Ядкар Акбулатов, летчик, учивший летать Гагарина в Оренбургском училище:
У него было много таких качеств, как нежность излишняя, не свойственная мужчинам. Женского много в характере. Конечно, бывают отклонения у каждого. Летчик должен летать, быть твердым и последовательным в своих действиях (29).
Юрий Гагарин:
Всё могло случиться. Достаточно было соринке попасть в глаз первому кандидату для полета в космос, или температуре у него повыситься на полградуса, или пульсу увеличиться на пять ударов — и его надо было заменить другим подготовленным человеком (28).
«Однажды Гагарин пришел на один из запусков, — продолжает Миров. — А погода была плохая. Видно было, что Гагарин засорил глаз, постоянно тер его. Давай мы подбивать Меликова из санчасти: что ж ты ходишь на боевые дежурства, а если надо, помощь оказать боишься?» Он наконец решился, подошел к Гагарину. А тот ему отвечает: «Глаз не п… — и дальше матом — переморгает». Простым он был парнем. Если бы думал о вечности, подобрал бы более приличное слово (30).
Ранним утром 12 апреля 1961 года Александр Серяпин вместе с одним из руководителей полета находился на верхней площадке, рядом с кабиной корабля-носителя «Восток». Он вспоминает: «Мы там размещали питание, как раз перед посадкой космонавта. Всё осмотрели. Вместе с нами на этой же высоте стоял солдат с автоматом. Вдруг телефонный звонок. Солдат взял трубку, потом говорит: „Кто из вас доктор? Вас к телефону!“ Я беру трубку — Сергей Павлович: „Серяпин! Где космонавты? Почему они задерживаются? Что, я должен дозаправку делать? Топливо испаряется! Они уже опаздывают!“» (31).
Александр Серяпин:
Мы с Олегом <Ивановским, конструктором «Востока»> онемели от неожиданности:
— Как это «где»? Мы уверены, что они сейчас с вами! Больше им быть негде! Не в Америке же они, в самом деле!..
— У меня их тоже нет! Немедленно найти их и доставить на старт!..
Легко сказать «найти», «доставить»! А если их выкрала американская разведка и они уже вылетели за пределы Союза? Что тогда?..
Деваться некуда: я сваливаюсь вниз, вскакиваю в машину Королева и на бешеной скорости гоню к домику, в котором космонавты этой ночью отдыхали. И застаю их на выходе, в полном облачении. Оказывается, запуск едва не сорвал Герман Титов, наотрез отказавшийся надевать скафандр космонавта:
— Не понимаю, зачем он сейчас мне, если решено, что летит Юра?! (32).
Лицо задумчивое, тревожное, небритое.
— Летчики, уходя на полет, не бреются. Такова примета, — объясняют летчики (33).
Все ракетчики немного суеверны, иногда даже больше, чем немного. Уже впоследствии, будучи начальником группы заправки космических кораблей сжатыми газами и компонентами топлива, я просто был обязан после заправки корабля или межпланетного аппарата плюнуть три раза под задние колеса тепловоза, увозящего из заправочного зала специальную платформу с заправленным кораблем. Тогда все мы точно знали, что все будет в порядке. И машинист не трогался с места без моей команды и этих действий (4).
Космонавт Владислав Волков рассказывал, что есть в отряде традиция: когда космонавты едут на старт, автобус останавливается за полкилометра до ракеты и ребята тайком от врачей закуривают. Начальство сначала пыталось возражать, но потом смирилось, ибо впервые на этом месте 12 апреля 1961 года остановился старший лейтенант Гагарин, чтобы через несколько минут занять место в космическом корабле (23).
Не раз уже отмечалось, что авиаторы — люди суеверные. Очевидно, вместе с другими замечательными традициями, это, безусловно негативное, «родимое пятно» перешло из авиации в ракетную технику. Королев верил в «счастливое» пальто, в кармане носил две копеечные монеты тоже «на счастье». Дань суевериям отдавал и другой малопочтенный ритуал, неукоснительно соблюдавшийся во времена Королева перед каждым космическим пуском. Для успеха дела техническому руководству, перед уходом со стартовой позиции, надлежало непременно пописать с козырька в газоотводный канал. И это было выполнено по 15-минутной готовности (7).
