Давненько я не гуляла вот так вот, без дела, неспешно и вдумчиво… Права Эльфика, ой как права! Нет, определенно пора начать вести праздную жизнь. Не в том смысле, что бездельничать, а в том, что устраивать регулярные праздники, и не только для души, но и для тела. Воодушевленная этой мыслью, я даже совершила вполне осмысленное движение в сторону бассейна и разузнала все о группах аквааэробики. Я давно подумывала устроить себе такое развлечение, но все как-то не получалось. Видимо, я не очень-то стремилась. А тут все оказалось отлично: и группы в удобное для меня время, и места в них есть, и расценки божеские, и начинать можно хоть завтра, только вот справку от терапевта взять.
Моя давняя приятельница Анюта работает как раз в регистратуре поликлиники. Я быстренько вынула мобильник — Анька ответила сразу, очень обрадовалась и сказала, что справка мне завтра же и будет, без проблем и без предварительной записи.
— Слушай, а ты не могла бы уделить мне полчасика, а? — озабоченно спросила она. — Мне твоя помощь требуется. Проблема у нас, понимаешь ли…
— Ну, я как раз гуляю, и неподалеку от тебя. Хочешь, вместе погуляем?
— Хочу! — решительно сказала она. — Ты там где, у бассейна? Через десять минут буду. Жди!
Она появилась даже раньше и слегка запыхалась — видимо, спешила.
— Извини, что так выдернула тебя из релакса, но ты очень вовремя позвонила, тут у нас такой напряг, я не знаю прямо, что делать, все так запушено, а ты всегда что-нибудь подскажешь, может, у тебя сказка какая-нибудь есть, я же знаю, у тебя по любому поводу есть пара слов в запасе…
Анюта тараторила, как канарейка, — она всегда так разговаривает, и понять что-нибудь в потоке ее сознания трудно, поэтому я строго сказала ей:
— Анюта, стоп! Давай-ка зайдем вон в тот кафетерий, возьмем по пирожному с капучино, и ты мне все-все расскажешь.
Это был верный ход: вскоре я вполне уяснила себе суть дела.
Речь шла о Людмиле — Анютиной дочке, которую я знала с малых лет. Но сейчас она была уже вполне сформировавшейся и очень самостоятельной личностью, закончила институт и теперь рьяно делала карьеру в довольно-таки крутом квартирном агентстве. Так вот, эта самая Людмила, со слов Анечки, стала пить, причем пить регулярно.
— Представляешь, каждый день! Для нее это уже в порядке вещей. Переговоры с партнерами — без алкоголя никак. Сделку провернули — отметили. Корпоративчик — само собой. А по будням и того хлеще: вечером пришла — за ужином полбутылочки полусладкого уговорила. Она говорит, что после напряженной работы это помогает ей расслабиться. Меня слушать не хочет. Ты бы поговорила с ней, а? Как психолог!
— Ань, да я бы с радостью! Но ты ж знаешь, если клиент не созрел — психолог бессилен. Людочка-то это как проблему осознает?
— В том-то и дело, что нет, — увяла Анюта. — Она считает, что все в порядке. Просто способ расслабления. Только это же дорога в никуда, ведь правда?
— Ну вот и еще одна дорога в никуда… — задумчиво проговорила я. — Знаешь что, Ань? Я не могу свои услуги насильно навязывать. Людмила и меня слушать не станет. Или из вежливости послушает, но все мимо ушей пропустит. Давай, я лучше сказку напишу? А ты ей подсунешь. Сказка, она на глубинные струнки души действует. Может, и пробьет!
…На следующий день я пришла к Анюте в поликлинику со сказкой, которая родилась вмиг, — уж очень меня эта тема вдохновила. Вот она:
Сказка четвертая
ПРИВЕТ С БОЛЬШОГО БОДУНА!
а что ж ты творишь? — возмущалась мама. — Ты же алкоголичкой становишься!
— Ничего и не становлюсь, — вяло огрызалась я. — Я с работы пришла, устала. Могу себе позволить бокал хорошего вина. Для расслабления.
— Да, конечно! Сегодня бокал, вчера бокал, позавчера бокал, каждый день бокал. У тебя уже потребность в этом самом бокале!
— А что ты можешь предложить как альтернативу? — устало спросила я. — Я устала. Понимаешь, у-ста-ла!
— Я все понимаю. Только… Доченька, милая, не надо, а? Ну поищи другие способы! Ну пожалуйста!
— Ладно, мам, все. Давай не будем. Нет у меня сил с тобой спорить. Но я подумаю. Вот прямо сейчас — лягу и подумаю.
Мама вышла, тихо притворив за собой дверь. Даже по ее спине было видно, как она расстроена. У меня тоже испортилось настроение. Вся эйфорийка, вызванная бокалом красного вина, куда-то испарилась. Ну вот, отдохнула, называется…
Мама, конечно, была права. Признать это у меня еще хватало здравого смысла. Я действительно испытывала потребность в этом самом бокальчике. Или двух. Если в хорошей компании — то и больше. Но уж в одном — точно. И для его употребления мне никакая компания не требовалась. Кажется, это и есть один из признаков алкоголизма? Или нет?
