Итальянский археолог Ф. Мори, производивший раскопки в большом гроте на Акакусе – массиве, геологически служащем продолжением Тассили-н-Аджера за ливийской границей и оазисом Гат, – нашел мумию ребенка, завернутую в кожаный мешок. Эти и другие найденные им человеческие останки заставили Мори предположить, что это был обычный способ захоронения у пастушьих племен. Но, несмотря на тщательные поиски, на Тассили я ничего подобного не обнаружил.
По поводу керамики, которую в Сахаре очень часто находят рядом с курганом или на нем, было выдвинуто предположение, что здесь мы имеем дело с приношениями пищи, которая должна помочь умершему в его загробном путешествии. Согласно легенде, услышанной Лоуренсом в Аравии, умершему приносили еще и воду, чтобы он мог утолить жажду в то время, когда два сменяющих друг друга ангела задают ему вопросы обо всем, совершенном им в жизни.
В 1934 году, в период моего первого пребывания в Джанете, один легионер, работавший на дорожке, ведшей к посадочной площадке, подошел ко мне показать керамический горшок, от которого сохранилась только нижняя часть. Он извлек этот обломок из преграждавшего дорожку могильника. Тогда я не отреагировал на находку и ограничился тем, что сделал короткую описательную заметку. А ведь это на самом деле была римская керамика, идентичная той, которую итальянская экспедиция в Феззане извлекла при раскопках доисламских курганов уэда Аджаль и которая восходит к III веку! Таким образом, в первый раз в Джанете были засвидетельствованы следы римского влияния, и появилась отсутствовавшая дотоле уверенность, что этот маленький оазис существует с очень давних пор. В латинских текстах его название не встречается, но соседний с ним Гат, находящийся на расстоянии восьмидесяти километров по прямой к северо-востоку, по всей видимости, и есть римская Рапса.
Особенно поражают в Тиссукаи извивающиеся между скалами проходы, перегороженные большими, выложенными в ряд камнями, образующими низкие стенки. Такие сооружения характерны для довольна развитой общественной организации – они представляют собой место, куда вечером, по возвращении с пастбища, загоняли скот. Поскольку ни один проход не остался неиспользованным и все гроты усеяны керамическими черепками, можно сделать вывод, что население в этих местах было довольно плотным и стада многочисленными. Действительно, здесь повсюду во множестве попадаются жернова, зернотерки и наконечники стрел. Андре Вила однажды нашел красивый горшок, совершенно целый; Жак – целое яйцо страуса, а Жорж Картерон – прекрасную миску, выдолбленную из цельного куска песчаника и превосходно отполированную.
Мои сотрудники занимаются копированием, а все обследования лежат на мне; каждый день приносит новый урожай неизвестных еще росписей, по большей части, разумеется, «периода полорогих», но также «периода круглоголовых», а на восточном склоне массива – и «периода лошади»; последние совершенно замечательны. Одна из них. представляет сцену псовой охоты на муфлона; я узнал ее, потому что видел ее воспроизведение в работе немецкого археолога Лео Фробениуса. Сам он здесь не был, но посылал сюда своих сотрудников, которые действительно побывали на Тиссукаи; они называли его Иддо – по названию уэда, а не горного массива. Самое удивительное, что других росписей они не заметили! То ли грандиозная декорация тассилийских песчаниковых колоннад настроила их на романтический лад, то ли они уж очень устали к концу экспедиции. Среди них были молодые археолог и женщина-художник. Позже они поженились и продолжали уже заочно интересоваться Тассили. Естественно, супруги пришли на выставку в павильоне Марсан. Каково же было их изумление и сожаление, когда они увидели, что прошли мимо самого большого музея доисторического искусства Сахары под открытым небом!
В лагере жизнь идет своим чередом. Чтобы помочь тем, кто занимается и в самом деле изнурительной доставкой воды и дров, мы нанимаем Мохаммеда, одного из племянников Джебрина, которого знаем еще по первой экспедиции; это славный парень, храбрый и честный. Он сильно влюблен и хотел бы вскоре жениться, но ему нужны деньги, чтобы сделать традиционные подарки невесте, ее родителям, приобрести новую одежду, купить сахар и чай, в изобилии подающийся гостям все семь дней, пока длится праздник, во время которого он будет сидеть безвыходно в своем шатре в окружении родственников и друзей.
По этой причине Мохаммед нанялся было в саперный отряд, который пролагает тропу на перевале Ассакао. Для туарегов взяться за кирку и лопату – поступок, требующий великого самоотречения, потому что по традиции они презирают любой физический труд; но работать этими орудиями восемь часов в день, долбя твердый камень, – на такое его мужества не хватило. Через три недели руки его покрылись мозолями и ссадинами, мышцы ног болели. Мохаммед не вынес этого; в отчаянии, испытывая муки ущемленного самолюбия, он попросил расчет у начальника работ. Тогда он вспомнил, как хорошо ему было у нас в экспедиции, и пришел к нам рассказать, какие несчастья постигли его на поприще землекопа. С согласия Джебрина мы, совершенно счастливые тем, что явилась неожиданная помощь в доставке бурдюков с водой, взяли его на работу. Каждый вечер Мохаммед в величайшей тайне уходит из нашего лагеря, и если я осведомлен об этих отлучках, то его дядя, по-видимому, нет. У туарегов считается неприличным говорить о всех делах, связанных с женщинами и женитьбой, с родственником, который старше тебя и которого ты обязан почитать. Я же пользуюсь правом на некоторую откровенность со стороны влюбленного только потому, что его Айша обожает варенье и Мохаммед несколько раз приходил ко мне его просить, а я безотказно давал юноше это варенье, сообщнически подмигивая.
Развлекаемся мы кто как может. Картерон выращивает добов – больших ящериц с шипастым хвостом, обитающих в камнях и по преимуществу травоядных. Чтобы они могли пастись на природе, он привязал их рядом с кустиком густой травы. Однажды во время завтрака в том месте, где помещались его питомцы, началось необычное смятение. Картерон бросился туда и прибежал как раз вовремя: одну ящерицу схватил длинный уж и собирался уже ее проглотить. Жан Лесаж, более практичный и к тому же гурман, тщательно расчистил клочок земли, удобрил верблюжьим пометом, засеял и ежедневно поливает. Он, ни много ни мало, вбил себе в голову вырастить редис. Мы с восторгом наблюдаем, как распускаются первые листочки, крошечные и нежные. К несчастью, он забыл о ханфусе, мерзком черном чешуйчатокрылом, которое на своих длинных ножках легко передвигается по пескам и которого мы, к нашей досаде, обнаруживаем в наших спальных мешках. Эти негодные твари считают молодые побеги редиса лакомством. Пытаемся их уничтожить ночью с помощью ацетиленовой лампы, но, несмотря на все наши старания, их становится все больше; такое впечатление, что они избрали грядку редиски Жана Лесажа местом свиданий! После многих трудов, забот и борьбы первый редис преподнесли мне на огромном блюде в день моего рождения. Кажется, всего их было четыре... Этот не слишком удачный опыт огородничества послужил нам неплохим развлечением и дал пищу нескончаемым разговорам.
Из всех нас самый активный – Джебрин. Он вместе с Мохаммедом поселился в проходе рядом со столовой, построив там маленькую каменную стенку; к нему постоянно приезжают туареги со всей окрестности – они без колебаний готовы проехать километров двадцать, чтобы подкормиться за счет Джебрина, а в конечном итоге – за счет экспедиции. Время от времени Джебрин приходит к Ирэн за добавкой галет и особенно чая и сахара, потому что выданное ему в начале месяца кончается гораздо раньше следующего распределения. Это неизбежно... Он развлекается тем, что ловит разную мелкую дичь капканом, который маскирует раскрошенным ослиным навозом. Однажды он принес мне куропатку Дюпре; это настолько редкий вид, что даже в Национальном музее естественной истории нет ни одного экземпляра; встречается он, главным образом, только в районе Ихерира, на центральном Тассили, где много водоемов. Я препарирую куропатку по всем правилам искусства таксидермии и кладу сушиться на ящик. По случайному совпадению на следующий день к нам приехал лейтенант Савиньяк с отрядом мехаристов, а с ним его туарегская собака. Когда я пришел в лагерь, чтобы принять гостей, то увидел собаку, которая что-то вынюхивала в рассыпанных по земле перьях. Это отвратительное существо унюхало мою куропатку и разорвало ее в клочки, лишив меня удовольствия привезти в лабораторию орнитологии уникальный экспонат. Я огорчен и рассержен. Поймать еще один экземпляр Джебрину не удастся. Чтобы поднять мне настроение, Савиньяк сообщает, что, проезжая по маленькому плато Такедедуматин, он видел фрески, в частности изображения боевых колесниц. На основании этих сведений мы в дальнейшем произведем разведку.
