Священное Писание в трудах русских религиозных философов: Хомяков
Автор: иерей Валерий Варнашов
Может быть философы возмутятся выбором такой темы, казалось бы, ну что экзегетического может быть у философа? Мы настолько уже привыкли к тому, что христианский философ не может, а некоторые даже говорят, что и не должен обращаться к библейским текстам в ходе своих рассуждений. Однако, и да простят меня философы, мы, т.е. те, кто любит христианскую экзегезу, всерьез считаем, что все христианское богословие зиждется на толковании Откровения; а некоторые великие экзегеты, такие как святитель Кирилл Александрийский, считали, что весь окружающий нас мир, вся история человечества, - это текст, который необходимо истолковать, то есть разьяснить в свете Божественного откровения.
Надо сказать, что вся александрийская школа богословия пыталась познать Писание с помощью философии и именно благодаря этому мы имеем в церковной истории таких великих экзегетов, как Афанасий и Кирилл Александрийские.
Почему я решил рассматривать русскую религиозную философию через призму экзегетики? Мне кажется, что нашей екзегетике нужен новый подход, который может быть найден с помощью русской религиозной философии.
В этом отношении Хомяков конечно интересен прежде всего своим подходом к Писанию.
Общий взгляд на Писание и Предание
В статье "Единство Церкви" Хомяков проводит мысль о том, что не Церковь детерменирована Писанием, а Писание есть результат жизни Церкви, действия в ней Святого Духа. При этом он значительно расширяет Писание, включая в него решения Вселенских Соборов: " Священным Писаньем называется собрание ветхозаветных и новозаветных книг, которые Церковь признает своими. Но нет пределов Писанью, ибо всякое Писанье, которое Церковь признает своим, есть Священное Писанье. Таковы, исповедания соборов, и особенно Никео–Константинопольское. Посему было до нашего времени Священное Писанье и, если угодно Богу, будет еще Священное Писанье ". При этом Хомяков подчеркивает единство Писания и Предания. Как нельзя, отвергнув Предание, не отвергнуть Церковь, так нельзя, отказавшись от Писания, построить веру на одном только Предании.
Вступает ли Хомяков в упомянутом мнении о Писании в противоречие с общепринятым представлении о каноне Писания? Не думаю, что он пытается расширить пределы канона. Если Писание мы привыкли четко очерчивать границами общепринятого списка библейских книг, то о Предании вряд ли кто либо может сказать настолько определенно, что относится к нему, а что нет.
На самом деле он распространяет представление о неизменяемости Писания на Никеоцареградский Символ веры. Если Символ веры - это часть Писания, продолжающееся Божественное откровение, то не может быть ни коим образом изменен его текст. Таким образом Хомяков выходит к критике филиокве.
Об условиях правильного понимания Библии пишет Хомяков: " Не духом мудрости мирской, спорящей о словах, должно быть читано Святое Писание, но духом мудрости Божией и простоты духовной ".
Толкование ветхозаветных мест
Воозрения Хомякова могут быть полезны прежде всего для библейской апологетики. Само Священное Писание не дает нам четкой классификации верований древних народов, называя всех их языческими. Однако наш религиозный философ выделяет два основных религиозных течения в древних религиях - иранство и кушитство. В современной науке библейские рассказы очень часто сопоставляются с древними преданиями других народов. Часто такое сопоставление даёт печальные для нас, верующих, плоды, так как оно происходит по чисто внешним, формально-текстологическим признакам. Грубо говоря, внешняя схожесть рассказов библейских и языческих, схожесть их языка, очень часто даёт повод для многих современных учёных говорить о языческом происхождении библейских текстов.
В этом отношении подход нашего философа весьма полезен с апологетической точки зрения. Благодаря энциклопедичности своих знаний, он сравнивает все религиозные учения древнего мира с религиозной философской точки зрения. Он выделяет в древних религиях два основных течения: иранство и кушитство.
Если кушитство - это религии, мифологизирующие земную жизнь, то иранство пытается выйти за границы земного бытия, подавая людям более возвышенные религиозные символы. Кушитские религии чужды свободы. " Жизнь есть необходимость, и необходимость внешняя по отношению к мыслящему духу...Свобода духа возможна только в удалении от всякого действия, ибо действие завлекает его в мир необходимости, а свобода, не проявляясь, остаётся в области небытия " - говорит Хомяков о кушизме. Мифология их не учит о Боге Творце, но говорит возвращении в небытие, задачей человека является освобождение от земного бытия через погружение в него. В свою очередь иранство говорит о Боге Творце, но при этом неизбежно в иранстве присутствует два начала - благое и злое. " Бог в значении Творца есть основная черта иранства. Свобода положена началом, нравственное благо - высокой целью всякого дробного бытия" - так характеризует иранство сам Хомяков.
При этом самым чистым иранством для нашего философа является религия древних евреев,
Когда Хомяков говорит об иконе, то касается ветхозаветного запрета на изображения Бога. При этом он замечает, что во времена Ветхого Завета не запрещалось писать имя Божие буквами. В свою очередь икона по мнению нашего философа это имя Божие написанное не буквами, а красками.
Когда Хомяков говорит об Аврааме, то называет его представителем истинной изначальной веры, к которой наиболее близко так называемое иранство.
Также в качестве примера можно привести рассмотрение Хомяковым библейского сюжета о Ное и его сыне Хаме. По мнению нашего философа Хам, когда засмеялся над наготой отца, скорее обрадовался тому, что его отец углубился в кушитское, земное начало. При этом сам запрет на наготу в Ветхом Завете показывает, что еврейский народ с древности чуждался всего кушитского, а именно в кушитских религиях присутствует воспевание телесности. Мир кушитский или фаллический не знает стыда, как говорит наш философ, - тема стыда появляется практически с первых глав книги Бытия.
Чем философия Хомякова может быть полезна для современное экзегетики? Его классификация религий обнаруживает некое сходство между христианством и иранскими религиями. Если мы при толковании библейских сюжетов находим связь между ними и языческими преданиями, то концепция нашего философа вполне научно и философски объясняет такое сходство. Его подход, расширяющий пределы Откровения, как бы говорит нам опродолжающемся процессе просвещения человечества, которое происходит атом числе через интерпретацию Библии в вероучительных и канонических текстах Церкви Православной. Лично для меня это как бы толчок к дальней работе на поприще экзегетики.