НАБОР - Л.А. ВЕНИКОВА (СТАРОПОЛЬЕ)




ЛОЖГОЛОВО

ЗАПИСАНО О.Л. ШВЕЦОВОЙ (ЛОЖГОЛОВО).

НАБОР - Л.А. ВЕНИКОВА (СТАРОПОЛЬЕ)

Карта Генерального штаба Красной армии. Лениградская область 0-35-34. Ивановское.

Ложголовский куст деревень

 

Во время ВОВ территория д. Ложголово, Загорья, Паозерья, Ликовского, находилась в оккупации. В деревнях остались очевидцы этого времени, которые тогда были детьми и подростками.

Как и когда для них началась война? Как они воспринимали захватчиков-фашистов? Чем жили дети в это тяжелое время? Эти и другие вопросы были заданы рассказчикам.

Многие читатели – ребята заинтересовались этим проектом. Решено было посещать жителей вместе с детьми. Конечно, доверительной беседы при большом количестве слушателей не получится. Поэтому я брала, как правило, одного «помощника». Если у того, кто делился воспоминаниями, были свои внуки и правнуки, то встреча, по возможности назначалась, когда они были дома. Мне очень хотелось, чтобы при рассказе присутствовали дети. Думаю, что это было оправдано. Порой, повествование производило потрясающий эффект! Ребята сидели, открыв рот. Те места, где они бегают, купаются, ходят в лес – это исторические, героические места! Вот дедушка показывает рукой: «В этом мезонине жил немецкий офицер. Здесь, у озерка, было сложено оружие в штабеля. Этот колодец мы, ребята, взорвали миной…». Все это осталось, и озеро, и мезонин, и кольца, к которым привязывали немцы лошадей. Все можно посмотреть, потрогать руками. Это не сравнить ни с одним музеем, ни с книгой о войне. Внуки, порой, впервые слышат откровения и подробности жизни своих бабушек и дедушек.

Конечно, восприятие войны, фашистов у всех детей было разное. Кто помладше, не совсем понимал происходящее.

Подростки рвались на фронт, в партизаны. Но всех их объединял страх, голод и тяжелая не детская работа. Многие пенсионеры вспоминают, как они жили в землянках, шалашах. Потом всех выгнали обратно в деревню. Всем помнится замешательство в начале войны. Никто ничего не знал. Что происходит? Кто напал на СССР?

В июле 1941 года по Загорью на мотоциклах ехали немцы. Ехали веселые, наглые. По дороге, видимо, ограбили магазин. Женщинам разбрасывали ткани, детям – конфеты. Жители не сразу поняли, что началась война.

При первом воздушном бое была сожжена половина Загорья. Затем эстонскими карателями при отступлении – вторая половина деревни. Лесная деревня Ариновка тоже сожжена во время войны. 17 девушек из Ложголово были угнаны немцами на работы по строительству моста через Лугу. Это был настоящий фашистский лагерь с 200 граммами хлеба и одним литром баланды на день. Эти воспоминания тоже имеются здесь. Дети в деревне работали наравне с взрослыми. Копали, сажали, заготавливали дрова. «Мы, четыре девчонки, тянем плуг, а мама идет за ним…».

Ребята ремонтировали дорогу по приказу немцев. Помогали также партизанам: собирали оружие для них, проводили десантников по лесу.

Страшен был голод во время войны. Ели все, что растет. «Бывало, пойду, соберу плетешок молочника, ошпарю кипятком, через мясорубку, отожму, обваляю в мучке и на пустую сковородку!» Ели очистки от картошки, лебеду, хвощ, сушили сахарную свеклу. Тяжело болели, как дети, так и взрослые. Немцы давали лекарство, подкармливали.

Через деревню шли беженцы из-под Ленинграда. Их расселяли по домам и потом они шли дальше. Очень много умерло беженцев.

«Зимой идешь от Ложголово к Загорью, обязательно, два, три человека в сугробах по бокам мертвые лежат. Всех их схоронили возле нашего храма».

Население деревень натерпелось как от немцев, так и от партизан. Очень много было грабежей, угоняли скот. «Кур и свиней забивали немцы и уносили. Коров приходили и сами доили». «Взяли у нас партизаны корову и расписку оставили: «Вернем с Победой». Конечно, не вернули». «Курочку нашу, единственную, мама в кладовке на полочке прятала, за занавесочкой. А она, как чувствовала, сидела тихо-тихо!»

В Ложголове немцы открыли школу в Покровской церкви. Учились по советским учебникам, но портрет Сталина и такие слова, как колхоз, СССР и другие, надо было закрасить. «Провинишься на уроке, был дан приказ: ставить на колени в угол, на горох. Стоишь, бывало, сам наешься и в карманы гороха набьешь! Немец – директор прознал про это и приказал всем ученикам зашить карманы». Это вспоминает Сутягин В.Г.

