Слон и гиппопотам тоже привлекают наше внимание, так как изображений их тут довольно много и рисунки сопровождаются алфавитными знаками (что встречается редко), откуда можно сделать вывод об их относительно недавнем происхождении. Европейские путешественники никогда не сообщали об изображениях слона в Аире. Однако нам известно, что в начале нашего века он обитал на берегах Нигера. Несколько особей было замечено между Адрар-Ифорасом и Аиром году в 1916-м. Носорог изображается гораздо чаще, чем слон, но в последнее время он в регионе не встречается; кажется, он исчез еще раньше слона, поскольку во времена, когда французы пришли на Средний Нигер, о его присутствии там не было никаких упоминаний, разве что намного южнее, в зоне саванны. Итак, перед нами не столь уж древние наскальные изображения этих видов, и они не могут служить здесь хронологическим ориентиром, как в северных районах Сахары. Позднее присутствие этих животных в ее южной части объясняется широтой, на севере же они исчезли гораздо раньше. Обилие изображений носорогов, которое подтвердили последующие экспедиции, весьма любопытно и для Сахары, по-видимому, совершенно исключительно, так как на всех рисунках «периода лошади» в других регионах, кроме Адрар-Ифораса, где я видел два или три подобных рисунка, они обычно не встречаются. Может быть, этот факт случайно прольет свет на один вопрос, который в истории до сих пор остался неясным, а именно – на вопрос об Agisamba regio.
Александрийский географ Птолемей описал около 130 года н. э. поход полководца Юлия Матерна в Agisamba regio, горную страну, где, по его словам, обитали носороги. Поход как будто имел место в 86 году до н. э., а войско, вышедшее из Лептис Магна (Триполи), достигло города Гарамы (ныне Джерма) в Феззане и вместе с царем гарамантов отправилось в карательную экспедицию против одного «эфиопского» племени, подвластного этому монарху. Поход якобы занял четыре месяца.
Исключительная лаконичность текста вызвала многочисленные толкования. Комментаторы отождествляли область Агисамбу то с Аиром, то с горным массивом Адамауа на севере Камеруна, то с плато Адрар-Ифорас, то с Эфиопией. Большие споры вызывает даже сама длительность похода – четыре месяца, если принять во внимание, что дневные переходы колонны были довольно коротки, ибо лошади должны были отдыхать. Адамауа и Эфиопию следует исключить сразу же. Сторонники этой гипотезы забыли о том, что область распространения гарамантов может ограничиваться только той зоной, где есть наскальные изображения воина с круглым щитом, вооруженного дротиком и с перьями на голове, а также надписи ливийско-берберскими буквами. Люди Гарамы никогда не доходили до севера Камеруна (что им было там делать?), а тем более до Абиссинии. Аир и Адрар-Ифорас, напротив, находились рядом с ними, и там жили люди той же этнической группы. Вспомним, что говорилось о Марандете: в этой местности проживали гобиры, то есть черные, следовательно, как их называли античные авторы, «эфиопы». Но о каком же из этих двух горных массивов шла речь? В этом-то и состоит трудность. Единственным мерилом может служить расстояние, заданное длительностью похода в четыре месяца, но мы даже не знаем, занял ли это время поход только в одну сторону или туда и обратно. Исходя из этого срока – четыре месяца, считают, что расстояние, пройденное римским полководцем, можно оценить приблизительно в 2500 километров, что должно было бы и в самом деле привести его в Камерун. Однако этим расчетам доверять опасно, ибо в Сахаре столь часто возникают различные неучтенные факторы, что длительная экспедиция вряд ли день за днем проходила без происшествий. Нужно учитывать характер местности, состояние пастбищ и верховых животных, запасы воды, политическую ситуацию, безопасность дороги и так далее. Неизбежно возникают неожиданности. Вспомним, кстати, армию Камбиса, погибшую около 525 года до н. э. в Ливийской пустыне, где Камбис хотел уничтожить храм Юпитера-Амона. Султан Марокко, организовавший военный поход в Томбукту в конце XVI века, потерял половину своего войска. В гораздо более поздние времена экспедиция Фуро-Лами, потеряв тысячи верблюдов своего каравана, была на волосок от гибели. Отправившись из Уарглы 23 октября 1898 года, Фуро прибыл в Агадез только 28 июля 1899 года, а в Зиндер – 2 ноября того же года. Марокканский поход, возглавлявшийся пашой Джудером, длился сто тридцать пять дней, то есть четыре с половиной месяца, и, однако, было высчитано, что собственно в пути войско находилось около пятидесяти дней. Остальное время ушло на обеспечение продовольствием, на водопой и выпас животных, а также остановки на отдых.