Я размышляла обо всем этом, растянувшись на мягком диване, тело начало расслабляться, а мысли текли ленивой тягучей рекой. «Молочные реки, кисельные берега, — вспомнилось мне что-то сказочное. — Сейчас какая-нибудь красавица с коромыслом выплывет. По воду. То есть по молоко…»
Красавица и впрямь выплыла, и коромысло имелось. Вид у красавицы был неприветливый и хмурый. А если приглядеться, то и изрядно помятый. Под левым глазом красовался обширный радужный синяк.
— Ну чего уставилась? — мрачно спросила она, проходя мимо, к реке. — Одичала, что ль, совсем, у себя в шалаше?
Я огляделась и увидела, что лежу уже вовсе не на диване, а на травке под какой-то прибрежной ивой, и вокруг меня не моя родная комната, а сплошная дикая природа.
— Женщина! Постойте! Это что тут? — вскочила я, в панике озираясь по сторонам. — Куда я попала? Где я?
— Тю, оглашенная! Чего орешь? Перебрала вчера, что ли? — крикнула «красавица», окуная в реку ведра.
— Чего? — уставилась на нее я.
— Чего-чего… Употребляла, говорю?
— Я? А, да… Немножко. Я дома была, а потом вот сразу здесь. Ничего не понимаю! Вы сами-то откуда будете?
— С Большого Бодуна.
— Откуда??? — вытаращила я глаза на незнакомку.
— С Бодуна. Большого. Говорю же!
— А… как я сюда попала??? Мамочки, что происходит??? Я сейчас рехнусь просто!
— Ну ладно, — смягчилась женщина. — Бывает. Видать, выпадение памяти у тебя случилось. Погодь, щас ведра прилажу, и пойдем в избу, поправим тебе здоровье.
Я дождалась, пока она двинется по тропе прочь от речки, и послушно потрусила за ней следом. Было страшно. Я не понимала, что происходит, а в таких случаях меня сразу одолевает тревога, и я начинаю метаться. Эх, сейчас бы мне как раз пригодился бокальчик, для успокоения…
За ближайшими кустами открылся вид на деревню. Ох и жалкое зрелище она собой являла! Темные покосившиеся избушки, полусгнившие плетни, кривенькие улочки с рытвинами и колдобинами вперемежку с лужами, по которым бродили тощие грустные коровенки и всклокоченные овцы. «Так вот ты какой, стало быть, Большой Бодун, — ошалело подумала я. — Прямо сказать, унылое местечко…»
— Заходи, подруга, — толкнула калитку местная. — Меня Василисой зовут. По прозвищу Прекрасная.
— Э-э-э-э… Очень приятно. А я Людмила. Прозвища нет, — ответила я, прикидывая, что прекрасного обнаружили соотечественники в моей провожатой. Разве что живописный синяк?
— Стало быть, не местная ты. У нас тут все с прозвищами, только так друг друга и различаем, — продолжала она, ловко пробираясь по двору меж коровьих лепешек и старой соломы. — Осторожно, не вляпайся! Ну вот, вляпалась. Эх, ну говорила же! У нас тут, в Бодуне, все время под ноги смотреть надо.
— Что вляпалась, то вляпалась, — сквозь зубы пробормотала я. — Как говорится, «привет с Большого Бодуна»…
— Прополощи ногу в корыте, вон там, у крыльца. И давай в избу! — распорядилась Василиса Прекрасная. — Муж мой сейчас в отъезде, так что вдвоем покукуем.
— А почему у вас прозвища? Фамилий вам, что ли, мало? — поинтересовалась я, болтая ногой в разбитом корыте, таком же жалостном, как и все остальное.
— Прозвища — это чтобы фамилию не позорить, — пояснила она. А то как учуют, что ты с Большого Бодуна, ну и отношение уже соответственное. Родственники из других селений потом обижаются. Слава о нашей деревне дурная, понимаешь ли. А с чего бы? Деревня как деревня, живем, хлеб жуем…
Я осмотрелась: внутри избы было так же непрезентабельно, как и снаружи. Лавки деревянные, стол, печь, допотопная кровать с металлическими шишечками, и все какое-то закопченное и пыльное.
— Синяк почти сошел, — озабоченно проговорила Василиса, рассматривая себя в треснувшем тусклом зеркале. — Надо будет моего вывести из себя как следует, чтобы обновил.
— Зачем??? — вылупилась я.
— Бьет — значит, любит, — объяснила Василиса. — У нас тут если какая баба без синяка пройдет, так все сразу решат, что мужик к ней всякий интерес потерял. Только мой Василий меня знаешь как любит? С самой свадьбы еще ни разу на люди без фингала не показывалась!
— М-м-м-м-м… — неопределенно промычала я. Мне такая постановка вопроса показалась весьма спорной, но высказываться вслух я не стала.
— Ты не стой, вон бадья, вон ковшик, черпай и пей, — спохватилась Василиса.
Я двинулась к бадье, зачерпнула, и прежде чем успела осознать, что за запах идет от этой жидкости, сделала большой глоток и тут же закашлялась. В бадье плескалась натуральная самогонка.
— А! О! — никак не могла выдохнуть я.
Да кто ж так пьет! — подскочила ко мне Василиса. — Выдохнуть надо, выдохнуть, а потом уж хлебать! На вот, огурчиком занюхай.
Я схватила огурец и начала лихорадочно хрумкать.
— Да нюхать надо было, — неодобрительно заметила Василиса. — Так закусывать — никакой провизии не напасешься.
— Ты чего не предупредила? — отдышавшись, спросила я. — Я думала, там вода…
— Да мы ее, родимую, как воду и хлещем, — пожала плечами Василиса. — А чего еще делать? Ну ты как, ожила?
— Да вроде, — ответила я.
Действительно, мне стало теплее, и восприятие обострилось — вроде и краски стали ярче, и звуки четче. Паника куда-то отступила, и на душе стало веселее.
— Садись, Людмила, за стол, разговеемся, — пригласила хозяйка. — Чтобы жизнь раем показалась!
Я присела на лавку, Василиса тем временем брякнула на стол две стопки, миску с картошкой в мундире и банку с солеными огурцами.
— Ну, за нас, красивых! — провозгласила Василиса, и мы опрокинули по стопочке.
Самогонка была вонючая и крепкая: мне сразу ударило в голову. Разумеется, дома я такую гадость не пью, я предпочитаю качественное марочное вино, как вариант — коньяк, но отказываться было неудобно: все-таки Василиса меня приютила и вообще отнеслась ко мне по-человечески. Кстати, теперь она мне не казалась уже ни помятой, ни хмурой. Очень даже симпатичная женщина. Пожалуй, даже и Прекрасная. Недаром ей такое прозвище дали. Ей даже синяк был к лицу.
— Хорошо, да? — заулыбалась Василиса. — Крепкая, зараза! Ну, давай по второй. За наше процветание!
Вторая стопка пошла легче — видать, я уже привыкла к запаху. После нее во мне что-то освободилось, плечи расправились и спинка выпрямилась.
— Королевишна, — одобрительно глянула Василиса. — Покурить хочешь? Так-то я некурящая, но под это дело иной раз позволяю.
— И у меня то же самое, — согласилась я. — Только у меня нет.
— И у меня нет. Но у моего на печке запас сушится. Сейчас достану парочку.
Курить мы пошли на крыльцо. Я выпустила дым — и с огромным удивлением заметила, что деревня волшебным образом изменилась. Или я к ней раньше предвзято отнеслась? Очень даже симпатичная была деревенька. Маленькие игрушечные домики, миленькие такие улочки, всякие кустики и деревца то тут, то там в живописном беспорядке, славные коровки и овечки, даже лужицы весело так поблескивают — в общем, классический пасторальный пейзаж.
— А у вас тут хорошо, в Большом Бодуне, — похвалила я. — Ничего себе деревенька.
— Жить можно, — кивнула Василиса. — Когда бадейка полна, тогда и жизнь ничего кажется. Вот когда пустая — тогда грустно. Еще по одной?
Третью мы выпили, по традиции, за любовь.
— Ты знаешь, какой у меня Василий? — втолковывала мне Василиса. — Писаный красавчик! Не мужик — форменный богатырь! Косая сажень в плечах и руки золотые! Да вон он, на фото мы вместе стоим!
Фото я приметила еще в самом начале — аппарат запечатлел в полный рост рядом с Василисой Прекрасной кривоногого лысоватого толстячка, почти на голову ее ниже. Но теперь, глянув на фото, я поняла, что ошибалась: Василий был и впрямь мужчина видный, осанистый, на зависть всем неудачницам.
— Кр-р-расивый мужик, — с чувством сказала я. — Повезло тебе, Василиса! И деткам вашим с родителями повезло.
— Давай за родителей! — предложила она.
— Василисушка, по-моему, мне хватит, — осторожно прислушалась к ощущениям я. — Я свою меру знаю.
— Мера — душа. А женская душа широкая да щедрая. Не обижай меня, а? — попросила Василиса. — За родителей же!
Потом мы выпили за высокооплачиваемую работу (я с энтузиазмом поддержала), за добрых начальников (и кто бы отказался?), за деньги в дом (ну само собой, да!). Жизнь в Большом Бодуне казалась мне уже весьма привлекательной, и я подумала, что могла бы тоже тут поселиться. А что? Работала бы где-нибудь в заготконторе, огородик завела бы… Задружились бы с Василисой, она вон какая общительная!
— Ты знаешь, Людк, жизнь такая штука изменчивая, иной раз совсем неприглядная бывает. Смотришь — просто просвета не видно. А хлебнешь из бадейки — и вроде жизнь снова красками наполняется. А иначе как? Хоть вешайся!