Он же вспоминает, как они, дети пасли «немецких» коров: «Голодные мы были, немцы ничего не давали. Ногам холодно, обувки не было. Встанем в коровьи лепешки и стоим, пока не взойдет солнце, греемся!».

Много тяжелого и страшного поведали пожилые люди о своем детстве.

Рассказчикам, иногда, трудно было начать повествование. Многие из них прошли через послевоенные допросы. Да и не принято было вспоминать оккупацию, это не приветствовалось. Больно было им, пожилым людям, переживать вновь это тяжелое время.

Одна бабушка мне сказала, что она впервые рассказала о работе «на немцев»: «Знали только деревенские. А я училась потом в Ленинграде, хотелось учиться и в институте и поступить на хорошую, интересную работу».

Были моменты, когда люди просили не записывать, что они сказали. Это касалось, в основном, односельчан – предателей, девчонок, которые встречались с немцами, бесчинства партизан. Конечно, их можно понять. Поэтому, все, что здесь записано, все с согласия рассказчиков. В деревне есть и такие, кто отказывался от беседы по разным причинам. В основном, пожилые люди с удовольствием сотрудничали с библиотекой, были благодарны за внимание к их жизни, трудному детству.

Эти воспоминания заставили по другому взглянуть на односельчан. Стало понятно многое в жизни этих людей. Например, у нас живет одинокая старушка с множеством котов. Она берет всегда много хлеба из «автолавки». Ребята, порой, подсмеиваются над ней. А вот цитата из ее рассказа: «Бабушка нас так приучила прятаться, как от наших, так и от немцев, что мы всегда приседали, увидев в деревне мужчину. Так я и не вышла замуж, боялась мужчин. Только сейчас стала отходить». И это говорит 76-летняя бабушка! «И еще у меня с войны осталось – никак не могу наесться хлеба и боюсь, что его не хватит. Всегда беру его много и сушу сухари».

Так страшно искалечила война многие детские судьбы. Думаю, после этих откровений, многое станет на свои места.

А сколько всего не рассказано!

Как посетовала одна из рассказчиц: «Вот так все детство прошло – работа и голод!». А другая в конце сказала: «Так что у меня не реки, а море слез пролито!».

И в заключении хочу сказать, что очень благодарна людям, согласившимся вспомнить свое военное детство. Помощь в этой работе оказала директор Старопольской школы Веникова Л.А. Она обрабатывала рукописи на компьютере. Все сведения, содержащиеся в этой папке, имеются на дискете.

Работа над сборником продолжается. Планируется ее закончить к 9 мая 2004 года. На Братских могилах в с. Ложголово библиотека ее представит деревенским жителям и гостям.

 

О.Л. Швецова.

 

 

 

Евсеев Геннадий Петрович

(1935 г.р.)

 

С матерью, помню, шли провожать отца… Мать рыдала, мы все, дети, шли и держались за ее подол. Папу посадили в полуторку и он уехал. Пришли домой и уже стали бомбить немцы. У матери в печке сидел хлеб. Дала она нам по буханке в наволочке, Петьку на закрутку (платок, и на спину) и все побежали в лес. Два родственника - Журавлев и Егор Цапин - привели нас в лес. Женщины - Журавлева Настя, Сутягина Таня - сами рыли землянки. По лесу все было слышно. Тоня (сестра) всю ночь кричала, ее было не остановить. Леса немцы боялись и строчили с самолета по нему. Первую ночь пробыли мы в лесу, все не спавши… Мать решила идти в деревню. Солнце уже зашло. Тогда пришла старушка и сказала, чтобы все шли домой. Оказывается ее послали немцы. Из леса выходили по дороге, что вела к лунке (место купания на р. Долгой). Валька, двоюродный брат, говорит: «Смотрите, в шахматном порядке веточки лежат!». Веточками были заложены мины. Кто заминировал дорогу, до сих пор не знаю.

 

Житель д. Братилово у доложского челна.

 

Пришли домой, а там – шаром покати! Последнюю курицу из пистолета немец застрелил. Из дома взяли все тряпки – чистить ружья. Даже занавески все сорвали!

Около нашего мостика снаряд взорвался, все стекла в доме вылетели!

Жил я тогда, где и сейчас – в Паозерье. Перед войной приехала братина сестра с двумя детьми. Вот мы в впятером и жили, да двое взрослых.

Первые немцы пришли, потом вторые…

Коза у нас была. Анна Басова говорит: «Беги за козой через рощу и догонишь скот!». Это она матери моей говорила. А немцы гнали тогда деревенский скот. Мать побежала за стадом и звала свою козу. Коза была умница, услышала ее и вернулась. Эта коза и спасла нас. Коридор у нас был высокий, так мы ее прятали под него, когда немцы приходили. Да и от партизан прятали. Выручало нас очень молоко!

Когда отец ушел на финскую войну, у матери родился Петька. Мать нам читала письма отца: «Финн меня премировал в левую лопатку». Перед Великой Отечественной войной мать опять осталась в положении.

