В данной работе произведена попытка оценить отношение различных философских и социологических школ и учений к Русской революции 1917 года (или предположить его), а также причины, по которым вообще возникают революции.
Впервые слово «революция» в качестве термина, обозначающего определенные события и последствия социально-политического характера, судя по всему, применил английский философ Ф. Бэкон (1561–1626). Однако ни Бэкон, ни Т. Гоббс (1588–1679) или Д. Юм (1711–1776), регулярно использовавшие этот термин, не оставили законченных суждений о причинах революций. Подробнее этот вопрос исследовали мыслители, которым довелось стать свидетелями и участниками Американской, Французской революций, а затем революций XIX-XX веков.
Рассмотрим первой школумладогегельянцев. Онасформировалась во второй половине 1830-х годов как один из множества дискуссионных кружков, возникших в Европе как реакция на жёсткие духовные и политические ограничения. В неё входили идеологические последователи Георга Гегеля, такие как Бруно Бауэр, Лю́двигФейерба́х (человек, который слушал лекции Гегеля, а затем читал их Марксу) и др. Также к этой группе долгое время были близки М. Штирнер, К. Маркс, Ф. Энгельс.Наиболее активно группа работала между 1840 и 1843 годами. В этот период позиции членов группы максимально обострились и политизировались. После этого, вследствие обострения и расхождения позиций, группа быстро распалась и к 1845 году практически прекратила существование.
Остановимся на некоторых участниках этой школы подробнее:
1. Бруно Бауэр. Исходя из тех шести абзацев биографии, написанной в Википедии, складывается впечатление о подверженном чужому влиянию, желающему внимания и одобрения талантливом философе. Он писал о России, не живя здесь. Для него эта страна была некоей формой мысленного образа, схожего с образом США в сознании советских граждан времен заката СССР. Он кажется мне идеалистом, считавшим движущей силой истории умственную деятельность «критических личностей». Этот поиск идеала личности, своего авторитета и владел его творчеством. Именно поэтому, я считаю, что после 1848 года Бауэр эволюционировал вправо и к концу жизни стал сторонником германского рейхсканцлера О. Бисмарка.Именно поэтому,в первых сочиненияхвыступал как сторонник ортодоксального или правого гегельянства, а после переселения в Бонн (1839), примкнул к младогегельянцам (среди которых был Карл Маркс, который, как мне кажется, и был для него ориентиром сильной личности, которая впоследствии не приняла его) и в отрицательно-критическом духе этой школы написал «Критику евангельской истории синоптиков». Его переменчивость согласуется радикализмом, но только напускным. Когда же он столкнулся с реалиямиреволюций 1848-1849 годов - буржуазный радикал превратился в консерватора.Если мы будем рассматривать его после 1849, то это будет противник революции и сторонник самодержавия. Если рассматривать Бауэра как младогегельянца, то возможно он нашел бы для себя сильную революционную личность как ориентир, но вряд поддерживал ее сколько-нибудь долго из-за отторжения революции его натурой.
Критика, по Бауэру, — великий движущий механизм истории, но только в руках критически мыслящих личностей, духовной элиты и соответственно при воздействии не на "массу", а на узкий и влиятельный круг людей, способных воспринять критические идеи. Впрочем, Бауэр быстро разочаровался в этой позиции и признал, сколь одинок сторонник подлинной "критической критики".
2. Молодой и еще неопытный в марксизме К.Маркс интересен нам как младогегельянец своим бурным нравом и подрывающей основы государственности деятельностью. Примерно в 25 лет он написал статью «Оправдание мозельского корреспондента». Горячему парню пришлось после этого переехать в Париж. Этот молодой человек напоминает мне еще того, неопрятного 25-летнего Ленина, арестованного в 1895г. Соответственно ментально я переношу К.Маркса в вопросах октябрьской революции на нетленное тело вождя.
Отмежевался же Маркс от бывших коллег по младогегельянству попыткой их академическогоаннигилирования книгой «Святое семейство».
