— Почему? Как было на самом деле?
— Да ничего особенного, — вмешивается Алессандро, — однажды мы обедали с Ники и её подругами.
Пьетро пихает Флавио.
— Да, в тот раз, когда мы тебя звали, но ты, как обычно, не пришёл!
— Слава богу, я не пошёл! Вы сумасшедшие. Алекс, ты меня поражаешь. Представь, что случайно вошли бы наши жёны, что они подумали бы? Ты понимаешь, что они перестали бы нам доверять? Они бы нас больше никуда не отпустили с тобой. И хоть ничего не случилось, я хочу сказать...
— Эй, — Алессандро качает головой вверх-вниз. — Пьетро чуть не уехал прогуляться на скутере с Олли, подругой Ники, и встретился с Сюзанной!
— Нет!
— Да!
— И что ты ей сказал?
— Ну, что эта девушка спросила у меня дорогу.
Флавио смотрит на всех троих.
— Послушайте, не втягивайте меня в ваши неприятности, — он выбрасывает сигарету и заходит.
Пьетро кричит ему в спину:
— О каких неприятностях ты говоришь? Это жизнь, Флавио, жизнь!
Но тот уже вошёл и не слышит его.
— Ого, вы поняли? Флавио нам уже не вернуть, ему сделали лоботомию. Иногда каждому нужен глоток свежего воздуха, хотя бы без жены, какого чёрта! Ладно, может, я преувеличиваю. Но только потому, что он преувеличивает ещё больше! — Пьетро смотрит на Энрико. — Блин, если бы у всех были отношения, как у вас с Камиллой! Вы счастливы в своей свободе, без ограничений и тотального контроля, так ведь?
Энрико улыбается. Алессандро хмурится, глядя на него.
— Ага... давайте зайдём! Мне бы не хотелось, чтобы Флавио, почувствовав свободу от нашего присутствия, наговорил лишнего.
Алессандро, Пьетро и Энрико заходят обратно, как раз когда выходят Камилла, Сюзанна, Кристина и Ники.
— Смена...
Они улыбаются друг другу, меняясь местами. Единственные, кто обменивается поцелуями на ходу, – Алессандро и Ники. Едва выйдя из ресторана, Сюзанна зажигает сигарету.
— Чёрт, мне бы хотелось быть комаром, чтобы быть здесь, снаружи, и услышать, о чём они говорили.
Кристина зажигает свою.
— Зачем? Ничего нового они не сказали. Наверняка Флавио отпустил какой-нибудь комментарий о симпатичной блондинке, сидящей за столиком в глубине зала, которая, кстати, полностью переделала себя с помощью пластики!
— Что за блондинка? — спрашивает Ники.
— Та, что сидела позади тебя, ты её наверное не видела. Я заметила, что и Пьетро время от времени поглядывал на неё.
Сюзанна делает короткий выдох, выпуская немного дыма.
— Что ты хочешь, чтобы я тебе сказала? Лоренцо, мой сын, светится, когда видит рекламу «Водафон». И когда я его спросила: «Почему тебе это так нравится?», он мне ответил: «Потому что у той девчонки такие сиськи!» — Сюзанна деает жест, словно она борется голыми руками с бурей. — Вы понимаете? Он пошёл в своего отца, одержим этим с рождения!
Они смеются, дурачатся и болтают. Ники слушает с любопытством, улыбается, кивает, пытается как-то участвовать. Но они говорят о детях, о домработницах, о покупках, о парикмахерах, о женщине, которая недавно развелась, и о той, что ждёт третьего ребёнка. А затем странная история о лучшей подруге последней, которая, узнав, тоже захотела ещё одного ребёнка. Первая ждёт ребёнка? Месяц спустя вторая забеременела. У первой уже двое детей? Два месяца спустя вторая ждёт второго ребёнка. И теперь... Она точно заставила мужа работать над третьим ребёнком. И так далее. Они смеются.
А Ники? Ники спрашивает себя, неужели то же самое случится с моей жизнью? Станет ли она дорогой, освещённой моим маяком? Мне только что пришло кое-что в голову. Кое-что офигенное. Мне бы даже хотелось прокричать это. Эй, девчонки, жёны друзей Алекса, вы уже узнали? В моду войдут longboard, длинные доски для сёрфинга и их безрассудный танец на волне! Но я представляю их лица от такой удивительной новости.
— А ты что думаешь, Ники?
— Ммм...
— О том, чтобы иметь четверых детей.
— Мне кажется, это хорошо, если ими занимаешься ты, а не ищешь какую-нибудь филиппинку. В таком случае, я не имею ничего против.
— А Алессандро ждёт будущего, заполненного молокоотсосами?
— Ну, в данный момент, единственное, о чём я постоянно себя спрашиваю, – хочет ли он будущего со мной.
Камилла улыбается.
— Она права. Лучше не давить.
Кристина спрашивает с неподдельным любопытством:
— А что говорят родители о том, что ты встречаешься с парнем... ну, старше тебя?
Ники смотрят на неё.
— Ох, они не говорят, даже и говорить не могут об этом. На самом деле, они только догадываются.
Кристина давит.
— Да, они разве ещё не знакомы?
Ники думает об этом. Вероятно, это неподходящий момент для рассказа о путанице с агентом по вкладам.
— Ну, моя мать говорила с ним, и, кажется, он ей понравился. Скажем так, Алекс произвёл на неё хорошее впечатление.
Камилла улыбается.
— Да, Алессандро – отличный парень. Такому любая мать будет доверять.
Ники думает о путанице.
— Да, это правда. Я убеждена, что моя мать вложилась бы в такого, как он.
Кристина и Сюзанна любопытно переглядываются, не поняв этого выражния. Ники это замечает.
— В смысле, она бы рискнула, несмотря на разницу в возрасте, если бы от этого зависело счастье её дочери...
— А, понятно.
Затем все они решают вернуться в ресторан. Ужин продолжается спокойно и размеренно, его заполняют вина, вторые блюда и гарниры для всех, а также немного фруктов для некоторых.
— У Вас есть ананас? Тогда мне ананас, так хоть немного жира сожгу.
Сладости и десерты, небольшое исключение. А затем что-то большее, чем обычно.
— Мне кофе.
— Сколько кофе?
— Мне американо.
— А мне с холодным молоком.
— Мне без кофеина, проверьте, пожалуйста, иначе потом я не усну.
А затем обычная для ресторанов деталь. Вопрос перед тем, как оплатить счёт:
— Вам не хочется лимончелло, граппы, чего-нибудь покрепче?
Немного позже на улице – последние слова. Рукопожатия, поцелуи в щёки. Все рассаживаются по своим машинам с обещанием скорой встречи. И нового любопытного повода.
Комната цвета индиго. Она.
Вечер. Послезавтра – великий день. Как страшно. Наверное, лучше отправиться в кровать. Но как всегда закрытый ноутбук на столе словно притягивает её. Она всё ещё не открывала ту папку. Но название возбуждает в ней громадное любопытство. «Последний закат». Что же там? Девушка кликает по ней и открывает. Ещё больше документов Word. Больше слов.
«Эта ясная граница между шторами и морем. Море и земля. Зимняя земля, покрытая жёлтым. Море и эти жёлтые опавшие листья, которые отражают солнце. Море и земля, две далёкие близости, которые пытаются что-то сказать друг другу, но не умеют говорить».
...Не умеют говорить. Вот чёрт. Это красиво. Что-то вроде поэзии? Это отличается от того, что она читала до этого здесь, в этом ноутбуке, который кажется сундуком с сокровищами из истории о пиратах. Или лампой какого-нибудь Алладина, который развлекается, удивляя её каждую ночь перед сном. Она читает дальше.
Если однажды ты решишь сдаться,
То вспомни всё то, чего не умеешь,
Возьми себя в руки и лишь постарайся,
Держись, и однажды в себя ты поверишь.
Если однажды любовь потерял,
Вспомни о том, что ты ей отдал,
Не стоит стараться вернуть это всё –
Однажды оно возвратится само.
Если однажды захочешь уйти,
Просто вспомни всё то, что ты любишь,
Возьми и наружу всё отпусти,
Однажды то, чего хочешь, заслужишь.
Она останавливается. Влажная завеса вдруг застилает ей глаза. Что происходит? Почему эти слова проникают прямо в сердце и причиняют такую боль? Я и правда не знаю? – думает она, глядя прямо на монитор, словно это древний оракул, который только что дал ей ответ, который она так долго искала. Любовь прямо здесь, в этих нескольких строчках, такая любовь, какой она хотела, какой у неё уже нет. Или, может быть, никогда и не было. Потому что любовь – не простая првязанность, и не может быть такой. Она не должна быть по привычке или из вежливости. Любовь – это безумие, это сердце, бьющееся двести ударов в секунду, свет, прорезающий тёмную ночь, желание просыпаться по утрам только ради того, чтобы взглянуть в эти глаза. Любовь – это тот крик, который сейчас зовёт её и заставляет понять, что сейчас самое время всё изменить. Он. Она вспоминает моменты, проведённые в его компании, то, что он всегда говорил ей, его лицо. Но мы не умеем говорить. Мы не созданы друг для друга. По её щеке скатывается горячая слеза и падает на неё свободные голые ноги. Наверное, эта девушка, сидящая за своим столом одной из последний весенних ночей перед случайно найденным ноутбуком, которую освещает свет лампы из Икеи, всё ещё не знает, что такое любовь. Но сейчас она точно знает, что любовью не является.
«И падают листья, им так одиноко, и прямо в море падает снег. Эти двое так близко, что кажется – это конец».
Этого конца ей не хватает, да и всегда не хватало. Этот конец она искала как ответы, которые у неё не было мужества дать даже самой себе. Наверное, этот конец пришёл. И появился перед её глазами, как титры фильма о заканчивающейся любви. Да, пришёл момент сказать это. Пришёл момент пойти и сказать ему, что это было прекрасно, что хотя актёры ушли со сцены, сценарий жизни всё ещё открыт и готов к новым спектаклям, что я желаю ему всего самого лучшего, и что мне очень жаль. Но пришёл конец. Она закрывает ноутбук. Она берёт свою сумку и убегает. Когда сердце настроено решительно, когда оно обретает смелость изменить свой путь, не нужно ждать.
Дверь машины вдруг открывается. Она буквально падает внутрь. Он смотрит на неё.
— Я думал, ты не придёшь.
— Я такая любопытная, ты ведь знаешь.
— Да, но утром в институте ты мне не сказала «да».
— А чего ты хотел, девчонки стояли на углу, я не хотела, чтобы они меня услышали.
— Правильно сделала. Ладно, поехали.
Они выезжают и тут же оказываются в ночной пробке. Из плеера звучит музыкальная подборка.
— Прямо сейчас ты слышишь самое лучшее, малышка. Bow Wow, Chris Brown, Jim Jones, Fat Joe...
— Только хип-хоп.
— Ну, конечно же. И этого ты ещё не слышала, это – классика, Sangue Misto, Otierre и Colle der Fomento.
Она слушает и говорит. Но говорит слишком много, как когда кто-то чувствует себя неловко. Она думает, что, наверное, совершила ошибку. Но ей любопытно, слишком любопытно. Уже несколько месяцев. Он парень сильный и красивый. И вообще, он сейчас свободен. Блин, я не делаю ничего плохого. Он свободен. К тому же, я просто собираюсь прокатиться. Просто прокатиться, это всё. Автомобиль быстро перемещается направо и налево, продвигаясь вперёд, как может. Светофоры, объезды, остановка.
— Мы приехали.
— Выходим?
— Конечно. Иначе для чего мы приехали? Так я дам тебе послушать...
Они выходят из машины и заходят в какую-то дверь. Лифт спускается на -1 этаж. Они пробегают длинный тёмный коридор, по всей протяжённости которого в ряд расположено множество железных дверей от гаражей. Он останавливается у предпоследней.
— Это здесь.
Он вставляет ключ в замок и тянет за ручку. Дверь поддаётся. Автоматически зажигается свет. Этот гараж очень большой, он предназначен для двух машин, но сейчас нет ни одной. Он был полностью переделан в репетиционный зал. Здесь есть всё. Инструменты, микшеры, усилители, три микрофона.
— Здесь звукоизоляция. Снаружи и наверху ничего не слышно. Нет даже вибраций. Вместо того чтобы просто поставить резину и свинец, которые немного улучшают звук, я построил звукопоглощающие и звукоизоляционные стены, чтобы получить наиболее широкое звуковое поле, а затем расстелил ковры на полу. С этого всё началось, и здесь я развлекаюсь. И никто меня здесь не достаёт.
— Вот это технологии. Круто, это будущее! Можно я попробую микрофон?
— Нет, сначала ты должна попробовать меня, — он обнимает её сзади и поворачивает к себе. А потом долго целует в губы.
И она думает, что, наверное, это нехорошо, что она не должна быть здесь, что она ошиблась, сев в ту машину, что могла сопротивляться искушению, хоть раз в жизни не объясняя причин с красноречием Оскара Уайльда. Но его руки путают её мысли, по её телу бегают мурашки, они ищут её и находят. Губы следуют друг за другом всё дальше с каждым разом, дыхание становится прерывистым, ритм нарастает, как песня, которая крутится в голове уже долгое время, но у тебя нет мужества сыграть её.
— Ты фантастическая...
— Тсс. Молчи.
Они продолжают и повторяют на бис, как артисты на сцене, которые никогда не молятся, которые не выдерживают напора друг друга. Но только вот одна фальшивая нота всё же резонирует внутри неё, чувство вины, которое никакая стена не сможет поглотить, никакой свинец не сможет изолировать. Олли думает в течение мгновения. Только мгновение. А потом она отпускает себя, как мятежная волна, которая уносится неведомой силой. И закрыват глаза. Предпочитает не думать об этом. Потому что некоторое любопытство не убьёт никого, оно убьёт только сознание.
«...Мне хотелось бы магии, которая загорается по утрам и не гаснет к ночи. Кого-то, на кого я могла бы смотреть и говорить то, что пишу здесь». Стоп. Дилетта снова перечитывает текст, который хочет опубликовать в своём блоге. Она заполняет его каждую ночь. Какая-то мысль. Фотография, где все Волны вместе. Текст какой-нибудь песни. Сцена из фильма. Цитата из книги, которая заслуживает того, чтобы её запомнили навсегда. И, самое главное, слова, которые она скажет ему. Готово. Опубликовано. Слова запечатлены в сети, готовые к тому, чтобы их прочитали, может быть, те самые глаза, которых Дилетта ждёт так давно. Кто знает. Дилетта выключает ноутбук и садится на кровать. Этот Филиппо интересный. Он всегда рядом с автоматом с едой. И в нём нет ничего плохого. У него отличная фигура. Думаю, он спортсмен. Вдруг она слышит сигнал сообщения. Дилетта поворачивается и берёт свой мобильный с прикроватного столика. «Увидимся в полночь в Аляске? Собрание Волн! Шевелись! И встань с этой кровати, хотя бы пока не начнёшь использовать её по назначению! Олли». Типичная Олли. Дилетта встаёт. Она решает немного пробежаться. Ищет по комнате спортивную обувь. Она обувается и выходит, как есть, без намёка на макияж, как обычно, со своими длинными распущенными навстречу ветру волосами, которые скоро мятежно полетят по римским дорогам. Этой ночью её ждёт много сюрпризов.
Немного позже Дилетта проезжает по пьяцца дель Пополо, поворачивает к Порта и подъезжает к пьяццале Фламинио. Затем она останавливается у входа в «Вилла Боргезе», которая освещается ночью. Как странно. Здесь словно днём проходят потоки людей, которые заходят или выходят после пробежки, они чего-то ждут, может, пиццы, которая делает напрасными все их спортивные усилия. Две девушки смеются, быстро проезжая на роликовых коньках, в то же время парень делает трюки на скейтборде, поднимаясь и опускаясь по тротуару. Дилетта уже готова уехать, когда видит его. В какой-то момент она его даже не узнала. Но, чем ближе он подходит, тем лучше она различает его черты. И она вдруг чувствует себя счастливой безо всяких видимых причин.
— Привет, лицо злаковых батончиков! — кричит она ему из своей малолитражки.
Филиппо оборачивается и останавливается, опираясь обеими руками на слегка согнутые колени. Он глубоко дышит, но не кажется запыхавшимся. Дилетта подъезжает к нему.
— Ты кто?
— Как это – кто я? — Диллета ещё немного опускает стекло. Филиппо немного краснеет, но стыд пока не успевает добраться до его щёк.
— Дилетта!
— Собственной персоной и без батончика. Что ты делаешь? Какой глупый вопрос. Ты бегаешь.
— Да, точно. Я пришёл сюда, потому что здесь и ночью открыто. Это здорово. Дело в том, что, знаешь, я играю в баскетбол, и здесь я тренируюсь.
— Да ладно! А я играю в волейбол! Так что мы оба можем задать этим мячам! — довольная, она смеётся, поправляя волосы руками.
— Да! Но нужно быть осторожнее, чтобы мячом ничего не разбить! — и они враз начинают смеяться. И приближаются друг к другу ещё на шаг. Хотя и не знают об этом.
— Слушай, раз ты тоже спортсменка, ты бы не хотела побегать со мной в это воскресенье? Мы могли бы прийти утром, тогда бывает очень хорошо, и воздух свежее, — осмеливается предложить он, прилагая усилия, чтобы сохранить нейтральный тон, не зная, получилось у него или нет.
Дилета смотрит на него и немного усмехается.
— Ну не знаю, не думаю.
Филиппо резко теряет контроль над собой, и его голос звучит разочарованно.
— Ты бы хотела побегать вечером? Ну, тоже неплохо. Да и вообще, я просто так сказал.
— Нет, я говорила, что не думаю, что воздух будет таким свежим. Не заметил, что становится всё жарче? Пойдём, когда ты обычно бегаешь, или позже... в пять утра. Но мои родители этого не поймут.
Его щёки уже выдали его смущение, а теперь краснеют ещё и его уши.
— Да, и правда сложно поверить. Лучше в семь вечера.
Дилетта снова заводится.
— Тогда до воскресенья. Встретимся здесь?
Дилетта жмёт на газ и чуть-чуть сдаёт назад. Затем она оборачивается и смотрит на него.
— Окей! И принеси парочку злаковых батончиков, чтобы перекусить после тренировки! — и быстро уезжает.
Филиппо смотрит, как она исчезает из вида. Как в институте. Кровь понемногу сходит его лица. Воскресенье. Мы с ней. Здесь, в парке. Но он пока не знает, что перед этими воротами никто не будет его ждать.
Ночь. Дорожное движение свободное, медленное, ведущее Бог знает куда. К новым историям, к скрытому одиночеству в толпе, к беспокойному и сумасшедшему желанию снова увидеть кого-то, кто, возможно, до сих пор любит тебя.
Ночь. Ночь на передних сиденьях. Флавио медленно ведёт машину. Кристина смотрит на него.
— Ты уже был знаком с новой девушкой Алекса?
— Нет, я знал только, что он встречается с кем-то.
— И знал, что она такая… малышка?
— Нет, этого не знал.
Тишина.
— Правда, не понимаю, что может найти в такой девушке кто-то вроде него. Их ведь разделяют двадцать лет.
Флавио спокойно следит за дорогой. Потом он решается заговорить.
— Я не знаю её и не могу судить, но мне она показалась милой.
— Ты тоже таким был в двадцать лет. Ты был весёлым, беззаботным, забавным.
Флавио с мгновение смотрит на неё, а затем снова переключает всё внимание на дорогу.
— В двадцать лет куда проще найти повод для радости. Ты думаешь, что в твоём распоряжении всё время мира и ты сможешь изменить свою жизнь тысячу раз. А потом ты становишься старше и понимаешь, что это и есть твоя жизнь...
Кристина поворачивается к нему. Рассматривает его.
— Что ты хочешь мне сказать? Что ты несчастлив, будучи тем, кто ты есть, или живя так, как живёшь?
— Я счастлив. Но если ты несчастлива, то я тоже не могу. Я думал, что наша жизнь зависит от счастья нас обоих.
Кристина хранит молчание.
— Ладно, ты ведь знаешь, какой я была, я просто не понимаю, чего ты ожидал. Думал, что я наверняка уйду?
— Нет.
— А что тогда?
— Я думал, ты станешь счастливой. Ты хотела выйти замуж, завести ребёнка... И у тебя всё это получилось. Чего ещё тебе не хватает?
Кристина пару секунд молчит. А потом отвечает.
— Знаешь, что на самом деле меня беспокоит?
— Многие вещи.
Кристина смотрит на него, смотрит на него очень жёстко. Флавио понимает это и старается обернуть всё в шутку.
— Да ладно, я пошутил...
— Алекс должен был прийти на ужин с этой девчонкой, чтобы мы поняли, в какой момент между нами всё закончилось.
Ночь. Ночь, которая движется. Ночь, которая бежит. Ночь звёзд, спрятавшихся в тишине.
Энрико спокойно ведёт машину. Камилла смотрит на него и улыбается.
— Слушай, она мне нравится больше, чем Элена. Она довольно взрослая, спокойная, приятная, вежливая. Конечно, иногда, когда она говорит, то кажется таким ребёнком, но ведь это вполне нормально. Я думаю, она превратится со временем в прекрасную женщину. А тебе она нравится?
Энрико улыбатеся и кладёт руку на её колено.
— Не так, как мне нравилась ты в семнадцать лет. И не так, как нравишься сейчас...
— Ну же, скажи правду. Ты на три года старше Алекса. Ты бы хотел иметь рядом с собой такую молодую девушку?
— Она девушка красивая, с ней весело. Но это может кончиться тем, что они поймут, какие разные у них взгляды. Я только надеюсь, что ей не надоест Алекс.
— Или она Алексу...
— Он кажется мне таким спокойным.
— Да, это очень заметно, но не похоже, что она его правда волнует... Я хочу сказать, он, наверное, всё ещё думает об Элене.
— Нет, я так не думаю. Дело в том, что в таких парах мужчина осторожничает, это же естественно. Ты понимаешь? Он испугается проблем. И того, что ей не хватит терпения. То есть, она выходит из института, и после учёбы у неё весь вечер и вся ночь свободные... в то время как у него эти графики, работа, совещания, дела.
— И это всё важнее любви? — смотрит на него Камилла.
Он улыбается ей. Берёт её ладонь, подносит к губам и целует.
— Нет, на самом деле нет ничего важнее любви.
Облачная ночь. Ветренная ночь. Нежная ночь. Тёплая ночь. Ночь весело танцующих листьев. Иная ночь. Лунная ночь.
Сюзанна, не отрываясь, смотрит на него.
— Ты всё ещё мне не ответил.
— Я тебе уже сказал, я никогда её не видел, и она мне всё равно не нравится.
— Да, я это уже слышала, но в тот день, когда я встретила тебя у дверей ресторана, ты сказал, что был с Алексом, потому что он был немного подавлен.
— И это правда!
— Но они уже больше месяца вместе.
— Откуда я знаю, кажется, ты больше моего осведомлена. В тот день ему было плохо. Спроси его самого.
— Я спросила у неё. И она сказала, что у них всё хорошо, любовь и всё такое.
— Ну ладно, что ты хочешь от меня услышать?
— Итак, посмотрим, в тот день вы ходили обедать в «Panda».
— И что? Там были мы с Энрико и Алексом.
— Вы трое и больше никого?
— Да.
— И вы потратили все эти деньги? Я видела выписку...
— Мы взяли две бутылки шампанского, чтобы отметить с Алексом... Дорогая, я работаю в его офисе юристом и даже не сделал ему подарок...
Пьетро пытается обнять её, но Сюзанна отстраняется.
— Я думаю, вы были там с Ники и её подружками, естественно, они примерно одного возраста с ней... И что вы уговорили Алекса. И не только это, Алекс не сказал Ники, потому что тогда она бы их не привела, если только из солидарности. Ясно, что она не разрушительница семей.
— Да, сплошная психология. Почему ты не ищешь работу в специальном подразделении полиции? Даже в обычном обеде ты выискиваешь лихо закрученные и сомнительные планы.
