В местности, носящей название Тигермауин, в большой куче мусора, из которой мы извлекли несколько почти целых горшков, мы с удивлением раскопали скелет женщины, молодой, небольшого роста, а рядом – скелет ее ребенка, или мертворожденного, или умершего сразу после рождения, потому что ребра скелета не толще спичек. Скелет женщины лежит в согнутом положении; сохранились остатки кожаной одежды, прикрывавшей тело от груди до середины икр, а на груди – бусы из скорлупы страусиных яиц; неподалеку, почти на поверхности, обнаружены еще три скелета, из которых два носят следы обызвествления.
Еще несколько дальше, в Аулауальте, мы нашли место обжига керамических изделий, представляющее собой круглую яму около восьмидесяти сантиметров глубиной, края которой были выложены большими керамическими черепками,– все это сооружение служило печью для обжига; посередине также найдены черепки, которыми, видимо, прикрывали обжигаемые изделия. Мы извлекли около трехсот осколков, некоторые из них украшены интересным орнаментом. Это первое найденное в Сахаре место обжига керамических изделий, восходящее к неолиту. Некоторыми из этих прекрасных находок мы обязаны инженерам Сомаира,– они увлеклись археологией и доставили себе удовольствие поехать с нами на воскресенье. В следующий раз мы привозим с собой горшечника из Арлита, и он нам объясняет, что этой системой обжига до сих пор пользуются в здешних местах и он сам всегда работает именно таким способом. При этом он добавляет, что старые мастера нашли такие печи и стали строить им подобные. В этом же слое мы обнаружили еще пять скелетов с черепами, попорченными ветровой эрозией.
В Эррес-уа-н-Илгмате помимо красивых керамических черепков находим также пять бычьих скелетов, сохранивших свою анатомическую структуру; запрокинутые назад головы животных указывают, что они не были принесены в жертву, а погибли естественной смертью, может быть от эпизоотии, потому что их останки были найдены на ограниченном пространстве на периферии становища. Нашли мы также небольшой горшок, горловина которого торчала из земли; в нем были кости газели, явно испытавшие на себе действие огня.
В Алабакате, на периферии поверхностного культурного слоя диаметром около четырехсот метров, из земли выступает край горловины большого канари для воды. Ширина сосуда около шестидесяти сантиметров. Земля вокруг него настолько тверда, что нам приходится долбить ее киркой, чтоб вытащить горшок,– он весь растрескался от тяжести содержимого, но нам удалось собрать все осколки, так что в дальнейшем его можно будет склеить; осторожно вынимаем заполнявшую его землю и на дне обнаруживаем человеческие кости и фрагмент челюсти. Перед нами – первая открытая в этой части Сахары погребальная урна. Рядом с ней лежит челюсть крокодила.
В Эссауи Казауэн откапываем нижнюю челюсть слона и по этому поводу вспоминаем, что в прошлом году в пятистах метрах к северо-востоку от Арлита сторож-туарег из Сомаира указал нам место, где мы нашли слоновый бивень.
Характер ископаемой фауны здесь повсюду одинаков – это пресноводные моллюски, плавниковые кости и позвонки сомов, останки крокодилов, фрагменты зубов гиппопотамов, останки слонов, бородавочников, различных видов антилоп, жирафов, газелей и так далее. Столь же очевидно и сходство керамики.
Самую сложную проблему ставит перед нами различие способов погребения: наряду с довольно большим некрополем, то есть определенным местом, куда систематически складывались тела умерших, мы наблюдали и индивидуальные захоронения в местах обитания и в кучах кухонных отбросов (причем скелеты носят иногда следы частичного обугливания), и такие, видимо, необычные, случаи, как погребение матери и ребенка, и, наконец, погребение в урне, как в Алабакате. Некрополь до сих пор остается явлением для этого района исключительным; невольно удивляешься тому, что он был создан в естественной впадине, затопляемой во время дождей. Может быть, в какой-то определенный момент истории имел место некий катаклизм – то ли опустошительная эпидемия, то ли разрушительная война,– повлекший за собой смерть большого числа людей? И в силу того, что все они были захоронены в одном месте, жители этого района продолжали уже по привычке в дальнейшем класть туда своих мертвецов? Это, конечно, только гипотеза.