3.МаксШтирнерпровозглашал отрицание какой-бы то ни было нравственности и совершенную анархию. Анархизм, вытекающий из стремления человеческой личности кбольшей свободе. «Эгоист, — по определению Штирнера, — тот, кто ищет ценность вещей в своём „я“, не находя самостоятельной или абсолютной ценности». Важным событием среди младогегельянцев стало появление в 1845г. книги М. Штирнера «Единственный и его собственность». Она вызвала яростную полемику, имела значительный успех, правда, это был последний крупный успех движения. Штирнер прояснил некоторые существенные содержательные предпосылки и следствия гегелевской философии. Критика философской ограниченности этики Л. Фейербаха и «критической критики» Б. Бауэра, негативное отношение к основам государственности и права, обличение политических и социальных иллюзий эпохи — это и многое другое определило долговременность влияния штирнеровских идей. Главный принцип Штирнера — индивидуальное Я, "Единственный" — уже непосредственно переводит идейную проблематику знаменитой книги в духовный контекст XXв., в атмосферу поисков экзистенциальной философии. В главе «Моя мощь» Штирнер пишет: «Всякое существующее право – чужое право, право, которое мне «дают», «распространяют на меня». Но разве я могу быть прав только потому, что все признают меня правым? А между тем, что такое право, которое я в государстве или обществе обретаю, как не право, данное мне чужими? Если глупец оправдывает меня, то я начинаю колебаться в своей правоте: я не желаю, чтобы глупец оправдывал меня. Но если и мудрый оправдывает меня, это все же еще не составит моей правоты. Моя правота совершенно не зависит от решений глупцов и мудрецов. Тем не менее, мы до сих пор домогались именно такой правоты. Мы ищем правоты и обращаемся с этой Целью к суду. К какому? К королевскому, церковному, народному суду. Может ли султанский суд решать вопросы о правоте иначе, чем соответственно тому, что султан постановил считать правым? Может ли он признать мою правоту, если она не совпадает с понятиями султана о правоте? Например, может ли суд признать правомерным решением государственную измену, если султан не признает ее таковой? Может ли цензурный суд даровать мне свободу слова и печати, право свободно высказывать свои мнения, если султан не пожелает признать за мною такого права?», - из чего я делаю вывод о том, что автор был бы однозначно на стороне оппозиции действующей царской власти. Далее он пишет про коммунизм (во всяком случае, в его понимании коммунизма): «Коммунизм, полагающий, что люди «от природы имеют равные права», опровергает свое собственное утверждение, что люди не имеют от природы никаких прав. Он ведь не признает что родители «от природы» наделены правами относительно детей, или обратно, он упраздняет и семью. Природа не дает родителям, детям никаких прав. Вообще все это революционное, или бабефовское, основоположение покоится на религиозном, то есть ложном, воззрении. Как можно признавать право, не стоя на религиозной точке зрения?». На основе этого я предполагаю, что он, возможно, импонировал бы эсерам во время Российской революции, но на основании следующей цитаты, я предполагаю, что он «переметнулся» бы к большевикам: «Вы хотите по отношению к другим «быть вправе». Но это невозможно, относительно других вы вечно будете «неправы», ибо они и не были бы вашими противниками, если бы тоже не были в своем праве; они вас будут всегда считать неправыми. Не ваше право по отношению к праву других – высшее, самое могущественное, не так ли? Нисколько! Ваше право не могущественнее, если вы сами не могущественнее. Разве китайские подданные имеют право на свободу? Даруйте им это право, и вы увидите, как сильно вы ошиблись: они не умеют пользоваться свободой, и поэтому не имеют права на свободу, или, точнее, у них нет свободы, а потому они и не имеют права на свободу. Дети не имеют права на совершеннолетие, потому что они несовершеннолетние: то есть потому что они дети. Народы, не добившиеся полноправия, не имеют права на полноправие: выйдя из состояния бесправия, они приобретают права на полноправие. Другими словами: то, чем ты в силах стать, на то ты имеешь право. Все права и все полномочия я черпаю в самом себе. Я имею право на все то, что я могу осилить. Я имею право низвергнуть Зевса, Иегову, Бога и т. д., если могу это сделать, если же не могу, то эти боги всегда останутся относительно меня правыми и сильными, я же должен буду преклониться перед их правом и силой в бессильном «страхе Божием», должен буду соблюдать их заповеди и буду считать себя правым во всем, что я ни совершу согласно их праву, как русская пограничная стража считает себя вправе застрелить убегающих от нее подозрительных людей, действуя по приказу «высшего начальства», то есть, убивая «по праву». Я же сам даю себе право убивать, пока я сам того не воспрещу себе, пока я сам не буду избегать убийства, не буду бояться его как «нарушения права». Подобная мысль проводится в стихотворении Шамиссо «Долина убийств», где седой убийца, краснокожий, вызывает благоговейное чувство у европейца, у которого он убил товарищей. Я только на то не имею право, чего я не делаю вполне свободно и сознательно, то есть на то, на что я сам себя не уполномочиваю». Я предполагаю, что в тех реалиях Макс был бы либо расстрелян за контреволюцию, либо участвовал бы в Большом терроре, а затем расстрелян. Короче говоря, «горбатого могила исправит».