Исходя из этих примеров, трудно судить, в каких условиях проходила экспедиция римлян, тем более что нам неизвестно, использовали ли они лошадей, верблюдов или еще и колесницы, что, впрочем, менее вероятно. Правда, поскольку в этом случае Юлия Матерна сопровождал царь гарамантов, ему не приходилось опасаться жителей тех мест, через которые продвигалось его войско, а также заниматься поисками проводников и верховых животных. Ему не нужно было спешить. В четырехмесячный срок, возможно, входят остановки, необходимые для отдыха людей и животных. Ни один отряд не был бы в состоянии выдержать подобный путь без длительных передышек, даже с учетом того, что климат Сахары был, видимо, мягче, чем в наши дни. Во всяком случае, не нужно выходить за пределы «царства гарамантов» и соседних областей, находившихся от него в зависимости. В противоположность тому, что говорится в тексте, гараманты, жители Гарамы, были не черными, а белыми. Это ливийцы – предки современных туарегов. Помимо того, что зона их обитания определяется ареалом наскальных рисунков «периода лошади» и ливийско-берберского алфавита, возникновение которого соответствует среднему «периоду лошади», по всей вероятности, следующему за «периодом колесниц», нам теперь из устных преданий известно, что именно берберские племена изгнали чернокожих жителей Аира и что область их экспансии никогда не выходила за пределы пространства, занимаемого ими в наши дни.
Географам, сидящим в кабинетах, часто свойствен тот недостаток, что они, толкуя рассказы античных историков, свободно манипулируют дневными переходами, запросто преодолевают реги, горы, реки, полагая условия Сахары сильно отличными от нынешних. Возможно, что где-то в начале нашей эры здесь еще и существовали кое-какие озера, но, как о том свидетельствуют остатки древних жилищ эпохи неолита, основные черты рельефа сохранились неизменными. Из числа предполагаемых только Адрар-Ифорас и плато Аир соответствуют количеству дневных переходов Юлия Матерна. Я сам склонялся к мысли об Адрар-Ифорасе, но многочисленные изображения носорогов на скалах Аира заставили меня изменить точку зрения. Ведь недаром же Юлий Матерн по возвращении указывает, что область Агисамба – «страна, где носороги собираются для размножения». Это животное настолько поразило римлян, что именно в это время они стали чеканить его изображение на своих монетах.
В Мамманет мы возвращаемся совершенно без сил, но в Арлите превосходное питание и смывший с нас многодневную грязь душ быстро вернули нам бодрость. Здесь нас ожидают новости. По плану благоустройства Сомаира на территории, примыкающей к госпиталю с юга и еще не тронутой бульдозером, было решено посадить деревья. Садовник, привезший саженцы, решил вырыть ямы для посадки с помощью пневмомолота и сразу же обнаружил, что земля буквально перемешана с человеческими костями. Вторая проба, взятая несколько дальше, дала тот же результат и позволила извлечь человеческий череп. Об этом сразу сообщили доктору Жаку Пети, главному врачу госпиталя, и он распорядился приостановить все работы; его решение было подтверждено ответственными лицами.
Мы расчищаем ямы, уже засыпанные землей, и принимаемся за работу, главная цель которой – разобраться в количестве и качестве отложений. Это – продолжение к югу основного слоя, на котором стоит госпиталь. Мы извлекаем человеческие костные останки, большое количество детских зубов и кусочки древесного угля, которые впоследствии позволят произвести радиокарбонный анализ, множество останков крупного рогатого скота, пресноводные ракушки, рыбные кости – все то, что уже было обнаружено при прошлогодних раскопках. Новым является наличие множества человеческих останков, в том числе фрагменты пяти разных черепов.
