Всех не передушишь,
Или «одно спасение – сопротивление»,
или: Иван, назови как посчитаешь нужным
Отчет о командировке в Тольятти, в которую я послала сама себя — потому что так долго читала про АвтоВАЗ, что возникла потребность увидеть собственными глазами, — даю в форме выдержек из бесед с рабочими активистами. Последние победы профсоюза «Единство» на ВАЗе — или то, что можно счесть таковыми — датируются июнем этого года. [Максим, Анна, поправьте, если неверно. – л. кузьменок] Если учесть, что на работу приходится ходить каждый день, и ощущать давление на свои права — равномерно этому, — воодушевить давние успехи не могут. Однако сама деятельность настолько показательна, а рассказы о ней — выразительны, — что служат отличным материалом для размышлений. Побуждающих двигаться, в свой черёд.
Фамилии профсоюзных лидеров всем известны, в том числе службе безопасности ВАЗа. Поэтому фамилий здесь не будет. Тем более, что фигуры моих собеседников — почти архетипы. Для маркировки реплик воспользуемся псевдонимами. Например, ТТ [1] — Тощий Терминатор; и БМ [2] — Большая Медведица.
«Чё сразу мы-то», или Что мне будет за то, что я активист
БМ: …Директор при моей встрече две недели назад — я у него была, мне отпуск надо было разделить — и он сказал: ни тебе, и ни ТТ в производстве льгот не будет. Потому что за это время ТТ вырос, вырос в лидера. Я не в смысле даже… есть у нас очень умные люди. Но они настолько задавлены проблемами житейскими, что боятся даже голову поднять. И когда мне говорят: чему ты меня можешь научить, человека с двумя высшими образованиями? Я могу. Я могу тебя научить уважать себя. У меня 10 классов, кстати. Я себя уважаю. Поэтому я в профсоюзе [«Единство»] — который боевой считается. И ТТ там же. Почему? Потому что он уважает себя. И хочет научить своих детей уважать себя. И мои дети выросли достойными — и его растут. Поверьте: моей внучке сейчас 19 лет, она уже в 9 лет говорила: бабушка, я хочу быть такой, как ты. Она видела, как мы ходим на митинги, она слышала, что я говорю, каким образом я борюсь за себя.
Сын, невзирая на то, что он работал в офисе, в сбербанке, не боялся защищать свои права. Казалось бы, там все-таки такой планктон, белые воротнички, попробуй там. Им ввели какие-то новые нормы труда на обработку документов (он работал не с населением, а с юрлицами в отделе). Он никогда не боялся писать никаких объяснительных, потому что уверенно себя чувствовал: проконсультируется со мной — дальше он пишет. Ни разу не был наказан. Потому что он знает, что писать, как себя вести. С нормами труда тоже разобрались. Со временем отдыха — я говорю: ты же за компьютером сидишь, на это тоже положено время, есть государственные стандарты. Чё вас там гоняют, какие на хрен нормы выработки, если не включены в них эти составляющие, как отдых от компьютера, потому что это все-таки излучение-облучение, плюс на естественные надобности, ты что, в туалет не можешь сходить? Он говорит: да, мам, без учета этого. Ну вот, разбирайся. И он писал, он не боялся, что его там уволят, тронут, или еще что-то.
И я заметила, что чем больше человек себя уважает, чем больше он требует соблюдения своих прав, открыто, у начальства, — тем больше к нему уважение и даже доверие. За много лет, что я работаю, почти тридцать, ну, двадцать восемь лет, много начальников уже поувольнялось. Но когда мы видим друг друга, мы останавливаемся, здороваемся. Только с теми я не хочу общаться, кто на производстве оставались, извините меня, рвачами и угнетателями. Они не видели, не хотели знать о проблемах работников, не хотели знать, что их обирают. То есть ему директор приказал вот так — и он делает. А когда он теперь хочет остановиться и поговорить со мной — я просто здороваюсь и прохожу дальше. А те, кто действительно понимали, зачем я пришла, — вот юрист у нас была. Как мы с ней собачились, она меня и жирной свиньей обзывала, и беззубой дурой. Но когда со мной случилась травма — она мне сказала: я, знаешь, плакала. Я говорю: чё ты плакала? Она говорит: честно говоря, я тебя очень уважаю. Я говорю: за что? Она: за твою позицию. Ты вообще молодец. Я говорю: ну понимаешь, я в таком профсоюзе. Она: да при чем профсоюз! профсоюз на таких, как ты, держится. А ваша позиция мне очень нравится. И даже когда со мной травма случилась, я пошла за моральный вред, она мне сказала: проси больше. А я до этого с судьей консультировалась...
— Какая травма?
— Да вот, видишь пальчики, вот так, по мизинцу.
— Чётко… Кровища.
— Крови мало. Потому что пережимает — расплющило, сосуды пережало. Поэтому крови мало. При таких травмах. Причем, знаешь, если уж говорить об ощущениях — боль, она какая-то странная такая, тупая, как будто саданули палкой по этим, по пальцам. Ну она какая-то резкая, а потом такая ноющая — и просто уже уходит потом.
Правду надо сказать