Розали смотрит на меня. Она изображает улыбку. Я пытаюсь пошутить:
- Счастливейшее время года, не так ли?
Она невесело смеется и качает головой.
- Она просто озлоблена. И, возможно, имеет на это право, - ее плечи подпрыгивают. - Я бы, вероятно, чувствовала то же самое, но я лучше знала Таню, нежели она. Мы были близки, и, Белла, она не использовала Эдварда и не изменяла ему. Просто ее бывший был… - она замолкает на мгновенье. - Я не должна была тебе этого рассказывать, прости.
Я пожимаю плечом.
- Он уже рассказал мне. Я знаю, что произошло.
Ее глаза расширяются.
- Эдвард разговаривал с тобой о Тане?
Я киваю.
- Ее бывший убил ее, верно? - я сказала это только для того, чтобы дать ей понять, что я не лгу.
- Святое дерьмо. Не могу поверить, что он говорил с тобой об этом. Он никогда и ни с кем об этом не говорит. Только не об этом.
Я пожимаю плечами.
- Может, он просто хотел выплеснуть это из души.
Ее глаза изучают мое лицо. Ее руки перебирают сладости на стойке, когда она нерешительно начинает говорить:
- Ее бывший был сумасшедшим, Белла. Он преследовал ее. Он оставлял ей записки в ее машине и в колледже. Она боялась его. Она никогда не говорила Эдварду, потому что не хотела причинять ему боль. Он трепетно оберегает тех, кого любит, и если бы он узнал, то стал бы преследовать его. Он бы потерял все.
Я качаю головой.
- Но он знал.
- Нет, обо всем, что произошло, он узнал в прошлом году, перед тем как она умерла. Бывший Тани никуда не девался. Он терроризировал ее все то время, что Эдвард с Таней были вместе. Он остановился всего на полгода, когда об этом узнал Эммет. Тот выбил из него все дерьмо, и когда он исчез, мы думали, что это навсегда. Но потом, стоило ему узнать, что Таня вышла замуж за богатого врача и стала работать в больнице, он вернулся снова. Он преследовал ее, и если она не выполняла его просьбы, то избивал ее. Я говорила ей, чтобы она пошла в полицию, но ей было стыдно и… я не знаю, она очень боялась его. Хотя она не смогла скрыть жестокое обращение к себе от Эдварда. Именно тогда он узнал. И я не знаю, как это выглядело со стороны, но говорю тебе - она любила Эдварда и никогда не причинила бы ему боль, даже ради собственной жизни. - Розали вздыхает. - Я рада, что у него появилась ты, и он чувствует, что может поговорить с тобой об этом. Видишь, как реагирует Элис… так что можешь себе представить, почему ему трудно говорить об этом с семьей. Элис ему ближе всех. Мне кажется, это причиняет ему боль, много боли.
Я киваю. Элис возвращается и садится. Она тянется за конфетой и закатывает глаза, засовывая в рот «JollyRancher».
- Он любит гольф и веселенькое дерьмо вроде классической музыки. Купи ему что-нибудь подобно этому.
Мы смеемся над ней. Она качает головой, снова закатывает глаза и присоединяется к нам.
Я помогаю им завернуть подарки и в основном слушаю, как они болтают о разном дерьме. Они уходят за несколько часов до прихода Эдварда. Дом убран, и я ем за кухонным островком «Top Ramen Noodles». Он входит в дом, выглядя смертельно уставшим. (п.п.: «Top Ramen Noodles» - лапша быстрого приготовления.)
- Здравствуй, Белла, - он кладет вещи на стойку и идет к холодильнику.
Мой рот полон лапши, и я просто угукаю, приветствуя его.
Он закрывает холодильник и ставит на стол контейнер с остатками еды. Я продолжаю накручивать свою лапшу. Он идет на другую сторону островка и достает блюдо. Он выкладывает на него еду, а затем включает духовку и ставит тарелку туда. Вздыхает и поворачивается ко мне.
- Что, черт возьми, ты ешь?
Я прожевываю лапшу и глотаю.
- «Ramen». Со вкусом пряной говядины, если быть точной.
Он морщится.
- Она в чашке из пеноматериала. (п.беты: пеноматериал – вспененный пластик.)
-Ты никогда не ел лапшу «Ramen»?
- Я стараюсь не есть ничего из чашек из пеноматериала. Нет.
Я поднимаю полную лапши вилку.
- Хочешь попробовать?
Он качает головой.
- Не особо, но спасибо за предложение.
Я пожимаю плечами и возвращаюсь к еде. Когда вновь смотрю вверх, он читает пустую обертку, которую я оставила на стойке. Его лицо кривится, и я стараюсь не засмеяться. Он смотрит на меня.
- Ты знаешь, что здесь содержится двойная доза максимально допустимой суточной нормы соли? – он показывает обертку.
Я киваю.
- Вот поэтому она и вкусна, Каллен.
- Вот поэтому твое артериальное давление взлетит до небес и спустя тридцать минут у тебя будет ужасное обезвоживание, - он бросает обертку в мусорное ведро. Я собираюсь проигнорировать его, и моя вилка движется к чашке, но он выдергивает чашку от меня, и я поднимаю голову. Он выбрасывает все в раковину.
- Что за херня, Эдвард? Я ела это.
- Именно. - Он включает в раковине измельчитель, и мой обед исчезает.
- Ну, это просто чертовски великолепно. Я так рада, что ты предпочтешь, чтобы я осталась голодной, нежели допустишь, чтобы я съела что-нибудь с небольшим количеством проклятой соли.
- Там было не небольшое количество. - Он идет к духовке и вытягивает тарелку. - И я не позволю тебе голодать. Снизь тон.
Он достает из шкафчика еще одну тарелку и выкладывает на нее половину своей еды. Он ставит ее передо мной и подает вилку. В тарелке находится пюре из картофеля, ветчина и зеленая фасоль. И небольшой кусок кукурузного хлеба. Он вытягивает что-то из своей сумки, лежащей на стойке, и, читая, ест. Я берусь за вилку.
- Иногда я действительно ненавижу тебя, - я пронзаю вилкой кусок ветчины и запихиваю его в рот.
Он продолжает читать. Он накалывает на вилку фасоль и переворачивает страницу.
- Ммм-хмм.
Я проглатываю и закатываю глаза, зачерпывая картофель.
- Спасибо.
Уголок его рта приподымается, но он ничего не говорит. На его тарелке нет кукурузного хлеба. Он перелистывает очередную страницу. Я ломаю свой кусок хлеба пополам и кладу ему на тарелку. Когда он смотрит на меня, я делаю вид, что занята.
- Спасибо. - Он возвращается к еде. Я подглядываю и пытаюсь выяснить, что он читает. Шрифт слишком мелкий. Я понятия не имею, что это. Он доедает и вытирает салфеткой рот. Читает еще с минуту, и его брови хмурятся, но затем он прекращает читать и отталкивает все в сторону. И ловит меня за подглядыванием.
- Закончила? - он кивает на мою тарелку.
- Да.
Он тянется за тарелкой, но я хватаю ее первой.
- Я уберу. - Я хватаю и его тарелку, и он не спорит. Я иду к раковине и начинаю их ополаскивать. Я слышу, как позади меня Эдвард собирает свои вещи. Я ставлю тарелки в посудомоечную машину, и это все, что там есть. Добавляю порошок, уксус и включаю ее. Когда я оборачиваюсь, он за мной наблюдает.
- Зачем ты это добавила? – удивленно спрашивает он. - Уксус?
Я пожимаю плечами.
- Я не знаю. Просто видела, что так делала моя мама.
Он слегка улыбается.
- Она работала?
Я качаю головой.
- Она была домохозяйкой.
- Так вот откуда ты научилась всему этому.
- Научилась чему?
- Всему тому, с чем ты мастерски справляешься здесь, – поясняет он.
Я смеюсь.
- Уборка не мастерство.
Его брови приподымаются.
- Конечно, можешь меня дурачить. Ты не представляешь, скольких людей я уволил, потому что они не справлялись со всем этим.
Я пожимаю плечами.
- Это не так уж и сложно.
- Но это и не легко. - Он берет свои вещи со стойки. - Эмм, завтра утром я уйду около восьми часов. Обещают, что ночью будет снегопад. Если соберешься на кладбище, то было бы разумно, если бы ты поехала со мной.
Я чуть заметно киваю.
- В свободной комнате, что рядом с моей, есть запасные одеяла. Если ночью станет слишком холодно, возьми их. Я знаю, что в этом доме не очень тепло.
- Хорошо.
- Спокойной ночи, Белла.
- Спокойной ночи.
Я слежу за тем, как он уходит. На моем лице появляется небольшая улыбка - он не знает, что пока Элис с Розали были здесь, я слышала, как они обсуждали завтрашнюю погоду. Розали хотела надеть в церковь свои дизайнерские сапоги, но не захотела портить их влагой от снега. Элис боялась шляпок и потрескавшихся губ. Отопление в этом доме действительно паршивое, поэтому, как только они ушли, я нашла запасные одеяла.
Я постирала их, поскольку они воняли нафталином, и на два раза выполоскала в душистом кондиционере. Они стали мягкими, теплыми и приятно пахли лавандой. И когда Эдвард войдет в свою комнату, положит свои вещи и заберется на кровать, то увидит одно из них, лежащее на подушке. И еще одно, только что сложенное, на кресле.
Он очистил мое лицо на полу в ванной и благодаря тыквенному пирогу заставил забыть о Чарли. Он купил мне подарок к Рождеству и дает мне половину того, что принадлежит ему. Еду, дом и свои мысли, которыми ни с кем больше не делится.
Это наименьшее, что я могу для него сделать.
Эдвард.
У Беллы лицо настоящего покерного игрока. (п.п.: когда на лице невозможно прочесть ни одной эмоции.) Она кивнула и сделала вид, что совершенно забыла об одеялах. И все же два из них сейчас лежат в моей комнате. Они все еще теплые на сгибах после сушилки, и запах подтверждает тот факт, что она их выстирала. Это мелочь, но по какой-то причине эта мелочь впечатляет. Это неожиданно. Я сильно удивлен. И приятно.
Я взял документы с собой в кровать, чтобы перечитать еще раз. Это результаты анализов Бри. Все выглядит замечательно, но уж слишком замечательно. Я не знаю, как это описать. Есть просто в них что-то такое, что не дает мне покоя. Возможно, я параноик. Может, мне стоит просто выключить свет и быть благодарным за то, что все в порядке. Да, я должен научиться так делать. Надеяться на лучшее, но ожидать худшего. Я всегда ожидаю худшего. От привычек трудно избавиться.
***
Я просыпаюсь в семь и принимаю душ. Протираю и начищаю свои ботинки. Завязываю галстук и смотрю на результат. Вижу, что Белла внизу, сидит на диване, ожидая меня. Она уже в пальто, ее руки сцеплены на коленях. Она выглядит обеспокоенной, но я не понимаю почему.
– Ты завтракала? – спрашиваю я для того, чтобы показать, что время еще есть, но слова, сорвавшиеся с моих губ, звучат резко. Она кивает, и я продолжаю идти, чтобы сварить кофе и съесть тост. Она остается в гостиной. Мои мысли витают между результатами анализов Бри и Таней. Не знаю, что хуже. Я вытираю крошки, не представляя, что Белла ела на завтрак. После нее не остается никаких следов.
Мне пришлось крикнуть ей из кухни, что нам пора уезжать. Я понятия не имею, в чем моя чертова проблема и почему я срываюсь на ней. Она ничего не сделала. В машине тишина до тех пор, пока я не делаю остановку около цветочного магазина. В тот момент, когда я хватаюсь за ручку двери, чтобы выйти, она спрашивает меня:
– Ты не возражаешь, если я пойду с тобой? – Я пялюсь на нее. Взгляд Беллы направлен на ее колени, пальцы перебирают края пальто. – Я должна купить что-нибудь. Сегодня… его день рождения.
Последние два слова она шепчет, но я слышу ее. Она все еще смотрит на колени, а я все так же пялюсь на нее. Мне хочется сказать что-нибудь утешительное, может, извиниться за то, что я не знал, но единственная вещь, которая вылетает из моего рта, – это очередной ядовитый комментарий:
– Это не мой магазин, Белла.
Я выхожу, и она следует за мной. Дверные колокольчики звенят, когда я вхожу. Владелица магазинчика видит меня и сразу узнает. Она улыбается, а я просто достаю свой бумажник. Мой обычный заказ уже готов, и я кладу на прилавок наличные.
– Сдачи не нужно. – Она открывает свой магазинчик в такую рань в воскресенье только из-за меня. За это я не только плачу тройную цену за редкие цветы, но также порекомендовал ее магазин для свадьбы Розали и Эммета. Их свадьба была шикарнее свадьбы принцессы Дианы. Если Розали хотела что-то, папочка платил за это. А она любит цветы.
– Спасибо, доктор Каллен. Увидимся в следующее воскресенье.
Я беру с прилавка приготовленный ею букет. Повернувшись, я вижу Беллу. Она грызет ноготь, стоя возле маленькой витрины с открытками и выискивая что-нибудь подходящее. Ничего не найдя, она продвигается к стенду с игрушечными животными. Свободной рукой она аккуратно гладит мягкую голову медведя, палец второй руки высвобождается изо рта, и она поднимает игрушку.
Секунду она пристально всматривается в него и оборачивается. Она видит, что я наблюдаю за ней, и опускает глаза вниз. Ее ноги медленно двигаются к прилавку, и я ухожу. Жду ее в машине. Через минуту она появляется с медведем в руках. Она пристегивается, и я поворачиваю машину в обратном направлении. Поездка проходит в тишине.
Когда мы приезжаем на кладбище, наши пути расходятся. Я кладу цветы и встаю. Прошлой ночью снег припорошил землю, и я не могу прочесть надпись на надгробии, но статуя ангела указывает, что я не ошибся. Цветы ярким пятном лежат на фоне белого покрывала. Я смотрю на них в тишине. Периферийным зрением замечаю движение, поворачиваюсь и вижу Беллу, стоящую на коленях. Она сметает снег с надгробия отца, после чего усаживается на пятки. Она засовывает руку внутрь пальто и извлекает оттуда медведя, затем целует его в мордочку и садит его на плиту.
Я уже жду в машине, когда она поднимается с колен. Она вздыхает, и на ее лице появляется легкая улыбка. Это сбивает с толку. Чему она радуется?
– Как я понимаю, ты не собираешься идти в церковь? – спрашиваю я, снова прозвучав как задница. Ее улыбка исчезает, когда она смотрит на меня, качая головой. – В этом нет ничего особенного, Белла. Не похоже, чтобы проклятая церковь принадлежала Эммету. Ты имеешь право пойти туда. Везде, куда захочешь, понимаешь? Ты также не принадлежишь Эммету.
Она отводит взгляд от меня и смотрит в окно, ничего не говоря, а я не могу сдерживать свой гнев. Мне нужно удержать себя в руках. Я поворачиваю машину в обратном направлении, чтобы отвезти ее домой. Я оставляю автомобиль работающим и отпираю для нее входную дверь. Она благодарит и заходит внутрь. В церкви я занимаю место рядом с моей семьей - между Элис и моим отцом. Служба еще не началась, поэтому Элис разговаривает с матерью о различных шоу, которые им нравятся. Отец отключает свой телефон.
– Как твои дела, сын? – спрашивает он, хлопнув рукой по моей ноге.
Это немного странно.
– Я в порядке.
– Ты не выглядишь так, будто у тебя все в порядке, – возражает он.
Мое раздражение и гнев всплывают на поверхность.
– Я в порядке, так что просто оставь это.
Элис прекращает говорить и смотрит на меня. Я игнорирую ее и встаю. Я не знаю, куда пойду, но здесь не останусь. Я уже испоганил день Белле и не хочу пополнять свой список дополнительными жертвами. Я пробираюсь к двери, копаясь в карманах в поисках ключей. Никто не следует за мной, но я этого и не ожидаю. Они это знают. Элис присылает сообщение, говоря, что любит меня, и все. Я не отвечаю.
Мне не хочется возвращаться домой, поэтому я кругами езжу по городу, останавливаясь по итогу в парке. Вокруг все покрыто снегом, но я в любом случае выхожу. Земля под ногами поскрипывает, пока я добираюсь до скамейки. Стряхнув с нее снег, сажусь. Не знаю, почему я здесь. Таня не придет и не сделает мой день лучше. Просиживание здесь не сделает мой день лучше. Моя злость не сделает этот день лучше.
Я гуляю по парку, пока мои ноги не устают и мой гнев не остывает. Чувствуя себя разбитым, я возвращаюсь домой. В доме тихо, и когда я захожу в гостиную, то останавливаюсь. Белла спит на диване, свернувшись клубочком. Ее маленькие руки сложены под щекой. Я никогда не замечал, насколько крошечная эта девушка. Она выглядит так невинно в таком состоянии. Так умиротворенно. Часть меня хочет этого. Умиротворения.
Я присаживаюсь в другом конце комнаты и какое-то время наблюдаю за ней. Моя рука подпирает щеку, и я просто смотрю. Я гадаю, как кто-то такой маленький и такой слабый мог стать настолько потерянным в этом жестоком мире. Как кто-то, кто имеет так мало, вообще имеет силы подниматься каждый день. Как кто-то, кто был всего лишь ребенком, может справляться с такой болью, с которой я, взрослый мужчина, не могу. Интересно, как простое наблюдение за ее сном может заставить меня почувствовать, что мои ерундовые проблемы такие и есть. Ерундовые.
На ней накинуто покрывало, но вряд ли его достаточно. Я дотягиваюсь до пульта и включаю камин. Шум загоревшегося пламени заставляет ее глаза открыться.
– Прости, – это первое приличное слово, которое я сказал за весь день. Она приподнимается, чтобы сесть. – Все нормально. Ты можешь поспать. – Я возвращаюсь в свое кресло и продолжаю смотреть на нее. Это неправильно, но я ничего не могу с собой поделать. Ее голова снова отпускается вниз.
– Который час?
Я смотрю на часы.
– Почти одиннадцать.
Она зевает.
– Как было в церкви?
Я лгу:
– Хорошо.
Ее взгляд останавливается на мне, рассматривая мою одежду, и она хихикает.
– Каллен?
– Ммм?
– Кейт ходит в вашу церковь?
Я киваю.
Ее губы растягиваются в улыбке, но глаза смотрят на огонь в камине.
– Есть причина, по которой ты спрашиваешь об этом?
Она качает головой, в то время как ее улыбка становится шире.
– Белла.
Она снова поворачивается ко мне.
– Я просто пытаюсь представить, как она вспыхивает пламенем за все те грязные мысли, которые у нее есть, когда она пялится на тебя в доме господнем. Вот и все.
Я не могу сдержать смех, вырывающийся из меня, и трясу головой.
– Ты сумасшедшая, Белла. Забавная, но сумасшедшая.
Она садится.
– Серьезно, ты измучишь себя до безобразия, если не проявишь интереса к какой-нибудь киске в ближайшее время. Ты мог бы оказать услугу всем женщинам этого города.
Мое лицо морщится.
– Ты должен прилично одеваться, когда идешь в церковь. Это просто одежда.
Белла передвигается к краю дивана, опираясь на руки лицом ко мне.
– Ладно, мистер Наивность, позволь мне рассказать тебе кое-что о женщинах, потому как ты, очевидно, совершенно несведущ в этом. – Она улыбается и продолжает: – Женщинам нравятся мужчины, которые хорошо одеваются. Униформы и строгие костюмы. Они заставляют их думать о двух вещах: деньгах и власти. Представь себе самого неряшливого, самого мерзкого мужика, – который никогда за всю свою жизнь не получил бы свидания, – переодень его в свою одежду, брызни на него немного дорогого одеколона, и вуаля – все доступные киски на его шее.
Я нахмурился, а она продолжила:
– Теперь представь парня, который выглядит, как ты, и одет также, ты мог бы… черт, Каллен, ты мог бы заполучить любую понравившуюся тебе задницу и даже больше. И парней тоже. Ты был бы мечтой для геев.
Я трясу головой.
– Меня не привлекают парни.
Она смеется.
– Я и не говорю, что они тебя привлекают. Я просто говорю, что у хорошо одетого мужчины есть огромные возможности. Достаточные, вероятно, чтобы Господь воспламенил Кейт.
Я улыбаюсь ей, но не знаю, что сказать. Она выглядит вполне довольной собой. Изучая ее лицо, я пытаюсь понять, откуда Белла знает, как меня отвлечь. Но все тщетно. Она смотрит в окно.
– Снег, должно быть, будет идти весь день?
Я киваю.
– Думаю да. Вероятно, и весь завтрашний день тоже. С перерывами.
Она вздыхает, и я встаю.
– Время обеда. Ты голодна?
Белла идет за мной в кухню, и я достаю продукты для приготовления овощного чили. Когда еда готова, я сажусь с тарелкой на диван, а она садится на другой стороне. Включив телевизор, я останавливаюсь на спортивном канале, чтобы проверить статистику.
– Пфф. Почему я вообще беспокоился за этих парней? – Я переключаю с серфинга на фильм. – Что ты хочешь посмотреть? – Она пожимает плечами и продолжает кушать. – Белла, если ты не выскажешь своего мнения, я вернусь к просмотру игры своей команды.
Она улыбается, положив ложку в тарелку.
– Я ничего не имею против спорта.
– Они реально полный отстой, – предупреждаю я.
– Большинство команд такие, Эдвард.
– Ты смотришь спортивные каналы?
Она пожимает плечами.
– Я видела достаточно многие из них, – она возвращается к еде, а я переключаю обратно на игру.
Я только собираюсь спросить ее когда, а также какая команда или, может, какие команды ей нравятся, но в этот момент звонят в дверь. Я сыплю себе под нос проклятиями, ставя тарелку на кофейный столик. Иду задом наперед, глядя на экран, и снова матерюсь, когда чужая команда зарабатывает очки. Белла смеется. Я открываю дверь, не соизволив посмотреть в глазок, и сильно удивляюсь, увидев Эммета.
– Привет, – кивает он.
– Эммет.
– Белла здесь?
Я открываю дверь шире и впускаю его. Он проходит в гостиную, а я следую за ним. Белла видит его, и ее челюсти замедляются. Она перестает есть, и часть меня хочет попросить Эммета уйти, прежде чем он ее расстроит. Мы замечательно проводили время, несмотря на начало дня, и это может из-за него закончиться. Он садится в кресло рядом с ней и смотрит на меня.
– Мы можем… поговорить минутку? Наедине.
Я качаю головой.
– Это мой дом, Эммет. – Я не хочу казаться придурком, но просто не чувствую себя комфортно, оставляя ее наедине с ним. Я просто не могу. Он смотрит на Беллу.
– Что это? – он машет белым конвертом перед ее глазами.
– Это деньги, которые я брала у тебя взаймы.
Он на секунду останавливает на ней взгляд и бросает конверт в ее сторону.
– Мы в расчете.
Она выглядит озадаченно, когда ставит свою тарелку рядом с моей.
– Нет. Я брала у тебя деньги в долг несколько недель назад. Я возвращаю их, Эммет.
– А я послал тебя на работу, не позаботившись о твоей безопасности. Так что я не выполнил свою работу, не так ли? Технически, я должен тебе. – Он потирает свое лицо. – Черт, Белла. Почему ты не сказала мне, что ты, твою мать, беременна? Ты знаешь, насколько глупо было делать такое дерьмо?
– Как, блядь, ты… – она делает паузу, поворачивает голову и смотрит на меня. Она злится.
– Я думал, он уже знает, Белла. Мне жаль. Это было в выходной, когда мы поругались, и я был зол на Эммета, что он сделал это, – я засовываю руки в карманы, и она отводит взгляд.
Эммет начинает говорить:
– Послушай, я не собираюсь создавать проблем. Я просто хочу, чтобы ты знала, что я не занимаюсь таким дерьмом, так что больше не рассчитывай на меня, если собираешься продолжать это делать.
Ее голос понижается:
– Я не собираюсь.
– Хорошо. – Он с минуту смотрит на меня, колеблясь, затем на Беллу. – И покончи со всем остальным дерьмом тоже. Твой проклятый ребенок будет нездоровым, когда родится. Это дерьмо вредное, Белла.
Она сердится.
– Да, я поняла. Что-нибудь еще, Эммет?
Он качает головой и встает, но задерживается.
– Вообще-то… Розали сказала, что вы, ребята, общались на днях. Ну, типа, упаковывали подарки и прочая хрень. Я не хочу быть мудаком, но я бы предпочел, что бы вы с моей женой не становились друзьями. Ты ей нравишься, но если она узнает про все дерьмо, это травмирует ее.
Белла кивает.
Эммет собирается уходить и бросает взгляд на телевизор, качая головой.
– Ты должен позволить Белле выбирать команды, если ставишь на них деньги, Эдвард.
Мое лицо морщится, и он улыбается. Смотрит на Беллу.
– Как ты справляешься с этим дерьмом? Ты знаешь, я никогда тебя не пойму, Свон. – Он слегка ударяет меня в грудь, когда проходит мимо, и тихо шепчет: – Береги ее.
Я киваю, и он уходит. Когда дверь за ним закрывается, я снова сажусь на диван и продолжаю есть. Через несколько минут Белла присоединяется ко мне.
– Ну и откуда ты знаешь о спорте?
Она смотрит на экран.
– Мой папа. – Ну конечно. Она набирает еще ложку и снова жует. Проглатывает. – Моя мама замужем за каким-то бейсбольным игроком.
Я удивлен.
– За кем? – Пожалуйста, пусть он будет известным.
Она пожимает плечами.
– За каким-то неизвестным чуваком. Определенно из Низшей Лиги. Я его никогда не видела, просто слышала об этом.
– Вы с твоим отцом ходили вместе на игры?
Она кивает.
– Иногда.
– Тебе нравилось это?
Она улыбается.
– Мне нравилась еда. Хот-доги.
Теперь моя очередь улыбаться.
– У меня есть забронированные места на стадионе. Мы должны сходить как-нибудь, когда начнется сезон.
– Пытаешься заработать денег на моем безрассудном умении рисковать, Каллен?
Вопрос заставляет винтики в моем мозгу замереть. Она дразнится, но шутка испорчена тем, как она привыкла зарабатывать деньги, и это оставляет в моем рту горький привкус. Я смотрю на нее и собираю всю искренность, что есть во мне.
– Нет. Просто приглашаю друга пойти посмотреть бейсбол вместе. Вот и все.
Мы не двигаемся с дивана всю оставшуюся часть дня. Ближе к ночи мои ноги вытягиваются к ее, так как мы оба лежим на диване. Ее глаза закрываются от усталости, да и мое состояние не лучше. Нужно бы собрать вещи на завтра, но я не хочу даже двигаться. Ох уж это завтра.
– Белла? – Она переводит затуманенный взгляд от экрана телевизора на меня. – Я работаю двойную смену завтра. Дома буду поздно, вероятно, когда ты уже уснешь… – зевок слетает с моего рта, – так что если ты что-то услышишь ночью, знай, это я. Хорошо?
– Я думала, твой отец собирался нанять кого-то тебе на замену?
– Да, я тоже, – смеюсь я.
Она улыбается и отворачивается к телевизору. Это та же улыбка, что и утром на кладбище. Маленькая, но приятная. Мой мозг возвращается к размышлениям. Я сажусь и вытягиваю ноги так, что они касаются пола. Руки складываю в замок. Белла смотрит на меня. Огонь из камина заставляет ее глаза стать карамельными. В них горит любопытство. Так же как и в моих.
– Почему ты улыбалась сегодня утром?
Ее брови сходятся вместе.
– Что?
– Когда ты села в машину, ты улыбалась. Ты сказала, что у твоего отца сегодня день рождения, но когда ты села в машину, то выглядела счастливой. Как можно было быть счастливой сегодня, Белла?
Она молчит с минуту, и я чувствую себя хреново из-за того, что спросил. Мне нужно было держать свой гребаный рот на замке. Она подтягивает колени к груди и, пристально глядя на меня, произносит мягким голосом:
– Это первый его день рождения, когда я была трезвой.
Белла.
Эдвард улыбается, когда выходит из ванной. Я лежу в его постели. Покрывало свернуто внизу. Моя спина соприкасается с прохладной простыней. Я устроилась на боку. Я хотела видеть его лицо, когда он войдет. Я поднимаю одну ногу и машу ему пальчиками. Красно-белые полосатые чулки тянутся по моим ногам к бедрам. Наверху у них белая пушистая отделка, чем-то напоминающая отделку на шапке Санты. Кроме них и ободка с омелой на голове на мне больше ничего нет - я голая. Я сажусь, опираясь ладонями о матрас, и раздвигаю ноги. Я хочу, чтобы он видел меня. Всю меня. И он видит. Я тоже вижу его. Его грудь обнажена и красива. Он наклоняется и упирает свои ладони рядом с моими. Его лицо всего в нескольких дюймах от моего. Я выгибаю спину, приподнимая грудь и демонстрируя ему красно-белые конфеты, украшающие мои соски. Они съедобные. Со вкусом мяты и Рождественского утра.
- Конфетку? – предлагаю я, и уголок его рта приподымается. Он опускает лицо, и его теплые губы окружают мой сосок. Его язык прижимается к моей груди, и он медленно засасывает нанесенную сладость. Слышится мягкий звук всасывания, и он отпускает сосок. Все чисто. Я переношу свой вес на другую сторону и предлагаю ему вторую. В этот раз моя грудь оказывается сжатой его крепкой ладонью. Мои ощущения усиливаются, так как теперь он посасывает еще медленнее. Он одаривает сладкими, восхитительными поцелуями мой сосок, а затем и губы.
- Как я умудрился стать таким счастливчиком, Белла? - шепчет он.
Я стягиваю с себя ободок с омелой и надеваю на него.
- Я каждый день спрашиваю себя о том же.
Он целует меня снова. Когда поцелуй становится интенсивнее, я откидываюсь назад. На локти. Его руки раздвигают мои ноги шире. Его губы перемещаются с моего рта к шее, между грудей, по животу, а затем останавливаются. Я наблюдаю за ним, потому что он красив до чертиков. Он поднимает голову и смотрит на меня. Его глаза стали темными, и я обожаю его длинные ресницы. На его лице вновь вспыхивает усмешка. Он наклоняет конфетную тросточку с ободка, и теперь кисточка омелы свисает прямо между моих ног.
- Полагаю, здесь я должен поцеловать тоже.
Я чувствую его распростертый теплый язык на своей гладкой коже. Я чувствую, как он медленными и долгими движениями облизывает меня, и это так чертовски приятно, что почти болезненно. Он знает, как использовать кончик своего языка ниже моего клитора и выше входа. Он знает, как поддразнить мою киску и заставить мои ноги подрагивать от предвкушения. Он мучает меня и заставляет извиваться, пока я не умоляю его удовлетворить мою потребность.
Я цепляюсь за его волосы, шею, руки - за все, до чего могу дотянуться. Моя грудь вздымается, и я несу какие-то глупости, хотя и весьма актуальные. Он взбирается на кровать и оказывается надо мной. Он заставляет меня смотреть на него, - будто бы я смотрела на что-то другое (п.п.: согласна, подруга), - и удерживает мой пристальный взгляд.