Востоковедческий миф: антропологическая полярность




 

Часто в рамках риторики научности текста благодаря специальному инструментарию и сложной критике, в очевидном тексте выявляется другой текст, скрытый, гораздо более ценный, по причине того, что он раскрывает структуру научного мифа. Этот миф у А. Вежбицкой появляется в форме вечной оппозиции между Востоком и Западом, под маской другого, еще более основательно скрытого в архетипических представлениях, который не безынтересно выявить.

Повсюду благодаря научному инструментарию, обнажается мифическое основание. Фантазматическая структура, которую П. Бурдье выявляет в «теории климата» Монтескье (северные люди активны и энергичны, южные люди пассивны и «изнежены»)20, А. Вежбицка переносит это на Восток / Запад. Направление основных точек повернулось на 90о, но термины противопоставления идентичны: мир состоит из соотношения мужское / женское, которое проявляется в оппозиции «агентивность» и «пациентивность». Вежбицка очарована понятием «контроль», метатермином, который упоминается довольно регулярно в большей части ее анализов, ассоциируемый с агентивностью, и конечно бесконтрольностью (который называет себя в естественном семантическом метаязыке, «not because I want it»).

 

«Данные синтаксической типологии показывают, что существует два подхода к жизни, которые играют разные роли в разных языках: точка зрения на ‘то, что я делаю’, так сказать агентивная направленность, и другая ‘то, что со мной происходит’, часто это пациентивная направленность, или пассивная, связанная с объектом воздействия. Агентивный подход – это особый каузативный случай (ср. Балли, 1920), и выявляет ярко выраженное внимание по отношению к действию или акту желания (‘я делаю’, ‘я хочу’). В пациентивной направленности, которая, в свою очередь, является особым случаем феноменологической направленности, акцент переносится на бессилие и пациентивность (‘я не могу ничего сделать’, ’со мной происходят всякого рода вещи’).

 

Агентивность связана обычно с номинативными и номинативоподобными конструкциями, а бессилие и пациентивность – с дативными и дативоподобными конструкциями. Агентивность и пациентивность находятся в неравных ситуациях: действия представлены во всех языках, однако не имеется в виду чувство бессилия. Однако, языки сильно отличаются в связи с ролью, которую играет бессилие. Определенные языки им пренебрегают, и берут агентивный тип предложения в качестве модели для всех или большинства предложений, имеющих отношение к людям: номинативный тип, который базируется на агентивной модели, и дативный тип, в котором представлены люди как лица, которые не контролируют события »21 (Wierzbicka, 1992 [1996, с. 55-56]).

 

В такой же манере Ш. Балли противопоставляет французский язык немецкому языку, как язык разума и язык эмоциональности22, А. Вежбицка обнаружила, более удачная пара языков способная представить идеальную пару: английский и русский, которая очень быстро оказывается перемещенной в пару двух народов: «американцы» и «русские».

Оттого что в английском говорят he succeeded и в русском говорят ему это удалось, А. Вежбицка заключает, что

 

Английская номинативная конструкция сообщает информацию успеха или неудачи действия, совершаемого человеком, а дативная конструкция в русском языке дает полностью проявится личности в определенном действии, которое имеет конечным результатом: что бы ни было бы то, что случается, хорошее или плохое, это не является результатом наших истинных действий (Wierzbicka, 1992 [1996, c. 72])

 

и она добавляет, что этот тип примеров позволяет подвести «хороший итог описанию разницы между этнофилософиями, выраженными в этих языках» (там же, с.73), потому что русская грамматика изобилует конструкциями, в которых реальный мир представлен как «противостоящий желаниям и стремлениям человека, или не особенно независимый от этих желаний и стремлений, тогда как английский этого почти не представляет» (там же). Это именно дативные конструкции в русском (в безличных предложениях) раскрывают «особую направленность русского семантического мира и русской культуры» (там же, с. 75).

 

Объяснение значения показывает, что предложения такого типа являются неагентивными: загадочные и непонятные события проявляются помимо нас, не потому что кто-то этого хочет, и события, которые проявляются в нас и не зависят от нашего желания. В агентивности, напротив, нет ничего таинственного: если кто-то что-то делает и по этой причины проявляются события, все ясно. Загадочные и непонятные – это события, которые происходят в действии загадочных сил природы. В русском предложения по агентивной модели имеют более ограниченную сферу применения, чем в других европейских языках (в особенности английском). Язык отражает и способствует тенденции, доминирующей в русской культуре, принимать во внимание мир как совокупность неконтролируемых и непонятных событий. Эти события чаще плохие чем хорошие (там же, с. 76).

 

Необходимо ли давать критические замечания такой проницательности, чтобы завершить изучение старых шаблонов по активным и пассивным принципам о мире? Идея о том, что неагентивные конструкции, или эргативные, соответствуют «пассивной» мысли, можно увидеть у К. Уленбека (1866-1951)23, который объясняет, что люди, говорящие на языках эргативной конструкции, думают, что человек – пассивное орудие в руках божественной силы, идея, которая соответствует религиозному фатализму людей «отсталых» или сознанию всеобщего бессилия человека перед тотемом, или природой (народы Кавказа, индейцы Северной Америки и т.д.), в отличие от людей, говорящих на индоевропейских языках, «активная» конструкция которых зависит от факта, что подлежащее всегда употребляется в номинативе.

