Abstract: The article is dedicated to the analysis of Russian rock poetry from the standpoint of the teleological interpretation of Russian rock culture. It also deals with some evolutionary axiological and sociocultural and philological aspects of Russian rock poetry.
Key words: teleological interpretation, Russian rock poetry, rock culture.
About the author: Leksina Anna Vladimirovna, Candidate of Philology.
Place of employment: Moscow State Regional Institute of Social Studies and Humanities.
Post: Associate professor of the Department of Pedagogy.
Мне снится, что я живой…
БГ. «Шумелка»
Человеческая жизнь имеет более одного аспекта…
БГ. «О смысле всего сущего»
… Я не в силах поддерживать этот обман
…Но мне не вытравить из себя «чужака» ‑
Мама, я не могу больше пить…
БГ. «Мама, я не могу больше пить»
Согласно известным высказываниям классиков отечественного литературоведения [4; 11; 14] в творческой истории каждого произведения присутствует особая художественная телеология, на которую (по мнению исследователей) влияет как сам автор [4; 11], так и эпоха, его породившая [14]. В случае особого статуса рок-поэзии, определяющегося как эстетическим своеобразием культурного фона постмодернизма, пронизывающего каждого из представителей русской рок-культуры на всех уровнях отражения реальности (от подсознательного до концептуально-экспрессионистского), так и попыткой создания собственной контркультурной вселенной, по точному определению Ю. В. Доманского, эксплицирующей смыслы не только в процессе жизнетворчества, но и при помощи «текстов смерти» [3, с. 6‑7] имеет место телеологическое смыслополагание, обретающее реальность в текстах «смерти и жизни». В данном контексте интересно рассмотреть развитие русской рок-поэзии, особенно в её современном состоянии, которое, по мнению некоторых исследователей [12] и самих рок-поэтов[18], можно сравнить с завершающим этапом существования культурной системы.
Если возвращаться к истокам такого культурного явления, как русская рок-поэзия, можно вспомнить, что изначально целью русского рока был уход от стереотипов общественной жизни 60‑70-х гг., а потом и свержение устаревших идеологических и культурных представлений советской действительности эпохи «застоя» [5, с. 233][19]. Причём сама «система», против которой выступали сначала подчёркнуто эскапистски, а потом и радикально представители рок-культуры, была довольно лояльно настроена. Говоря об этом периоде развития, И. Кормильцев и О. Сурова отмечают: «Тоталитарный режим был удивительно безразличен к частной партикулярной жизни человека, пока она не выносилась за стены квартиры. Если странности или расхождение с принятыми нормами не принимали социального или политического выражения или антиобщественных форм, то режим, как правило, не вмешивался в эту частную жизнь[20].
Суверенитет частной жизни был связан и с тем, что кризис в области идеологии был очень мощным. От идеологии остался только фасад. К этому времени кроме узкой прослойки верхнего эшелона КПСС ‑ старых партийцев ‑ на руководящих должностях никто не был всерьёз заинтересован в сохранении старой идеологии. В обществе существовал негласный консенсус ‑ на кухне, как частное лицо, ты мог заниматься чем угодно. Субкультура была “домашней игрой”, и до тех пор, пока она была частным делом, происходившим на квартирах и кухнях, в узком кругу “своих”, против неё не было репрессий.
Распространённая версия о том, что рок-культура в СССР возникла как движение молодежного протеста, ‑ это миф позднейшей эпохи, когда рок-субкультура переросла в контркультуру и начался период “героических восьмидесятых” (точнее, конца восьмидесятых)» [6, с. 14‑15].
Если следовать логике данного высказывания, можно сделать вывод, что изначально целью рок-культуры было самовыражение через копирование западных образцов, но впоследствии, с появлением самостоятельных русскоязычных текстов, появляется и новая цель – критика и призыв к реформированию и трансформации общественной жизни: «Перемен! Требуют наши сердца!», как пел «последний герой» Виктора Цоя.
Однако, называя своего героя последним, Виктор Цой не только подчёркивал важность его миссии, но и констатировал ситуацию в обществе, где героями стало быть не модно, а нужно было «ловить момент», потом «быть в формате» и, в конце концов, «не париться».
Вынесенные в эпиграф строки из песен «Аквариума» (альбом «Беспечный русский бродяга») так или иначе констатируют не только состояние современной русской культуры, но и рок-поэзии как некоего культурного явления[21]. Ситуация распада культурной системы (СССР и русскоцентричного мира) отразилась и на рок-поэзии как особом способе реагирования на изменения в обществе. Как свидетельствуют некоторые исследователи [12], основное содержание рок-поэзии переместилось из героической или деструктивной семантической среды в пространство прагматического отношения к реальности: «Скоро я буду баснословно богатым, но это меня не приводит в смущенье / я не стану бояться своих капиталов, я легко найду для них помещенье» ‑ особенно показательно в этой песне БГ с альбома «zoom zoom zoom» постмодернистское смешение целей и смыслов, поскольку далее следует перефразированный идеал Достоевского: «Красота – это страшная сила / Красота спасёт мир», который в меркантильно-потребительском контексте обретает противоположную направленность, подчёркнутую эпитетом «страшная». То есть от спасения мира как цели русской культурной традиции рок-поэзия переходит к управлению миром с помощью страшной силы – красоты денег.
Такую перестановку ценностей можно обнаружить и в изложении Гарика Сукачёва: «Или мы будем тащить за собой эти кандалы и говорить о том, что художник должен быть голодным, перманентно пьяным и обкуренным, или всё-таки поймём, что любой человек должен быть сытым, в меру пьяным, абсолютно не обкуренным и с какими-то деньгами в кармане… Как говорил Вася Шумов применительно к американской жизни, “жлобство сделало Америку самой богатой страной в мире”. В шутке есть доля шутки… И когда у нас жлобство такого рода, в кавычках, начнёт побеждать, мы перестанем с вами беседовать на эти русопятые темы и вспоминать слово “интеллигенция”, которое всего-навсего придумал в девятнадцатом веке какой-то малоизвестный писатель» [13, с. 181-182].
Ситуация «срастания» контркультуры с культурой доминирующей, массовой показательны как в эволюционном аспекте (все системы, старея, становятся более консервативными, в то время как молодые неформалы пытаются сломать устоявшийся порядок вещей), так и в аспекте телеологическом: если цель свержения традиционных ценностей в начальном этапе уже пройдена, то в период стабилизации, врастания рокеров в существующую потребительскую среду, целью становится копирование присущих этой среде ценностей, как правило, потребительских и оправдывающих подобное состояние.
Несмотря на то, что отдельные выступления представителей рок-культуры критически и обличительно характеризуют подобное состояние рок-культуры (например, Шевчук с его критикой БГ), в целом все представители классики рок-жанра обладают и атрибутами рок-звезды (в масскультовом понимании этого слова): телохранителями, джипами, солидными гонорарами с множеством нолей за первой цифрой и т.д. [10 с.148- 149; 13, с. 53, 124].
Всё это позволяет определить современный этап существования рок-культуры как фазу «вторичного смесительного упрощения», которая, по убеждению К. Н. Леонтьева, автора концепции развития культурных систем через трёхфазовый цикл (первоначальная простота – цветущее объединение и сложность – вторичное смесительное упрощение), предшествует смерти данной системы или стадии её перерождения [9, с. 73].
Что же является целью развития рок-поэзии на современном этапе, если исходить из того, что рок-поэзия отражает реальность, преломляет её, имеет свою художественную телеологическую задачу, как и всякое произведение искусства? Рассмотрим в данном контексте несколько цитат из песен Юрия Шевчука, написанных за последние 2–3 года:
Но допетровское наводнение
Тащит нас ко дну в эту самую
Потерялось добро за печкою
Закатилось под доски мрачного
За стеною ты крестишь свечкою
Мысли сбитые однозначные
Но она ещё продолжается
Жизнь веселая, цель заветная
В ней любовь моя отражается
Бестолковая, беспредметная
Ю. Шевчук. Жизнь Красивая (2011) [15]