Я слушала и кивала — я и сама так думала. Иной день просто жалеешь, что на свет родилась, — до того все напрягают. А высказаться нельзя, надо улыбочку держать. Ну и как тут не принять бокальчик вина, чтобы с лица снесло эту гримасу толерантности? И ведь изо дня в день одно и то же…
Хорошо мы гуляли. Душевно! Василиса оказалась бабой что надо. Не то что у нас — все друг другу улыбаются, а внутри у каждой кобра на взводе, только и следит, где ты подставишься. Если расслабишься — тут же следует молниеносный удар с ядом замедленного действия. Ну, я и не расслабляюсь. А тут, с Василисой, было хорошо и спокойно. Своя в доску оказалась эта Василиса Прекрасная! И дом мне ее уже нравился: разумный минимализм, никаких излишеств, кровать вон антикварная, таких давно уже не увидишь. Сразу видно, человек не морочится условностями, а просто живет.
— И ты скоро так же будешь жить, — раздался негромкий голос из-за печки.
— Кто здесь? — благодушно спросила я. Я не испугалась — мне сейчас было хорошо, и я никому и ничему не позволила бы нарушить мой душевный покой.
— Это я. Твой Здравый Смысл, — сообщил голос.
— Ну так чего ты там, за печкой, окопался? — удивилась я. — Вылезай, познакомимся.
— Лучше ты ко мне иди, — позвал он. — Отсюда обзор подходящий открывается.
— Ладно, — не стала спорить я и полезла из-за стола. — Ну, где ты там?
Здравый Смысл и впрямь сидел за печкой и был похож на грустного золотушного подростка лет двенадцати.
— А чего такой хиленький? — хихикнула я.
— Какой вырастила, — сердито сказал Здравый Смысл. — У тебя здравого смысла, как у подростка. Ну вот я такой и есть!
— Это почему же? — игриво подбоченилась я. — По-моему, я давно взрослая! И паспорт уже меняла, и работаю, и сама себя обеспечиваю. И очень, очень здравомыслящая!
— Оно и видно, — буркнул он. — Ты глянь сама-то, разуй глаза.
Я обернулась к столу и замерла, открыв рот. Я увидела со стороны такую картину: посреди убогой грязноватой избы — стол с остатками немудрящей закуси, стопки с самогонкой, а за столом — две пьяные лахудры сидят, друг другу что-то толкуют. И одна из них, между прочим, я. Обе растрепанные, с осоловевшими глазами, вон у меня и помада вся размазалась, и тушь потекла, а у Василисы с ее синяком вид как у привокзальной бомжихи, и не скажешь, что добропорядочная домовладелица с Большого Бодуна.
— Это как? Я тут и я там? У меня что, белая горячка? — ужаснулась я, мгновенно покрывшись холодным потом и стремительно трезвея.
— Нет, это пока что демо-версия, — «успокоил» меня Здравый Смысл. — Ты тут, а там — твоя копия. Для наглядности. Ты же понимаешь, что рано или поздно твой ежедневный бокал вина превратится в бутылку, потом вино — в водку, потом водка — в любую гомыру, лишь бы утопить свои страхи в бутылке.
— Страхи? — не поняла я. — А при чем тут страхи?
— А что же еще? Ты что, от радости в бутылку лезешь, что ли?
— Почему это я в бутылку лезу? — начала свирепеть я. — Пацан, ты что несешь? Я скромно принимаю бокальчик вина, для расслабления. Как лекарство. А что, лучше антидепрессанты глотать?
— А что, есть повод? — в тон мне ответил дерзкий мальчишка.
Я замялась. Повод был. Даже много поводов. И депрессия все время маячила в поле зрения.
— Понимаешь, у меня очень нервная работа, — задушевно начала я. — А красное винцо очень хорошо помогает снимать напряжение… Ну, как лекарство, что ли. Вместо антидепрессантов.
— Не-а, врешь ты все, — помотал головой Здравый Смысл. — Если бы не было работы, ты «лечилась» бы от скуки. Был бы у тебя любимый мужчина — «лечилась» бы от обид и непонимания. Не было бы его — топила бы в вине одиночество.
— Ну, неправда! — возмутилась я. — Ты что же, хочешь сказать, что я бы все равно повод нашла?
— Ну, если исходить из здравого смысла… Ты же находишь. Вот давай честно: в каких случаях тебе требуется бокальчик? И что он позволяет тебе делать?
— В каких? Да в разных. Ну, в компании. Чтобы не выделяться, не быть белой вороной. И для веселья, разумеется.
— А если не в компании? Во время свидания, например?
— Ну, чтобы не зажиматься, — подумав, сообразила я. — А то знаешь, я как-то скованно себя чувствую, неловко. Тут вино помогает раскрепоститься.
— На работе зачем?
— Не хочу отрываться от коллектива. Не поймут.
— Ну хорошо. А дома-то зачем? Там ты перед кем раскрепощаешься?
— Ни перед кем, — сердито сказала я. — Я там не раскрепощаюсь, а расслабляюсь. Снимаю дневное напряжение! Иначе я просто заснуть не смогу.
— Ясное дело, не сможешь. Ты же переполнена страхами. Боишься, что уволят. Боишься, что отвергнут или бросят. Боишься не соответствовать чужим ожиданиям. Боишься выглядеть не так. Боишься ошибиться. Боишься не успеть. Боишься высказывать собственное мнение. Целый день сжимаешься от страха и контролируешь и лицо, и мысли, и поступки. Боишься быть сама собой! Ясное дело, перенапрягаешься.
— Хотелось бы поспорить, но не о чем. Все это правда. Но как с ней быть — я не знаю. А что подскажет Здравый Смысл? — обреченно спросила я.
— Редко ты ко мне обращаешься, — с укоризной покачал головой Здравый Смысл. — А я тебе сейчас и говорить ничего не буду — сама все видишь.
И правда, картинка была наглядная. Мы с Василисой сидели за столом и проникновенно пели что-то застольно-задушевное. По-моему, про тонкую рябину, которая никак не могла к дубу перебраться. Стало грустно, у меня даже слезки навернулись.
— Жалей себя, жалей, — ухмыльнулся Здравый Смысл. — Жалость к себе — столбовой тракт к Большому Бодуну.
— Я и так себя не жалею, — всхлипнула я. — Стремлюсь к достижениям. Стараюсь всем угодить. Пашу, как лошадь.
— И пьешь, как лошадь, — подхватил Здравый Смысл. — Ну, пока не совсем еще, но скоро будешь. С такой-то программой…
— С какой программой? — еще пуще закручинилась я.
— С программой Жертвы, — охотно растолковал Здравый Смысл. — Это снаружи ты вся такая успешная и победительная. А за фасадом — маленькая напуганная девочка, которая боится быть сама собой. Надо тебе быть принятой, одобренной и обласканной. Вот ты и повышаешь статус и самооценку с помощью алкоголя. Скоро к тебе в душу заглянешь — а там… Привет с Большого Бодуна!
— Да не хочу я!!! Не хочу я связывать свою жизнь с Большим Бодуном! — в отчаянии закричала я. — Ты, Здравый Смысл! Ты мне для чего дан? Чтобы подсказывать! А ты меня все время ужасами разными пугаешь. Давай, говори, как отсюда выгребаться. И побыстрее!
— Во-первых, подойди к окну и посмотри на все это трезвыми глазами, — попросил Здравый Смысл. — Ну же, давай! Только чур без розовых очков, а объективно.
Я подошла и посмотрела. Объективно — Большой Бодун больше не казался мне сельско-идиллическим. Если взглянуть трезво, то предо мной простиралась грязная, запущенная, полурассыпавшаяся деревушка, на которую и жители, и власти давно махнули рукой. Я обернулась. Интерьер избы тоже выдавал людей, которым уже все равно. Главное, чтоб в бадейке было, — тогда и все остальное убожество в радужной дымке скроется.
— О чем задумалась? — спросил меня мой пацан, высунувшись из-за печки.
— Я поняла, почему здесь так все запушено, — ответила я. — Они же просто ничего для себя не делают. Могли бы убраться, избы подновить, покрасить, что ли. Дорогу подсыпать. Половички цветные на пол бросить. Да вообще — изменить как-то свою жизнь. Сбежать отсюда, в конце концов! Но им проще залить шары и не видеть ничего этого.
— Ого! Похоже, мы начинаем думать в одном ключе, — удивился он. — И как ты думаешь, что бы я тебе посоветовал?
— Здравый смысл мне подсказывает, что надо поскорее делать ноги, — задумчиво произнесла я. — Бежать от Большого Бодуна, пока не засосал окончательно.
— Согласен, — одобрил Здравый Смысл. — А что потом? Как дальше жить будем?
— Буду почаще к тебе обращаться, — решила я. — Глядишь, и вырастем вместе.
— Вырастем, — пообещал он. — Еще не поздно. Любой страх можно преодолеть, если смело посмотреть ему в лицо и признать, что он существует.
— Я тоже так думаю, — кивнула я. — Конечно, я и сейчас все еще боюсь потерять работу, сказать правду в лицо, окунуться в одиночество. Но оказаться у разбитого корыта в забытой богом деревне Большой Бодун еще страшнее. Не хочу здесь прописываться.
— Очень тебя понимаю, — улыбнулся Здравый Смысл. Мне даже показалось, что он раздался в плечах, и у него над верхней губой стали пробиваться усики. Наверное, подрос с момента моего отрезвления.
— Тогда давай выбираться, — предложила я. — Надо вернуться на бережок, под иву. Раз там был вход, значит, и выход где-то рядом!
Я покрепче ухватилась за Здравый Смысл, и мы на пару тихонько выскользнули из избы мимо уснувшей прямо за столом Василисы, пробрались по щедро унавоженному двору и кинулись к речке. За нами никто не гнался, но я неслась, как будто меня преследовала свора собак. Уже у прибрежного кустарника я оглянулась на Большой Бодун — деревня таяла в призрачной дымке и казалась миражом.