В.. другой раз Джебрин демонстрирует нам свои таланты, разводя огонь с помощью двух кусков древесины. По дощечке из мягкого дерева, которое туареги называют торха, он быстро трет заостренной палочкой из очень твердого корня акации; таким образом он получает уголек, кладет его на трут, сделанный из старой тряпки, и, дуя, разжигает огонь; вся операция занимает сорок секунд. Когда спички еще не были распространены, это приспособление использовалось туарегами наряду с кремнем и огнивом, которые есть у многих. Таков самый обычный способ – именно тот, что применялся доисторическими людьми. И однако ни одному из нас не удается добыть уголек, которым можно бы было поджечь трут. Обращение с этими палочками требует особой ловкости, какой мы достичь не можем; то, что теперь для нас трудно, в старину должно было казаться людям до смешного простым.
Джебрин дает нам еще одно доказательство этой ловкости, играючи сделав каменную зернотерку из простой песчаниковой плиты: он вырезает ее, выравнивает, последовательно скалывая, для большей эффективности делает насечку на трущей поверхности и тут же пускает ее в ход – перемалывает корни, предназначенные для настоя незаменимого лекарства от его ревматических болей. Всеми этими делами Джебрин занимается в своем проходном закутке. Он очень любит финики; косточки от них он сохраняет, раскалывает и скармливает своему верблюду, большому белому и очень покладистому мехари, – я хорошо знаю это животное, потому что ездил на нем во время наших путешествий. Верблюд настолько привык к такой ежедневной трапезе, что каждый вечер в одно и то же время, плюс-минус пять минут, появляется, небрежно раскачиваясь, между двумя песчаниковыми столбами, образующими как бы стенку прохода, где разместился его хозяин; движется он мелкими шагами, потому что передние ноги у него связаны, и направляется прямо к миске Джебрина. Если финиковых косточек там нет, он хватает посудину в зубы, трясет ее, поднимает и роняет на землю, чтобы привлечь внимание Джебрина и обрести желаемое. Получив ядрышки и любовный шлепок, он спокойно отправляется на поиски весьма скудного здесь пропитания.
Инцидент в столовой, во время завтрака. Клод Рагю чувствует, как что-то ползет у него по ноге; он инстинктивно протягивает руку почесаться и тут же чертыхается от сильной боли. Его ужалил скорпион. Насекомое маленькое, янтарно-желтого цвета, наверное молодое. Клод позеленел от страха в ожидании диагноза нашего старого туарега, который подошел к нему. Джебрин внимательно рассматривает скорпиона и говорит, что этот вид не опасен. У Клода в лице появляются краски. Последствий действительно не было.
Это день пасхи. Мохаммед приносит бурдюк воды и сообщает мне, что слышал в стороне Ассакао звук мотора. Мы напрягаем слух, но не слышим ничего. Мохаммед настаивает. По опыту мы знаем, что слух у туарегов развит необыкновенно. Несколько дней спустя мы получим этому подтверждение. Джебрин. говорит мне, что слышал очень сильный взрыв. Через неделю мы узнаем из газет, что Франция произвела первый атомный взрыв в Реггане. И дата, и час полностью совпадали; кстати сказать, между Регганом и тем местом на Тассили, где мы были, около девятисот километров по прямой. Французы в Джанете, предупрежденные заранее, ничего решительно не заметили.
Шум мотора становится слышен. Около полудня в одном из проходов появляется грузовик «шесть-шесть» и останавливается у нашей столовой под оглушительные аплодисменты всех собравшихся членов экспедиции. Лейтенант Аро поистине удивил нас, его приезд знаменует окончание работ на тропе Ассакао, отныне открытой для движения автовездеходов, разумеется снабженных демультипликатором. Действительно, несмотря на значительную проделанную работу, есть еще очень крутые склоны, один – под углом 28 градусов. Лейтенант Аро и его адъютант, старший сержант Кайе, который стал нашим ангелом-хранителем в течение всей экспедиции, привезли нам свежего мяса и хлеба, вина, ящик пива и прочего. Событие было отпраздновано обильно орошенной пантагрюэлевской трапезой. Туареги тоже не забыты: они получают, помимо добавочного пайка, мятный сироп, который очень любят.