Староста во время войны давал зерно, чтобы жители сажали. Пахали огороды на большой лошади – тяжеловозе. Мы видели такую лошадь первый раз. Нам пахал немец (наверное, потому, что не было мужика в семье).

Косить на немцев ходили мать с теткой. Были мостки через речку, там и метали стог. У матери схватки начались, а надо идти стог доделывать! Она дошла до Лунки, и родила! Егор Цапин увидел это дело, подошел и обругал ее. Кричит: «Принесите мне ножницы и нитку!» Кто-то принес и сообщил нам, что произошло. Принесли домой ребенка и мать. Немецкий врач сразу выписал лекарство на бумаженции: «котелок похлебки». С этим рецептом я ходил на кухню, и там давали поесть нам и матери.

Другая часть стояла у Моховых. Там тоже была полевая кухня. И там брал суп и второе. Так вкусно казалось!

 

Дом в Братилово.

 

У нас родился мальчик. После родов мать оправилась. Стали они ходить с теткой под Монастырек и Ополье и свадебные платья, кольца менять на хлеб. Мать даже ходила под Гдов (еще Ариновка была цела). В Ариновке жила Макарова, принимала их на ночлег. Мужики оставались в Ариновке, им, наверное, не успели сообщить, что война началась. Однажды тетка варила картошку, и пришли эстонцы. Она куда-то эту катрошку спрятала, им не дала. А запах так и ходил по избе! Их так голодными и положили спать. Собирали мы мороженую картошку по полям. Были выменяны жмыхи (от подсолнечника), их тоже ели.

В одно время ушла мать. Тонька была за старшего. Ребенка кормить чем? Жмых завернем в тряпочку, и он сосал. Не было взрослых 2-3 дня. Толи мы плохо тряпочку завязали, толи от жмыха, получилось вздутие живота у ребенка. Ходили мы встречать мать на брод каждый день, все ждали…

На нашем кладбище похоронили ребеночка. Мать идет хоронить и спрашивает меня: «Что ты скачешь на одной ножке?». Я думаю: «Слава Богу – в няньках не сидеть, и едоков меньше».

Ели мы все подряд. Весной ели хвощ. Сушили, перетирали и пекли из него лепешки. Крапиву в деревне было трудно найти. Ее варили и парили. Свеклу белую терли на терке и парили в печке. Это было такое «повидло».

Немцы периодически то уходили из деревни, то приходили. То партизаны появляются (Ваня Львов, Иван Сергеев). Немцы как дадут очередью с Васиянки, партизаны – краем, и в лес! Ваня Сергеев, так тот ни на «Финской», ни на этой войне не был. Даже не знаю, как это у него получалось.

Когда немцы отступали, то все жгли за собой. Мы с Липкой Журавлевой ходили встречать папу. Ваня Сергеев встретит нас у церкви – куда вы идете?

- Может, папу встретим?! Когда немцы уходили мы думали, что папа придет. Журавлев Сергей, Липкин папа, погиб в войну.

В Паозерье старостами были Ольга Игнатьева и Елисеев. Знаю, что писарь – переводчик документально подтвердил, что Ольга была выбрана жителями. После войны ее вызывали, так она показала эту бумагу.

 

Ложголово. Дом репрессированных Москвиных,

хозяйка которого скиталась по соседям.

 

Отец Тамары Киик (моей двоюродной сестры) был председателем сельсовета. Перед войной он перегонял трактора (их было 2 в деревне) в Ополье. Там он и попал к немцам с концами. Киик спас Москвину (вдову раскулаченного Москвина) от ссылки. Но у нее так и не было жилья, и вместе с детьми она нищенствовала и ходила из дома в дом, кто приютит.

Во время войны у нас за деревней была вырыта землянка, рядом с Сутягинами. Чуть что - мы сразу в землянку. Потом перестали туда бегать, прятались у Савиных в каменном сарае.

Немцы жили в доме Басовых, Кузнецовых. Мы с Генкой Таракановым ходили в Кузнецов дом и собирали окурки по канаве. Отдавали их старшим ребятам.

Немцы играли на губной гармошке, веселились. Однажды мы увидели «ствол» из окна, и понеслись домой.

Как-то немец догнал мать, а у нее Петька за спиной был, загнал ее в сарай и хотел изнасиловать. Мать пожаловалась начальнику. Немца отправили на фронт.

Перед Лункой немцы ставили пост с пулеметом. Мать Тамары Киик пришла и сказала, что партизана убили. Тоня с Лилькой пошли посмотреть. Потом рассказывали, что перешли через речку и говорим друг другу: «Посмотри, какой красивый!».