Доктор Пети становится для меня очень ценным источником информации. Он здесь с начала строительства завода; побуждаемый живой любознательностью ученого, он пытается понять особенности страны, где ему пришлось работать. До строительства отдельных домов для служащих все европейцы тесно общались, встречаясь трижды в день в столовой. Ему сообщали обо всем, что обнаружено в результате обследования местности. При первой возможности Пети совершает краткие поездки, что позволяет ему хорошо ознакомиться со всем районом. Он не антрополог и не специалист по первобытной истории, но весьма осведомлен в этих вопросах; поскольку мой приезд пробудил в нем массу новых интересов, он стал для меня щедрым источником множества ценных сведений. Так, он привел нас к культурному слою, находящемуся километрах в двенадцати к востоку от Арлита. Местные европейцы прозвали его «логовом шакала», туареги же называют Ти-н-Тералдже, что означает «скала грифов». В расщелине на вершине одного из песчаниковых утесов массива действительно гнездится пара этих птиц. Слой находится наверху и занимает площадь около сотни метров в диаметре. На сером фоне хорошо видны многочисленные белые кости – это пищевые отходы, оставленные некогда жившими здесь людьми. Помимо бесчисленных керамических черепков, тут имеются кости крупного рогатого скота, зубы бородавочника, сплошь испещренные трещинами, раковины, рыбьи кости и огромные головные пластинки сомов. В давние времена в этом ныне столь пустынном месте смерть от голода людям явно не угрожала. С вершины Ти-н-Тералдже видна длинная вьющаяся лента высохшего русла реки, поросшего довольно чахлой растительностью, куда женщины ходили собирать ракушки. При более внимательном изучении местности (речь идет не о раскопках, а просто об обследовании) мы обнаруживаем два человеческих скелета, обнажившиеся на три четверти в результате эрозии. Так же как и в Ти-н-Куне и Тамайа Меллете, погребение мертвых здесь было неизвестно, их клали среди куч кухонных отбросов. Вдоль склонов, где потоки воды оставили смытые кости и глиняные черепки, валяются наконечники стрел, зернотерки и обломки жерновов. К этому слою еще придется вернуться, чтобы исследовать его более тщательно, однако уже сейчас складывается впечатление, что весь инвентарь, черепки посуды и фауна здесь те же, что и в Арлите.
После двухмесячной работы по копированию наскальных рисунков в Мамманете мы отправляемся в Ниамей по внутренней части горного массива Аир. Едем по долине Аудерер, где, по словам нашего старого Кульне, есть рисунки. На обоих склонах – сотни изображений того же периода и той же школы, что и в Мамманете. Сейчас не может быть и речи о снятии с них копий, но это будет сделано во время следующей экспедиции. По каменистой и извилистой тропе, бегущей то вверх, то вниз, как «американские горы», мы добираемся в сумерки до небольшого оазиса Иферуан, похожего на изумрудный ларец у подножия сиреневых гор альпийского типа. При выходе из селения делаем крюк, чтобы посмотреть рисунки, изображающие, в частности, жирафов, а затем спускаемся к югу и следуем через Ассоде и Тимиа к Агадезу.
От Ассоде, бывшего некогда самым крупным городом в Аире, остались одни развалины. Расчищенная для автомобилей трасса проходит совсем рядом, и с ограничивающего ее гребня мы обозреваем гигантское нагромождение обрушившихся домов. Какое впечатляющее и печальное зрелище представляют собой обвалившиеся стены, развалившаяся на части большая мечеть, занимавшая некогда центр города! Удручающее впечатление разрухи и полной безжизненности усугубляется стоящей вокруг тишиной. К югу от развалин простирается огромное кладбище, насчитывающее около пяти тысяч могил; на многих из них есть написанное по-арабски имя умершего, но нет ни одной даты. Ассоде, бывший, по-видимому, таким же цветущим городом, как и Агадез, стал местом, за обладание которым в течение нескольких веков боролись две основные племенные группировки туарегов – кель гресс и кель эуи. Легенды гласят, что город был якобы основан племенем кель гресс, но в средние века он стал политической столицей кель эуи и резиденцией их владыки – анастафидета. Поскольку эти развалины никем еще не изучались, я предлагаю включить съемку их плана в программу будущей экспедиции.