Уровень водоема с каждым днем понижается, и насекомых в нем становится больше; вода в наших кружках все мутнее; в ней плавают маленькие клещи, ракообразные, напоминающие крошечных креветок, и еще какие-то существа с мощным панцирем на спинках – вид у них просто устрашающий. Те из моих коллег, у кого деликатный желудок, вынуждены брать воду из аптечного запаса, чтобы справиться с начинающимся расстройством. Самые привередливые капают на сахар парегорик и употребляют его в качестве аперитива – им это напоминает анисовку.
Я хотел очистить водоем, но Джебрин воспротивился: «Эту воду нужно оставить дженуну, который каждый вечер приходит сюда напиться, а если мы этого не сделаем, то он отомстит нам и нашлет на всех нас болезнь».
Если Джебрин и туареги и не ведают ничего о природе микроскопических живых существ, кишащих в грязной воде, то, по крайней мере, по опыту знают, что она вредна и что, глотая ее, они рискуют заболеть, но ее зловредное действие приписывают дженуну. Итак, мы оставляем эту воду вечернему гостю, но теперь нам приходится выполнять тяжелую работу по доставке питья из гельты в каньоне. На счастье, у Мохаммеда плечи крепкие; дитя Тассили, он взбирается на скалы с полным бурдюком на спине. Впрочем, недолго пришлось ему утомлять себя. Погода меняется, собираются тучи, которые нагнали с юго-запада первые порывы летнего муссона, и ночью начинается крупный дождь; он струится по песчаниковым плитам; проход, который занимал Джебрин, расположенный ниже других, затоплен, и на рассвете следующего дня по уэду Тиссукаи течет вода. Наш дженун, должно быть, напился вдосталь и исчез. Водоем снова наполнился до краев; остается подождать, пока осядет глина, принесенная паводком, и вода снова станет пригодной для питья. Из зелени повсюду вылезают разноцветные маленькие цветочки; для верблюда Джебрина это лучшее лакомство, и он с жадностью щиплет их. Несколько дней мы дышим свежим благоуханным воздухом, но солнце быстро вступает в свои права и спекает тассилийские песчаники. На перевале Ассакао потоки оставили рытвины и испортили прекрасную тропу лейтенанта Аро. Лейтенант извлек из этого урок и заставил своих солдат устроить кюветы.
Среди фресок «периода круглоголовых» мы больше не встретили крупных фигур в шлемах (словно от скафандров), получивших название «марсиан», которые прославили Джаббарен и Сефар. Гигантов здесь тоже нет; фигуры – средних размеров, профили человеческие, зачастую переданы достаточно верно, причем они не типично негроидные, но все же и не европеоидные.
Фауна представлена очень хорошо. Характерно, что животные всегда изображены отдельно и никогда – в сценах охоты. Первый раз мы видим дикого осла, короткую змею, несколько напоминающую гадюку Bitis, рыбу и, что представляет чрезвычайный интерес, двух древних буйволов, а также изображения носорога и страуса.
Но вернемся к древним буйволам. Мы знаем, что вид этот исчез еще во времена неолита, и, таким образом, найденный рисунок представляет некий хронологический ориентир. По этой причине самые старые наскальные рисунки Южного Орана и Сахары в целом, включая Феззан, относят к так называемой группе «древнего буйвола», который в данном случае играет роль «датирующей окаменелости-определителя», как это называют геологи и, по их примеру, историки первобытного общества. В палеонтологии древний буйвол известен с начала четвертичного периода. Это было очень крупное животное, по размерам сравнимое с индийским буйволом Эрни, который, судя по найденным сохранившимся частям скелета, должен был иметь около трех метров в длину, в холке высота его достигала приблизительно 1,85 метра, а в крупе –1,70 метра; обитал он по преимуществу в болотистых местностях.
Все эти находки с полной очевидностью доказывают, что фауна «периода круглоголовых» со всех точек зрения сходна с той, что отражена в рисунках «периода буйвола». Но во время первой экспедиции этот факт не был для нас столь очевиден. Мы тогда не встретили ни одного изображения буйвола, и это привело меня к мысли, что если «период круглоголовых» древнее «периода полорогих», то, во всяком случае, он был позднее «периода буйвола». Однако ни один элемент рисунков не позволяет нам признать эти группы одновременными, потому что если фауна и одинакова, то стиль, тип персонажей и сюжеты совершенно различны. Поскольку до сих пор для рисунков «периода буйвола» нет датировки методом радиоуглеродного анализа и среди них не имеется ни одного, напоминающего по стилю росписи «периода круглоголовых», всякая оценка их возраста будет произвольной. Чем бы я только не пожертвовал ради того, чтобы найти либо в Южном Оране, либо в уэде Джерат, прямо на месте, какие-нибудь остатки очага, которые могли бы дать нам ключ к проблеме хронологии! А ведь я искал, делал пробные раскопки у подножия скал с рисунками, где обломки орудий – это особенно справедливо для Южного Орана – позволяют надеяться на находку органических остатков. Несмотря на кубометры просеянной земли, не было найдено ни малейшего кусочка древесного угля!
Встает еще один вопрос – об одомашнивании быка. Наши исследования в уэде Джерат показали, что в «период буйвола» бык изображался часто; то же самое было полностью подтверждено нашим итальянским коллегой П. Грациози для Феззана. Но был ли это еще дикий бык или уже домашний? Нередко он изображался с какими-то предметами между рогами, с ожерельями и подвесками на шее; если всех этих атрибутов недостаточно, чтобы сделать вывод о его полном одомашнивании, то нельзя ли предположить «пленение» или начало приручения? Во всяком случае, это животное было предметом особых забот, а возможно, и общего для всех неолитических народов Сахары культа, расцвет которого нашел свое выражение в верованиях Древнего Египта.
В росписях «периода круглоголовых» бык совершенно необыкновенен. Животное тяжелое, с короткими толстыми рогами, оно не кажется домашним. Видимо, редкость его отражает еще более раннюю стадию приручения, чем на рисунках «периода буйвола». Из всего этого можно было бы сделать вывод, что росписи «периода круглоголовых» носят более архаический характер, чем фрески «периода древнего буйвола». Но это утверждение, основанное на сравнительном анализе, остается очень спорным, поскольку редкость изображений быка в росписях «периода круглоголовых», может быть, связана просто с тем, что животное представляло для людей того времени только второстепенный интерес.
Одно из моих постоянных занятий в Тиссукаи – поиски очагов. К сожалению, скальные навесы здесь неглубокие, что мало способствует сохранению древних жилищ. Дождевые потоки размывают и разносят все: орудия, пищевые остатки и лежавшую на поверхности золу.
Под одним большим навесом на северо-востоке массива, потолок которого образует козырек, прикрывающий его от ветра, в глубине, у сильно выгнутой стены, глинистый на вид бугорок почвы наводит меня на мысль взять пробы. Результат положительный! Слой имеет двенадцать метров в длину и три в ширину. В другом месте я обнаруживаю, что кулуар, выходящий в уэд, и соседние с ним проходы перегорожены огромными валунами. Здесь на пересечении двух кулуаров находился загон для быков; все выходы из него были старательно перекрыты, даже естественное окно в песчаниковой стене, через которое мелкие животные могли уйти. В центре этого сооружения до сих пор лежит несколько каменных жерновов, и кое-где разбросаны зернотерки и керамические черепки. На стенах – росписи «периода полорогих».
Для начала я поручаю Жан-Клоду Балэйе снять план, а затем с помощью Жан-Пьера Куро огораживаю и делю на квадраты место раскопок. Приходится очистить поверхность от разлагающегося помета коз – следа их очень недавнего пребывания. После этого приступаем к раскопкам по квадратам. Я снимаю слой за слоем, а Жан-Пьер просеивает их; большая часть земли – тончайшая черноватая пыль, издающая сильный животный запах, – по-видимому, это остатки разложившегося бычьего помета. Гуляющий в проходах ветер поднимает грязную пыль, дышать становится нечем, а мы превращаемся в двух угольщиков. Наученные прежним опытом, мы предусмотрительно захватили с собой шахтерские маски. При такой жаре в них не слишком приятно, но пыль хоть не так быстро забивает нос. Почти целый месяц по три-четыре часа в день мы занимаемся этой работой.
Слой толщиной около тридцати сантиметров содержит, по преимуществу, пищевые остатки, глиняные черепки, песчаниковые наконечники стрел, несколько кремневых скребков, бусины в форме кружочков из скорлупы страусиного яйца. Среди костей больше всего бычьих. Мне удалось найти костное основание рога, таранную кость, обломки ребра, но ни одной целой длинной кости: их дробили, – вероятно, для того, чтобы извлечь костный мозг. Настоящего очага я тоже не нашел,– только отдельные кусочки угля, которые со всеми предосторожностями пришлось извлекать металлическим пинцетом. Похоже, что на это место сваливались кухонные отбросы и очистки. Кое-где длинные, неправильной формы белесоватые чечевицеобразные вкрапления указывают на последовательные отложения золы. Они покоятся на слое песка и глины толщиной около десяти сантиметров, в котором нет никаких следов человеческой деятельности; этот последний слой лежит на скалистом полу грота.
Очевидное преобладание бычьих костей позволяет, не слишком рискуя ошибиться, отнести слой к «периоду полорогих». Слой, по всей видимости, относительно недавний. Лаборатория слабых радиоактивных излучений в Саклэ методом радиоуглеродного анализа датировала его 1700 годом до н. э.; два предыдущих результата, полученных той же лабораторией для раскопок в Джаббарене, дали соответственно 3550 и 2500 годы до н. э., а для раскопа в Сефаре – 3070 год до н. э. Столь широкое разнообразие датировок показывает, что «период полорогих» длился несколько тысяч лет, как я это и предвидел еще до радиокарбонного анализа. В самом Тиссукаи разница стилей и очень меняющийся характер некоторых сцен убеждают в том, что здесь прошла не одна миграция пастушьих племен, а несколько. Так, тщательно расшифровывая росписи в том кулуаре, где я поселился, Жан Лесаж обнаружил нарисованную на стене группу красивых женщин с вьющимися волосами, не имеющих ничего общего со встречавшимися нам до того в Сефаре и других местах силуэтами типа фульбе.
На севере слой ограничен каменной стенкой загона для быков. Именно между камнями мы сделали самые многочисленные находки – это доказывает, что в «период полорогих» происходил смыв почвы водой, а следовательно, климат был очень влажным.
Я собираюсь с Джебрином произвести обследование района Ассад-жен-уан-Меллена и Такешелаута, где несколько лет назад молодая швейцарка Йоланда Чуди обнаружила расписанные ниши, впервые замеченные еще до войны лейтенантом Бренаном. В Ассаджен-уан-Меллене встречаются по преимуществу рисунки «периода полорогих». Ими расписан потолок очень низкого грота; самое интересное в этой росписи – группа гиппопотамов, лучшее свидетельство того, что еще в относительно недавние времена в Сахаре был влажный климат. Вместе со сценами охоты на пироге, в Ауангете, и другими уже известными росписями мы теперь располагаем всего семнадцатью изображениями этого водного толстокожего, – следовательно, оно часто встречалось если не на самом Тассили, то, по крайней мере, поблизости. Без сомнения, животное могло подниматься на плато по каньонам – таким, как Ихерир, где вода местами стояла высоко, – или, что вероятнее, заходить в соседние с Тассили котловины, например в Игаргар к северу от массива и в Афара и Адмер к югу. В то время, несомненно, еще текли уэды Игаргар и Тафессассет, и в неолитическом слое в Адрар Бусе, датированном методом радиоуглеродного анализа 3180 годом до н. э., остатки костей гиппопотамов весьма многочисленны; я нашел там не только кости, но и осколки резцов. В Такешелауте же росписи находятся в нише за каменной осыпью. Внутренние относятся к «периоду полорогих»; наружные, образующие великолепный ансамбль, можно отнести к позднему «периоду круглоголовых». На них можно рассмотреть изящные, хотя несколько условные человеческие фигуры, для передачи которых использована богатая палитра различных охр – желтых, зеленоватых, красных с добавлением белого. Руки, ноги, торс, бедра, икры и щиколотки украшены нательными росписями. Интересны наложения одних росписей на другие, поскольку они позволяют установить относительную хронологию ансамбля. Жан Лесаж и Жак Виоле мужественно взялись решать эту задачу.
На обратном пути мы заглядываем в три расписанные ниши. Самая недавняя – это настоящая большая пещера в скале, служащая туарегам тайником, куда они прячут разный инвентарь: переметные сумы для ослов, кожаные бурдюки, сосуды – все это очень старое; но там есть великолепный резной шест для палатки, длиной более двух метров, каких ныне уже в стране туарегов не встретишь; Джебрин мне рассказал, что раньше они были в ходу в становищах знати племени именан. На стенах изображено животное, похожее на свинью, и маленькие стилизованные негритянские маски, напоминающие маски в Сефаре.
Во всем том районе, который мы объехали, «каменных лесов» не встречается, и росписи здесь попадаются либо в выдолбленных нишах, либо в естественных пещерах.
Мы по-прежнему в Тиссукаи, но, чтобы дойти до места работы от нашего лагеря, расположенного в центре массива, членам экспедиции приходится проделывать все более длинный путь. В одном из скальных навесов северо-восточной части массива прочерчены наброски, относящиеся к «периоду полорогих»; по всей видимости, это свидетельствует о том, что в некоторых случаях художники, прежде чем писать красками, гравировали рисунок; однако эта техника не получила общего распространения, хотя я уже сталкивался с ней в Джаббарене и Аджефу.
Немало стен попорчено дождевыми потоками, и многие ансамбли росписей от этого очень пострадали – от них отвалились целые куски. Я подобрал несколько пригодных для анализа фрагментов росписей разных периодов. Тонкие срезы показали, что на росписях «периода полорогих» и «периода круглоголовых» проникновение красящего вещества в песчаниковую породу может достигать глубины 1 миллиметра; для «периода лошади» оно менее глубоко и колеблется от 0,75 до 1 миллиметра. Те же образцы, подвергнутые микроскопическому и хроматографическому анализу в специальной лаборатории, не выявили следов предварительной подготовки, если не считать присутствия карбоната кальция, которое я полагаю природным; в частности, не было обнаружено никакого связующего вещества со следами белка. Этот результат очень важен, поскольку в росписях Феззана имелся казеин, а в росписях Южной Африки – бычья кровь.
Мы сами, проделав опыты над охрами, найденными на месте, размельченными в порошок и просто разведенными в воде, поняли, что на песчаниковых поверхностях писать этими красками было очень легко, гораздо легче, чем на рисовальной бумаге, поскольку песчаник поглощает влагу практически мгновенно, а для того чтобы, нанося изображение кисточкой на бумаге, избежать подтеков от избытка краски, требуется немалое умение.
По воскресеньям мы свободны. Кое-кто стирает, чувствующие себя очень усталыми – отдыхают, а самые предприимчивые отправляются на экскурсию в соседние массивы. Именно так были открыты прекрасные росписи Гадеса к северо-западу от Тиссукаи; изображенные на них стройные высокие люди с длинными остроконечными бородками одеты в звериные шкуры, прикрывающие грудь, и вооружены луками с тройным изгибом; они напоминают воинов-гиксосов, захвативших Египет приблизительно в 1550 году до н. э., или даже некоторые шумерские рельефы III тысячелетия до н. э. В Тассили, да и во всей Сахаре, подобные изображения совершенно неизвестны; они напоминают Ближний Восток, и их присутствие здесь ставит множество новых вопросов, на которые придется попытаться ответить. А великолепная лодка египетского типа, изображенная над этим ансамблем, еще более осложняет задачу, потому что определить, связана ли она как-нибудь с лучниками, нельзя.
Готовы ли мы классифицировать эти росписи, исходя из уже известных? Увы, нет, потому что с точки зрения археологической подобная классификация возможна только в том случае, когда есть наложение и соотнесенность с уже датированным слоем. В данном же случае все неясно. Надежда найти другую сцену такого рода, да еще и в форме палимпсеста [15], что позволило бы уточнить ее датировку, весьма сомнительна. Вероятно, выработать общую классификацию станет возможно только тогда, когда все расписанные скалы будут систематически обследованы, да и то некоторые рисунки останутся вне ее. В выводы, которые мы сделали на основании анализа документов нашей первой экспедиции, уже нужно внести поправки. Так, например, группа, называемая «мировые судьи», отнесенная ранее ко времени более позднему, чем «период полорогих», на самом деле предшествует ему; кроме того, мы, вероятно, слишком поспешно стали искать следы египетского влияния там, где их не было. В столь разнообразной по своему характеру и совершенно новой области продвигаться вперед нужно только с большой осторожностью, и ошибки при первичном анализе всегда возможны.