Один только Гагарин должен был полететь, но Титов также находился в автобусе.
Почему?
Никакие предосторожности и самое строгое соблюдение техники безопасности не могли исключить вероятность того, что произойдет какая-нибудь нелепая случайность. Космонавт мог впасть в депрессию; он мог схватить простуду ровно перед запуском; он мог бы подвернуть лодыжку по дороге к ракете; или ему в глаз могла попасть песчинка — всё это препятствия не смертельные, но времени на то, чтобы устранять их, не было — поэтому пришлось бы дисквалифицировать его и заменить другим (34).
Но не все знают и сейчас, что был и третий запасной, Григорий Нелюбов, подстраховались основательно. Есть кадры хроники, когда эта тройка едет в автобусе на старт, но Нелюбов в скафандр не одет, нет надобности пока. В автобусе Нелюбов вкладывает в рот Гагарину конфету — леденец (4).
К Гагарину подошел приятель, сунул ему в рот карамельку и пояснил: «При взлете и посадке стюардессы разносят леденцы». Гагарин благодарно кивнул белым гермошлемом и принялся сосать конфетку (1).
В космос Юрий Алексеевич отправился натощак (94).
Керим Керимов, член комиссии по запуску «Востока»:
Наконец бывает замечен автобус, выходит из автобуса Юрий Гагарин в сопровождении медицинских работников и следует к нам. Подходит строевым шагом, как разрешает ему скафандр, и докладывает о готовности к историческому полету: «Товарищ председатель Государственной комиссии…» Руднев и Королев обнимают и целуют Юру, тогда уже еще запрета касаться к астронавту перед полетом не было (35).
Приносят белый гермошлем с яркой красной надписью — СССР. Подключают переносной блок: он вентилирует скафандр. Гагарину вручают особое удостоверение личности… (36).
— Вот спустится в этом снаряжении Юра с неба где-нибудь в поле и пока достанет удостоверение космонавта, ему, не разобравшись, какой-нибудь колхозник в степи в лучшем случае надает тумаков, а в худшем ткнет вилами. Перспективка, прямо скажем, неважнецкая. В первый момент эта мысль всех несколько ошарашила. Но решение пришло почти мгновенно. Реализацию его поручили Виктору Тиграновичу Давидьянцу — знали, что у него хороший почерк.
В зале запахло нитрокраской. С небольшой баночкой и кисточкой в руках Виктор подошел к Гагарину, полулежавшему в кресле:
— Сейчас, Юра, мы сделаем так, чтобы все еще издали увидели, что ты — гражданин Советского Союза.
Юрий улыбнулся:
— Давай, старина!
На белом шлеме космонавта стали появляться алые буквы — СССР. Виктор отклонился, чтобы со стороны оценить свою работу. Судя по всему, он остался доволен. Из-под сдвинутого лицевого остекления шлема на него смотрели задорные глаза Гагарина:
— Смотри, не капни краску на нос!
— Все будет в порядке, Юра! Как настроение?
— Отличное! Пока еще не верится!
Виктор еще подправил надпись. Алые буквы на шлеме, подсыхая, становились рубиновыми:
— Цвет прямо как у кремлевских звезд!
Гагарин посмотрел в зеркальце на правой руке скафандра:
— Отлично, старина! С таким почерком только великие документы выписывать! (37).
Перед тем как сесть в корабль, он прощался с товарищами, а перчатки у него болтались на веревочке, словно у школьника, позабывшего их надеть. Мы спросили, почему они на веревочках.
— А чтобы в невесомости не уплыли, если снимешь, — улыбнулся Гагарин (38).
Автобус подъехал к стартовой позиции. Из него вышли космонавты и направились к ракете. В руке у каждого чемоданчик. Очевидно, многие сочли, что там уложено самое необходимое для дальней дороги. Но если присмотреться внимательно, то можно заметить, что чемоданчик связан с космонавтом гибким шлангом. Скафандр ведь необходимо непрерывно вентилировать, чтобы удалять выделяемую космонавтом влагу. В чемоданчике находятся вентилятор с электроприводом и источник электроэнергии — аккумуляторная батарея. Вентилятор засасывает воздух из окружающей атмосферы и прогоняет его через вентилирующую систему скафандра (39).
Многих трудов стоило и решение проблемы, о которой не принято говорить вслух, а именно создание ассенизационных устройств (40).