— Я расскажу всем, — твердо пообещала я. — Всем, кто сумеет меня услышать. Даже если кто-то и хочет передавать приветы с Большого Бодуна, он должен, по крайней мере, знать, что его тут ждет. Так будет честно. И пусть он тогда сам выбирает, с точки зрения своего Здравого Смысла.
Я сдержала обещание. Если вы это читаете — знайте, что я сделала это. А теперь призовите на помощь свой Здравый Смысл и решите: вам по какой дороге? Если в Большой Бодун — то я вас предупредила. А если в Большой Мир — то обходите эту деревню стороной. С точки зрения здравого смысла это единственно верное решение. Поверьте, я знаю.
— Ну и мастера же люди находить самые нелепые дороги, — подивилась Эльфика. — Оглушать себя вредными химическими веществами, чтобы на время забыть о проблеме? Не понимаю. Не проще ли подумать, откуда и почему возникает напряжение, и ликвидировать его? Тогда и расслабляться не придется!
— Анекдот такой есть, — вспомнила я. — Человека спрашивают: «А как вы расслабляетесь?» А он отвечает: «Никак не расслабляюсь. Я не напрягаюсь».
— Очень правильное решение, — серьезно кивнула Эльфика. — И правда, лучше не напрягаться. Но если уж напрягло — разбираться всегда надо с причиной, а не со следствиями. Так что хорошую ты сказку написала, правильную.
— И надеюсь еще не одну написать. Поэтому — к делу! Я готова дальше разбираться со своей Линией Жизни.
Глава 4
СМЕНА ПРОГРАММЫ
— Итак, твоя ближайшая цель? — спросила Эльфика.
— Заполнить страничку моего Волшебного Блокнота, сделать пару-тройку упражнений для борьбы с гиподинамией, принять ванну и лечь спать, — с готовностью доложила я.
— А на завтра?
— Утром — на работу, вечером — сказку сочинить, с тобой пообщаться, потом блокнот, упражнения, ванна и спать.
— Послезавтра?
— Программа та же… — кисло ответила я.
— А после послезавтра?
— Элька, ну ведь сама же в курсе, что с понедельника по пятницу все будет вот так! — возмутилась я. — Что ты меня в тоску вгоняешь???
— Ты сама себя в тоску вгоняешь, — констатировала она. — И еще удивляется: откуда Осень да почему Осень?
— Да я сама знаю, что жизнь стала однообразной, — не могла не признать я. — Но у меня же есть определенные обязательства, которые я хочешь не хочешь, а вынуждена выполнять…
— «Хочешь не хочешь», «вынуждена», «обязательства»… Слова-то какие… Запрограммировала себя на определенные действия, как робот. У меня прямо крылья опускаются, скривила мордашку Эль.
— Вот и у меня опускаются, — уныло подтвердила я.
— А ты не опускай! Лучше представь, что случилось Чудо и тебе больше не надо ходить на работу. И вообще — у тебя неограниченный выбор, кем быть и чем заниматься. Что бы ты тогда делала? Огласите программу, пожалуйста!
Я думала недолго.
— Я хотела бы быть Волшебницей и путешествовать по всему миру. А по пути помогала бы людям разобраться с их проблемами и творила бы разные веселые чудеса! Но надолго бы нигде не оставалась, потому что не хочу сидеть на одном месте. Еще я поселилась бы где-нибудь у синего моря и как можно чаше плавала, потому что очень люблю поплескаться в волнах. Я была бы вольная и неуловимая, везде и нигде… Но уже если где появляюсь — там сразу желания исполняются, и вообще — все рады и счастливы.
— Милая моя, а это случайно не тебя ли Пушкин в образе Золотой Рыбки описал? — развеселилась Эль. — Уж очень похоже получается!
— Эльфи, погоди! Ты меня на мысль навела. У меня, кажется, сказка рождается, — прислушалась к ощущениям я. — Вдохновение пришло, ого-го какое! А его никак нельзя откладывать!
И я с воодушевлением бросилась поскорее записывать сказку про рыбку…
Сказка пятая
РОЗОВАЯ РЫБКА
ыбка была с самого начала маленькая, серенькая и незаметная. Может, икринка ей попалась слабенькая, а может, плохая экология сказалась… В общем, не выросла она до нужных габаритов. Поэтому в большом рыбьем косяке к ней относились пренебрежительно.
— Мелочь пузатая, — вяло махали плавниками в ее сторону более крупные особи.
— Некондиция, — пучили глаза солидные кондиционные рыбины. — В элитные консервы не годится. Даже на уху — и то…
— Замухрышка, прости меня Нептун, — вздыхала старая Медуза. — Сплошная серость.
— Бедняжка! Ни веса, ни роста не набрала, — щебетали легкомысленные Летучие Рыбы.
И только Рак-Отшельник, высовываясь из кораллового грота, бормотал себе под нос:
— Вот так всегда! Добрые вы, что и сказать… Не судите, да не судимы будете! Между прочим, Золотая Рыбка тоже не с белугу ростиком была… Я-то помню…
А Рыбка не унывала. Она шныряла в лабиринтах коралловых зарослей, поднималась на поверхность, туда, где сквозь воду пробивалось сияющее солнце, или, наоборот, спускалась на самое дно, где в сумраке извивались водоросли и зрели россыпи раковин-жемчужниц, а еще любила посмотреть на белые океанские лайнеры, иногда проходящие в ее родных водах. Она не вспоминала прошлый день — она жила и наслаждалась всем, что мог подарить ей каждый ее миг. Зато Рыбка очень любила мечтать. Например, о дальних морях. Или о том, как хорошо было бы родиться русалкой. А еще о Любви — потому что на дне морском тоже разговаривают о Любви, ведь она вездесуща! Так вот Рыбка и проводила свои дни — в движении и мечтах.
Однажды она подплыла близко к берегу, и вдруг сверху что-то промелькнуло, булькнуло, задело ее спинной плавник и стремительно пошло на дно. Рыбка метнулась в сторону и увидела, как среди мелких камешков и песка упало и замерло что-то кругленькое и блестящее. Любая осторожная рыбина уже бы плыла со скоростью катамарана в противоположную сторону, но наша Рыбка осторожной не была. Зато была очень любознательной. Увидев, что маленькое-кругленькое не двигается, она осмелела и подплыла поближе.
— Здравствуйте, — вежливо сказала Рыбка на всякий случай, не очень надеясь, что ей ответят.
— Привет-привет! — отозвалось маленькое-кругленькое. — Приятно, когда встречают…
— Давайте знакомиться, я — Рыбка, — представилась она. — А вы кто? В нашем море такие вроде не водятся…
— А я иностранец, между прочим. Меня Рублик зовут.
— Ой, как интересно! — восхищенно сказала Рыбка. — Никогда не видела живого иностранца! Хотя взрослые рыбы рассказывали… А вы к нам надолго?
— Ну, не знаю… Полежу тут, осмотрюсь, — важно сказал Рублик.
— А вы с какой-то целью или просто посмотреть?
— Естественно, с целью! — гордо сверкнул Рублик. — Даже с миссией, можно сказать.
— С миссией… — завороженно протянула Рыбка. — А что такое миссия?
— Ну, это такое важное поручение, от которого зависят жизни людей, — объяснил Рублик. Казалось, он растет на глазах.
— Людей! — воскликнула Рыбка. — Так вы знакомы с людьми??? Лично???
— Еще бы, — подтвердил Рублик. — Не просто знаком! Он меня в кармане носил, в смысле мой хозяин. Он меня знаешь как любил? Всегда говорил: «Копейка, мол, рубль бережет», и еще «Рубль карман не тянет». Он ко мне с уважением относился… Мы с ним знаешь сколько по миру поездили, пока он меня в море не бросил?
— Он бросил вас в море? — ахнула Рыбка. — Но зачем?
Рублик, казалось, несколько потускнел, но тут же нашелся.
— Ну, понимаешь… Легенда такая есть. Если бросить монетку в море, то обязательно на это место когда-нибудь вернешься.
— Так вы теперь — часть легенды? — восхитилась Рыбка.
— А как же! — немедленно опять засверкал Рублик. — Да что там часть??? Ожившая, можно сказать, легенда!
— Вашему хозяину так понравилось наше море? — продолжала расспрашивать Рыбка.
— Ну, не то чтобы море… Моря мы разные видали. Он тут, понимаешь ли, нашел свою любовь.
— Любовь… — прошептала Рыбка. — Как романтично!
— Ага, романтично, — согласился Рублик. — Представляешь: прибой, ночь, звезды, поцелуи под луной…
— Я так мечтаю побольше узнать о любви, — призналась Рыбка. — У нас здесь особенной любви не водится. Рак-Отшельник говорит, это потому, что мы — холодные и у нас «рыбья кровь».
— Сочувствую. У меня таких проблем не бывало. Деньги все любят!
— Я много слышала про Любовь. Какая она? У нас тут говорят, что от нее даже топятся иногда. Это правда?
— Правда, — подтвердил Рублик. — Любовь — штука такая, понимаешь ли, разнообразная… Одни из-за нее горы переворачивают. Другие дерутся. Третьи гибнут. Четвертые ее просто за деньги покупают. За много-много рубликов, а лучше в валютном эквиваленте.
— Но что такое Любовь? — не отставала Рыбка.
— Это когда хочется человеку сделать что-то очень-очень приятное. Например, подарить ему счастье. Я знаешь скольким людям счастье подарил? — тут же стал хвастаться Рублик.
— Я тоже хочу подарить кому-нибудь счастье, — воодушевилась Рыбка. — Только не знаю как.
— Ну, ничего не могу сказать. Конечно, в виде фирменного блюда в хорошем ресторане ты бы, может, и прокатила… Но мелковата ты, да и невзрачная какая-то. Еще и костлявая, наверное! Ты уж подари счастье кому-нибудь своему, местному.
— Не хочу местному, — вильнула хвостиком Рыбка. — Мне неинтересно! Хочу дарить счастье людям! Как ты!
— Ну, что там я, — скромно засиял Рублик. — Хотя, оно конечно… Пробуй! Может, тоже частью легенды станешь.
И Рыбка в задумчивости поплыла к коралловым рифам — переварить то, что ей рассказал Рублик, и подумать, как ей воплотить свою новую мечту. Ничего умного придумать не удавалось — людей она видела только издалека, знала плохо, все больше по рассказам сотоварищей, да и о Любви знала не так много. Хотя само слово «Любовь» волновало ее кровь, как будто она вовсе и не была холодной, рыбьей… Рыбка поплыла к Раку-Отшельнику.
Поскольку Рыбка в своей стае считалась вроде изгоя, Рак-Отшельник ее жаловал и беседовать с ней не отказывался.
— У тебя, малышка, какие-то странные мечты, — пошевелил усами Рак-Отшельник. — Странные, но красивые. Есть в них такое, знаешь ли, здоровое безумие. Очень по-человечески!
— Правда? — обрадовалась Рыбка. — Мне бы так хотелось быть рядом с людьми! Дарить им счастье…
— Знаешь, рыбы в основном приносят людям счастье гастрономическое. Едят они нас, понимаешь? — просвещал ее Рак.
— Ну вот ты же рассказывал мне про Золотую Рыбку! Ее же не ели! — возмущалась Рыбка.
— Так она откупалась! Волшебница была, могла откупиться… А ты? Ты чем можешь быть так полезна, чтоб тебя не съели? Хотя — костлявенькая ты. Наверное, не польстятся. Уже хорошо!
— Рак! Ты меня не пугай! — потребовала Рыбка. — Ты мне мудрый совет дай! Ты же Отшельник, все знаешь! С чего мне начать?
— Ну, наверное, имеет смысл быть поближе к людям. Плавай почаще к пляжу, наблюдай, вникай. Да смотри на удочку не попались!
— Про удочку я знаю, нас учили, — нетерпеливо махнула плавничком Рыбка. — И про дайверов рассказывали…
— Ну, дайверы в тебя все равно не попадут, мелкая больно, — вздохнул Рак. — Так что, малышка, плыви! И храни тебя Нептун!
И Рыбка последовала мудрому совету Отшельника. Поплыла она на мелководье, к берегу, туда, где был пляж, а на песке и в воде — люди. Много людей…
Она проводила много времени у самой поверхности — потому что люди предпочитали находиться именно там, а вниз, в глубину, ныряли редко и не все.
Рыбка быстро поняла, как распознавать Любовь. Если у нее начинали вибрировать плавнички и хвостик, а сама она становилась легкой-легкой — вот-вот взлетишь! — значит, рядом Любовь. Иногда это были Мужчина и Женщина (Рыбка быстро научилась их различать по форме купальных костюмов), а иногда — взрослые с детьми (этих различать было еще проще — по размеру), а иногда целая компания, забежав в воду, играла, перебрасывая друг другу мяч, и Рыбка понимала, что в их кругу очень много Любви.
На пляж люди приходили загорать. Они часами жарились на солнышке, и с каждым днем их кожа становилась все смуглее и бронзовее. Поскольку Рыбка теперь тоже целыми днями находилась близко к солнышку, неожиданно для себя она тоже загорела! Ее серенькая чешуя словно впитала в себя солнечный свет и стала розовой. Поскольку Рыбка себя со стороны не видела, то этот удивительный факт ей открыл Рак-Отшельник, к которому она время от времени приплывала поболтать и поделиться впечатлениями.
— Малышка, да ты вся розовая и светишься! — качал усами Отшельник. — Не то от солнца, не то от любви. Ты узнала о ней то, что хотела?
— Знаешь, Отшельник, она правда разная! По-моему, ее до конца узнать просто невозможно! Но то, что я вижу на пляже, мне очень-очень нравится! У меня так трепещут плавники, так вибрирует хвостик! Мне кажется, что я могу взлететь выше, чем Летучая Рыба! Или даже чем чайка! Это так приятно! — воодушевленно рассказывала Рыбка.
— Ой, ты еще больше порозовела! — отмечал Рак. — Похоже, ты наполняешься Любовью. Вот ведь как странно бывает… Я уж думал, меня ничем не удивить, а тут… Нет, поистине, Океан неисчерпаем!
— Это точно! — смеялась Рыбка. — Теперь осталось придумать, как приносить людям счастье. Ведь Рублик говорил, что это и есть Любовь! В общем, я поплыла экспериментировать!
И она снова плыла на мелководье — поближе к людям.
Однажды вечером, на закате, когда солнце уже склонялось к горизонту, она заметила пару, которая вошла в волу, взявшись за руки. Зайдя по пояс, они остановились, устремив взоры на солнце. Но при этом казалось, что они смотрят друг на друга. И эта пара распространяла вокруг себя такие вибрации Любви, что Летучие Рыбы устроили вокруг них целый балет, и даже старая Медуза на минутку вышла из своего летаргического сна.
Рыбка пришла в такой восторг, что совсем забыла