4. На период жизни Георга Гегеля (Он, конечно, не младогегельянец, но, скорее всего, в тех исторических веяньях он бы им стал.Почему бы и нет?) пришлись события Великой Французской революции.Началом революции стало взятие Бастилии 14 июля 1789 года, а окончанием историки считают 9 ноября 1799 года (переворот 18 брюмера).В Германии, где в тот момент жил Гегель, французская революция вызывала энтузиазм передовой части общества. В Тюбингене, как и в других городах, возникает политический клуб. Здесь обмениваются новостями о событиях во Франции, зачитывают до дыр французские газеты, спорят о судьбах родной страны.
Гегель — активный член клуба, на заседаниях он выступает с политическими речами. Друзья Гегеля разделяют его настроения. Студенческий альбом философа испещрен революционными лозунгами: «Против тиранов! », «Смерть мерзавцам! », «Смерть политическим чудовищам, которые претендуют на абсолютную власть! », «Да здравствует свобода! », «Да здравствует Жан-Жак! » И затем цитата из «Общественного договора»: «Если бы существовал народ богов, он управлялся бы демократически».
Антипатия к крайностям якобинской политики не изменила, однако, в целом положительного отношения Гегеля к французской революции. «Это был великолепный восход солнца », — вспоминал он на склоне своих лет. Французская революция вошла в плоть и кровь гегелевского учения; даже став консерватором, Гегель не мог представить себе историю Европы без этого катаклизма.
Наполеона Гегель называл «великим учителем государственного права » и приветствовал введение французского кодекса в государствах Рейнского союза. Гегель верил, что политика Наполеона вызовет в Германии национальный подъем: «Французская нация, благодаря горнилу своей революции, не только избавилась от устаревших учреждений, которые как бездушные цепи тяготели над ней и над другими, но также освободила индивид от страха и привычек повседневной жизни; это дает ей великую сипу, которую она проявляет по отношению к другим нациям. Она давит на их замкнутость и косность, и, в конце концов, они будут вынуждены изменить своему безразличию по отношению к действительности, пойти ей навстречу; и может быть, поскольку внутреннее проявляется во внешнем, они превзойдут своих учителей ». Таким образом, в целом, Гегель положительно отнёсся к Великой Французской революции, и в дальнейшем не мог представить себе историю Европы без этого события.
Г. В. Ф. Гегель, рассуждая о причинах американской революции XVIII века, заметил, что бунт разразился не из-за денег и налогов, а из-за самого принципа, кто волен облагать этими налогами. «Налог, введенный английским парламентом на чай, который импортировала Америка, был ничтожен; однако уверенность американцев в том, что вместе с совершенно незначительной суммой, составляющей этот налог, они потеряют и свое важнейшее право, привела к революции… Происходит это потому, что англичанин свободен, что он пользуется правами, даруемыми свободой, – одним словом, потому что он сам облагает себя налогами ».
Именно по описанным выше причинам я считаю, что Гегель поддержал бы идеи революции 1917 года и написал бы еще много чего, восхваляющего вождей революции. Возможно, в своем фанатизме Гегель переключился бы с Наполеона на Троцкого, и был бы расстрелян за это. Надеюсь.
Рассмотрим следующую позицию/школу Карла Ге́нриха Маркса— немецкого философа, социолога, экономиста, писателя, поэта, политического журналиста, общественного деятеля, который также не дожил (05.05.1818г.- 14.03.1883г.)до событий 1917 года, однако так же, как и его коллега Гегель, стал свидетелем событий одной из мировых революций - Революции 1848 года в Европе.
22 февраля 1848 года в Париже вспыхнула революция, которая быстро охватила города Франции. Король бежал за границу. Во Франции была объявлена буржуазная республика.Вслед за Францией революция разразилась во многих государствах Европы – Австрии, Германии, Италии, Венгрии.
15 февраля 1848 года в Лондоне был опубликован «Манифест коммунистической партии» Карла Маркса и Фридриха Энгельса, в которомавторы декларируют и обосновывают цели, задачи и методы борьбы зарождавшихся коммунистических организаций и партий. Видимо он очень хотел словить «хайп» на этом информационном фоне раньше возможных конкурентов и заняться политикой, но на самом деле это не так. Просто стечение обстоятельств. Хотя лучше момента и не придумаешь.В этом документе начало весьма пацифичное и не претендующее на приобретение политических оппонентов. Так в главе «Пролетарии и коммунисты» Карл и Фридрих пишут: «Коммунисты не являются особой партией, противостоящей другим рабочим партиям. У них нет никаких интересов, отдельных от интересов всего пролетариата в целом.Они не выставляют никаких особых принципов, под которые они хотели бы подогнать пролетарское движение ».Обманщики. Я чувствую, что виной всему была бедность Маркса и какая-то его затаенная обида. Этот абзац во введении мог бы написать только Маркс: «Безжалостно разорвала она пестрые феодальные путы, привязывавшие человека к его "естественным повелителям", и не оставила между людьми никакой другой связи, кроме голого интереса, бессердечного "чистогана". В ледяной воде эгоистического расчета потопила она священный трепет религиозного экстаза, рыцарского энтузиазма, мещанской сентиментальности. Она превратила личное достоинство человека в меновую стоимость и поставила на место бесчисленных пожалованных и благоприобретенных свобод одну бессовестную свободу торговли. Словом, эксплуатацию, прикрытую религиозными и политическими иллюзиями, она заменила эксплуатацией открытой, бесстыдной, прямой, черствой».
Я, конечно, знаю, что Вы знаете, что он предлагал в манифесте 10 причудливых мер, но не могу не процитировать: «Однако в наиболее передовых странах могут быть почти повсеместно применены следующие меры:
1. Экспроприация земельной собственности и обращение земельной ренты на покрытие государственных расходов.
2. Высокий прогрессивный налог.
3. Отмена права наследования.
4. Конфискация имущества всех эмигрантов и мятежников.
5.Централизация кредита в руках государства посредством национального банка с государственным капиталом и с исключительной монополией.
6. Централизация всего транспорта в руках государства.
7. Увеличение числа государственных фабрик, орудий производства, расчистка под пашню и улучшение земель по общему плану.
8. Одинаковая обязательность труда для всех, учреждение промышленных армий, в особенности для земледелия.
9. Соединение земледелия с промышленностью, содействие постепенному устранению различия между городом и деревней.
10. Общественное и бесплатное воспитание всех детей. Устранение фабричного труда детей в современной его форме. Соединение воспитания с материальным производством и т. д.»
Авторы провозглашают неотвратимость гибели капитализма от рук пролетариата (подбодрить-то читателя манифеста надо), которому предстоит построить бесклассовое коммунистическое общество с общественной собственностью на средства производства.Заканчивается он следующими предложениями: «Пусть господствующие классы содрогаются перед Коммунистической Революцией. Пролетариям нечего в ней терять кроме своих цепей. Приобретут же они весь мир », — за которыми следует знаменитый исторический лозунг: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь! ».
К. Маркс профессионально зомбирует читателя идеей неизбежности и детерминированности революций. Уж не знаю насколько корректный перевод на https://www.marxists.org/russkij/marx/1848/manifesto.htm, но давайте приглядимся к количеству слов, начинающихся с «револ». Их около 38-39. Начинает он с положительных нейтральных связок (к прим. «произвели революцию в промышленности») и постепенно уплотняет в сознании положительную коннотацию этого слова. Причиной революции, по Марксу, является конфликт между общественными производительными силами и производственными отношениями. Первые становятся более прогрессивными, чем вторые, и через революцию ведут к смене производственных отношений. Причина революции – внутренний конфликт, а последствие – более прогрессивные производственные отношения. Следует также учесть, что марксизм рассматривает революцию как способ перехода от исторически изжившей себя общественно-экономической формации к более прогрессивной. «Радикальная социальная революция, – писал Маркс, – связана с определенными историческими условиями экономического развития; последние являются ее предпосылкой ».Также Марксу принадлежит следующее высказывание: «Революции — локомотив истории ».
Очевидно, что Карл Маркс поддержал бы идею революции в России, хотя понятия не имею, как бы он ее объяснял. Мутный он какой-то.
Так как ему не фортануло встретиться с коммунизмом в 1848г., то в 1859г. он, как я считаю, попытался объяснить этомногосложным предложением в книге «К критике политической экономии»: «Ни одна общественная формация не погибает раньше, чем разовьются все производительные силы, для которых она дает достаточно простора, и новые более высокие производственные отношения никогда не появляются раньше, чем созреют материальные условия их существования в недрах самого старого общества ».
Не знаю, как советская цензура относилась к шовинистическому выделению «азиатской» в качестве первой формации К.Марксом и какие критерии «буржуазной общественной формации », которой«завершается предыстория человеческого общества ». Думаю, что перед октябрьской революцией страна вряд ли соответствовала этим критериям и для него все, что происходило бы далее, было бы явным сюрпризом. Но какой-нибудь манифест под это дело он бы весьма удачно написал.
Далее рассмотрим возможное мнение неокантианцев.Неокантианствоскладывалось в тот период, когда марксизм уже получил признание как научная теория революционного пролетариата и когда буржуазия и ее идеологи начали вести против него свою борьбу, не прекращающуюся до сих пор. Это было время, когда рабочий класс начал создавать свои собственные социал-демократические партии, объединившиеся в 1867г. в международную организацию — 1 Интернационал. Наконец, это было время выхода в свет величайшего произведения революционного марксизма — I тома «Капитала».
В этот период перед немецкой буржуазией, ее идеологами и политиками возникла новая проблема: рабочая проблема. Встал вопрос, по какому пути пойдет рабочее движение: по революционному пути, указанному марксизмом, или же удастся направить его по иному, мирному, пути, подчинить буржуазному влиянию и посредством политики либеральных реформ предотвратить революцию?
Фактически преобладавшая политика немецкой либеральной буржуазии состояла в том, чтобы, признав на словах правомерность и законность рабочего движения, направить его по мирному пути, исключающему возможность революции.
Один из ранних представителей неокантианства (марбургской школы) и убежденный противник марксизма, Фридрих АльбертЛанге, в своих книгах наметил главные идеи этой философии и сформулировал ее социально-политическую программу.
Эта программа предполагала направить рабочее движение по мирному пути и представить теоретическое обоснование тезиса о том, «что рабочий вопрос, а с ним вместе и вообще социальный вопрос могут быть разрешены без революции ».
Ланге понимал, что пролетариат, вооруженный марксистской теорией, это страшная угроза буржуазному строю. Он откровенно писал, что его цель — пробудить имущих «от приятного сна, от уверенности в безопасности и показать им, что им следует заботиться о судьбе ближних, если они хотят надолго обеспечить свою собственную безопасность ».
Для обеспечения безопасности имущихЛанге выдвигал проект постепенного и длительного преобразования общества, разумеется, мирного и не посягающего на принцип частной собственности. В качестве средств для этого преобразования он предлагал организацию рабочих союзов, создание производительных ассоциаций, развитие рабочей самодеятельности, некоторые реформы вроде отмены права на наследование и т. п.
Предвосхищая всех последующих неокантианцев и ревизионистов, Ланге объявил сущностью предлагаемого им преобразования общества повышение нравственного уровня рабочего класса, самовоспитание, усиление чувства собственного достоинства, повышение его культурного уровня и т. д.
Иначе говоря, практическую борьбу рабочего класса за свое политическое, социальное и экономическое освобождение он стремился заменить духовным совершенствованием, нравственным возрождением, приводящим к «восстановлению этической связи между рабочими и всеми сферами общества, в котором они живут » (42, 279), т. е. к сотрудничеству и примирению классов.
На место революционной борьбы классов Ланге ставил духовную борьбу в самом человеке. Он прямо заявлял, что «эту борьбу следует понимать не чисто внешним образом, но как процесс, совершающийся в духовной жизни всякой отдельной личности » (42, 285). Ланге предусмотрительно добавлял, что не нужно надеяться на быстрое изменение общества. Он писал, что столетия могут пройти, пока будут достигнуты какие-либо результаты. Но он советовал не огорчаться медленностью этого процесса, так как самое главное — это добрая воля и желание следовать по пути духовного обновления.
Предвосхищая всех последующих неокантианцев и ревизионистов, Ланге объявил сущностью предлагаемого им преобразования общества повышение нравственного уровня рабочего класса, самовоспитание, усиление чувства собственного достоинства, повышение его культурного уровня и т. д.
Иначе говоря, практическую борьбу рабочего класса за свое политическое, социальное и экономическое освобождение он стремился заменить духовным совершенствованием, нравственным возрождением, приводящим к «восстановлению этической связи между рабочими и всеми сферами общества, в котором они живут », т. е. к сотрудничеству и примирению классов.
На место революционной борьбы классов Ланге ставил духовную борьбу в самом человеке. Он прямо заявлял, что «эту борьбу следует понимать не чисто внешним образом, но как процесс, совершающийся в духовной жизни всякой отдельной личности ». Ланге предусмотрительно добавлял, что не нужно надеяться на быстрое изменение общества. Он писал, что столетия могут пройти, пока будут достигнуты какие-либо результаты. Но он советовал не огорчаться медленностью этого процесса, так как самое главное — это добрая воля и желание следовать по пути духовного обновления.
В дальнейшем внутри неокантианства образовался ряд школ, из которых наиболее важными и влиятельными были марбургская и баденская (Фрейбургская) школы.
Марбургская школа. Основателем первой школы был Герман Коген (1842–1918). В эту же школу входили Пауль Наторп, Эрнст Кассирер, Карл Форлендер, Рудольф Штаммлер и др. Так же как и позитивисты, неокантианцы марбургской школы утверждают, что познание мира есть дело только конкретных, «позитивных» наук. Философию в смысле учения о мире они отвергают как «метафизику». Предметом философии они признают лишь процесс научного познания. Как писал неокантианец Риль, «философия в своем новом критическом значении есть наука о науке, о самом познании».
Исходя из Большой Советской энциклопедии,Г. Коген, П. Наторп, Э.Бернштейн, П. Нельсон (Германия) и др. начали с требования «дополнить» марксизм этическими принципами в неокантианском духе, последователи «Этического социализма» пришли к телеологическому пониманию социализма (для чего, ради какой цели совершается тот или иной процесс), к замене социального анализа капитализма нравственным осуждением его негативных «сторон». Искажая марксизм, «этические» социалисты отвергают его идеи о естественноисторическом характере социального процесса, о переходе к социализму как закономерному результату развертывания и разрешения антагонистических противоречий капиталистического общества. Представители «этического социализма» утверждают, что марксизм ведет к фатализму, умаляет человеческую инициативу, снимает проблему личной ответственности каждого за свою судьбу и судьбу общества. «Этический социализм» отрицает марксистское учение об исторической необходимости и воздвигает стену между тем, что есть, и тем, что будет, между сущим и должным. Социальный детерминизм заменяется расплывчатыми «этическими мотивами», а концепция классовой борьбы — концепцией «социальной педагогики», которая призвана гармонизировать общественную жизнь на основе все большего «выявления» идеалов социализма, заложенных a priori в душе каждого человека, независимо от его классовой принадлежности. Не социальная революция, а нравственная эволюция всего человечества, — таков, по мнению «этических» социалистов, единственно правомерный путь к социализму, рассматриваемому, прежде всего, и по преимуществу как система этических ценностей, как нравственный идеал. Социализм — это не объективный результат закономерного общественного развития, а этический идеал, долженствование, которым мы можем руководствоваться, сознавая, что полностью этот идеал принципиально не осуществим. Отсюда и вытекает пресловутый ревизионистский тезис Бернштейна: «Движение — все, а конечная цель — ничто».