Виктор Пелевин:
Один аксессуар экипировки космонавтов казался мне особенно загадочным.
Они несли с собой маленькие, пузатые чемоданчики, которые блестели на солнце сталью и титаном. Меня очень занимал вопрос, что же могло находиться внутри. Может быть, звездные карты? Кодовые таблицы? Секретное оружие? Неприкосновенный запас для чрезвычайных ситуаций? Я долго не решался спросить об этом взрослых — по опыту зная, что после их объяснений мир редко становился интереснее. Когда я все же не выдержал, ответ был ошеломляющим. «Чемодан? — переспросил один из сидящих у телевизора. — Так он для говна. Видишь, от него шланг к скафандру идет. Космонавты ведь тоже люди»…это было очень точным символом, открывающим весь ужас: советский человек, построивший первые космические корабли и полетевший на них к звездам, навстречу обитателям других миров, не мог ничего предъявить им кроме чемодана, полного лагерного говна, тирании и темной нищеты. Чем больше я узнавал о мире, тем больше становился чемодан и тем тяжелее было космонавту тащить его к ракете (41).
Мариэтта Шагинян:
Но вот этот духовный багаж, с каким вылетел в космос советский майор Гагарин, — вот это ярче всяких слов говорит о нравственной силе советского строя… (42).
Погода благоприятствовала полету. <…> Миллион километров высоты, миллион километров видимости (28).
Тюра-Там — это все-таки не пустыня, это предпустынье, северный край песков Кызылкума, сползающих в Туранскую низменность, и весной здесь хорошо: чистое, высокое небо, пряный ветер гуляет по степи и радуются жизни птицы в небе, рыбы в Сырдарье, все твари земные от верблюда до скорпиона. По обеим сторонам бетонки, бегущей из города к «площадке № 2», расстилались красным ковром дикие тюльпаны, невысокие, крепенькие, выносливые: неделю простоят в вазочке, не чета тепличным… (7).
Досадно, что в тот солнечный апрельский день по строгим режимным законам была только одна «засекреченная» кинокамера оператора «Моснаучфильма» Володи Суворова (21).
Мы торопились, сроки поджимали. А когда он рапортовал о готовности к полету, невозможно было не заметить насильную улыбку, маску бодрости! Конечно, для первого раза это чувство оправданно (44).
Юрий Гагарин:
Перед тем как подняться на лифте в кабину корабля, я сделал заявление для печати и радио. Меня охватил небывалый подъем душевных сил. Всем существом своим слышал я музыку природы… (28).
Том Вулф «Нужная вещь»:
…что же на самом деле заставляет человека по собственной воле забираться на верхушку огромной свечи — ракеты «Ред-стоун», «Атлас», «Титан» или «Сатурн» — и ждать, пока зажгут запал? (2).
Валентина Пономарева:
…я вспоминала слова Гагарина — он сказал о торжественной музыке, гудевшей у него в крови. Это так, и лучше не скажешь — когда я стояла у подножия ракеты, перед глазами людей, которые ее сделали и поставили, в крови у меня гудела торжественная музыка — аккордами Первого концерта Чайковского… (16).
Незадолго до полета он вновь читал Сент-Экзюпери. И на космодроме и сейчас невольно вспоминал его слова: «Если я вернусь живым с этой „неблагодарной, но необходимой работы“, передо мной встанет только один вопрос: что можно, что необходимо сказать людям?» (33).
Предполетное заявление первого космонавта:
Мне хочется посвятить этот первый космический полет людям коммунизма — общества, в которое уже вступает наш советский народ и в которое, я уверен, вступят все люди на Земле. Сейчас до старта остаются считаные минуты. Я говорю вам, дорогие друзья, до свидания, как всегда говорят люди друг другу, отправляясь в далекий путь. Как бы хотелось вас всех обнять, знакомых и незнакомых, далеких и близких! (45).
Андриян Николаев:
Я очень волновался, когда стартовал Юрий Гагарин. На космодроме я, как и все, волнуясь, обнял Юрия и ударился лицом об острый край его шлемофона. Как я жалею, что не осталось той маленькой метины на всю жизнь (42).
Юрий Гагарин:
Я знал, что корабль, на котором предстояло лететь, получил название «Восток». Видимо, нарекли его так, потому что на востоке восходит солнце и дневной свет теснит ночную тьму, двигаясь с востока (28).
А вот кто придумал ему имя «Восток», установить так и не удалось. Объявили что-то вроде конкурса, и откуда-то само собой всплыло — «Восток». И всем сразу это название понравилось. «Востоком» он стал не сразу, в технической документации значился поначалу скромно: ОД-2, потом корабли первой серии «Востоков» назывались «изделием-3-КА». Но «Восток» прочно вошел в жизнь, так и будем его называть… (7).
James Oberg:
То немногое, о чем было известно, часто интерпретировалось неточно: например, название корабля — «Vostok» — перевели как «Восток», со всеми сопутствующими политическими и географическими коннотациями; слово это, однако ж, означает еще и «восход», как «восход солнца» — или в первоначальном значении слова «восток», «orient». Этот символизм был должным образом соединен с восходом, воспарением человечества в космос. Вне всякого сомнения, то была идея Королева (и наверняка он выбрал это название еще несколько десятилетий назад) (20).
…«Восток» местные секретчики из служб режима изобрели давным-давно. Так в документах проходили все космические «шарики» — как пилотируемые, так и «спутники-шпионы». Абстрактное название давалось для отвода любопытных вражеских глаз совершенно «с потолка». Могли назвать «Топор», могли «Петух» — разницы никакой. Вот тут и вспомнили: «Восток»! Вроде подходит. Его и вписали в «Сообщение ТАСС». Потом, после полета Гагарина, надо было изъять индекс «Восток» из всей документации по «спутникам-шпионам». Это была адская работа. В конце концов их переименовали в «Зениты» (7).
Предполетное заявление первого космонавта:
Дорогие друзья, близкие и незнакомые, соотечественники, люди всех стран и континентов! Через несколько минут могучий космический корабль унесет меня в далекие просторы Вселенной (45).
Валентина Пономарева:
Мы поднялись в лифте к кораблю. Высота ужасная, а конструкция вокруг ракеты состоит, кажется, из одних дырок — смотреть страшно! Да и лифт показался мне весьма хлипким сооружением, и, если не смотреть на ракету, казалось, что он ползет вверх в пустоте, будто мы просто едем в небо (16).
Главный цвет советских космических ракет отражал их тесную связь с советской военной ракетной программой: они обычно были окрашены в армейский зеленый цвет. Отдельные белые пятна и участки незакрашенного металла появляются по-разному на более поздних советских ракетах без определенной строгой схемы, отражая в какой-то мере импровизаторский характер советского проектирования (46).
Валентина Гагарина:
12 апреля. О том, что было в этот день на Байконуре, я знаю со слов Павла Поповича. «Рядом со мной стоял особый красный телефон. Это была прямая связь с двумя товарищами, каждый из которых должен был при необходимости нажать на кнопку в случае какой-то аварии. Причем для уверенности в том, что команда не случайная, кнопку должны были нажать оба. И тогда Гагарин катапультировался бы.
— Паша, — сказал мне Королев, — ты меня к этому телефону не подпускай.
И вот я замечаю, что чем меньше времени до старта, тем ближе Сергей Павлович жмется к этому телефону» (47).
Отъехали опоры, поддерживающие башню. Напряжение нарастало, и, чтобы успокоить нервы, Королев принял транквилизатор (46).
Кстати, при любом пуске всех жителей площадки эвакуируют в безопасные зоны, при пуске Гагарина этого не было — как гарантия того, что аварий не будет и все будет нормально (43).
Николай Каманин:
Для того чтобы облететь земной шар, требуется всего полтора часа, а космонавту необходимо сесть в корабль за 2 часа до старта и ждать начала полета. Надо признать несовершенство подобной организации подготовки к старту. Этот вопрос занимал меня, Королева и врачей. Мы пытались сократить время ожидания полета космонавтом хотя бы до 1 часа 30 минут, но из этого ничего не вышло. Только на закрытие люка и на отвод установщика и ферм требуется больше часа. Проверка скафандра, связи и оборудования корабля занимает 20 минут. Мы все отлично понимаем, что бездеятельное ожидание старта очень неприятная необходимость для космонавта, и поэтому я буду занимать Юру радиоразговорами и сообщать ему о ходе подготовки к полету (9).