Закончится ли современная эпоха дискурса о «славянской душе»? «Новые русские», которые катаются на лыжах в Куршевеле, или олигархи, которые инвестируют в нефть, являются ли они пассивными или «пациентивными» перед жизнью? Если в разговорах на террасе кафе мы узнаем, что все шотландцы скупы или корсиканцы ленивы, прекратится ли эпоха, в которой лингвистика настойчиво побуждается служить поручительством фантазмам, которые являются орудием психоанализа?

 

Заключение

 

Как и в XVI веке, ностальгия по единству порождает мечту восстановления уникального языка (здесь универсальный естественный семантический метаязык)24. Но как в веке романтизма, очарование различием (более чем разнообразие) языков заставило создать науку частности, определяемого, лингвистически принужденную. Тридцать лет работы А. Вежбицкой позволяет нам пройти путь нескольких веков истории лингвистических фантазмов, в одном труде, эклектическом и разорванном. Оксюморон, противоречие, эклектицизм или недоразумение, этот труд ставит перед нами вопросы своим пылким отказом зияющего разлома, который живет в языке, благодаря своим поискам господства и всеобщности. Возможно, в этом чарующем отношении есть гуманитарные науки, которые нам выявляют больше человеческого благодаря их стремлениям, чем своим научным дискурсом.

 

Библиография

Bally Ch. Linguistique générale et linguistique française. 2-e éd., – Berne: Francke, 1944.

Bezlepkin N.I. Filosofija jazyka v Rossii. – Sankt-Peterburg: Izd. S-P-go univ., 2001. [Безлепкин Н.И. Философия языка в России. – СПб.: Изд. СПбГУ, 2001]

Borel M-J. Schématisation discursive et enunciation // Travaux du Centre de Recherches Sémiologiques de Neuchâtel. 1975. N°23.

Bourdieu P. La rhétorique de la scientificité // P. Bourdieu. Langage et pouvoir symbolique. – Paris: Seuil, 2001. P. 331-342.

Certeau de M. Le parler angélique. Figures pour une politique de la langue // S. Auroux (éd.).La linguistique fantastique. – Paris: Denoël, 1985.

Couturat L., Leau L. Histoire de la langue universelle. – Paris: Hachette, 1903.

Dubois C-G. Mythe et langage au XVIème siècle. – Bordeaux: Ducros, 1970.

Jakobson R. Zum Struktur der russischen Verbums // Charisteria Gvilelmo Mathesio quinquagenario a discipulis , 1932. P. 74-84 (trad. russe: O strukture russkogo glagola // R. Jakobson. Izbrannye raboty. – Moskva: Progress, 1985).

Katz J.J. & Fodor J.A. The Structure of Language: Readings in the Philosophy of Language. – Englewood Cliffs N.J.: Prentice-Hall.

Sapir E. Review of C.C. Uhlenbeck: Het passive karacter van het verbum transitivum of van het verbum actionis in talen van Noordamerika // International Journal of American Linguistics 1. 1917. Р. 82-86.

Seriot P. Une identité déchirée: K.S. Aksakov, linguiste slavophile ou hégélien? // P. Sériot (éd.). Contributions suisses au XIIIe congrès mondial des slavistes à Ljubljana. – Bern: Peter Lang, 2003. Р. 269-292.

Weisgerber L. Die volkhaften Kräfte der Muttersprache // Beiträge zum neuen Deutschunterricht. – Herausgegeben von Ministerialrat Dr. Huhnhäuser, Frankfurt am Main: Diesterweg, 1939. N°1.

Weisgerber L. Vom Weltbild der deutschen Sprache. – Düsseldorf: Schwann, 1950.

Wierzbicka A. Semantic Primitives. – Frankfurt a/Main: Athenaeum, 1972; trad. fr: Les primitifs sémantiques. – Paris: Larousse, 1993.

Wierzbicka A. Lingua Mentalis: the Semantics of Natural Language. – Sydney – New-York: Academic Press, 1980.

Wierzbicka A. The Semantics of Grammar. – Amsterdam – Philadelphia: J. Benjamins, 1988.

Wierzbicka A. Dusha (=Soul), Toska (=Yearning), Sud'ba (=Fate): Three key concepts in Russian language and Russian culture // Zygmunt S. (ed.).Metody formalne w opisie jezykow slowianskich. – Bialystok: Bialystok University Press, 1990. P. 13-36.

Wierzbicka A. Cross-cultural Pragmatics: the Semantics of Human Interaction. – Berlin – New-York: De Gruyter. 1991.

Wierzbicka A. The Russian Language // A.Wierbicka. Semantics, Culture and Cognition: Universal Human Concepts in Culture-Specific Configurations. – New-York: Oxford University Press, 1992. Chap. 12. P. 395-441 (Вежбицка А. Русский язык // Вежбицка А. Язык, Культура, Познание. – М.: Русские словари, 1996.

Wierzbicka A. Understanding Cultures through their Key Words: English, Russian, Polish, German and Japanese. – New-York: Oxford University Press, 1997.

Wierzbicka A. What Did Jesus Mean? Explaining the Sermon on the Mount and the Parables in Simple and Universal Human Concepts. – Oxford: Oxford University Press, 2001.

Wittgenstein L. Tractatus logico-philosophicus. – 1921 (trad. fr.: Paris: Gallimard, 1972).

 

 


 

УЧЕБНОЕ ПОСОБИЕ



Поделиться:




Поиск по сайту

©2015-2024 poisk-ru.ru
Все права принадлежать их авторам. Данный сайт не претендует на авторства, а предоставляет бесплатное использование.
Дата создания страницы: 2017-03-30 Нарушение авторских прав и Нарушение персональных данных


Поиск по сайту: