— Садись, — пригласила девушка. — Давай быстрее, а то есть очень хочется. И сразу на «ты», ладно?
Маша смело уселась на свободное место и улыбнулась девушке.
— Спасибо, я и правда проголодалась. Я Маша. А ты?
— А я — Мари. Похоже, правда?
— Ага. Ой, креветки какие вкусные! А моих товарищей можно покормить? Клубок, Страшок — обедать!
— Ты чего, мы это не едим! — раздались недовольные голоса Машиных спутников. — Ты ешь, ешь, набирайся сил.
— Устала? — весело спросила Мари.
— Да знаешь, как-то и не особенно, — с удивлением прислушалась к себе Маша. — Вроде столько событий, такой длинный путь, а силы есть! Но мне еще предстоит найти себя…
— И как ты это намерена делать? — еще больше развеселилась Мари.
— Пока не знаю. Но верю, что у меня все получится!
— А какая ты на самом деле? — не унималась Мари. — Опиши!
— Ну, раньше я думала, что я робкая. Некоммуникабельная. Закрытая. Ленивая. Скучная. Обычная. И еще всякая… нехорошая. Но вот потом мне приснился дядя Вася, я попала в этот сон, и случились всякие волшебные события! И оказалось, что я совсем другая! Я умею преодолевать страхи, я нашла себе спутников и подружилась с ними, и я умею фантазировать, и с метлой у меня очень здорово придумалось… Энергии у меня опять же много. И вовсе я не ленивая, когда надо!
— Хороший портрет, — похвалила Мари. — Очень приятная девушка вырисовывается.
— Вот только внешность подкачала, — сообщила Маша. — Но это дело поправимое. Мне бы хотелось быть как ты: ухоженной; с модной стрижкой, с маникюром, в стильном белом костюме, и можно даже капитаном яхты!
— Ну вот и отлично! — обрадовалась Мари. — Ты нашла себя. Твой путь, можно сказать, окончен. Ты ешь, ешь, не замирай с открытым ртом.
— Как это я нашла себя? — захлопала ресницами Маша.
— Очень просто. Я — это ты, в недалеком будущем, — объяснила Мари. — Теперь ты — капитан своего корабля. И очень скоро у тебя появятся спутники. И тебя будут называть «Мадемуазель Мари», потому что ты будешь жить во Франции. И яхта, которую тебе подарит любимый муж, будет называться так же. Тебе нравится?
— Еще бы, — восхищенно сказала Маша. — Очень хороший сон. Я его постараюсь запомнить до мельчайших деталей.
— Ты думаешь, это сон? — засмеялась Мари. — Впрочем, вся наша жизнь и есть сон. О чем думаешь — то и снится. Так что даже возражать нет смысла…
— А если я проснусь и забуду? — обеспокоилась Маша. — Так ведь бывает?
— На, возьми вот это, — улыбнулась Мари. — Не разворачивай, дома посмотришь, ладно?
— Эй, девки! Освобождайте каюту — мне приборку делать надо, — провозгласил невесть откуда взявшийся дядя Вася, помахивая своей верной метлой. — Давай, доедай — приземляемся.
— …Машка, уснула, что ли? — тронула ее за плечо секретарша Оленька. — Очнись, до конца работы полчаса осталось. Может, кофейку сделать?
— Ага, что-то голова разболелась, — встрепенулась Маша. — Прямо ужас. Спасибо, Оля.
В руках она все еще сжимала буклет. Тот самый, который «Преодолей свою лень!» и «Измени жизнь к лучшему!». Она машинально развернула его — и обомлела.
Там, где еще недавно туристы пересекали лесную поляну красовалась белоснежная яхта на синей морской глади, а на капитанском мостике, обнявшись и ослепительно улыбаясь, стояли две супермодели, две красавицы, два капитана — Маша и Мари. Ее «Сегодня» и ее «Завтра». Итог ее долгого путешествия вглубь себя. Ее приз в игре пол названием «Жизнь».
Лика сидела на полянке и внимала Вдохновенному Перышку, пока сказка не подошла к концу.
— Как мне понравилась эта Маша-Мари! — горячо заговорила Лика, едва Перышко умолкло. — Я прямо влюбилась в нее! Это же надо — со Страхом подружилась, все препятствия преодолела, себя нашла! Молодец!
— И заметь: она была такая же, как ты! Неуверенная в себе, растерянная, зажатая. Но нашла в себе силы совершить путешествие в свой внутренний мир. И была вознаграждена! — ответило Волшебное Перышко. — Ты чему-то у нее научилась?
— Конечно! — уверенно ответила Лика. — Вот смотри!
♦ Наше «сегодня» мы сотворили вчера, а сегодня творим наше «завтра».
♦ Если жизнь не имеет смысла, ее надо либо прекращать, либо менять.
♦ Из любой ситуации есть выход.
♦ Страхи всегда закрадываются в душу, когда человек начинает паниковать. Но и они бывают полезными!
♦ Огонек надежды разгонит любую тьму!
♦ Если известные способы не годятся, нужно поискать неизвестные!
♦ Если отмести все старое и ненужное, расчистишь место для чего-то нового и полезного.
♦ Фантазии не бесплодные, а бесплотные, но если их продумать, они уплотнятся и материализуются.
♦ В море обид и захлебнуться недолго.
♦ Обидчики действуют из любви, чтобы мы смогли научиться прощать.
♦ Оставь свою лень и измени жизнь к лучшему!
— Ффууу… Кажется, ничего не забыла? — спросила Лика у Перышка.
— Слушай, ну ты молодец! — с уважением сказало Перышко. — Трепещу от восторга. Как ты научилась Послания читать — просто удивительно!
— А я вообще быстро учусь! — похвасталась Лика и тут же испугалась. — Ой! Прости, пожалуйста, кажется, я немножечко загордилась.
— Разве ты не любишь себя хвалить? — удивилось Перышко.
— Это нескромно, — назидательно сказала Лика. — К себе надо относиться критично!
— Если ты себя критикуешь, почему бы остальным не присоединиться? — парировало Перышко. — Ведь Мир — это всего лишь твое отражение. Ты же теперь знаешь.
— Но мне мама говорила… — начала Лика.
— Ах, родители так часто перегибают палку! — горестно воскликнуло Перышко. — И хорошо, что дети не всегда их слушаются.
Вот я: где бы я сейчас было, если бы послушалось старших? В Подушке! Или кончило бы свою жизнь Пылесосом…
— Родителей надо слушаться! — нахмурила бровки Лика. — Они детям только добра желают! И у них жизненный опыт!
— Простите, но не могли бы вы говорить потише? — раздалось откуда-то сверху.
Лика задрала голову и увидела, что на высоком дереве сооружено что-то вроде плетеной люльки, а в ней сидит мальчик с биноклем.
— Подслушивать нехорошо! — возмутилась Лика.
— Я не подслушиваю. Я на посту. Здесь проходит Граница. А я — Часовой, — строго сказал мальчик. — Меня зовут Вадик.
— Я — Лика, а это — мой спутник, Волшебное Перышко. Мы идем к Сказочнице. А это граница чего, если не секрет?
— Убежища, — чуть помедлив, нехотя сообщил мальчик.
— Мальчик, а ты не мог бы спуститься, а то у меня уже шея заболела! — опросила Лика.
— Я не мальчик! Мне сорок лет! — уязвлено возопил часовой.
— Простите, пожалуйста, мне отсюда так показалось, — смешалась Лика. — Видно плохо, и солнце слепит.
— Да ладно, не оправдывайтесь. Ничего вам не показалось. Я так и не смог вырасти, потому и ушел в Убежище, — устало махнул рукой часовой. — Хоть так спастись…
— От чего спастись?
— Не «от чего», а «от кого». От мамочки.
— От мамочки??? — ахнула пораженная Лика. — Но почему???
— Убежище построили те, кто захотел вырваться из-под давления родителей. Когда оно становится невыносимым, спасение одно — уйти, накопить силы и стать наконец самостоятельным. Мы учимся отстраивать свои границы.
— В какую сказку мы попали, Перышко? Мне как-то не по себе, — пожаловалась Лика.
— Если хотите, я вам расскажу, — предложил сорокалетний мальчик. — Может быть, из сказки вам станет понятнее…
— Конечно! Я хочу понять, — тут же согласилась Лика.
Сказка семнадцатая
УБЕЖИЩЕ
енщина увидела лес еще издалека. Ей так и рассказывали — сначала, мол, увидишь дремучий лес, дорога прямо в него упирается, и там еще на дороге будет шлагбаум с будкой… Да, вон и шлагбаум, и будка — все наблюдается.
У шлагбаума прохаживался молоденький охранник в камуфляже, бравый такой, только в руках вместо автомата почему-то метла. «Стильная дамочка, видать, столичная штучка», — отметил охранник, заметив вновь прибывшую.
— Эй, парень! Эта дорога ведет в Убежище? — спросила женщина, останавливаясь у шлагбаума.
— Эта, — подтвердил «сынок». — Вы к кому?
— К кому надо. — И женщина стала обходить шлагбаум. — И вы меня не остановите, даже танками.
— Да погодите вы, — попросил охранник. — Не останавливаем мы никого. И танков у нас не водится. Мы инструкции выдаем.
— Не нуждаюсь, — гордо ответила женщина. — Сама кого хошь проинструктирую. Расскажите, куда идти, — и все.
— Туда, — махнул метлой охранник в сторону леса. — Идите, ради бога. Все равно ведь за инструкциями вернетесь. Ничего, мы здесь круглосуточно. Дождемся. Метлу только возьмите!
— Да на черта мне твоя метла? — с досадой отмахнулась Столичная Штучка и нырнула в чашу.
Женщина вернулась часа через два. Вид она имела помятый и несколько обескураженный. На коже наблюдались свежие царапины от веток, к юбке прилипли репьи.
— Ну и что вы меня не предупредили, что он такой непроходимый? — накинулась она на охранника.
— Я ж говорил — сначала надо инструкции, — вздохнул охранник. — Идите сюда, в будку, я вам царапины сначала обработаю, а то мало ли что?
— Я сама, — дернулась было женщина, но самой оказалось несподручно, и она дала смазать ссадины какой-то мазью.
В будке было чистенько и уютно, и даже стояли два удобных кресла — очевидно, для посетителей.
— Выпейте, это чай на травах, он силы восстанавливает, — подал ей охранник дымящуюся кружку.
Женщина неодобрительно посмотрела на парня, но кружку взяла. Чай и правда оказался хорош — вроде и бодрил, и успокаивал одно-временно.
— У вас кто там, в Убежище? — участливо спросил охранник.
— Сын. С семьей, — чуть помедлив, ответила женщина. — С женой и двумя малышами.
— Давно?
— Уж скоро два года, — голос женщины чуть дрогнул.
— А про Убежище от кого узнали?
— Подруга моя… У нее дочь там жила. Долго, почти десять лет. Она ее нашла — и вернула. Ничего, сейчас все хорошо у них.
— Это хорошо, что хорошо… Что вы знаете про Убежище?
— Что знаю? Ну, это место такое, куда дети от родителей убегают. Труднодоступное… Дойти туда нелегко, но можно. И вернуть своих домой — тоже можно. Вот, пожалуй, и все.
— Негусто… Ну да ладно. На то и Убежище, чтобы скрываться от любопытных глаз.
— Это вы про меня так? — возмутилась женщина. — Да как вы смеете! Какие я вам «любопытные глаза»??? Я — мать! Я этого мерзавца неблагодарного выносила, в муках родила, кормила, поила, растила, кусок недоедала, а он — в Убежище!
— Мамаша, а если бы вас кто-нибудь обзывал нехорошими словами, да еще кучу претензий предъявлял, вы бы к нему стремились? — спросил охранник.
— Ничего страшного! От матери и стерпеть можно! Не убудет!
— Убудет, — твердо сказал охранник и посмотрел ей в глаза так, что она поперхнулась на полуслове. — С каждым унижением у человека убывает частичка его достоинства.
— Достоинства! — фыркнула женщина. — Знаете что мужики «достоинством» называют?
— Знаю, — спокойно кивнул охранник. — Вы правильно понимаете. Когда женщина унижает мужчину, она вроде как кастрирует его. Даже если мать. Нет, особенно — если мать. Это так.
— Что несешь-то, мальчик? — насмешливо бросила Мать. — Неужели я свое дитя вот этими руками… того! Ну, что ты там сказал… Да он, если хочешь знать, единственный мужчина, кого я в жизни любила! Остальные для меня — так, серая масса, шелупонь, прах! Все они — слабаки, предатели и мерзавцы.
— А ваш сын — тоже мужчина, между прочим, — заметил охранник. — Хоть и якобы любимый… Это и про него вы сейчас вот так: «серая масса, шелупонь, предатель, мерзавец и слабак».
— Никогда я ему такого не говорила! — взвилась женщина.
— Об этом говорить не надо, — тихо сказал охранник. — Это так чувствуется, без слов. Вокруг вас такая аура витает… недоверия к мужчинам.
— А чего им верить? Чего я от них хорошего видела? Да глаза бы мои на них не смотрели.
— Так сбылось ваше желание. Сын — в Убежище. Вы его не видите. Чего ж пришли?
— Пусть он мне отдает свой сыновний долг! Это — его святая обязанность!
— Так… Сколько он вам задолжал и чего? Говорите, я запишу и передам.
— Он мне жизнь задолжал! — взвыла женщина. — Я на него всю жизнь положила, а он… Предатель, такой же, как все!
— Жизнь, говорите? — сказал охранник. — Стало быть, жизнь за жизнь… Круто задолжал, мамаша… А вы его, стало быть, на счетчик поставили?
— А хоть бы и так! — запальчиво сказала женщина. — И я до него все равно доберусь!
— Это вряд ли, — покачал головой охранник. — Убежище — надежная штука. Если сам не выйдет, никогда вы до него не доберетесь. Лес не пропустит. Ну, вы уж, судя по ранениям, и сами поняли…
— Изверг! Палач! Убийца! — заголосила женщина, царапая подлокотники кресла. — Все вы такие! Все! Я — мать, значит, я права! Это еще Горький сказал!
— Да я ж не спорю, — пожал плечами охранник. — Горький, он, конечно, классик и все такое… Только жизнь, она тоже свои поправки вносит. Каждый, знаете ли, в своем праве. Вы — долги требовать. Он — в Убежище скрываться. Жить-то охота, да? Каждому свое.
Дверь будки скрипнула. На пороге появилась еще одна женщина — постарше, попроще.
— Здравствуйте… Мне бы в Убежище попасть.
— Здравствуйте, мамаша, — вежливо отозвался охранник. — Вы к кому там?
— Сын у меня… С семьей, — стыдливо призналась женщина.
— Давно?
— Да уж два года почти…
— Про Убежище что-нибудь знаете?
— Да много что знаю, сыночек. Я ж не просто так сюда шла, готовилась, людей поспрошала… Сама думала много, жизнь свою перетряхивала. Свой путь к Убежищу искала…
— А что у вас случилось, что сын в Убежище спрятался?
— Да я, сыночек, сама его туда загнала, своими руками. Заботой своей чрезмерной. Он же у меня один рос — ну, я на него надышаться не могла. Все хотелось его уберечь, поддержать, на путь истинный наставить. Уж я его хоть любила, но в строгости держала, и уроки проверяла, и в свободное время присматривала, чтобы, значит, не встряпался никуда.
— Выходит, вы каждый шаг его контролировали? — подала голос Столичная Штучка.
— Ну, не то чтобы так, но пилила, конечно. Он у меня хороший мальчик вырос, уважительный. Но вот взрослеть стал — и я вроде как лишняя оказалась. А мне-то обидно! Мне ж хотелось ему всегда нужной быть. А он все «сам» да «сам».
— И что, что вы сделали? — живо заинтересовалась Штучка.
— Решила, что надо быть еще нужнее! Появилась у него жена — я стала и ее опекать. Все время им подсказывала, что лучше, да как надо. Ох, и надоела я им, наверное, со своими советами! Они со мной совсем недолго пожили — стали квартиру снимать. А я и туда — то сама еду то звоню! Если не знаю, где они сейчас и что делают, — так на сердце неспокойно.
— Да, я вас понимаю, — сочувственно сказал охранник. — Если у вас сын как свет в окошке, так без него вроде и темно, да?
— Ой, правду говоришь! — обрадовалась женщина. — А как в глазах потемнеет — я сразу болеть начинаю. И звоню ему: приезжай, мол, спасай старуху-мать. Он все бросит, приедет — мне сразу и лучше.
— Неужели вот так все сразу бросал? — восхитилась Штучка.
— Бросал… Пока его самого молодая жена не бросила. «Извини, — говорит, — но ты женат на своей маме, и мне с ней не тягаться». В общем, разошлись. Я, конечно, переживала, но не понимала тогда, что здесь и моей вины чуть не половина… Не дала я им семью крепкую создать, все время клином вбивалась.
— А что потом было? — спросил охранник.
— А потом он с другой девушкой познакомился. Ну, я обрадовалась: внуков-то ой как хотелось! И опять кинулась их семью по своему понятию строить, порядки устанавливать. О-о-о-ох… не могу…
— И тогда ваш сын ушел в Убежище? — помог ей охранник.
— Ушел… Все ушли. И внуков увели. Одна я осталась, совсем одна.
— Ох, и обиделись, наверное?! — предположила Столичная Штучка.
— Поначалу — да, а как же… Очень обиделась! Прямо-таки смертельно. А потом думаю — ну, помру я, и никто обо мне не вспомнит, и на могилку не придет. Что толку помирать? Может, лучше все-таки подумать — что я не так делала? Почему сыну пришлось Убежище искать?
— И что, додумались?
— Додумалась. И люди добрые помогли. Теперь я знаю, что даже мать родная может захватчиком стать, если границы постоянно нарушает. Чужая семья — государство суверенное. Надо уважать.
— Но он же сын вам! Он вам по гроб жизни обязан! — возмутилась Штучка.
— Нет, милая. Не хочу никаких «гробов жизни» — ни ему ни себе. Пусть просто жизнь будет! У них — своя, у меня — своя, а встречаться будем, когда сердце попросит, и по обоюдному согласию.
— Правильно решили, мамаша, — снова одобрил охранник. — Когда по зову сердца — оно ведь всем в радость.
— А про то, что обязан… Он же меня не просил его рожать, я сама так решила — для радости, для счастья! Чем же он мне обязан, скажите на милость? Нет уж, я за радость и счастье, что в жизни получила, плату требовать не намерена. Хоть и пыталась. Но теперь — ни за что не стану. Вот решила пойти, повиниться. Может, поймут.
— Обязательно поймут, мамаша! — горячо пообещал охранник. — Вот увидите! Пойдемте, я вам метлу дам.
— А зачем метлу-то?
— А как по лесу пойдете, вы перед собой ею метите. Она все преграды сметет, и мысли плохие как поганой метлой выметет. Не заметите, как до Убежища доберетесь.
— А мне чего метлу сразу не дал? — обиделась первая мамаша.
— Так вы ж от инструкций отказались! — удивился охранник. — Кто ж вам виноват?
— А я возьму, чего ж от возможностей отказываться? — рассудила вторая мамаша.
— А если ваш сын с вами и разговаривать не захочет? — засомневалась Столичная Штучка. — Все ж таки столько времени прошло, столько обид…
— И такое может быть, — спокойно ответила ей женщина. — Только я готова. Если надо будет, еще приду и еще. Объяснюсь, повинюсь. А если не захочет — ну что ж, значит, так тому и быть. Лишь бы он был счастлив!
— Ну пойдемте, а то скоро вечер, а вам еще по лесу идти, — поторопил охранник. — А вы, дамочка, еще к Убежищу пойдете? Может, и вам метлу дать?
— Нет. Если только улететь на ней, — неуверенно улыбнулась Штучка. — Я домой пойду. Кое-что поняла, надо обдумать. Рано мне к Убежищу, я так полагаю…
…Охранник провожал взглядом двух женщин — одну попроще, постарше, с метлой наперевес, отважно идущую исправлять свои ошибки. Другую — Столичную Штучку, у которой лоску и амбиций заметно поубавилось, зато задумчивость в глазах появилась, а это — хороший знак…
А в Убежище тем временем дежурный кричал:
— Эй, народ! Вы там Витьке передайте! К нему маманя идет! С метлой! По чистой дороге!
И все радовались, потому что даже в Убежище все, каждый час и каждую минутку, втайне ждут, что однажды придут родители, и наконец-то они сумеют поговорить и понять друг друга, и можно будет обнять и сказать заветные слова: «Мама, нам тебя так не хватало!»
— Вот такая у нас тут сказка, — завершил Вадик. — Понимаете, в ней глубокий смысл заложен! Если я когда-нибудь стану отцом, я никогда не повторю ошибок моей мамочки. Я хорошо запомнил, чему учит сказка!
♦ Не нарушать границы пространства собственных детишек.
♦ Признать их право на самостоятельные решения и на личную жизнь.
♦ Не обижаться, а стараться понять.
♦ Не подменять любовь заботой.
♦ Выметать плохие мысли поганой метлой.
♦ Считать любую семью суверенным государством и не вторгаться без приглашения.
На этот раз Лика не плакала, хотя сказка к этому очень располагала. Лика глубоко задумалась. А потом, тряхнув головой, сказала:
— Знаете, я поняла. Вадик, тут нет виноватых! Мамы хотят как лучше. И мы хотим как лучше. Просто наши цели и убеждения не всегда совпадают.
— Это так, — уныло кивнул Вадик. — Но знаете, когда тебе сорок лет, а ты все еще не вырвался из-под маминого крыла, обидно! Жизнь-то мимо проходит.
— И все равно! Нельзя всю жизнь просидеть в Убежище. Я понимаю — здесь можно отдохнуть, понять что-то, с силами собраться. Но потом все равно надо идти в Большой Мир. Иначе так и останешься навсегда маленьким, обиженным ребенком.
— Я еще не готов, — удрученно признался Вадик. — Честно говоря, я очень боюсь, что меня опять сомнут.
— А вы не бойтесь! — посоветовала Лика. — Я вот тоже боялась, и что хорошего из этого выходило? Жила, словно спала. Пока не встретила Волшебное Перышко. Думаете, мне просто было решиться пуститься в Сказочный Путь? Да я знаете как боялась! Прямо какая-то девочка Боюсь!
— Хорошее название для сказки! — отметило Перышко.
— А что! Вот возьму и сочиню такую сказку. Прямо сейчас! — воодушевилась Лика.
Сказка восемнадцатая
ДЕВОЧКА БАЮСЯ
ила-была на свете одна симпатичная девочка. Была она и добрая, и веселая, и отзывчивая, только вот всего боялась. Ей даже прозвище во дворе дали — «девочка Боюсь».
Боялась, что сделает что-нибудь не так, и ее заругают. Боялась, что ошибку совершит, и все смеяться станут. Боялась, что забудет что-нибудь, а от этого какой-нибудь ужас случится. Боялась что-то начинать — а вдруг не получится? Боялась с кем-то познакомиться — а вдруг отвергнут? Боялась, что обидит кого-нибудь и ее любить не будут. В общем, получается, жить боялась! Но разве можно целую жизнь прожить, не совершив ни одной ошибки???