Баденская школа. В отличие от марбургской школы неокантианства, представители баденской школы вели более прямую и открытую борьбу против научного социализма: буржуазное существо их учения выступает без псевдосоциалистических фраз.
Для представителей баденской школы Вильгельма Виндельбанда (1848–1915) и Генриха Риккерта (1863–1936) философия в значительной мере сводится к научной методологии, к анализу логической структуры знания. Марбуржцы пытались дать идеалистическую разработку логических основ естествознания. Центральная же проблема, выдвинутая баденской школой, — создание методологии исторической науки. Они приходят к выводу, что в истории не существует закономерности и что поэтому историческая наука должна ограничиваться лишь описанием индивидуальных событий, не претендуя на открытие законов. Таким образом, они лишают марксистов методологического обоснования логичности эволюции общества в коммунистическое.
Таким образом, очевидно, что Фридрих АльбертЛанге, а также, вероятно, и иные неокантианцы, не поддержали бы идеи революции 1917 года и объясняли бы ее уж точно не с позиции историзма. А Г.Коген указывал бы на аморальный характер преобразований и как следствие отступление от идеалов социализма.
Герберт Спенсер (инженер и журналист, один из родоначальников позитивной социологии) в конце XIX столетия высказывал мысль, что революции происходят не тогда, когда население испытывает самый сильный гнет и самое тяжелое экономическое положение, а когда условия становятся лучше. «Путем революции народ может переделать свое правительство, но он не может переделать самого себя ».«Совершенно противоположное обнаруживается при политических улучшениях, произведенных мирным путем. Они принадлежат к более высокому фазису цивилизации. Прежде всего, страдания народа оказываются относительно более слабыми – они перестают быть невыносимыми, возмутительными ». Был противником революций.В работе «Основания социологии» в разделе, посвященном промышленным институтам, имеется глава под названием «Социализм». В ней автор рассматривает экономические основы этого общества, делая акцент на проблемах управления производством. Главное, против чего он выступает, — централизация и монополизация власти и управления при социализме, если он будет реализован в том виде, в каком его представляют теоретики нового общества. Эти социальные характеристики неминуемо ведут к принуждению, последнее же никогда еще не способствовало подлинной эффективности деятельности людей.
Спенсер рассматривал социализм как своеобразную форму рабства. Основанием для такого отождествления послужило для него главное сходство, которое существовало, по его мнению, между рабством и социализмом: наличие принуждения. Раб отдает все или почти все из произведенного собственным трудом своему господину, и член социалистического общества будет делать это же самое, только для него в качестве господина выступит не какой-то конкретный человек, а государство.
Предполагаю, что для общества-организма революция была бы, в представлении Спенсера, болезнью, хотя я допускаю, что он бы мог провести аналогию и с родами.
Артур Шопенгауэр был современником бурной эпохи всемирной истории. Это было время Великой французской революции и многочисленных европейских войн, заложниками и жертвами которых стали десятки тысяч людей, когда рушились государства и царства и на их месте возникали новые.В своей работе «Мир как воля и представление» Шопенгауэр выстраивает стройную цельную философскую систему суждений о бытие человека. Мир в изображении философа мрачен. Не Бог управляет миром, а слепая разрушительная Мировая Воля, которая является могучим творческим принципом, порождающим все вещи и процессы. Все феномены мира – результаты творения этой Воли.
Шопенгауэр, возможно, мог бы применить следующую цитату из его книги к участникам революции: «Таким образом, воля по большей части должна быть сломлена величайшим личным страданием, прежде чем наступит ее самоотрицание. И тогда мы видим, как человек, пройдя все ступени возрастающего притеснения, доведенный, несмотря на сильнейшее сопротивление, до крайнего отчаяния, внезапно сосредоточивается в самом себе, познает себя и мир, изменяет все свое существо, возвышается над самим собой и над всяким страданием и как бы очищенный и освященный им, в недосягаемом покое, блаженстве и высоте, добровольно отказывается от всего, чего он страстно желал прежде, и радостно встречает смерть. Это и есть внезапно выступающий из очистительного пламени страдания серебристый ореол отрицания воли к жизни, т. е. освобождения».