Мы продолжаем свой путь к Тимиа, интересному маленькому горному оазису, приютившемуся в глубокой долине. Его круглые хижины отличаются довольно необычной архитектурой, причем каждое жилище украшено кругом из камней. Основа существования этого живописного поселка – земледелие; здесь выращивают просо, помидоры, картофель, лук и прочее, а также пальмовые деревья, дающие совсем маленькие плоды. Мужчины исполняют также обязанности погонщиков верблюдов и регулярно водят из Билмы караваны с солью, называемые азалаи. На крышах хижин стоят красивые горшочки из красной обожженной глины. Побуждаемый любопытством этнолога, я беру один из них в руки, с тем чтобы купить его, рассматриваю и обнаруживаю, что внутренние стенки покрыты каким-то белым налетом и отвратительно пахнут. Женщины, появившиеся из-за изгороди, смотрят на меня с лукавством и, кажется, смеются под своими покрывалами. Я спрашиваю их, для чего служит этот сосуд. Они изображают, как присаживаются на корточки и подсовывают его себе под юбку. Одна старуха посмелее принесла мне два новых горшка и объяснила, что такой обычай позволяет женщинам не выходить ночью из хижины. Школу в этом селении посещает очень много детей. Удивительно слышать, как дети туарегов говорят по-французски. Они счастливы показать, что умеют объясняться на этом языке. Организация обучения в Нигере потребовала больших усилий, хотя в школах учится едва лишь десять процентов детей. В стране туарегов есть школы для детей кочевников, в частности в Тегидда-н-Тагаите, Марандете, Арлите, Гугараме, Тирозерине, Аззеле и других местах, так что сегодня даже в самых отдаленных горных уголках с приятным удивлением слышишь, что тебе отвечают по-французски; еще в 1950 году ни один туарег в Аире не говорил на нашем языке. Как ни странно, но это произошло после установления независимости. Французский в этой стране является официальным языком, служащим для общения разноязычного населения, и первый конгресс по использованию французского языка состоялся в Ниамее. Басни Лафонтена, написанные в повествовательной манере, характерной для африканского мышления, пользуются огромным успехом у маленьких нигерцев, и белых, и черных. Это неудивительно, ведь наш баснописец часто черпал сюжеты у Эзопа, а Эзоп по происхождению был нубиец. Так возвращаем мы Африке, хоть и в несколько забавной форме, то, что у нее позаимствовали.
Выйдя из селения и спустившись по опасной, узкой и крутой, тропе, путешественник останавливается, пораженный видом великолепного водопада, низвергающегося в огромную котловину, наполненную водой. Зрелище потрясающее... Идя дальше, добираемся до нижнего бьефа [33] уэда, где среди пышной растительности струится вода. Здесь водится плюющая змея, или, точнее, кобра Nigricollis с желтым кольцом вокруг шеи. Если кто-нибудь по неосторожности окажется неподалеку от нее, у змеи срабатывает рефлекс и она плюется. Это предупреждение, чтобы к ней ни в коем случае не подходили, иначе, при малейшем движении в ее сторону, она бросается и кусает. Ее яд гораздо сильнее, чем у гадюки: смерть от паралича наступает через несколько минут.
На окаймляющих тропу скалах, не обращая на нас внимания, резвятся павианы. В этом регионе обитает также и мартышка, или плачущая обезьяна. Одна из них очень заинтересовалась Коломбелем, снимавшим копию с изображения жирафа рядом с Иферуаном. Она приблизилась менее чем на десять метров, а потом не торопясь скрылась за камнями. Это, пожалуй, чуть ли не единственные животные, встреченные нами на пути, а ведь когда-то Аир славился как один из самых богатых дичью районов. Здесь водились сотни газелей-дорка и дама, антилопы-орикс, страусы. Хорошо, если мы видели двух или трех газелей, но мы не встретили ни одной антилопы-орикс и ни единого страуса. Своим исчезновением эти прекрасные представители фауны обязаны разрушительному инстинкту охотников, главным образом европейцев.
Мы добираемся до Кериб-Кериба, небольшой деревушки, где живут рабочие, добывающие оловянную руду в ближайшей горе. Один молодой служащий, взвешивающий руду, сообщает нам, что наверху есть несколько наскальных рисунков, с которыми мы и знакомимся. Затем едем в селение Эль-Меки, административный центр компании, занимающейся эксплуатацией оловянных рудников в Аире. Это большой поселок рудокопов, вокруг которых подвизается маленький мирок торгашей и молодых женщин из Агадеза, чьи прелести по заслугам оцениваются многочисленными холостяками, пришедшими, часто издалека, в поисках работы. У выхода из Эль-Меки, рядом с гельтой, видим несколько рисунков, украшающих нависшие над ней скалы. Дойдя до южной части плато, проходим по красивым долинам, поросшим пальмами-дум и высокими кустами терновника. Пастухи трясут их ветки с помощью длинной жерди с крючком на конце, сбрасывая таким образом на землю плоды – любимое лакомство коз. Заросли здесь очень густые, и порой кажется, что находишься в экваториальном лесу.
На горизонте – шпиль минарета большой мечети в Агадезе. Это-окончание экспедиции и возвращение в Ниамей.
Глава 9
ОПЯТЬ В НИГЕРЕ
Январь 1972 года. Возвращение в Нигер. На этот раз меня опять сопровождали Пьер Коломбель, мой самый верный сотрудник с 1962 года, и молодой инженер-архитектор Анри Бушар, только что окончивший Политехническую школу в Цюрихе. Мы начинаем с того, что готовим к открытию небольшую выставку, посвященную наскальному искусству Нигера. Она была организована по случаю официального визита президента Жоржа Помпиду Национальным музеем в Ниамее по инициативе хранителя музея П. Тусе, человека очень энергичного. Несмотря на свое пристрастие к современному искусству – французская колония даже преподнесла ему забавного петуха, сделанного из старых автомобильных деталей, – президент проявил живой интерес к наскальным рисункам Аира, спрашивал об их возрасте, археологической ценности, задавал многочисленные вопросы по существу дела. В честь гостей Нигер организует великолепный народный праздник. В течение двух часов мы любуемся самым красочным шествием, какое я когда-нибудь видел, в котором среди других участвуют три тысячи всадников и две тысячи мехаристов, сверкающих на солнце амуницией. Но я не мог задерживаться на празднествах, потому что члены моей экспедиции уже несколько дней тому назад приехали в Марандет. До Агадеза я добираюсь на военном самолете, а оттуда – на присланном за мной лендровере. Мои сотрудники продолжают раскопки слоя с кузнечным инвентарем. Сейчас они извлекают новые тигли из груды обломков, оставленной нетронутой предыдущей экспедицией. Мы выкапываем много форм для небольших слитков металла, несколько, тоже небольших, гончарных изделий, но весь этот инвентарь свидетельствует лишь о ремесленном производстве, а не об обработке руды.
Сотрудники рассказывают мне о том, что на пути из Агадеза дорогу им преградила ослица – она никак не могла разродиться. Животное уже совсем изнемогло, но детеныш не появлялся на свет, и несчастной грозила несомненная гибель. Коломбель, не раздумывая, засучил рукава и начал ей помогать, а шоферы Данлади и Захариа вместе с Анри Бушаром ассистировали ему, крепко держа животное за ноги. В это время Ирэн наливала воду в сосуд. За десять минут несчастную освободили от мертвого детеныша, смочили ей голову, ноздри, чтобы она пришла в себя, напоили и приласкали. Когда дыхание животного стало нормальным, они ее оставили, и она догнала своих сородичей у ближайшего колодца. В Сахаре необходимо быть мастером на все руки, однако мы все же поразились способностям Коломбеля к профессии ветеринара-акушера.
Теперь мы направляемся к Тегидда-н-Тагаиту, чтобы снять там копии приблизительно с двухсот пятидесяти наскальных рисунков, обнаруженных в прошлом году. Почти все они высечены на горизонтальных плитах. Неолитический слой, бегло просмотренный нами, обещает небезынтересные сюрпризы: выходя далеко за пределы гребней, очерчивающих впадину, он простирается в длину более чем на километр. Мы не заметили этого сразу, поскольку все наше внимание было поглощено развалинами, находившимися в этой местности. Нас привело в восхищение обилие и разнообразие сохранившихся в целости предметов – их было около трех тысяч. Среди них множество скребков, суживающихся к острию, долота, небольшие плоские топоры, несколько топоров большего размера, обтесанных с обеих сторон и отшлифованных только по лезвию, – полный набор инструментов, служивший, главным образом, для работы по дереву. Сотни тысяч осколков свидетельствуют о развитом изготовлении каменных орудий. Это самая большая производственная мастерская, известная мне в Сахаре.
Мы покидаем Тегидда-н-Тагаит, его пальмы, прекрасную артезианскую воду, любезного директора школы для детей кочевников и ее маленьких непоседливых питомцев. Дети счастливы тем, что получают пшенную похлебку три раза ежедневно, кроме воскресенья, когда они имеют право на рис. Похлебку разливают по эмалированным мискам – одна миска на двоих. У детей такой вид, будто они едят лакомство, еда им, несомненно, нравится – у себя в становищах не всем удается есть досыта, как здесь.
Сделав крюк через Азузам, где в колодце глубиной в двадцать метров нет больше ни капли воды, и с трудом обогнув небольшую каменистую гору, мы, благодаря Кульне, знающему этот район как свои пять пальцев, выходим на прямую дорогу к Арлиту. Нас очень порадовала встреча с несколькими одичавшими лошадьми с жеребенком, возможно теми же, что мы встретили в прошлом году у Азелика. Потом мы гнались за шакалом, и нам удалось его поймать, – правда, он был ни жив ни мертв. Почва представляет собой глину с большими трещинами, что сильно затрудняет движение автомашины. Местами она покрыта галечником, возникшим в результате выветривания песчаников, когда-то занимавших весь район и на юго-востоке Арлита существующих ныне только в виде небольших, сильно выветренных скал. Туареги дали этому огромному плато название Талак, что на их языке означает «глина».
Мы добираемся до Арлита без каких-либо дорожных происшествий. Мы рады тому, что можем задержаться здесь на несколько дней, чтобы произвести наскоро профилактический осмотр машин и запастись продовольствием. Затем мы отправляемся на теперь уже хорошо знакомый нам Мамманет и поднимаемся вверх по кори до скалы Абуд-Элиас, рядом с которой разбиваем лагерь. В самом уэде нет больше рисунков, которые надо копировать, зато они есть в его нижних небольших притоках, в частности Тамокрине. Наши блокноты испещрены изображениями многочисленных фигурок в виде двойных треугольников; некоторые из них сидят на корточках и наделены непомерно длинным фаллосом.
На левом берегу расположены две расселины, одна из которых – уэд Серока. Там множество изображений быков, жирафов, а также три запряженные лошадьми двухколесные колесницы (мы их не заметили в 1971 году), высеченные в схематическом стиле на горизонтальной плите в месте, где сходятся два ущелья. Немного ниже, в скале, – глубокая впадина в скалистом грунте, называемая туарегами туарди. Она наполнена водой, кишащей комариными личинками, но, несмотря на этот дефект, вполне годной для питья. Это избавит нас от дорогостоящих забот по доставке воды от самого Арлита, крайне утомлявших нас в прошлом году. При обследовании левого притока уэда Гурета (его название я узнал позднее) мы обнаруживаем тысячи изображений, среди которых бесконечное множество небольших верблюдов и лошадей и надписи письмом тифинаг. На протяжении четырех километров фигуры следуют непрерывно друг за другом на обоих берегах. Совершенно бессмысленно копировать одного и того же верблюда или страусенка. Мы ограничиваемся самыми интересными сюжетами, требующими нескольких дней работы. В начале же этого притока находится широкая, наполненная водой гельта, куда приходят на водопой стада из окрестностей. На возвышающихся над ней скалах глубоко врезаны в камень изображения больших и красивых жирафов с превосходно отполированной контурной поверхностью рисунка, а также больших быков, слонов и носорогов. На обратном пути мы снова встречаем носорогов, карабкающихся на пальму павианов и три колесницы. Пока мы заносим всю эту фауну в наши блокноты, вокруг нас резвится целое племя даманов, или, как их называют туареги, окаокао. Я уже упоминал о них при описании нашего пребывания в Ихерене в Тассили-н-Аджере. Они здесь не пугливы, и мы можем свободно наблюдать за ними. Они держатся семьей, и пару родителей обычно сопровождают трое или четверо детенышей. Мы видели одну такую маленькую колонию в Тамокрине, но она быстро спаслась бегством. Здесь же кочевники бывают редко, и дикие животные гораздо меньше боятся человека. Каждую ночь гиена (возможно, и не всегда одна и та же) проходит по нашему лагерю, в нескольких метрах от наших постелей, устроенных на открытом воздухе. Однажды, когда я заглянул в укрытие у стены довольно крутого склона, в трех метрах от меня выскочила гиена и побежала рысцой дальше, не проявив ни малейшей агрессивности. Когда недавно мы были в Азузаме, моя жена, поднимаясь на гору, спугнула одну гиену из ее логова, и та просто пустилась наутек. Здесь очень много шакалов, и каждый вечер они устраивают зловещий концерт. Они довольно смело, даже днем, нападают на стада и утаскивают отставших коз и козлят. Одно семейство туарегов, разбивших свою стоянку неподалеку от нашей, потеряло таким образом несколько коз. Правда, пастухом был мальчик лет десяти, да еще и очень пугливый. Однажды утром, как только мы проснулись, Кульне подал мне знак подняться на вершину скалы Абуд-Элиас, откуда за нами настороженно наблюдали два гепарда, но они мгновенно исчезли. Бедные кочевники платят всем этим голодным хищникам немалую дань. У Батракума – источника, расположенного на северо-западе Ин-Гала, мы однажды увидели осла, у которого гиена вырвала из задней левой ноги кусок мяса. Глубокая, до кости, кровоточащая рана была облеплена мухами, но туареги утверждали, что животное выживет. Скотоводы могут в лучшем случае обратиться за помощью к ветеринару, живущему в Агадезе. Он разбрасывает в таких случаях мясо, посыпанное стрихнином. Это радикальный способ. В Тегидда-н-Адраре мы видели с десяток шакалов, отравленных таким образом.
Однажды, развернув старый номер газеты «Журналь дю диманш», куда были завернуты свежие овощи, привезенные из Арлита, мы с изумлением и смехом прочли там, что один швейцарский этнолог якобы видел и сфотографировал в Мавритании ребенка-газель.
В газете рассказывалось о том, что привезенные фотографии заинтересовали одного из соотечественников этого этнолога, известного антрополога; последний построил массу гипотез, в которых пытался доказать, что этот ребенок еще в младенческом возрасте выпал из рук матери, ехавшей на верблюде, был подобран и вскормлен газелью, а когда подрос, то научился прыгать, как его приемная мать, и питаться так же, как она. Короче говоря, настоящий роман-фельетон! Эту историю рассказывают в туарегских стойбищах уже более сорока лет. Кульне, которому я ее поведал, когда он вернулся с охапкой хвороста, сказал: «Я тоже знаю эту историю о ребенке-газели. Когда я был маленьким, мать мне ее много раз рассказывала». – «И это правда? Ты веришь этому? Ты знаешь людей, которые видели таких детей?» – «Конечно нет! Никто их никогда не видел! Это просто волшебная сказка, которую рассказывают детям».
История действительно красивая – такая же, как рассказ о Маугли или легенда о Ромуле и Реме, вскормленных молоком римской волчицы, и многие другие. В 1787 году во Франции родилась история о ребенке-волке. В лесу был найден несчастный слабоумный ребенок. Он совершенно не понимал человеческой речи и выражал свои эмоции лаем. Его назвали маленьким дикарем. Этим случаем занялись ученые и вскоре договорились до самопроизвольного зарождения ребенка! Он умер около 1820 года. Мы еще не раз, конечно, услышим о ребенке-газели или еще о чем-нибудь подобном. Ведь так приятно верить в сверхъестественное!..
Старый Кульне слышал много историй, которые туареги рассказывают у лагерных костров, – именно там ведутся беседы. В Гурете он увидел, как мы остановились перед одним из странных рисунков, изображающих мужчину с непомерно большим половым членом. «Ты знаешь, кто это? – спросил он. – Это Мандазарам, человек, который хотел иметь сразу двух жен». И он продолжал: «У туарегов это не принято. Наши женщины так ревнивы, что никогда этого не допустят. Мандазарам, у которого уже была жена-красавица, решил в один прекрасный день взять себе еще одну. Когда его жена узнала об этом, она велела привести своих верблюдов, сложила вещи и, ни слова ни говоря, отправилась в становище, где жили ее родители, как это принято в семьях благородного происхождения. Когда Мандазарам обнаружил ее исчезновение, он стал, громко крича, звать беглянку вернуться, но она не уступала и продолжала путь. Он все не прекращал своих жалоб, обезумев от горя и желания, и вдруг увидел, как его член стал расти и вытягиваться вслед удалявшейся жене. Для предостережения тех, кто вздумал бы совершить ту же ошибку, и изображено на рисунках это злоключение».
Закончив съемку копий в Гурете, мы возвращаемся в Арлит, где используем несколько дней своего отдыха для расчистки раскопа, несколько пострадавшего от воды во время зимних дождей. При очистке боковых стен и дна неожиданно обнаруживаются два практически целых скелета. Оба лежат в согнутом положении, колени и руки прижаты к груди, а кисти рук – к голове на уровне лица. Создается впечатление, что для сохранения такого положения тела были когда-то перевязаны веревками. Иссохнув, фаланги пальцев провалились в полость рта. Молодые нигерки, проходившие мимо раскопа, обратили на это внимание и спросили, смеясь, не кусал ли этот несчастный себе перед смертью пальцы при мысли, что придется держать отчет перед владыкой загробного мира.