После этого столько лет прошло… Я приехал оформлять дом после смерти матери. В руки мне попалась газета «Кингисеппский колхозник». Там сообщалось, что во время войны над нашей деревней был сбит самолет, а про летчика ничего не известно. Летчик был ас, и в Испании воевал. На фотографии очень симпатичный парень изображен. У меня тогда мысль возникла, что это он и был! По-моему, по рассказу девчонок, у убитого были очки, как у мотоциклиста. Маня Перман тогда была комсоргом, занималась перезахоронением после войны убитых. Не знаю, перехоронили его или нет?

Шурка Свирский пас коров у немцев. Я частенько ходил к нему в Загорье, к соснам.

 

Паозерье. Сельская улица.

 

На реке Долгая, на правой стороне, жил Бокерь. То ли фамилия, то ли прозвище. На левой стороне реки жили Эвины, дальше был хутор Перман, ниже моста через Долгую хутор Киик. Карл Перман был конюхом у Татариновых, в барском доме. Марта, его жена, была нянькой барчукам. Потом в 30-е годы всех эстонцев выгнали оттуда. Они стали жить в деревне.

Самое страшное мое воспоминание о войне, это было то, когда немцы нас выгоняли из дома и выстраивали в шеренгу.

Мой дед и отец занимались лужением и пайкой. От них в подвале остались кислоты и морилки. Мама с теткой их почему-то хранили. Немцы однажды зашли в подвал и подумали, что в бутылях «шнапс». Было так страшно! Вдруг хлебнут и умрут! Тогда всех нас расстреляют. Кое-как объяснили, что там отрава. Один раз мать ушла менять в Монастырек. Коза наша хотела есть. Я очень хотел купаться. Мы с Тонькой решили быстро накосить травы и убежать на Лунку. Тонька косила еще плохо и я боялся, что она коснет мне по ноге. Так и получилось. Кровища хлынула! Бабка Стеша услышала мой крик. Немец-врач дал порошок для раны. Когда его посыпали на ногу, он зашипел, и рана покрылась коркой. Ногу кое-как забинтовали. Когда пришла мать, я сестру не выдал. Мать развела марганцовку, открыла рану и удивилась, что она очень ровная. Потом, конечно, наш обман раскрылся.

Володька и Генка Кирпичевы были оставлены на каникулы у деда в Ликовском. Стали их пристраивать. Маня Киик взяла их к себе, так как у нее была одна дочка (Тамара).

Помню, на Новый год мать поставила елку. Мы с Генкой вокруг елки танцевали. На нее были повешены клееные рыбки, зажигали свечки. У меня ничего не получалось! Было так смешно! Генка заболел и после умер. Володьке руки оторвало, когда он снаряд разряжал. Но после войны Володька доучился до профессора. Недавно он умер и похоронен у Георгиевской церкви в Ложголово.

Таня Сутягина, Настя Елисеева и моя мать – Евсеева Ольга и еще одна женщина, пилили деревья для немецких блиндажей, вырубали кусты для обозрения. Эти же бабки зарывали трупы наших солдат. Маня Киик приходила и рассказывала, что убитых зарывали в овраг.

 

Паозерье. Дома дореволюционной постройки.

 

Однажды к нам в дом пришли солдаты в черной форме, со звездочками. Они ругались, где кому спать. Спали на нашем полу и во дворе под навесом с собаками. Было даже в туалет не пройти. Сплошные тела лежат! Это уже в 1943 году.

В школу я ходил во время войны в Покровскую церковь. Помню, в сентябре меня не взяли, и я пошел позже. Сначала в нашей деревне была учительница Плискина Екатерина Федоровна. Это была моя тетка. Учительница ходила на обед к Кирпичевым. Ученики оставались в школе. И вот ученик Грачев поспорил, что он за стакан семечек заберется по церкви на крест. Пришла Екатерина Федоровна и чтобы не напугать парня, командовала, как ему лучше слезать. Он спустился. Урок закончили, а Грачеву было велено приходить в школу с отцом. Отец Грачева был коммунистом. Он схватил сына за руку и ворвался в школу ругаться с учительницей. Екатерина Федоровна его выгнала. А муж у нее был тоже учителем. Грачев написал на него анонимку, и его забрали. Это было в 1937 году. Потом Екатерина Федоровна умерла в Лисьем носу от голода, а муж отбывал срок в Казахстане.

Во время войны меня учила Александрова Валентина Васильевна. Как я учился, плохо помню.

 

Крючкова Галина Борисовна

1938 г.р.

(В девичестве Иванова)

 

В начале войны мне было почти 3 года. Самые яркие впечатления остались в моей памяти, несмотря на юный возраст. Конечно, многие события воспроизвожу по рассказам моей матери.

Началась война, и мы с бабушкой оказались в погранзоне – в Ложголово. Бабушка сразу дала маме телеграмму: «Что делать?». Мама выхлопотала пропуск на три дня и в одном летнем платьице отправилась из Ленинграда за мной в деревню. До Веймарна ехала на грузовой машине. Дальше ее подобрали наши раненые, которые ехали в сторону Старополья. Все писали письма, кто на чем мог, и отдавали маме. Позже, во время войны, эта сумка пропала. Она хранилась у тети Зои. Куда она задевалась, я не знаю. Мама очень жалела, что так получилось! Ведь, наверняка, как она говорила, всех солдатиков этих поубивали! Они были такие несчастные: раненые, полураздетые, напуганные, плохо вооружены…

 

Паозерье. Многообхватные деревья у одного из домов.

 

Вот мама добралась до Ивановского. К ней присоединились еще три женщины. Вдруг! Останавливается машина, и их приглашают в кузов. Шофер спросил: «Кто знает дорогу до Загорья?». Одна женщина вызвалась показать путь и села в кабину. Несколько километров только проехали и остановились. Всех выгрузили из машины, и шофер повернул обратно. Все стояли растерянные. Стали спрашивать: «Что произошло?». Женщина, которая ехала в кабине рассказала, что шофер ее расспросил про дорогу: сколько поворотов, сколько километров до Загорья, какие деревни на пути встретятся, сколько километров до Сланцев? Она ему все рассказала. Шофер поблагодарил и сказал: «Ждите через три дня в гости!». И точно – через три дня в Загорье пришли немцы. Видимо мама столкнулась со шпионами.

14 июля мама прибыла в Загорье, пришла к нам в Паозерье и стала собирать меня в дорогу. В деревню должна была приехать машина за новобранцами. В деревне ничего толком не знали, ни про войну, ни про эвакуацию. Все собрались в Загорье у часовни. Решили ждать машины и ехать с ними на Веймарн.

Неожиданно поехали мотоциклисты по деревне: ехали немцы с красными бантами на рукавах. То, что это были немцы, мы позже поняли. Все стали шептаться: «Это эстонцы на помощь нашим едут!». Дядя Федя Михеев говорит: «Чует мое сердце, немцы едут!». А мне перед этим немец дал печенинку. Мама как услышала, что это немцы, сразу печенинку от меня отобрала и выбросила (вдруг отравленная!).

Сразу налетели самолеты. Один летел так низко! На крыльях свастика. Все кинулись в рассыпную. Мама не знала, куда бросаться… Я маленькая, куча вещей! Потом схватила меня в охапку и бросилась домой. У церковной ограды ее догнал мотоциклист. Мама думала, что пришел ее конец… Увидела она, что у школы играют мальчишки, крикнула им, чтобы они хоть ребенка забрали. Сама прижалась к ограде, а меня к школе оттесняет… Немец увидел, что она ни жива, ни мертва и стал объяснять, мол, не будет он стрелять, только провода обрежет.

 

Паозерье.

 

Вот так немцы и вошли в деревню. Один мужчина тоже приехал из Ленинграда. Забрал ребенка из Ложголово и ушел лесом на станцию Веймарн, а затем и в Ленинград. Его на три дня посадили в «каталажку» за сеяние паники и ложную информацию. Он ведь рассказал, что у нас в деревне – немцы.

Никто в городе не мог поверить в такое. Что дальше было с этим мужчиной и ребенком? Не знаю! Пережили ли они блокаду?

Затем немцы собрали жителей деревень и отделили женщин, стариков, молодых. Мужчин согнали в один сарай, стариков - в другой. Детей и женщин отправили домой. Мы все плачем! Немец нам объяснил, что стрелять они не будут. Когда подошло подкрепление к немцам, то наших мужиков выпустили. Начали немцы готовиться к наступлению… Веселые такие были! Брились, мылись. Рисовали на песке циферблат и цифру 12, показывал, что в двенадцать часов они будут маршировать по Невскому проспекту. Только и слышалось: «Кафе! Ресторан». Один немец все меня фотографировал… Мама спросила, когда будут фотографии? Немец объяснил, что он пленку отправит в Берлин и оттуда пришлют снимки. То есть немцы собирались здесь жить долго. А один немец (видимо садовник) обстриг наш куст сирени в виде «куба». Так обкорнал! Бабушка моя сказала: «Вот ирод-то! Куст сирени ему помешал!». А весной этот куст так расцвел! И, по меньшей мере лет тридцать куст так и расцветал в виде «куба».

Немцы жили во многих деревенских домах. Среди них были всякие люди!

Например, как-то раз зашли в дом к нам два немца… На столе лежал мешочек с сахаром. Один немец взял его, а другой отнял этот мешочек, положил на место и вытолкал первого немца из дома. А другие бесцеремонно заходили, рылись в шкафах, комодах. Мы молча сидели, возразить боялись, конечно. Напротив, у Моховых, стояла немецкая полевая кухня. Вот с этой кухни к нам повадился повар лук срезать. Бабушка рассердилась, срезала все «перо» у лука, засыпала его землей. Немец приходит на следующий день и показывает, где-то, от чего плачут?

 

Паозерье.

 

Приходил к нам немец один и все со мной играл. Показывал, что у него в Германии тоже дети есть. Меня однажды он спросил: «Где твой папа?». А я говорю: «Мой папа немцев бьет, всех перебьет и придет!». Мама с бабушкой так и замерли! А немец показывает, что, мол, он не немец, а австриец.

Вот наступило 16 июля. Зазвучали губные гармошки, началось наступление. Пошли немцы. Дошли до Луги, тут-то их хорошо встретили! Обратно шли – страх! Сколько лежало раненых перед школой! Целое поле… Медикаментов у немцев почему-то не было. Даже генерал среди раненых был. За ним прислали самолет. Маму заставили ходить перевязывать раненых немцев. Мама от этой картины - мухи, гной, стоны, запах..., упала в обморок. Больше ее не трогали. Моя мама вообще такая нежная была, женственная. Позже вся площадка перед церковью была утыкана крестами, прямо до самых лип, что ближе к школе растут.

Потом наших пленных раненых привезли. За этими мама уже ухаживала: перевязывала, кормила. Никто из них не умер, пока они были в нашей деревне. Затем их увезли. Один еврей лежал в коридоре, в общую комнату его не клали. Пленный, по выправке и разговору, видимо, офицер, все время защищал его.

Приехали немецкие «чины» и стали спрашивать у пленных: «Кто знает, где находится аэродром?». Девушка раненая ответила, что она знает. Ее допросили. Когда раненых увезли, позже приехала машина опять искать эту девушку. Видимо, девушка могла им пригодиться, т. к. они говорили, что она дала им ценные сведения.

Немцы ушли из деревни осенью и снова пришли. Мы все побежали в землянки. Они были в Чистях (заливные луга за рекой Долгой). Мама меня привязала полотенцем к себе и побежала. А я до трех лет сосала соску. Пока бежали, я ее потеряла. Пришли на место, а я плакать и кричать: «Где моя дудолька?». Меня все затыкают! Боятся немцев…

 

Погост Ложголово. В храме во имя Георгия Победоносца

в войну были возобновлены богослужения.

 

Позже мы переселились в землянки за Ложголово на Горбаши. У нас было три землянки: одна, где жили мы, вторая для коровы, а в третьей – куры. Рядом жили Чирковы. Немцы знали, что вся деревня там обитает. На наш лагерь сбрасывали листовки: «Выходите из леса, а то будете караться наравне с партизанами».

Как-то в деревне узнавали, когда немцы пойдут на «зачистку» в лес. Все разбегались в Чисти и в стога. Но в деревню мы приходили стирать, молоть зерно в жерновах. Церковь работала в деревне. Домой приходили, а пол был устлан куриными перьями. Это было немного позже. Тогда уже другие немцы приехали. Занавески были разрезаны на ленточки, мебель разбита на щепочки. Тогда и деревни горели. Долго не было моста через Долгую. Вообще в деревне безвластие сплошное наблюдалось.

Помню, 25 декабря немцы отмечали Рождество. Всем детям давали подарки. Мне не досталось. Один человек сказал, что у меня папа – красный командир. Мама всю жизнь это помнила и очень хотела посмотреть в глаза ему уже после войны. Вообще люди, кто как устраивались. Некоторые говорили: «Ну немцы, так немцы! Будем жить с немцами». Вовсю шла информация: Москва взята, Красная Армия разбита. Егор Цапин всегда говорил: «Врут немцы! Не разбита Красная Армия. Вот меня Любушка (моя мама) поддерживает».

Когда жгли Ариновку, я хорошо помню. Как-то мы узнали, что на обратном пути и Ложголово сожгут. Весь народ собрался на Горьях. Стали ждать. Кто-то говорит: «Вот уже дымок!.. Нет! Это у Моховых печь затопили!». Ждали, ждали. Я так спать хотела! Стою, ною: «Бабушка, когда уже будет гореть? Я спать хочу!».

Партизанам тоже сообщили, что немцы собираются поджечь деревню. Они устроили засаду у моста. Немцев кто-то предупредил. В общем, немцам стало не до зажигания. Окружили себя живым щитом из Загорских и ушли. Не получилось у них поджечь Ложголово.

 

Ложголово. Часовня во имя Георгия Победоносца восстановлена только в наше время.

До этого в ней размещалась кузница.

 

В нашем доме часто останавливались партизаны, т. к. наши родственники Ванюшка и Сергей были в партизанском отряде. Ванюшке тогда лишь 16 лет было. Он решил идти в партизаны. А Сергей, это его старший брат. Он с измальства заботился о Ванюшке, как отец. Они рано остались сиротами. Был такой случай. До войны в колхозе распределяли землю по «едокам». Глава семьи должен был подойти на собрании и расписаться в получении надела. Когда выкрикнули семью Ванюшки и Сергея, вышел Сергей (ему было тогда 8 лет). Уполномоченный сказал: «Должен от каждой семьи подойти мужик!». «А я и есть мужик!» - ответил Сергей. Так он 8 лет стал старшим в своей семье. Ванюша был очень увлекающимся, «идейным». А Сергей спокойный, уравновешенный, сам себе на уме. Уж очень не хотелось Сергею идти в партизаны. Но Ванюшку одного не оставишь! Пришлось идти и Сергею в отряд, приглядывать за братом. Ванюшу нашего после войны сходу в тюрьму посадили. За что не знаю. Мы к нему ездили, его отпускали на время. Отсидел он сколько-то, а потом вышел.