— Пойдем на речку купаться? — звали ее подружки.
— Ой, нет, я водоворотов боюсь и быстрого течения тоже! — отвечала она.
— Давай ты в школьном спектакле роль Джульетты сыграешь? — предлагали ей.
— Да ну, вы что, боюсь! А вдруг слова забуду?
— Надо бы тебе в Москву ехать, там в институт поступать, ты ж отличница!
— Ой, ни за что, боюсь, баллов не доберу!
Так вот и жила она, выбирая уголок потемнее да переулок потише, чтобы не страшно. Она была талантливая девочка, и у нее это получалось. Ничего яркого в ее жизни не происходило: фейерверки не вспыхивали, водопады не журчали, ветер перемен не свистел — так, болотце, зато теплое и спокойное. Так бы она и просидела в своем болотце до самой пенсии, если бы не явилась к ней однажды… сама Жизнь!
Жизнь ее, между прочим, очень хотела быть полноценной. Она от природы удалась яркой, интересной и творческой. У нее столько сюрпризов для девочки было припасено! А девочка ей никак развернуться не давала. И вот однажды Жизнь взяла — и обиделась. «Чем так жить, лучше вообще никак!» — решила она и отправилась к девочке — отношения выяснять.
Девочка Боюсь, когда увидела перед собой изможденную фигуру, зябко кутающуюся в лохмотья, по привычке испугалась — уж не маньяк ли?
— Сама ты маньяк, — словно подслушав ее мысли, обиженно пробурчала фигура. — Жизнь я твоя, вот я кто!
— Да не может быть! — ахнула девочка. — Такая… страшненькая?
— А какой мне еще быть, если ты мне воли не даешь? — спросила Жизнь. — Мне ж свободно проистекать надо, а ты меня все время ограничиваешь! И зачем, спрашивается?
— Ну так это… Осторожная я, — объяснила девочка. — В тебе столько опасностей…
— Это во мне столько опасностей? — возмутилась Жизнь. — С чего это ты взяла? Да во мне столько возможностей!!! А ты почти ни одну и не использовала! Правильно тебя девочкой Боюсь прозвали…
— Да боюсь я! А вдруг я права не имею…
— Если я твоя Жизнь, так и все права твои! Вот смотри, в договоре написано! У тебя есть право быть лучшей, воспитывать детей, прыгать с парашютом, разводить кактусы, сердиться, смеяться, ну тут много чего еще… За всю жизнь не прочитаешь!
— А что, и договор есть? — вытаращила глаза девочка.
— А как же! Каждому при рождении вместе с Жизнью выдается. Все мои обязательства перед тобой в нем изложены!
— А у Жизни разве обязательства есть? — робко спросила девочка. — Я думала, это у меня — обязательства…
— Так договор же — двусторонний! — с жаром заявила Жизнь. — Я тебе, ты мне…
— А кто кому что должен? — робко спросила девочка.
— Я тебе — события, встречи, подарки, сюрпризы! А ты мне радоваться жизни, то есть мне, и не препятствовать моему напору, поняла? А то я у тебя видишь какая хилая…
— Ага! А вдруг неприятности какие? Я все равно боюсь!
— А я неприятностей не подсовываю! Это ты мои подарки неприятностями объявляешь! Ты одно правило запомни: «Все, что ни делается, — к лучшему!» Как в это поверишь — так оно и будет. А если будешь меня бояться…
— И что тогда будет?
— Что, что… Иссякну я, вот что! Так и помрем с тобою, радости не изведав! Чтоб ты знала, где страх — там радости нету! Ну что, принимаешь меня?
— Да я бы и рада! — пригорюнилась девочка. — Только не знаю, как мне бояться перестать. Страхи же без спроса приходят, так и вешаются на меня! Я их гоню-гоню, а они еще больше прилипают.
— Это потому, что им самим страшно. А ты их не гони, а успокой! — посоветовала жизнь.
— А как?
— Ну, как испуганных детишек успокаивают? Колыбельную им спой, что ли…
— Боюсь, не получится, — засомневалась девочка.
— А не сомневайся! Глаза боятся — руки делают! Это я, Жизнь, тебе говорю! Я смелых люблю!
— Ладно! Я попробую! — решилась Девочка Боюсь. — Убаюкаю их, может, отстанут!
— И еще поиграть с ними можно, — добавила Жизнь. — Я вообще люблю, когда в меня играют! Я и сама игривая! Говоришь, страхи нападают? А ты не жди — сама на них нападай первая! Вот увидишь, как весело будет!
— Играть я люблю, — согласилась девочка. — Мне такая игра уже нравится!
— Давай-давай! А то годы идут, а я все еще не реализовалась! — строго сказала Жизнь. — Ладно, я пошла сюрпризы готовить, а ты мне зеленую улицу обеспечь!
И поскакала на одной ножке прочь — потешно так. Она вообще выдумщица была и озорница, эта Жизнь.
А девочка села о жизни подумать. И получилось, что Жизнь кругом права: девочка своими страхами Жизни просто на горло наступила и дышать не дает, не то уж чтобы там течь свободно! Нехорошо как-то получается…
И девочка Боюсь твердо решила: с утра — в новую жизнь!
Утром, едва раскрыв глаза, сразу стала со страхами игры затевать. Они еще и проснуться толком не успели, как она на них первая напала.
Пошла умываться и говорит:
— Ой, боюсь! А вдруг зубную щетку проглочу?
Стала чайник ставить, приговаривает:
— Ой, боюсь! А вдруг носик отломится?
Начала кашу варить, причитает:
— Ой, боюсь! А вдруг пересолю, а вдруг недосолю, а вдруг соль со стиральным порошком перепутаю?
Вот так девочка развлекается, и сама смеется. Страхи растерялись, не понимают, когда им нападать, если от нее отбиваться не успевают. Так за целый день и не сумели напасть!
Вечером девочка спать ложится, а сама веселится теперь:
— Ой, боюсь, а вдруг какой страх ненароком массой придавлю?
Потом вспомнила, что страхи баюкать надо, и стала им колыбельную петь: «Вихри враждебные веют над нами, темные силы нас злобно гнетут!» Под такую колыбельную страхи не то что заснули, а просто в кому впали — от переживаний!
В общем, жизнь теперь пошла совсем другая! Сплошные сюрпризы и приятные неожиданности. Страхи куда-то попрятались — кому понравится, если на них с утра до вечера нападают, да еще смеются над ними??? Зато по вечерам все собирались колыбельные послушать. Особенно страхам полюбилось про вихри враждебные, прямо притихали все!
А девочка наша решила: раз она теперь никого не боится и жизнь у нее теперь другая, то пора и имя сменить! Так девочка Боюсь стала… Баюсей!
— Девочка Баюся — это гораздо лучше! — сказала она страхам. — Даром я вас, что ли, баюкаю? И звучит, по-моему, очень уютно, да?
Страхи не возражали. Им новая жизнь очень даже понравилась: она очень изменилась, такая яркая стала, красивая, победительная! Столько от нее впечатлений, что прямо глазенки разбегаются! И туда они с Баюсей, и сюда! И на аттракционы, и на речку, и в отпуск за рубеж! Жизнь бьет ключом, а Баюся хохочет все время, все ей нравится, все ее веселит!
И еще она повесила в своей спальне плакатик: «Глаза боятся — руки делают!», чтобы никогда не забывать, что Жизнь смелых любит! Это за то, что смелые выбирают Жизнь!
— Вот, Вадик, я дарю вам эту сказку! А вместе с ней и Послания!
♦ Жизнь неприятностей не подсовывает.
♦ Глаза боятся — руки делают.
♦ Страхами надо заниматься: можно поиграть или убаюкать их.
♦ Смех прогоняет страхи.