— Всё равно рано или поздно я что-нибудь выясню, я в этом уверена.
Пьетро снова пробует обнять её.
— Да, но пока ты что-то там выясняешь... ты не могла бы быть поласковее?
Пьетро пытается поцеловать её. А она изображает холодность, но в итоге позволяет ему сделать это.
Ночь. Ночь гудков, телефонных звонков, ревности. Ночь борьбы сердца и фантазии. Ночь тайных встреч.
— Ты готов? Сейчас я расскажу тебе, как всё, по-моему, прошло.
Алессандро, развеселившись, смотрит на Ники.
— Давай, рассказывай, умираю от любопытства.
— Жене Энрико, Камилле, я вроде бы понравилась. Она приятная женщина, я заметила, что она смеялась над моими историями. Она держалась со мной даже как подруга. Мне она понравилась. А вот Сюзанна наоборот... жену Пьетро зовут Сюзанна?
— Да.
— Так вот, думаю, я могла бы ей понравиться, но она не очень-то доверчивая. То есть, не то, чтобы она не доверяет мне, просто она боится, потому что знает, что Пьетро очень хитрый, даже слишком, он способен на измену... и я – это очередной повод для риска. А вот Кристина тотально против. Полный аут. Она абсолютно меня не принимает... Я отлично это видела, особенно, когда мы выходили покурить. Она не переставала тщательно рассматривать меня. Как я одета, что я говорила, соглашалась я или нет, она изучала меня. В общем, я ей не нравлюсь.
— И почему, как ты думаешь?
— У меня нет даже самого отдалённого предположения. Но думаю, что мы воспринимаем окружающих согласно своему уровню счастья... Подумай хорошенько. Когда мы чувствуем себя счастливыми, все вокруг кажутся нам лучше, в такие моменты мы не считаем различия недостатками.
Алессандро смотрит на неё и хмурится.
— Ты начинаешь меня пугать. Кто ты такая на самом деле?
— Перестань! Девчонка, которой нужно сдавать экзамены. Эта фраза принадлежит Ньютону. Мы карлики на плечах гигантов, да ладно, эта история ещё как-то связана с Платоном.
— Да, это кажется важным, и ты не должна бывать об этом. Ты не знаешь? Запоминаются не большие системы. Запоминаются мелкие индивидуумы.
Мобильный Ники начинает звонить. Она достаёт его из сумки.
— Это Олли! — она отвечает. — Да? Не говори, что ты снова во что-то вляпалась, как обычно, ладно? Ты ведь не собираешься переночевать у меня?
Тишина. И вдруг рыдания.
— Ники, беги сюда скорее. Дилетта.
— Дилетта что?
— Она попала в аварию.
Алессандро на всей скорости прорезает ночь. Рядом с ним Ники. И тысячи звонков, тысячи вопросов по телефону, тысячи предположений, тысячи почему. Безнадёжные попытки что-то понять. Это невозможно. Больница Святого Петра. Алессандро проезжает барьер и паркуется. Ники быстро выходит и заходит в отделение «скорой помощи». Бежит по коридору, пока не замечает Олли и Эрику. Они подходят друг к другу и обнимаются.
— Я так ничего и не поняла. Что случилось? Как она?
— Какой-то тип ехал со скоростью две тысячи километров в час на своём Порше на корсо Франча. Она поворачивала на светофоре, ехала на Паинс, и тут этот урод врезался прямо в неё. Её машинка развернулась, она была просто пробита, а остановилась она уже рядом с другим светофором. Машина всмятку. Ничего не осталось. Кроме неё самой. Вся помятая.
— Да, но как она? Это серьёзно?
— Нога и рука разбиты. К тому же, она ударилась головой. В этом и проблема. Они делают тесты на повреждение мозга. Её уже прооперировали... Посмотри.
Волны подходят к стеклу. В холодной стерильной комнате, покрашенной в светло-голубой, Дилетта полностью перевязана, она лежит неподвижная на маленькой койке, которая кажется слишком узкой для того, чтобы на ней хоть кто-то уместился. Различные проводки пересекаются и теряются в её руках. Успокоительное, витамины и прочие лекарства для контроля её состояния. Неподалёку родители Дилетты в тишине смотрят на неё, неспособные двигаться или говорить, почти шокированные, они не смеют даже дышать. Но они замечают приход Ники. Приветствие, простой жест рукой. Конечно, никакой улыбки.
— А что врачи говорят? — шёпотом спрашивает Ники Эрику.
— Ничего, они не хотят делать поспешных прогнозов. Сказали, что будет тяжело.
— Что тяжело?
— Вернуть её к прежнему состоянию. То есть, например, снова научить её говорить.
Ники чувствует, как потрясение, ураган, прилив огромной боли накрывает её, она едва не падает, чувствует, как перехватывает у неё дыхание, как в этой боли внутри неё тонет её желание радоваться. Быть счастливой. Внезапная вспышка гнева, ступор, неверие. Она чувствует себя преданной жизнью. Это невозможно. Только не Дилетта. Дилетта. Она такая сильная. У неё никогда не было парня. И волна всё растёт, всё больше с каждым разом. Она почти накрывает её, её дыхание прерывается. Потому что это словно произошло с ней, или ещё хуже. Она не смогла бы сказать этого. Но она здесь, смотрит на подругу и не может ничего сделать. Это невозможно. Она не может больше, не хочет думать. Разбитые Волны. Её Волны. Тогда Ники подходит к Алессандро, который стоит немного поодаль. Из-за страха попасть под горячую руку, сказать что-нибудь не то. Потому что так он чувствует себя перед трагедией окружающих его людей. Он тоже переживает за Дилетту. Она для него – одна из тех людей, которых толком не знаешь, с которыми нечасто видишься, но которая существует рядом каждый день, о ней тебе постоянно рассказывает любимая девушка, и ты сам знаешь, что она заставляет её улыбаться. Такие люди со временем становятся словно твоими близкими. И, в конце концов, ты тоже начинаешь считать их друзьями. Ники подходит к нему и сильно сжимает манжеты его пиджака, практически рвёт их, цепляется за ткань в отчаянии, словно это – единственный спасательный круг в открытом море абсурдной боли. Затем она прислоняется к его груди и тихо плачет, словно пытаясь утопить свою боль в его пиджаке. Из уважения, от страха, чтобы не показывать свою слабость безутешным родителям Дилетты. Алессандро не знает, что делать. Он медленно обнимает её своими сильными руками.
— Тсс... Тише, Ники... Тсс… — Достаточно этого и его объятия, чтобы она почувствовала себя немного спокойней. Глубокий, медленный вздох. Ещё. И ещё. И слёзы высыхают. Понемногу. Немного спокойствия в этом пиджаке. Он как безопасный остров. Маленькая бухта. Гавань, где можно переждать бурю. И затем воздух. Она глубоко дышит. Ники снова хватает руки Алессандро. Она приходит в себя, восстанавливает спокойствие. Вытирает нос длинными рукавами блузки. Немного поправляет волосы обеими руками, заправляя их за уши. Волосы, немного влажные, повинуются. Она покорно возвращается на своё место и тихо позволяет своему лицу вновь светиться.
— Я в порядке, — она пытается убедить в этом саму себя. Она посылает слабую улыбку Алессандро. — Поехали домой. Я вернусь сюда завтра, — едва ли не лучше, чем в знаменитом фильме.
И они просто уезжают в тишине ночи, полной ожидания, страха, бессилия, надежды, молитв и уверенности в завтрашнем дне. Это всё ясно, но завтра может наступить не для всех. Какова жизнь? Как же странно, когда мы не разбиты, когда мы не торопимся, когда умеем останавливаться. И улыбаться. И понимать. И закрывать глаза. И даже замечать секунды, что пробегают у нас перед глазами. И в глубине души знать, как мы все живём. И наслаждаться улыбкой, волнением, надеждой, желанием, ясностью, любым сомнением. Именно наслаждаться этим. Наслаждаться этим сознательно. Об этом думает Ники, садясь в Мерседес ML. Об этом и ни о чём больше. У неё нет сил представлять, что она может потерять одну из Волн.
В последующие дни Волны организованы. Они собираются вместе, чтобы поехать в больницу. Иногда они привозят мороженое или что-нибудь ещё для родителей Дилетты. Газету, журнал, какую-нибудь сладость из пекарни «Монди» или «Эуклиде». Так они приезжают и уезжают временами, Волны моря, которое рано или поздно успокоится. Главное верить в это. Одна за другой, бесконечный прилив. Улыбчивые Волны, весёлые, но не слишком. Оптимистичные. Притворяются, будто у них нет никаких сомнений. Убеждённые. Всё будет в порядке. И каждый раз отрицающие, может, перед самими собой, что это может быть не так. Неутомимые. История дружбы, которая не знает конца. Они проходят эту проверку на прочность с улыбкой. Ники. Олли. Эрика. Через пару-тройку дней они снова начинают готовиться к экзаменам.
— От этого не сбежать.
— Конечно, нет.
— Дилетта, тебе всё равно придётся сдавать экзамены! — они смеются с надеждой, пытаясь проклясть эту аварию. За этим стеклом воспоминания о Дилетте. Смешной анекдот. Её огромная способность поддержать в любой момент. Её мощная, суперсильная, здоровая красота. Её экстраординарная игра в волейбол. И парень, которого у неё никогда не было.
— Знаешь, кто за ней ухаживал в последнее время?
— Нет.
— Филиппо из пятого «А».
— Да ладно, ты шутишь! Он лакомый кусочек! А она?
— Она ничего, словно его не существует.
— Поверить не могу, она просто сумасшедшая! — Олли трясёт головой. — Блин, я...
— Олли, здесь её родители. И к тому же, твой авторитет в этом сомнителен.
— Я знаю, но всё равно, вы ведь тоже легли бы с ним.
— Да, но не так быстро, как ты.
— Потому что я более откровенная и менее придирчивая. — Смех, шутки и сплетни, словно Дилетта с ними рядом, они пытаются провести эти часы так, словно не было никакой аварии.
Когда происходит такое, дома тоже всё кажется другим. Это как стекло, которое раньше было тусклым, вдруг позволяет тебе лучше разглядеть жизнь.
Ночь аварии. Бум. Ники. Звонкая пощёчина прямо в лицо.
— Ай, мама! Ты с ума сошла?
— Я? А тебе кажется, ты вернулась домой вовремя?
— Дилетта в больнице, она в коме!
— Да, конечно. Уверена, ты только что это придумала. Ники, тебе совсем не стыдно?
— Мама, но это правда, она попала в ужасную аварию.
— Хватит! Ты прямо сейчас отправляешься в свою комнату!
И несколько дней спустя, когда Симона узнает, что сказанное её дочерью – это правда, именно ей становится до смерти стыдно.
— Мне жаль, милая моя, я подумала, что ты врёшь.
— Ты думаешь, что я способна придумать что-то вот такое? За кого ты меня принимаешь, мама?
— И как она сейчас?
— В данный момент никак. По крайней мере, никаких ухудшений. И лучше ей, конечно, тоже не стало. Мне очень плохо.
— Мне так жаль...
Симона обнимает Ники, и та начинает плакать у неё на плече. Она отпускает все свои эмоции, так, словно она снова стала маленькой девочкой, ещё большей дочерью, чем раньше, маленькой, как никогда. А Симона обнимает её и хочет заставить улыбнуться. Как всегда. Больше, чем всегда. Игрушкой. Конфетой. Куклой. Платьем. Одним из тех её таких маленьких пожеланий, которые она всегда умела удовлетворить. Но не сейчас. Сейчас она не может. Сейчас ей не остаётся ничего, кроме как молиться. Ради дочери. Ради её подруги. Ради жизни, которая иногда поворачивается спиной и совершенно игнорирует твои желания. И дни тянутся медленно и мучительно. Один за другим, без малейшего лучика солнца в этом маленьком туннеле. Тёмные и молчаливые дома. Вставать с постели. Ждать и надеяться. Возвращаться в кровать. И снова вставать. Ждать. Идти спать. И любой звонок любого телефона – это всегда волнение, замирание сердца, надежда, мечта, желание... И наоборот – ничего. Ничего. Иди дальше в молчании.
Тем же вечером.
— Sapere aude! — Ники сидит рядом с её кроватью. Она вслух читает главу по философии. Кант. — Дерзай знать. Поняла, Дилетта?
Ники кладёт книгу на ноги. Она с отчаянием разглядывает её спокойное, расслабленное лицо, ей кажется, что она не может слышать её. Но это её последняя надежда. Поддерживать живым её внимание. Вдох. Ники собирает все силы.
— Ладно, бесполезно делать вид, что ты такая глупая. Ты тоже должна повторить Канта. Ты ведь не думаешь, что освободишься от экзаменов? Извини, но мы уже решили, что все вместе пойдём в университет. А Волны никогда не нарушают своих обещаний! — Ники читает дальше. — Посмотрим, это уже посложнее. И именно поэтому мне нужно, чтобы ты немного сосредоточила внимание. Поговорим о гносологии Канта...
— Гносеологии.
Внезапный голос. Хриплый. Тихий. Слабый. Но её голос.
— Дилетта!
Дилетта поворачивается к Ники и улыбается ей.
— Это произносится через «е». Ты всё время путаешь.
Ники не может в это поверить. Она начинает плакать крупными слезами. Плачет и смеётся одновременно.
— Гносеология, гносеология, я могу повторить это тысячу раз, чёрт, через «e», через «e». Это самое прекрасное слово в мире!
Она встаёт и неловко обнимает её, пытаясь не трясти её, но у неё не получается сдержаться. Она утыкается лицом в её шею и плачет, как малышка, какой она была, какой она и сейчас является, какой она обожает быть.
— Говорят, философия дарит мечты!
Эта маленькая девочка вознаграждена. Она давала обещания день за днём и только что получила самый прекрасный подарок в мире. Ответ на свои молитвы. Её подруга вернулась. И один за другим входят Олли, Эрика и родители, а ещё какая-то кузина, имени которой они никогда не помнили, и наконец старшая медсестра.
— Разойдитесь, вон отсюда, дайте ей вздохнуть, здесь слишком много народу, выйдите!
— Что за манеры!
Не говоря о манерах её самой, Олли.
— Это наша подруга, чёрт побери!
Все смеются, даже родители, счастливые, что настал день, когда им не нужно больше ни с кем бороться. Светящиеся, Олли, Ники и Эрика выходят из палаты. Они словно безумные.
— Этим вечером все идём в «Аляску<