Артур исторический свидетель не только Великой Французской революции, но и неудачи революции 1848 года в Германии, то его критика попытки построить более справедливое правовое государство носит как бы онтологический характер: "Государственный строй, в котором воплощалось бы чистое абстрактное право, - прекрасная вещь, но для иных существ, чем люди, ибо большинство их в высшей степени эгоистичны, несправедливы, беспощадны, лживы, иногда даже злы и к тому же еще одарены умственными способностями крайне невеликого достоинства...". Согласно Шопенгауэру, революционные потрясения и вообще стремления избавиться от традиционных установлений воплощают в себе «не что иное, как разнуздание звериной природы человека ». Философ с удовлетворением воспринял восстановление в Германии «законного порядка ».
Ницше писал о своем Шопенгауэре: «И так нужно, прежде всего, толковать и философию Шопенгауэра: индивидуально, исходя от отдельной личности самой по себе, познавая собственную нужду и потребность, собственную ограниченность, чтобы найти средства и утешение против них - именно самопожертвование, подчинение себя благороднейшим целям, и прежде всего целям справедливости и милосердия. Он учит нас различать между действительными и мнимыми средствами к человеческому счастью; он показывает, что ни богатство, ни почет, ни ученость не могут вывести личность из ее глубокого недовольства ничтожеством ее бытия, что стремление к этим благам приобретает лишь смысл в соединении с высокой и озаряющей общей целью - с влечением к могуществу, способному помочь нашей Physis и немного исправить ее неразумность и неловкость. Этого ищешь прежде всего тоже только для самого себя; через себя же, в конечном счете, для всех. Правда, это есть стремление, которое приводит к глубокому и сердечному смирению, ибо много ли может быть вообще исправлено в отдельной личности и во всей жизни!».
А.Гулыга пишет, что все свое состояние он завещал солдатам-ветеранам, принимавшим участие в подавлении революционных беспорядков 1848-1849 годов во Франкфурте-на-Майне.
Мечтой государственного устройства А.Шопенгауэр считает «деспотию мудрых и благородных из истинной аристократии, из истинной знати: а это достижимо путем подбора, от браков благороднейших мужчин с наиболее умными и даровитыми женщинами; это предложение - моя утопия, моя платоновская республика».
Ф.Ницше, который, случайно открыв для себя А.Шопенгауэра, в дальнейшем уже никогда полностью не мог освободиться от него, хотя и писал в 1887 году о "трупном запахе Шопенгауэра". Классический филолог, молодой блестящий профессор Базельского университета оставляет все для того, чтобы санитаром участвовать в войне на стороне Германии, выступившей против восставшей революционной Франции. Возможно, после всего увиденного там, на войне он стал именно тем любимым/ненавистным нам мизантропом, которого мы знаем.Оценивая революционные потрясения 1848 и 1871 гг., Ницше, не без пафоса, восклицает: «Из изнеженности новейшего человека, а не из истинной и глубокой жалости к тем страданиям, родились чудовищные социальные нужды настоящего времени, и если верно, что греки погибли вследствие рабства, то еще вернее то, что мы погибнем вследствие отсутствия рабства». Но ни о каком правовом государстве либерального порядка с общими для всех законами не может быть и речи: «Сила дает первое право, и нет права, которое в своей основе не являлось бы присвоением, узурпацией, насилием». Все его помыслы направлены к тому, чтобы любыми усилиями задержать свершение «по-видимому, неизбежной революции ».
Он отвергал революции и восстания угнетенных, расценивая их как угрозу культуре. Зло и не без проницательности Ницше предупреждал о неизбежных в грядущем революционных выступлениях масс. «Грядущему столетию,– писал он,– предстоит испытать по местам основательные «колики, и Парижская коммуна, находящая себе апологетов и защитников даже в Германии, окажется, пожалуй, только легким «несварением желудка» по сравнению с тем, что предстоит ».
Ницше вполне ясно и недвусмысленно утверждает, что духовное совершенствование человека – «достижение все более возвышенных, более редких, более отдаленных, более напряженных и широких состояний» - обусловливалось, обусловливается и всегда будет обусловливаться «аристократическим» (иными словами, классовым) обще