Партизаны одевались очень плохо. Порой одна обувка была на двоих. Идти на задание – обуют, оденут. А другие сидят, ждут все раздетые. Питались, конечно, плохо. Ели лебеду, крапиву, дуранду. Дуранда – это как опилки – жмых от льна. Мама сохранила кусочек дуранды. Хотела показать папе, когда он вернется с фронта. Но он не вернулся. Папочка у меня был молодец. Спортивный всегда, подтянутый, Ворошиловский стрелок. У него была «бронь», но он ушел добровольцем на фронт. Помню, он так нежно прощался с мамой, уходя на войну! Он сидел в кузове грузовика и протянул руки маме. Долго они так стояли, держась за руки и никого не видя… Потом машина уехала. Сначала письма приходили от него, потом прекратили. Пришла повестка о том, что папа пропал без вести. Лишь в 2003 году я узнала, где погиб мой папа. Пришло письмо из города Казань (420039) а/я 122 фонд «Отечество», Межрегиональный информационно-поисковый центр, о том, что в «Книге памяти» в томе №3 на странице 216 есть запись: Иванов Борис Аверкеевич погиб в 1941 году и похоронен в г. Кингисеппе, «Роща 500». Куда мы только не писали, пока была еще жива мама, и после…только в прошлом году я съездила на могилу своего отца.

Когда мы жили в землянках, наша корова даже телилась и принесла нам телочку «Партизанку». Ходили взрослые менять вещи в Черновское. Мама взяла мое розовое платине и хотела его обменять. Платьишко все равно было мне мало. А я заплакала: «Мамочка, не бери мое платьице!». До сих пор это платьице лежит в моем комоде.

 

Урочище близ д. Загорье. Тут похоронены солдаты Советской армии,

погибшие в Во время Великой Отечественной войны и воины белого воинства,

жертвы красного террора 1918-го года.

 

войны мне не было страшно. Взрослые меня оберегали, подкармливали. Немцы, помню, шоколадки давали. Я каталась на санках с Горбашей. Страшно было, когда расстреливали Флотского Федора (старосту). Это было в 42-43 году. Партизаны пришли в деревню и взяли его. После войны я училась в Ложголово в первом классе.

Вернулись мы после войны в Ленинград. В нашей квартире было две комнаты. Одна из них была наша. Оказалась, она занята. Там жила женщина с мальчиком. Так как д. Ложголово считалась «партизанским краем», то было указание освободить комнату для нас. Женщина, конечно, была недовольна. Чтобы отомстить, она не сказала нам, что приходил какой-то военный и спрашивал маму. Может, он что-то знал про папу?.. Стали мы обживаться в пустой комнате, где на стенах всегда была плесень. Нам очень повезло, что в документах было написано: «партизанский край». Мама часто приходила с работы и переживала, что опять кого-то уволили, за то, что они были на оккупированной территории.

Уже в году пятидесятом, когда к нам приезжали «шефы», приехал один рабочий паренек… Он жил у нас в доме, звали его Сергей. Вот он приходит один раз домой, бледный, весь трясется! Говорит: «Встретил сейчас на улице женщину. Где она живет? Кто она?» Мы отвечаем, что это «Брандычиха», живет в крайнем доме, в Паозерье. Вот какую историю он нам рассказал… Во время войны он попал в окружение с несколькими солдатами. Стали выходить лесом. Пришли в какую-то деревню. Помнит, что переходили речку и постучались в крайний дом. Вышла хозяйка, пустила их. Сама сказала, что у нее дела и удалилась. А в деревне были немцы. Меня ребята вытолкали в окно и сказали, чтобы я бежал. Я был самый молодой и худенький. Я побежал. Слышу – сзади выстрелы. Их, наверное, всех расстреляли.

- Я узнал эту женщину. Это она!

Вот так бывает!

Еще долго давала знать о себе война! Я видела, как собирали убитых и свозили в братские могилы. Тогда даже не пытались узнать, кто есть кто.

Война проверяла всех людей на прочность, как на физическую, так и на моральную.

 

10.01.2004.

 

Прокофьев Николай Кузьмич

1931 г.р.

 

Я жил в Загорье у бабули – Прокофьевой Прасковьи Сергеевны. Не помню, кто привез, но я был на каникулах. Витьки Сергеева отец хотел увезти, но бабушка не дала. Он работал в НКВД, поэтому знал о войне. Мы в деревне ничего не знали.

Когда началась война, я был в Ариновке у тети Кати. Пришел в Загорье к бабе Пане я один. Уже бомбили, немцы были близко. Но я не понял, что нехорошо что-то. Я ходил в школу, но там нам не внушали… Не готов был я к войне, не мог даже подумать, не верилось…

 

Загорье. Часовня во имя Тихвинской иконы Божией Матери.

 

Я с бабушкой стал жить в Загорье. Там было все спокойно. Жили немцы в домах, но жестокости не было. В лес ходил за ягодами, за грибами. Ходил и в школу (в церковь). Один год всего ходил. Сверстников у меня не было. Бабуле помогал: сажал картошку, и все по хозяйству… Ничего про родителей не знал в то время. Летом 1944 года мать забрала нас в город. Отец погиб (пропал без вести). Взяла нас в город мачеха, ведь моя родная мать умерла, когда мне было 3 года.

Самое страшное было, когда горела деревня. Мы находились в каменной часовне. Потом у этой часовни была убита баба Настя. Моя семья и кто-то еще переждали пожар в часовне.

Так как сверстников у меня не было, я старался примкнуть к старшим ребятам.

Деревня наша была «проходная». Квартировали немцы и у нас в доме. С самого начала нас кормили. Все зависело от начальства. Что-то давали из съестного…

Когда деревню сожгли, мы переехали к тете Марусе. Она была родная сестра бабули – Пани. После переехали в дом Кузнецовых, что стоит в Паозерье. Жили там: я, бабка и тети Настины дочки.

Врагами я считал тех, кто сжег деревню (эстонцев). А остальное мне было безразлично. Я жил под руководством бабули – Пани. Не особо я разбирался… Было тяжело, трудно, но бабуля как-то справлялась!

 

16.08.2004.

 

Романова Раиса Кузьминична

1928 г.р.

(В девичестве Иванова)

Ликовское

 

14 июля мы ребята бегали, играли на дороге, у магазина. У магазина тогда все болтались! Видим – едут какие-то военные и не по-нашему «калякают»! Мы как рванули домой! Побежали с родителями на Святой колодец. В то время там стояли сенные сараи. Стали все жить там. Жили больше месяца. Пришел однажды переводчик, говорил по-русски очень хорошо, мало ли тогда было перебежавших на немецкую сторону! Сказали нам, что если не уйдете, то будете «партизанами». Отвели нам немцы три дома в деревне, чтобы жить. В нашем доме стояла зенитка и бетономешалка. Отвели «Соколов» дом, избушку Романовых и Пани Федоровой. Эти дома были открытыми для обозрения, без зарослей. Жили очень тесно. Даже не лежали, а сидя спали. Сидели кто где! Немцы разрешили ходить на кухню. Наши родители ходили с ведрами. Давали суп, кашу…

 

Ликовское. Старая рига с т. н. «эстонской» крышей.

 

В деревне была приблудная корова. Вот ее и передавали по трем домам. Сколько человек жило в доме, столько дней и корова «квартировала».

Немцы привозили кипованное сено и складывали прямо около дороги. Мы с Борькой Гурьяновым сторожили это сено по ночам. В одну ночь, когда мы были на дежурстве, партизаны украли единственную деревенскую корову. Я утром пришла домой, а мама плачет: «Райка, тебя расстреляют! Украли же корову! Немцы бесятся».

Жил в деревне и переводчик из «наших». Все говорил: «Как бы мне смыться от немцев?». Как он к ним попал, он не рассказывал. Но население он защищал, Заступался всегда. Мы все боялись как немцев, так и партизан.

У Пахмутовой жил немецкий генерал. Моя мама как то пожаловалась ему на то, что солдаты разорили наши ульи. У нас в саду стояли ульи, а «чехи» их разорили. Эти «чехи» жили отдельно от немцев, в гумне. Почему их называли «чехами», не знаю?! Может, и в правду они были чехами? Так вот мама объяснила этому генералу, что они натворили, так он так орал на них!

Второй раз в лесу мы жили зимой 1941 года. Наверное, стали опять бомбить, началась настоящая война в деревне! Построили шалаши в Сухом Бору, сделали чугунки и стали зимовать. По дыму-то немцы нас и обнаружили. Стали бомбить в лесу. Прибежали тогда все жители обратно и заняли свои дома.

Это в 1943 году стали партизаны с Веймарна домогать немцев. И генерал, и все немцы уехали в д. Ивановское. Пришли партизаны в Ликовское и стали жить по домам. Их тоже гоняли, и тогда партизаны уходили в леса, в землянки<



Поделиться:




Поиск по сайту

©2015-2024 poisk-ru.ru
Все права принадлежать их авторам. Данный сайт не претендует на авторства, а предоставляет бесплатное использование.
Дата создания страницы: 2017-04-03 Нарушение авторских прав и Нарушение персональных данных


Поиск по сайту: