— Это очень просто. Глагол в трёх временах.
— Что? Я не понимаю.
— Я любил тебя. Я люблю тебя. Я буду тебя любить.
Симона улыбается ему.
— Ладно, ты прощён. Но за этим последует наказание: подарить Ники кредитку.
— Любовь моя, — Роберто обнимает её, — не нужно так низко падать. — Он её целует. — Так что же случилось? Ты мне так и не рассказала. Вы гуляли с Ники, потратили все деньги, а потом? Что она тебе рассказала?
— Она рассказала мне о мальчике.
— Боже мой, что случилось?
— Ах… Я только что узнала, что Ники встречалась с парнем и уже рассталась с ним.
— И как же она? Это он её бросил? В таких случаях падает самооценка.
— Нет, она рассталась с ним.
— Слава богу. Я хочу сказать, что мне жаль, но лучше, если бы именно она приняла решение. Но ты мне не рассказала всего, что ещё случилось? То есть, должен ли я волноваться, есть ли у меня другие причины переживать за неё?
— Она не очень-то открылась. В любом случае, думаю, это был её первый парень. И что её первый раз был с ним…
— Ты уверена?
— Я пыталась расспросить её подробнее, но мне показалось, что ей неприятно говорить о нём, и я не хотела быть слишком напористой.
— Извини, но если «это» случилось на самом деле, я не понимаю. Прямо после того, как случилось что-то настолько важное… Они расстаются?
— Мне кажется, что «это» произошло ещё в прошлом году.
— В прошлом году? Но тогда Ники было…
Роберто делает подсчёты в уме, но Симона его опережает:
— Шестнадцать лет.
— Шестнадцать, чёрт возьми, шестнадцать лет…
— В шестнадцать некоторые всё ещё играют в куклы, но не в Барби, как раньше. Теперь у них Братц. Кто-то читает Witch. Другие уже в Америке. Кто-то ведёт дурацкий блог в интернете, выбрасывает вещи, покупает iPod. Другие убивают своих родителей. А последние – влюбляются и, естественно, занимаются любовью. Нам повезло, что Ники относится к последним.
— Отлично, я рад, что могу причислить себя к счастливчикам.
Роберто открывает книгу и возвращается к чтению. Возвращается к последней прочитанной фразе: «Если я могу сказать другому человеку «Я люблю тебя», то я должен иметь в виду «я люблю весь твой внутренний мир, люблю весь окружающий тебя мир, в тебе я люблю и себя самого». Ему вдруг начинает казаться это очень понятным.
Симона тоже берёт свою книгу со столика. «Любовь и тьма» Исабель Альенде. Но оба они думают совсем о другом. В их комнате странная тишина, такая напряжённая, что лучше всего её нарушить. Роберто кладёт на живот открытую книгу страницами вниз.
— Дорогая, я могу тебя кое о чём попросить?
Симона кладёт закладку между страниц, чтобы не забыть, где закончила читать.
— Конечно, говори.
— Есть такая вероятность, что Ники ещё ни с кем не спала?
— Очень небольшая, но…
— Ладно, но когда ты будешь абсолютно в этом уверена, ты мне скажешь?
— Конечно же, да.
— Я думаю, в «Любовной истории Ники» будет много серий. И надеюсь, что они не будут грустными, а будут наполнены счастливыми моментами, смехом, радостью, детьми, успехами.
Симона чувствует себя подавленной.
— Я тоже хотела бы этого. Но прежде всего я надеюсь, что она нас подготовит ко всему.
Роберто улыбается ей.
— Мы будем готовы. Мы уже готовы. И ты прекрасная мать. Единственное, о чём я тебя прошу, – если тебе есть, что рассказать мне, говори это без таких долгих пауз. Иначе это и в самом деле становится похожим на триллер.
— Отлично! Я объясню тебе это, как в рекламе по телевизору! — Симона ещё не знает, насколько верно подобрана эта фраза.
Они начинают смеяться, а потом возвращаются каждый в свою книгу. Потом Роберто поднимает ногу и кладёт на неё, он хочет её чувствовать. Хочет чувствовать её тепло. И прежде всего не хочет потерять её, во имя этого глагола в трёх временах.
Доброе утро, мир. Я слушаю радио на всей громкости. Песня Мины. Я бы хотела посвятить её Фабио, когда мы с ним впервые встретились глазами. Да-да, она очень подходящая. «Я должна сказать тебе, что ты мне не нравишься, у тебя такая широкая спина, гораздо больше, чем я сама, я должна сказать тебе, что в твоих усах прячется улыбка, и что в тебе я вижу солнце, а ещё должна сказать тебе, что нет в тебе…» Вот именно. Нет. И когда чего-то нет, то этого… просто нет. Нет.
Знаешь, что я сделаю? Сегодня утром мне хочется съесть две чашки хлопьев с шоколадом. Чёрт. Мама должна меня подвезти. Вот отстой. У меня нет скутера. Всё равно он был приятный. Жаль только, что разбил Миллу. Но он правда был милый. Такой обеспокоенный. Конечно, ведь у него вмятина на машине! У него немного… да, слишком развито чувство собственности. И ещё… немного устаревшие взгляды. Но он сильный. Да, я ему позвоню. Мне хочется… нового воздуха.
— Ребята, я скажу вам только одно: я не хочу уезжать из Рима.
Андреа Сольдини и остальные встречают его с улыбками на лицах, словно не виделись долгое время.
— Так что мы должны победить. Давайте, объясните мне, в каком направлении мы движемся.
Все говорят в один момент. Начинают показывать ему старую рекламу, маленькие фотографии, публикации из семидесятых, американскую и даже японскую рекламу. Весь мир вертится вокруг обычной карамели.
— Мы должны суметь привлечь молодёжь, но и взрослых тоже…
— Да! Должно быть смешно, но и серьёзно одновременно… Качественно, но и популярно, двусмысленно, но и конкретно.
— Это должна быть просто карамель.
Все поворачиваются к Андреа Сольдини.
После этой последней фразы Дарио качает головой.
— Старший помощник креативного директора… Это правда, он просто гений.
Он посылает улыбку Алессандро, но старается это скрыть.
— Так, ладно, ребята, серьёзно. Я всегда мечтал о команде, которая сможет копать глубже. Чтобы мне не приходилось никого контролировать, но я бы всегда знал, что здесь происходит. В общем, теперь работаем так, словно между нами тоже соревнование.
Алессандро вдруг останавливается. Андреа Сольдини смотрит на Дарио и улыбается ему, словно говоря: «Слышишь, что он говорит? Да-да… Ты ещё не сделал ничего хорошего». Дарио не верит своим глазам, снова качает головой, и, в конце концов, он вынужден рассмеяться вслух и принять этот вызов.
— Окей, окей, давайте работать. Андреа… нужно немного упорядочить всё, что у нас есть.
Андреа улыбается и подходит к большой доске, на которой начинает рисовать линии и наброски со всем, что они нашли о карамели, не забывая о временах и странах.
— Итак, самый красивый образ, который приходит на ум, – это французские конфеты. Логотип? Один американец, очевидно, имея в виду карамель, сделал что-то наподобие знаменитого вьетнамского плаката.
Он продолжает говорить, объясняя невероятную культуру, которая целыми десятилетиями строилась вокруг разнообразных конфет. Алессандро внимательно и с любопытством слушает его, в то же время не переставая смотреть на свой телефон. Каждый раз, увидев, что ему не пришло ни одного сообщения, он посылает мобильнику меланхоличную улыбку. Вдруг ему приходит на ум одна мысль, сладкая, как конфета. Позвонить бы Элене. Он улыбается, слушает и смотрит, не видя ничего, в то время как Андреа продолжает рисовать на доске. Ничего себе, этот парень очень упорный. Он смотрит на остальных, которые делают заметки и выслушивают его объяснения, записывают всё в записные книжки, время от времени вставляя свои комментарии по теме. Джорджия рисует логотип, Микела придумывает какие-то фразы и слоганы, подчёркивая иногда то, что ей кажется действительно правильным или что может помочь в дальнейшем. Мы все в плену мозгового штурма, думает Алессандро, и я очень хочу остаться в Риме.
Андреа Сольдини проводит длинную синюю линию подо всем написанным.
— Вот и всё! Мне кажется, что это – наиболее интересный материал из всего, что мы нашли, и над этим мы и должны работать. Алекс, у тебя есть какое-нибудь предложение, особое пожелание, идея, в каком направлении нам двигаться? Мы всё разобрали. Если тебе есть, что сказать, то мы, твои верные воины, солдаты, слуги…
— Может, лучше сказать «друзья» или «коллеги».
— Да? Ладно… давай, любая идея, которая у тебя есть... Мы последуем за тобой.
Алессандро улыбается, потягивается и кладёт руки на стол.
— Мне жаль вас разочаровывать. Мне очень понравилась вся работа, что вы проделали, но прямо сейчас у меня самого нет никаких идей. Я не знаю, куда двигаться, в каком направлении.
Все шокировано смотрят на него, в полной тишине, кто-то смущённо опускает глаза, но все стараются улыбаться.
— Зато я знаю, куда не хочу, это точно. В Лугано. И ещё знаю, что очень скоро у нас всех что-нибудь получится. Так что давайте работать, увидимся на следующем совещании! На сегодняшний момент вы отлично поработали.
Все собирают свои папки и материалы, которые готовили для совещания, и выходят из кабинета. Все, кроме Андреа Сольдини, который подходит к Алессандро.
— Я знаю, что Марчелло и его команда уже что-то придумали. В его группе есть человек, которым я очень дорожу и которому я многим обязан. Да. Он мне окажет небольшую услугу, так как тоже мне должен.
— Андреа, почему ты никогда не говоришь прямо? То, что ты говоришь, никогда не прекращается, когда же ты остановишься?
— Никогда. Мне бы очень хотелось найти кратчайший путь к победе. И мы можем узнать, например, в какой точке они находятся, и тогда у нас получится превзойти их, найти лучшую идею, или даже сделать так, что их работа покажется банальной. Не думаю, что говорю что-то очень странное.
— Нет. Но должен быть более правильный путь, да. Я бы предпочёл выиграть без жульничества, — Алессандро улыбается ему.
Андреа простирает объятия.
— Я знал, что ты такой. Элена мне говорила. Я только хотел знать, до какой степени ты честен на самом деле.
Андрея разворачивается и возвращается к работе. В этот момент оживляется мобильник Алессандро. Сообщение. Алессандро осторожно осматривается. Видит, что остался только Андреа. Все остальные в соседнем кабинете. Он может спокойно прочитать. Он надеется увидеть там то, что ждёт уже несколько месяцев. «Любимый, прости, я ошиблась». Или лучше: «Это была шутка». Может: «Я по тебе очень скучаю». Или самонадеянное: «Ты по мне соскучился?», абсурдное: «Я безумно тебя хочу». Или исчерпывающее: «Трахни меня прямо сейчас». Сумасшедшее: «Я знаю, что я шлюха, но я хочу быть твоей шлюхой…» В общем, что бы ни было в этом сообщении, там только должна быть подпись: Элена. Алессандро вертит телефон в руках целое мгновение. Это ожидание перед чтением. Этот мигающий конвертик, не показывающий своего содержимого и, прежде всего, не говорящий, от неё это или нет… В конце концов он не выдерживает и открывает его.
«Эй, чем ты занят? Притворяешься, что работаешь? Помни: мечтай и следуй моим советам – будь проще. Улыбайся, и всё покажется не таким уж сложным. Ладно, я немного идеализирую. Целую тебя. Удачного рабочего дня».
Алессандро улыбается и удаляет сообщение. Он подумал обо всём, кроме неё. Ники.
— Эй, кому ты отправила это сообщение? — Олли стоит позади Ники на цыпочках. Любопытная, немного напуганная, что-то подозревающая. Уперев руки в бока, она смотрит на подругу с поднятой головой, как и всегда. — Так кому?
— Никому.
— Ах, да, конечно… То, что ты послала сообщение, уже свидетельствует о лжи. Что-то тут не так. Ты ведь понимаешь, да? Ты даже соврать не смогла! — Олли вскакивает и хватает Ники за горло, крепко держа её голову. Потом свободной рукой начинает наматывать её волосы себе на кулак.
— Ай, мне больно, Олли, а-ай! Хватит, не будь дурочкой.
Тут приходят Дилетта и Эрика, которые встают рядом, скрывая девочек от других своими телами.
— Давай, Олли, пытай её! Заставь эту стерву говорить!
Ники дёргается и высвобождается из рук Олли. Она отбегает, пытается отдышаться и начинает массировать шею и голову.
— Вы все чокнутые! Разбушевавшиеся Волны…
— Конечно, мы вышли из-под контроля из-за тебя. Мы уже сто лет не собирались вместе, что случилось с тобой?
Эрика улыбается.
— Она влюбилась, смотрите, как изменилась.
Дилетта поднимает брови.
— Это правда, даже причёску сменила!
Ники смотрит на них с яростью.
— Всё совсем не так. А волосы такие, потому что Олли мне их запутала, и теперь я похожа на чучело.
Но Олли настаивает на предыдущей версии.
— Но всё-таки можно узнать, кому ты отправила то сообщение, или нет? Мы тебя любим. И то, что ты молчишь, просто отвратительно. Как будто ты не хочешь разделить с нами своё счастье, но мы ведь твои подруги, твои Волны…
Ники улыбается.
— Ладно, ладно, сейчас всё объясню. Я вам ничего не рассказывала, потому что пока нечего говорить, и вообще, если я расскажу кому-то до того, как что-то произойдёт, то могу сглазить! Вы поняли?
— Так ты думаешь, что мы можем принести тебе несчастье, я не понимаю… Мы можем что-то испортить ей, девчонки! Ты не можешь так с нами поступать!
— Но я совсем не это хотела сказать!
Ники пытается найти способ защититься. Она сжимается, как ёж. Олли, Дилетта и Эрика пытаются выпрямить её всеми возможными способами, они хватают её за руки и тянут вверх до тех пор, пока не добиваются своего. Затем Олли быстро лезет в задний карман её брюк и крадёт мобильник.
— Девочки, сейчас я прочитаю, что она написала!
— Чёрт, нет, Олли, ты такая сучка!
— Сучка не сучка, а я беспокоюсь за свою подругу. Ты рассталась с этим псевдо-музыкантом, не то с парнем, не то с ребёнком, не то с кем ещё, с которым встречалась несколько месяцев… Именно в такие моменты девушки падают в объятия первого встречного, убеждённые, что он – тот самый. Я буду твоими глазами!
— Слушай, я не падаю ни в чьи объятия. Я не знаю, как вам объяснить это.
— Нечего объяснять. — Олли поднимает телефон к небу и произносит: — Verba volant, scripta manent [5].
— Ха, это единственная фраза на латыни, которую ты знаешь, и теперь постоянно повторяешь её! И, кстати, в этом случае она даже не подходит, — смеётся Дилетта, самая умная в их компании. — В этом случае, раз уж это мобильный телефон, более уместно сказать scripta volant [6]!
— Согласна, — отвечает Олли, — всё равно, что volant, что manent – это просто слова. Я прочитаю вам вслух. Открыть отправленные, вот оно…
Она уже открывает сообщение, как слышит голос за спиной.
— Отлично, давай. Прочитай его и мне, я умираю от любопытства.
Дилетта и Эрика оборачиваются. Сразу оценивают ситуацию и отпускают Ники. Это Фабио, её бывший парень, который смотрит на неё. Он улыбается. Потом идёт к ней, опечаленный.
— Что такое, испортил вам праздник?
Кажется, будто ему и правда жаль. Он всегда был хорошим актёром. Олли немного расстраивается, закрывает телефон Ники и прячет его у себя в кармане.
— Да ладно, просто я тоже хотел немного повеселиться… я не собирался портить вам такой момент.
Ники подходит к нему.
— Привет, Фабио.
— Привет, Ники, — Фабио смотрит ей в глаза, немного наклоняясь к её лицу. — Сообщение было для меня?
Ники смотрит на него. Подруги смотрят на неё. Каждая по-своему пытается предать ей телепатически: «Тебе не всё равно, Ники? Скажи «да»… Пусть он так думает… Что тебе стоит? Просто держись подальше от неприятностей…».
Ники улыбается. Она словно слышит их мысли. Но, как и всегда… Ники есть Ники.
— Нет, я писала не тебе.
Фабио ещё мгновение смотрит ей в глаза. Ещё одно бесконечное мгновение. Но Ники спокойна и не отводит взгляд. И Фабио знает, что она такая. Наконец, он больше не может улыбаться.
— Да, конечно же. Если тебе есть, что сказать мне, ты говоришь это, как всегда делала, глядя мне прямо в глаза, правда, любовь моя?
— Да, но не называй меня так.
— Может, это было сообщение твоим родителям или брату, может, ещё какой-то подружке. Но знаешь что? Меня это больше не волнует.
— Тем лучше, Фабио.
— Когда ты так со мной разговариваешь, я никогда не знаю, издеваешься ли ты надо мной. В любом случае, я сейчас пишу песню для тебя, только для тебя. Обо всём, что было между нами… Эта песня принесёт мне славу. Мой последний альбом всем понравился, но эта песня ещё лучше. Я уже придумал себе новый псевдоним для этого диска… — Фабио останавливается, чтобы произвести впечатление, и смотрит на неё. — «Фабио… Фобия». Тебе нравится?
— Да, очень. Главное, что оригинально.
Фабио качает головой.
— Знаешь, почему у нас ничего не получилось? Потому что ты всегда завидовала. Со мной ты никогда не была в центре внимания. — Фабио с момент смотрит на Олли, Эрику и Дилетту. Улыбается: — До встречи.
Он удаляется в своих слишком узких брюках, красивый и стройный, с широкой спиной, с волосами, на одном виске выбритыми, а на другом – длинными. На голове его небесно-голубая бандана, подчёркивающая синие глаза.
Эрика улыбается, пытаясь сгладить драматизм ситуации.
— Правда, он просто конфетка… То есть… красавчик!
— Не хватало только, чтобы он был уродом, учитывая, какой он мудак!
Олли снова достаёт телефон Ники.
— Кому бы ты ни отправила сообщение, ты можешь нам не рассказывать. Я просто надеюсь, что в этот раз всё у тебя будет хорошо.
Ники улыбается и кладёт телефон себе в карман.
— Если уж это говоришь ты, Олли, а ведь ты всегда питала слабость к Фабио…
Вмешивает Дилетта:
— По-моему, он заваливал все эти годы экзамены, только чтобы не расставаться с Ники.
— Да ладно, с чего ты взяла?
— Я в шоке, что вы не поняли, потому что, чтобы закончить школу, нужно просто делать домашнее задание.
Пока девчонки разговаривают, Ники удаляет сообщение, отправленное Алессандро, чтобы больше не рисковать.
— Знаете, я бы хотела прочитать текст песни, что он пишет обо мне.
— Мне тоже кое-что пришло на ум. Знаешь, это как Eamon, когда развёлся с женой.
— И правда, — говорит Олли, улыбаясь, — как называлась эта песня?
— Fuck you.
Дилетта начинает напевать её остальным.
— «Ты видишь, я не понимаю, почему ты мне так нравилась. Я отдал тебе всё, так тебе доверял… Я сказал, что люблю тебя, а сейчас это всё – просто мусор».
Она двигается, как лучшие рэперы, как некая странная помесь Eamon и Eminem.
— «К чёрту подарки, я мог с таким же успехом выбросить их. К чёрту все поцелуи, они ничего не значат. К чёрту и тебя, ведь я тебя больше не люблю… Ты думала, что можешь обмануть меня, но я всё понял, хоть и был идиотом. Ты издевалась надо мной, ты сосала у него. А теперь хочешь вернуться ко мне…»
Дилетта делает поворот и заканчивает песню самым чувственным «Yeah…».
Ники улыбается.
— Фабио Фобия не будет таким идиотом. Если бы он написал вот такую песню, то обязательно сообщил бы. Допустим, он бы написал и такую, но я-то абсолютно не хочу к нему возвращаться. Но, должна признаться, кое-что в этой песне имеет отношение ко мне…
— Что, выброшенные подарки?
— Оральный секс?
Ники качает головой.
— Мне жаль, но я вам ничего не скажу… — и уходит.
— Так, Волны… давайте снова пытать её! — Но Ники убегает. Девочки тоже бегут за ней в школу. Они пытаются поймать её и заставить говорить.
Алессандро закрывается в своём офисе. Смотрит на фото на столе. Берёт его, подносит к лицу, вертит в руках. Естественно, это он вместе с Эленой. Улыбается своим оптимистичным мыслям. Он надеется, что они снова будут вместе. Воспоминание. В ту ночь они ходили на шоу Alegria Цирка Дю Солей. Ему совсем не хотелось туда. А она очень хотела. И только по этой причине он достал билеты в первый ряд. Ради неё, чтобы видеть её улыбку. Чтобы видеть восхищение в её глазах, пусть она восхищалась не им, а эквилибристами в отличной форме. Чтобы видеть её, очарованную музыкой, огнями, всеми сценическими эффектами. И дышать её улыбкой и эмоциями от этого известного во всем мире спектакля. А теперь? Ничего не осталось, только пустой зал. А что будет со спектаклем моей жизни? Но он не может продолжать думать об этом.
Тук-тук. Кто-то стучит в дверь, тем самым прерывая тщетные поиски жестоких ответов.
— Кто это?
— Это я, Андреа Сольдини, можно?
— Входи.
Андреа выглядит очень смущённым.
— Прости, если прервал тебя, особенно если ты как раз размышлял над идеей, в которой мы так нуждаемся. Простая и сильная, прямо в сердце, победная и захватывающая…
— Да-да, говори, что случилось? — обрывает его Алессандро, не желающий признаваться, даже самому себе, что думал об Элене, только о ней, о ней единственной, все его мысли были тотально заняты только ею.
— К тебе пришёл поздороваться один твой друг. Говорит, у вас встреча. Какой-то Энрико.
— Не какой-то Энрико, а Энрико Манелло.
— Почему ты со мной всегда такой? Тебе звонили в офис, но у нас было совещание. А я просто пытаюсь помочь…
— Ладно, ладно, впусти его.
— А что насчёт нашего разговора? Ты уверен?
— Ты о чём?
— О помощи.
— Какой помощи?
— Чтобы меня информировали о работе противника, о любых идеях?..
— Сольдини!
— Ладно, ладно, я ничего не говорил. Но имей в виду, что и это я делал, только чтобы помочь, — он скрывается за дверью, открывая её, чтобы впустить Энрико.
— Здорово, старик. Ты и правда пришёл. Я думал, у тебя какие-то повседневные проблемы.
Алессандро предлагает ему кресло. Потом он видит, что Энрико серьёзно обеспокоен. Он старается сесть как можно удобней.
— Хочешь выпить чего-нибудь? Чай, кофе, кока-кола, кинотто? Ещё у меня есть Ред-Булл, смотри… — он открывает маленький холодильник с прозрачной дверью. — Его у меня тут много! — холодильник заполнен баночками цвета синего металлика. — Просто мы провели отличную рекламную кампанию, а они оказались очень щедрыми.
— Нет, спасибо, я ничего не хочу.
Алессандро садится напротив него. Видит фото, на котором они с Эленой смеются, и убирает её в сторону, пряча за другие рамки. Затем удобнее устраивается в кресле.
— Рассказывай, друг мой. Что могло с тобой случиться?
— Это было фото Элены, то, что ты спрятал, правда?
Алессандро начинает оправдываться.
— Да, но я его не прятал, просто убрал.
Энрико улыбается ему.
— Думал, что Элена тебе изменила? Вы ведь расстались, так? Ты вчера нам об этом сказал.
— Да, расстались.
— Как давно?
— Уже больше двух месяцев назад… Она ушла из дома.
— И ты никогда не думал, что она могла изменить тебе, может, даже с кем-то из нас? Например, со мной?
Алессандро замирает, словно пригвождённый к креслу. Потом он смотрит прямо в глаза другу.
— Нет. Я никогда так не думал.
Энрико ему улыбается.
— Хорошо. Это очень хорошо, ты знаешь? Я не знаю, сойдётесь ли вы снова. Но это было бы замечательно. Я хочу сказать, что единственное, чего я желаю тебе, – чтобы вы снова были вместе, если это – то, чего ты хочешь на самом деле, но в любом случае ты молодец, ты жил эти два месяца без драм и ревности. Это прекрасно, что, хоть вы и расстались, ты не думал, что она тебе изменила… Это замечательно.
Алессандро смотрит на него.
— Я тебя не понимаю. Я ошибаюсь? Правда? Тебе есть, что сказать мне?
— Нет. Шутишь? Я по поводу своей проблемы, только своей.
Они сидят в тишине. Алессандро не знает, что и подумать. Энрико прячет лицо в ладонях, потом кладёт их на стол и смотрит Алессандро прямо в глаза.
— Алекс, боюсь, что Камилла мне изменяет.
Алессандро откидывается на кресле и делает глубокий выдох.
— Извини, а ты не мог сказать мне это прямо? Ты зашёл настолько издалека, заставил меня думать чёрт знает что, навоображать себе с три короба, разволноваться…
— Я хотел знать, сможешь ли понять меня. Измена. Ты не знаешь, каково говорить такое… Тебе повезло, что ты ничего такого не испытал. Это зверь, пожирающий тебя изнутри, разъедающий, разрывающий в клочья, ломающий тебя. Ты днями и ночами ломаешь голову…
— Да, да, я тебя уже понял, хватит.
— Поэтому я задавал тебе столько вопросов. Я уже сказал, ты не можешь понять этого.
— Ладно, я не понимаю.
— Нет, не понимаешь, но не говори с такой иронией.
— Я ничего такого не делаю. Просто я пытаюсь понять, но ты говоришь, что я не могу понять.
— Тогда постарайся ещё. Видел фильм «Неверная» с Ричардом Гиром?
— Да, кажется, мы смотрели его все вместе.
— Да, ты тогда ещё был с Эленой. Помнишь ту историю?
— Более или менее.
— Если не помнишь, я тебе расскажу. Она, красотка Диана Лэйн, там её звали Конни Самнер, замужем за Ричардом Гиром, Эдвардом. Они прекрасны и кажутся счастливыми. У них восьмилетний сын, пёс, и все в Сохо завидуют им. В один ветреный день Конни встречает того красивого парня с длинными волосами. Она упала, поранила колено и согласилась пойти к нему домой, чтобы он наложил повязку. Просто чтобы он ей помог. А потом, потом они весь фильм трахаются, как кролики!
— Не упрощай. Там было не только это.
— Было только то, что ты сам понял.
— Да, но я тебя уверяю, я всё понял, как надо.
— Ладно, всё равно, от этого фильма меня стало тошнить, но самое главное случилось потом, и я прекрасно всё помню. Под конец фильма все стали подниматься со своих мест, Элена посмотрела на Камиллу, и они друг другу улыбнулись. Теперь ты понимаешь?
— Понимаю. Проблема в том, чтó именно я понял. Кто знает, почему они улыбались? Может, у них что-то произошло до этого… Может, они столкнулись, или Камилла потеряла равновесие, кто-то из них чуть не забыл куртку на сиденье.
— Нет, нет… мне жаль, — Энрико мотает головой, — но это был знак. Было ясно, что в какой-то момент они совершили то, что увидели в фильме. Ладно. Потом мы пошли ужинать, но это уже неважно, потому что потом ничего не случилось.
— Извини, Энрико, но мне не кажется, что у тебя достаточно доказательств, ни чтобы что-то сказать, ни чтобы думать об этом, ни чтобы предъявлять настоящие обвинения…
— Ах, да? Помнишь ту сцену, где Ричард Гир понимает, что его жена в нерешительности, потому что она оставляет две пары туфель под стулом, на котором её платье?
— Да, кажется, да.
— Так вот, на прошлой неделе Камилла оставила под стулом две пары туфель.
— Может, она забыла одну пару прошлым вечером, до этого.
— Нет, Камилла ничего не забывает.
— Значит, она просто не могла решить, какие именно выбрать. Но я всё равно не понимаю, извини. На этот раз я правда не понимаю. Если женщина в нерешительности, значит, она изменяет?
— Что ты сказал?
— Ничего, просто мысли вслух. Из-за этой истории я тоже разнервничался. Я на самом деле ничего не понимаю! В любом случае, я не могу позвонить Элене. Мы уже два месяца не общались, и ясно, что я не могу ей позвонить, чтобы спросить: «Привет, извини, а Камилла не спит с другим?».
— Нет, конечно же, нет, я не об этом хотел тебя попросить, — Энрико сгибается пополам.
— Что с тобой? — Алессандро обеспокоенно смотрит на него.
— Ничего, мне становится плохо от одной только мысли.
— Слушай, Энрико, давай спокойно всё проанализируем. Как у вас с ней дела?
— Хорошо.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Ну, более или менее.
— И?
— Я ревную, умираю от ревности, и поэтому мне очень плохо.
— Ладно, ладно, но вам ведь хорошо вместе? Я имею в виду, вы ведь занимаетесь сексом?
— Да.
— Как всегда? Больше, меньше?
— Как всегда.
Алессандро на секунду задумывается о том, каково ему было в последнее время с Эленой. Она была великолепна, красива, ласкова, к тому же изобретательна, горяча, проявляла инициативу. Она страстно целовала его, она целовала его между пальцев, потом целовала всё тело, даже ноги, и во всех интимных местах. А через два дня она ушла, оставив обычную записку. Он качает головой и возвращается к проблемам своего друга, который смотрит на него с тревогой.
— О чём ты думаешь?
— Ни о чём.
— Алекс, скажи мне, потому что я не знаю, понимаешь ли ты, насколько мне плохо, как сильно я схожу с ума.
Алессандро вздыхает.
— О том, как хорош был секс с Эленой, доволен?
— А. Ладно, у нас с Камиллой всегда всё было хорошо, скажем, мы занимались любовью неторопливо, спокойно. Но в последнее время она изменилась. Она кажется более, более…
— Более?
— Не знаю! Не могу объяснить.
— Так, ты говорил, что более…
— Более похотливой, что ли, да.
— Может, у неё стало меньше поводов для беспокойства. Или она хочет завести ребёнка.
— Она принимает таблетки.
— Послушай, мне кажется, ты создаёшь проблему на пустом месте.
— Думаешь?
— Да. Мне кажется, у вас всё хорошо. Если ты хочешь ребёнка, попроси её не пить таблетки.
— Я уже это сделал…
— И?
— Она сказала, что подумает.
— Вот видишь? Она не сказала нет. Сказала, что подумает, это уже что-то, потому что это нормально – иметь детей. Это важно, это важный шаг, это то, что объединяет тебя с женщиной больше, чем просто брак. Это соединяет навсегда.
Именно в этот самый момент, когда он договорил фразу, Алессандро понимает, насколько ему не хватает этого в своей собственной жизни, и сколько раз ему об этом говорили его мать и сёстры, и даже отец, и все вокруг. Даже в рекламе, которую он делает в своей фирме, всегда счастливые семьи и обязательно с детьми. Но на этот раз Энрико спасает его.