Я провел в Музее изобразительных искусств имени А. С. Пушкина целый день и купил в тамошнем книжном киоске старую книгу о французской романтической живописи. Вечером при встрече с Анной Андреевной Ахматовой я сказал ей, что на меня сильное впечатление произвели картины Теодора Жерико.
Она кивнула в знак согласия и сказала:
- Мы еще поговорим об этом...
В тот вечер она уезжала в Ленинград. И ее убежище на Ордынке действительно было похоже на "станцию Ахматовка, с пересадкою": кто-то уходил, кто-то приходил, раздавались звонки, одни здоровались, другие прощались, приближалось время отъезда, собирались ехать на вокзал. Так что поговорить удалось лишь накоротке. Анна Андреевна увела меня в свою комнатку, где возле двери стоял ее сложенный чемодан, и я CT;IA говорить о том, что, рассматривая картины французских художников-романтиков, я все время почему-то вспоминал Гумилева.
И как было не вспомнить его "Выбор", где сказано:
А ушедший в ночные пещеры
Или к заводям тихой реки
Повстречает свирепой пантеры
Наводящие ужас зрачки
при взгляде на картину Антуана Бари "Черная пантера в ущелье". Что касается корабля-призрака на картине Жерико "Плот "Медузы"", то кажется, что на нем "огни Святого Эльма светятся", "усеяв борт его и снасти", как в поэме Гумилева "Капитаны", "где капитана с ликом Каина легла ужасная дорога"...
Анна Андреевна знала историю живописи профессионально. Она задумалась на минуту, а потом сказала:
- Гумилев любил и знал живопись Теодора Жерико, его коней и всадников, неразлучных даже во время потопа...
Композиция картины "Потоп" построена так, что в центре всех событий оказывается голова лошади и ее всадника; оба они схвачены враждебной стихией, и оба плывут к берегу...
Пушкин говорил: "Бывают странные сближения". Внешне как будто случайно, а внутренне вполне логично, по мысли Анны Андреевны, наш разговор от Жерико и Гумилева перешел к Пушкину и Андре Шенье.
В 1825 году, накануне восстания декабристов, Пушкин написал шуточную поэму "Граф Нулин" с нешуточной темой случайности в истории. Если бы не случайность, то события от времен Тарквиния складывались бы иначе: "Брут не изгнал бы царей, и мир и история мира были бы не те".
Что этим хотел сказать Пушкин?
"Не надобно все высказывать", - говорил он. Действительно, не все в поэзии, да и в истории, где так велика роль случайности, можно перевести на язык логики. Но вот император Николай I победил русских якобинцев, подавил мятеж декабристов, а предводители их были повешены. В ноябре 1826 года Пушкин в Михайловском на одном из своих черновиков рисует виселицу с силуэтами пяти казненных бунтовщиков. Рисунок сопровождался надписью, похожей на эпитафию: "И я бы мог, как тут" (Цявловская Т. Г. Рисунки Пушкина. М., 1970. С. 90). И здесь опять это "бы" - знак исторической случайности.
Что хотел сказать Пушкин?
Считал ли он, хотя бы предположительно, что накануне восстания победа императора над декабристами была так же возможна, как победа русских якобинцев над "законной властью", как это было во Франции?
"Не надобно все высказывать"... Но в том же 1825 году Пушкин написал элегию "Андрей Шенье", где речь шла именно о победе мятежников над законной властью.
В особой заметке "Об Андрее Шенье" Пушкин говорит, что поэт "погиб жертвою французской революции на 31 году от рождения. <...> Нельзя воздержаться от горестного чувства..."
Пушкин пишет об Андре Шенье с "горестным чувством". Его элегия сопровождается прозаическим комментарием, где отмечены некоторые подробности последних дней поэта. В частности: "Он прославлял Шарлотту Корде, клеймил Коллод'Эрбуа, нападал на Робеспьера". Иными словами, в роковые часы поэт оказался рядом со своим королем.
"Известно, - продолжает Пушкин, - что король испрашивал у Конвента письмом, исполненным спокойствия и достоинства, права апеллировать к народу на вынесенный ему приговор. Это письмо, подписанное в ночь с 17 на 18 января, составлено Андреем Шенье".
При этом Андре Шенье оставался самим собой. И в телеге, в которой он оказался вместе со своим другом Роше, он говорил о Расине и вспоминал монологи из трагедии "Андромаха". Поэт везде поэт... Так, Гумилев, арестованный ЧК, взял с собой в тюрьму "Илиаду" Гомера…
Пушкин перевел и включил в свою элегию последние стихи Андре Шенье:
Где вольность и закон? Над нами
Единый властвует топор.
Мы свергнули царей.
Убийцу с палачами
Избрали мы в цари.
О ужас! о позор!
Осужденный якобинцами, Шенье оплакивает свободу:
Но ты, священная свобода,
Богиня чистая, нет, - не виновна ты,
В порывах буйной слепоты,
В презренном бешенстве народа.
Сокрылась ты от нас...
Когда Священный союз задушил стремления свободы в Европе, погиб Байрон. Это было в 1824 году. И Пушкин оплакивал его гибель в стихотворении, посвященном "свободной стихии", называя его "властителем дум". А в следующем, 1825, году было написано стихотворение об Андре Шенье, которое начинается упоминанием о Байроне: "Меж тем, как изумленный мир На урну Байрона взирает..."
Что хотел сказать Пушкин?
Что поэты платят роковую цену за ошибки и заблуждения человечества, потому что они угадывают присутствие случайности в событиях современности и видят дальше, чем многие другие их современники?
Подъялась вновь усталая секира
И жертву новую зовет.
Певец готов; задумчивая лира
В последний раз ему поет...
Что хотел сказать Пушкин? Конечно, "не надобно все высказывать", но, рисуя Андре Шенье с таким горестным чувством, не хотел ли сказать Пушкин: "И я бы мог, как тут". И если бы ему пришло в голову нарисовать поэта у подножья королевского эшафота, он мог бы надписать, как уже сделал это однажды: "И я бы мог, как тут".
Гибель поэта каким-то образом соединялась с его "выбором". Тут действовал не только "суд", но и "свобода воли". Ни Байрон, ни Андре Шенье не пытались уклониться от своей исторической роли, а, напротив, шли навстречу своей судьбе.
Эта была тема Анны Ахматовой. Она проходит через ее замысел книги о Пушкине, срез "Реквием" и "Поэму без героя". В свое время пушкинская элегия послужила предметом особого разбирательства, в котором участвовали Сенат, Государственный совет и сам царь Николай I. От поэта потребовали объяснений, и он сказал, что "без явной бессмыслицы" эти стихи "не могут относиться к 14 декабря"7.
- А что еще он мог сказать им? - говорила Анна Ахматова. - Они оглядывались в прошлое, смотрели на декабристов, которых больше не боялись... А он видел будущее.
В каждую эпоху происходит неожиданное обновление той или иной темы художественного мира Пушкина. Так в начале 20-х годов нашего столетия вдруг по-новому зазвучали его стихи об Андре Шенье.
Николай Гумилев считал Андре Шенье родоначальником романтического направления в литературе Франции. "Вот романтизм, ведущий свое начало от Андре Шенье", - писал он8. Русский поэт находил нечто родственное своей судьбе в исторической роли, которая выпала на долю французского поэта в эпоху якобинской диктатуры.
Гибель поэта как историческая тема в творчестве Анны Ахматовой связана с судьбой Гумилева. "Мы ни единого удара не отклонили от себя", - пишет Анна Ахматова, и это уже из мира ее "Реквиема".
25 августа (нового стиля) 1921 года был расстрелян Гумилев. Молва гласила о том, что он перед смертью пел "Боже царя храни". За три года до этого, 16 июля 1918 года, на Урале был казнен его августейший тезка император Николай II. Гибель Царя и Поэта предсказана Пушкиным в элегии "Андрей Шенье". В 1825 году он писал П. А. Плетневу: "Душа! Пророк, ей-Богу, пророк! Я "Андрея Шенье" велю напечатать церковными буквами, во имя Отца и Сына..."
Подобно тому, как во французской исторической и литературной традиции имена Андре Шенье и Людовика XVI оказались связанными как символы империи и якобинского террора, так в русской исторической традиции намечалось роковое сближение имен Николая II и Николая Гумилева как символов царства и красного террора.
Это историческое сопоставление оказалось очень устойчивым. В 1922 году в Париже в журнале "Числа" была напечатана статья художника Сергея Шаршуна "Inmemoriam", где говорилось, что Гумилев "разыграл свою драму, как Шенье".
Статья "Inmemoriam" недавно была перепечатана в Москве9. Сходство Гумилева и Андре Шенье заключается в том, что Гумилев не делал попытки уклониться, как бы принимая вызов судьбы и оставаясь верен своему выбору, "лез на рожон"...
Историческая линия поведения Николая Гумилева была ясна тем, кто хорошо его знал. В 1922 году М. А. Зенкевич перевел на русский язык последние стихи Андре Шенье ("Ода Шарлотте Корде", "Юная пленница", "Ямбы" и др.) и посвятил эти переводы памяти Гумилева10.
Есть в этих переводах отголосок, эхо гулких "шагов" Гумилева.
Быть может, прежде чем, как арестант в прогулке,
По кругу уходя во мрак,
Неутолимый час - шестидесятый, гулкий.
Поставят на эмали шаг... 11
Марина Цветаева говорила о внутренней ритмике Гумилева: "Любовь? нет. Ненависть? нет. Суд? нет. Оправдание? нет. Судьба. Шаг судьбы"12. И хотя сказанное относилось лишь к одному его стихотворению, эти слова справедливы и по отношению к судьбе поэта в целом.
В этой же статье Цветаевой есть такие слова: "Чувство Истории только чувство судьбы". В 1922 году Марина Цветаева подарила Анне Ахматовой книгу стихов Андре Шенье. Это был неслучайный дар по времени и по существу. Как раз тогда Анна Ахматова обдумывала статью "Пушкин и Андрей Шенье"13. И в том же 1922 году Осип Мандельштам, говоривший, что никто ему не был в современной поэзии ближе Гумилева, предложил издательству "Современник" монографию "Андре Шенье". Вот лишь несколько строк: "Поэтический путь Шенье - это уход, почти бегство от "великих принципов" к живой воде поэзии, совсем не к античному, а к вполне современному миропониманию"14.
К статье "О природе слова" О. Мандельштам выбрал эпиграф из Гумилева:
Но забыли мы, что осияно
Только слово средь земных тревог...
В этой статье упоминается и Шенье: "Не раз русское общество переживало минуты гениального чтения в сердце западной литературы. Так Пушкин, и с ним все его поколение, прочитал Шенье..."
Статья была написана в 1921 -1922 годах. Речь шла об "идеале совершенной мужественности". "Идеал совершенной мужественности подготовлен стилем и практическими требованиями нашей эпохи", - пишет О. Мандельштам. "Гиератический характер поэзии обусловлен убежденностью, что человек тверже всего остального в мире". И все это было сказано под эпиграфом из Гумилева. Статья Осипа Мандельштама "О природе слова" читается как реквием или памятник расстрелянному поэту.
Сопоставление с Андре Шенье было чуть ли не общепринятым в кругу друзей, современников Гумилева. Художник А. А. Осмеркин, автор известного портрета "Анна Ахматова. Белая ночь. Ленинград" (1939-1940), когда речь заходила о Гумилеве, как вспоминает Э. Г. Герштейн, повторял: "Это наш Шенье..."
И у Анны Ахматовой всюду, где речь идет о "гибели поэта", скользит тень Гумилева, слышится его голос в хоре голосов его эпохи.
Это все наплывает не сразу...
Как одну музыкальную фразу
Слышу несколько сбивчивых слов.
После... лестницы плоской ступени.
Вспышка газа и в отдаленьи
Ясный голос: "Я к смерти готов!"
Он был одним из первых среди тех, кто "не отклонил от себя" "ни единого удара". О "Поэме без героя" Ахматова писала: "Того же, кто упомянут в ее заглавии и кого так жадно искала сталинская охранка, в поэме действительно нет, но многое основано на отсутствии"15.
Поезд Анны Ахматовой уходил в полночь. Она просила провожающих ее не поддаваться соблазну вокзальной пантомимы и не говорить с нею через глухое окно языком жестов. Мы приехали на вокзал за несколько минут до последнего звонка.
Анна Андреевна поднялась на площадку вагона, кто-то передал ей черную трость с белой, слоновой кости, ручкой и лепным изображением головы лошади. Что-то вдруг напомнившее мне о коне и всаднике на картине Жерико, и поезд тронулся.
Все разошлись. Под впечатлением разговора о Пушкине, Андре Шенье и Гумилеве я смотрел вслед уходящему поезду, который то исчезал, то просвечивал огнями в ночных пространствах. Это был мой последний разговор и последняя встреча с Анной Ахматовой.