Пауза около 10 секунд. Гагарин поет песню «о далеком курносом детстве» (15).
7.58. Заря 1 (Королев): Юрий Алексеевич, у нас так получилось: после закрытия люка вроде один контактик не показал, что он прижался, поэтому мы, наверное, сейчас будем снимать люк и потом его поставим снова. Как поняли меня?
Кедр: Понял вас правильно. Люк открыт, проверяют сигнализаторы (24).
Позывной Гагарина был «Кедр». А дальше пошла орнитологическая серия: «Орел» (Титов), «Сокол» (Николаев), «Беркут» (Попович), «Ястреб» (Быковский), «Чайка» (Терешкова). Позывной выбирался из двух условий: 1) слово должно быть четкое, звучное; 2) оно не должно входить в лексикон переговоров с Землей. Поэтому не может быть позывного «Пульт» или «Горизонт» (7).
Королев: Юра. Ты сейчас занят?
Гагарин: Да, есть тут работа. Но не очень занят. Что нужно?
Королев: Нашел продолжение «Ландышей», понял?
Гагарин смеется.
Гагарин: Понял, понял. В камышах?
Королев: Споем сегодня вечером (15).
Еще загодя Королев продумал весь этот символический церемониал. Он понимал, что старт Гагарина — это не завершение огромной работы последних лет, а лишь начало ее. И следом пойдут другие старты, и оглядываться будут на этот, первый, смотреть: «А как тогда было?» Он чувствовал, что в поисках этих торжественных форм проводов в космос никто его не поддерживает, а многие просто считают, что СП мудрует или блажит.
— Это очень важно, чтобы космонавт не чувствовал себя пассажиром, которого впопыхах впихнули в купе отходящего поезда, — горячо доказывал Королев.
Нет, церемониал необходим, чтобы все люди почувствовали значительность происходящего, оглянулись на работу, которую сделали. Он должен быть торжественным, как армейская присяга, и человечным, как та минута, когда надо присесть перед дальней дорогой (7).
Предполетное заявление первого космонавта:
Что можно сказать вам в эти последние минуты перед стартом? Вся моя жизнь кажется мне сейчас одним прекрасным мгновением. Все, что прожито, что сделано прежде, было прожито и сделано ради этой минуты. Сами понимаете, трудно разобраться в чувствах сейчас, когда очень близко подошел час испытания, к которому мы готовились долго и страстно. Вряд ли стоит говорить о тех чувствах, которые я испытал, когда мне предложили совершить этот первый в истории полет. Радость? Нет, это была не только радость. Гордость? Нет, это была не только гордость. Я испытал большое счастье. Быть первым в космосе, вступить один на один в небывалый поединок с природой — можно ли мечтать о большем? (45).
Ярослав Голованов:
Заявления этого, которое многократно транслировалось по радио и было опубликовано во всех газетах, Гагарин тогда не делал. Все эти высокопарные и местами не совсем скромные слова Юрия заставили прочитать перед микрофоном еще в Москве, где их и записали на пленку. Ивановский рассказывал мне, что существовали дубли этого заявления, прочитанные Германом Титовым и Григорием Нелюбовым (7).
Павел Попович:
В нашей редакции один из куплетов звучал так:
Ты сегодня мне принес
Не букет из алых роз,
А бутылочку «Столичную».
Заберемся в камыши,
Надеремся от души.
И зачем нам эти ландыши? (102).
Алексей Леонов:
«Ландыши» — это как раз в 61-м году появилась эта песня. Мы ее переделали со своими словами — и договорились так. Поскольку радиоуправление шло с радиостанций, по всему СССР разбросанных, я когда выхожу на связь, я не называю себя «Заря-3», а называю ландыш — тогда он понимает, что с ним ведет разговор космонавт, его товарищ, и с ним можно откровенничать. Это техническая часть песни «Ландыши»…
— А культурная? Вот он так всю жизнь и слушал «Ландыши» — или что-то еще? «Битлз» он мог слушать, хотя бы теоретически?
— У него были записи — тогда еще только появились магнитофоны — песни времен войны 1812 года гусарские. Я запомнил — «Гренадерам у трактира сена подстели», такие какие-то.
— Казачьи?
— Да, казачьи песни. Вот это у него было. Кто ему дал?..
— А Элвиса Пресли он не мог слушать?
— Нет.
— Потому что не нравилось или потому что запрещено было?
— А мне до сих пор не нравится, педерастов этих, Элтона Джона…
— А то, что стиляги слушали, — вы не слушали?
— Нет.
— Потому что вы были офицерами?
— Не поэтому. Ну не нравилось это (48).
Королев: Я «Заря». Юра, как дела? Прием.
Гагарин: Как учили. Все нормально, все хорошо (15).
Говорят, что Хрущев потребовал от Королева расписку с гарантией успешного исхода полета, и Королев такую расписку написал, а после полета она была уничтожена (16).
9.07. Заря 1 <Королев>: Дается зажигание… Кедр: Понял: дается зажигание.
Заря 1 <Королев>: Предварительная ступень…
Промежуточная…
Главная… (15).
Летчик-космонавт СССР В. И. Севастьянов так говорил о полетах в космос: «Надежность полета Ю. А. Гагарина была 0,73. В первые 25 секунд полета спасения не было. Если бы была авария, то она привела бы к гибели космонавта. Ю. А. Гагарин знал об этом и сознательно шел на эту работу» (49).
Валентина Пономарева:
…Я часто думаю, как же решился на полет Гагарин? Ведь никто в целом мире не мог гарантировать, что он вернется. Более того — что он вернется таким, каким был… Следующим было легче: они знали хотя бы, что не столкнутся в космосе с чем-то неизвестным и ужасным, что заставит оцепенеть их мозг (16).
Заря 1: Подъем!
Кедр: Поехали!.. (15).
Поехали-и!
Сказал просто, но пульс у него в это время был 150 ударов в минуту (50).
Гагарин крикнул «Поехали!» самопроизвольно, ни о каком «историческом» восклицании он не задумывался, — просто вырвалось. Волновался? Да, конечно! И очень! Но страха, в вульгарном, обывательском значении этого слова, не было. Он напрягся, весь подобрался, как кот, готовый к прыжку (7).
…его знаменитое «Ну, поехали» на самом деле цитата. Гагарин процитировал диккенсовского попугая, сказавшего «ну, поехали» в момент, когда кошка тянула его из клетки (51).
Ядкар Акбулатов:
Спрашиваю: «Откуда ты взял слово — „поехали“ все-таки, Юра?» — «Дак это ваше слово, товарищ капитан. Вы всегда, как летать в зону, на пилотаж, вы ж меня поднимали на большую высоту, на 12 тысяч метров, тоже ведь страшновато, вы всегда с такой простотой: „поехали“, как будто на телеге. Такое вдохновение дает, уверенность, что прекрасно все — ну я и сказал на старте перед пуском» (29).
Хочу отметить историю команды «Поехали». Эта команда применялась в полку (где Гагарин служил в Заполярье. — Л. Д.) при групповых полетах. При взлете пары ведущий запрашивает ведомого «готов?» и, получив от ведомого квитанцию о готовности, вместе с выводом двигателя на обороты подает команду «поехали», то есть «тронулись». Юрий Алексеевич очень точно применил эту команду при запуске космического корабля (108).
Не полетели, не стартовали, не взвились, не вперед! — Поехали! В этом чисто русском, пожалуй, крестьянском восклицании Гагарина проявились и его доброе, душевное отношение к ракете, как к умному, живому существу, и его открытое сердце. Поехали! Так в старину обращались к любимому коню (1).
Кедр: До свидания, до скорой встречи, дорогие друзья!
Заря 1 (Королев): До свидания, до скорой встречи! (24).
Минутная готовность и старт. До этого было слышно, как разводили фермы. Получаются какие-то мягкие удары по конструкции ракеты. Ракета как бы немножко покачивалась (24).
Силой газовой струи выметены гигантские клубы пыли и дыма. Как гриб, они вспучиваются в стороны и вверх, стремясь закрыть ракету, но не успевают. Сегодня старт ракеты идет не так, как обычно. И первый отблеск пламени поярче, и клубы дыма от сгоревшего топлива поднялись повыше, и звуковой удар посильнее. Мы почувствовали даже жар воздуха от ракетных двигателей (36).
Герман Титов:
После того как ракета умчалась ввысь и рев двигателей смолк, на космодроме стало как-то пусто. Нам, летчикам, это чувство также знакомо. Сколько раз на аэродроме рядом с тобой только что стоял твой товарищ, разговаривал — и вот он уже далеко от тебя (52).
…Ракета улетела — и нам пора в дорогу.
Пускай теперь потрудится товарищ Левитан (13).
И вот наконец — разделение с носителем, корабль выходит на околоземную орбиту. Теперь Гагарин летит со скоростью 8 километров в секунду (28 260 км/час) (53).
Рекорд скорости ФАИ не зарегистрировала, а между тем это главное в том полете, что поразило всех. 7884 м/сек была скорость «Востока»! Прежний рекорд продержался всего месяц — 7 марта 1961 года Р. Уайт разогнал Х-15 до 1298 м/сек (4674 км/час). Именно в скорости, а не в высоте полета лежит понятие между авиацией и космонавтикой. Самые шустрые самолеты Х-15 почти достигли высот, где летают спутники, но не достигли и трети скорости первого космического корабля (54).
Вопрос: Каковы технические данные космического корабля «Восток» и каков стартовый вес ракеты-носителя?
Ответ <Гагарина>: Господин корреспондент, я надеюсь, что вы достаточно образованный человек и знакомы с физикой и математикой. С помощью элементарных формул, подставив к ним суммарную мощность двигателей и скорость космического корабля «Восток», о которых уже сообщалось в печати, вы сможете решить уравнение, в котором из трех параметров два известны (103).
«Первый рейс к звездам», «Колумб Вселенной» и прочие справедливые и звонкие слова были придуманы потом. Фактически же 12 апреля 1961 года старший лейтенант Гагарин уходил в испытательный полет на обычной серийной военной межконтинентальной баллистической ракете с военного полигона НИИП-5 Министерства обороны СССР (55).
— Мистер Гагарин, на Западе охотно соглашаются с тем, что первые космические корабли Советского Союза системы «Восток» — отличные корабли. Вероятно, успех ваших полетов зависит и от топлива. Не можете ли вы назвать хотя бы некоторые компоненты, входящие в формулу топлива?
— Послушайте, — громко обратился он к иностранному корреспонденту, — Вот я вижу в вашем кармане яркую автоматическую ручку. Она, наверное, фирмы «Паркер»?
— О, да, о, да! — просиял иностранец. — Фирма «Паркер» — лучшая в мире.
— Согласен, хорошая фирма, — подтвердил Гагарин, — и авторучки выпускает хорошие. Так вот берите свою ручку фирмы «Паркер», открывайте блокнот и пишите. Я дам вам полную формулу нашего космического топлива. — И под аплодисменты всего зала Гагарин весело сказал: — Это энергия и мужество советского народа, воспитавшего меня и моих товарищей космонавтов (50).
При подготовке к полету Гагарина во время летных испытаний два корабля не выполнили программу из-за отказа ракет-носителей. Правительством было принято решение о запуске космических кораблей «Восток» и «Восход» на орбиту ракетоносителями Р7, взятыми из боезапаса Министерства обороны, то есть изготовленными на заводе в Куйбышеве по серийной технологии. Понимаете, это были первые корабли, фактически — копия разведывательного корабля «Зенит-2», из которого, чтобы поместить кресло космонавта, «выкинули» фото- и радиоаппаратуру и т. д. Навыков еще не было, оснащенность никудышная… (56).
Николай Каманин:
В момент перехода связи со старта на Колпашево было несколько неприятных секунд: космонавт не слышал нас, а мы не слышали его. Не знаю, как я выглядел в этот момент, но Королев, стоявший рядом со мной, волновался очень сильно: когда он брал микрофон, руки его дрожали, голос срывался, лицо перекашивалось и изменялось до неузнаваемости (9).
К счастью, ничего катастрофического при выводе на орбиту не случилось, однако и не всё было гладко: из-за отказа в системе радиоуправления ракеты высота апогея оказалась примерно на 100 километров больше расчетной. А с точки зрения последствий это вовсе не безобидно: время существования такой орбиты 23–25 суток, а ресурс системы жизнеобеспечения рассчитан на 10. И если бы отказал тормозной двигатель, по исчерпанию запасов воздуха Гагарин погиб бы от удушья… (16).