись, офицеры, подтянулись: начиналось представление, концерт, шоу. Главное было выдержать – не засмеяться, потому что дальше в Красной Армии можно было не служить, наступит вселенское светопреставление. Не дай Бог, если в этот момент Слава Наружный, начальник ПМП, одной линией фломастера нарисует «дружеский шарж» на Чиндарова и пустит его по рядам, сидевших «смирно» офицеров, а Миша Дьяченко, командир ремонтной роты, отпустит шуточку. Что начнется?! Александр Алексеевич Чиндаров был самой яркой, колоритной фигурой «офицерского собрания» 350-го гвардейского парашютно-десантного полка! Я с удовольствием вспоминаю время в Афганистане, когда он был моим шефом по разведке!
Остальные заместители командира полка в меру своих способностей выполняли служебные обязанности, не докучая личный состав полка проявлением природных талантов. Прибывший после окончания академии имени М.В.Фрунзе в Афганистан заместитель Семкина майор Самылов, на фоне двух самобытных личностей – командира и начальника штаба, выглядел бледновато, неубедительно. Поэтому он что-то делал, отвечая за плац, физическую подготовку, но в целом был незаметен. Ничем не выделялся и заместитель по вооружению, затем по замене пришел другой, не оставив в памяти особого следа.
Заместитель командира полка по политической части гвардии майор Гуринов Станислав Михайлович, был, конечно, работягой. Он прошел действительную военную службу. Оставшись на сверхсрочную, в 1970 году экстерном окончил Рязанское высшее воздушно-десантное училище и по служебной лестнице шагнул до замполита полка. Через партийно-комсомольский аппарат полка он решал задачи воспитательной работы личного состава. Был скромным, доступным, порядочным человеком, мне приходилось к нему обращаться по вопросам партийно-политической работы. В полковой разведке заместитель командира роты по политической части не был предусмотрен штатным расписанием, поэтому всеми вопросами партийно-политического воспитания личного состава я занимался сам, оформляя документацию по политической подготовке, стенную печать, Ленинскую комнату. Сколько всего было! Но не прошла даром хорошая школа Володи Гришина! За несколько дней до замены, 16 ноября 1981 года, гвардии майор Гуринов Вячеслав Михайлович погиб в бою, пытаясь «духовский» отряд принудить к добровольной сдаче оружия. Об этом рассказ будет ниже.
ГЛАВА 4
Личный состав полка, не привлеченный к боевым действиям, находился в базовом лагере, занимаясь вопросами быта, устройства, несения службы, создания материально-технической базы, обозначения боевой подготовки, написания командирами подразделений расписаний занятий, заполнения документации. В зону боевых действий переносилась закостенелая еще с Союза порочная практика мероприятий – для «галочки», реальные же занятия не проводились. Бесконечные совещания у командира полка, начальника штаба, начальников служб следовали в течение всего рабочего дня. Командование полка, за исключением замполита, заменилось. Из Союза пришли «резвые» после академий заместители, устроившие с командирами боевых подразделений никчемные «совещаловки» по правилам ношения формы одежды и, не поверите – строевой подготовке, выходившей по количеству часов в неделю на первый план. Она занимала все свободное от боевых задач и службы время, считаясь дисциплиной, утверждавшей боевое сколачивание подразделений. Новый командир полка был на белом коне!!! Громовой голос вперемешку с матом слышен был во всех уголках базового лагеря, и перекрыть его могла по децибелам только боевая авиация, взлетавшая на задания. Командир полка работал! Штаб дивизии опять же – с новым командиром дивизии полковником Слюсарем и прибывшими из Союза его заместителями - знал об этом не понаслышке.
Совещания продолжались в штабах и канцеляриях парашютно-десантных подразделений: комбатов, их заместителей, затем, «спускались» в ротное звено, где работа, помеченная командирами сорока-пятьюдесятью пунктами «ЦУ» в рабочих тетрадях, проводилась в жизнь. Командиры рот (еще не подлежали замене в Союз и были матерыми парнями, поднаторевшими в боевых операциях) метались, порой, не зная за что хвататься: толи готовить людей к боевым операциям, толи чистить сапоги на строевую подготовку. Вместе с приходом из Союза в Афганистан первых «заменщиков» командного звена частей и соединений в боевые подразделения перенеслась зараза дешевой показухи и пошлость ничего «неделанья». Вопрос: почему?
Систему боевой подготовки Советской Армии я анализировал выше на собственном примере до афганских событий в 103-й и 7-й гвардейских воздушно-десантных дивизиях, где проходил службу в должностях командира разведывательного взвода 80-й отдельной разведывательной роты, командира разведывательной роты 108-го полка, заместителя командира парашютно-десантного батальона, командира парашютно-десантного батальона 97-го полка.
Но порочная в мирный период в Союзе практика обозначения занятий, а на войне в Афганистане – преступная, перенеслась в подразделения и части, принимавшие участие в боевых операциях. Уже полтора года шла афганская война, но ничего не изменилось в качественном улучшении боевой подготовки! Бездарная трата времени на ненужные совещания, хозяйственные работы отнимала у подразделений драгоценную, жизненно важную практику действий в горах, управления огнем в звене командир взвода – командир роты, взаимодействия с авиацией, работы на средствах связи. Не буду рассказывать за всю «Галактику» и дивизию в целом, остановлюсь на родной гвардейской части после прихода нового командира полка. Что мы видим? Вот реальное (документ) расписание занятий разведывательной роты 350-го парашютно-десантного полка, составленное мной в мае 1981 года на основе общего плана, разработанного штабом полка:
с 3 на 4 мая – караул;
5 мая: 1-2 час занятий – политическая подготовка;
3-5 час занятий – перевод техники;