Каменных орудий в раскопах найдено мало; те немногие наконечники стрел, которые мы обнаружили, лежали всегда в непосредственной близости к какому-нибудь скелету, причем связь их кажется настолько очевидной, что я стал задумываться, не носит ли она причинно-следственного характера. Захоронение в кучах отбросов было широко распространено; в этом я мог убедиться сорок лет тому назад в Тамайа Меллете, в уэде Имулей, в Тазерзаит Серире и позднее в Ти-н-Куна. Что касается частичного обугливания, уже ранее отмеченного на одном черепе в Тамайа Меллете, оно остается для нас абсолютно загадочным. Также и погребение в урне для неолитического населения окрестностей Арлита представляет собой совершенно исключительный случай. Мы ничего об этом случае сказать не можем, потому что, как и в случае частичного сожжения, до сих пор это единственная находка.
Все обнаруженные нами черепа, сохранившиеся в хорошем состоянии, можно отнести к негроидному типу. Найденные скелеты позволяют утверждать, что они принадлежали, кроме нескольких случаев, людям пропорционально сложенным, которых можно сравнить с современными хауса. Было отмечено несколько зубных аномалий: например, лишний зуб в восходящей ветви нижней челюсти и несколько ненормальных врастаний зубов. Кариес не встречался, но жующая поверхность моляров [36] сильно изношена и представляет собой косую плоскость. Случаев выпадения зубов нам не встретилось. Раскопки дали множество детских зубов, но очень мало детских костных останков. Продолжительность жизни, вероятно, была очень невелика, потому что у всех найденных черепов не окостенели швы. Считается, что у европейцев черепные швы окостеневают к сорока годам, а у людей негроидной расы, по мнению антропологов,– в тридцать. Все это предварительные данные; сейчас проводится систематическое изучение черепов. Что же касается орудий, то все они, без сомнения, принадлежат к тому же типу, что и орудия из Шахейнаба в Верхнем Египте, изученные специалистом по первобытной истории Аркеллом; следовательно, мы имеем дело с культурой, истоки которой лежат в верхней части долины Нила.
Мы продолжаем изучение мечетей. К моему изумлению, оказывается, что в Агадезе их насчитывается двадцать пять, и некоторые регулярно посещаются. Есть здесь также и несколько мусульманских религиозных школ, где дети нараспев читают стихи из Корана; за ними наблюдает кто-нибудь из детей постарше, вооруженный розгой, которой он наказывает ленивцев, после чего все ученики сразу просыпаются и начинают выкрикивать стихи с такой оглушительной силой, что трясутся стены. Марабуты жалуются, что их школа все больше уступает светской, впрочем как и повсюду в мире... Я снимаю планы со всех мечетей, многие из которых очень стары и живописны.
Тем временем, продолжая поиски старинных резиденций султанов Аира, я заинтересовался некоей местностью под названием Ти-н-Шаман, упоминаемой в «Хронике султанов». Оказывается, и тут мы тоже имеем дело с ошибкой в написании,– на самом деле речь идет о древнем городе Анизаман, расположенном к северо-северо-востоку от Агадеза. В этом месте находятся важные руины, причем одно из строений своим размером и расположением комнат в точности повторяет резиденцию в Таделизе. Некогда Ти-н-Шаман принадлежал племени инассуфа, которое арабские авторы называют также имуссуфан и мессуфит; это одно из самых древних благородных племен Аира, населявшее также Азелик. Посетил я и развалины Тазамака, принадлежавшего племени итессан, а затем развалины Арум в Балькоре, города племени балкорен, к востоку от Агадеза; оба эти племени вместе с племенами инассуфа и лиссауан принадлежат, как говорят туареги, к «племенам союза», выбирающим султана.
В Ниамей возвращаемся через Жолу, где в прошлом году мы обнаружили следы обработки железа. Прежде по этой тропе проходило множество народу, кочевники гнали свои стада, а теперь мы едем по совершенно пустынным местам. Только разбросанные там и тут кучи бычьих скелетов, уже частично обызвестковавшиеся, напоминают нам о драме, которую переживают пастухи Сахеля [37]. Доехав до Дакоро, маленького городка на границе зоны распространения культуры проса, мы видим огромный лагерь беженцев, где люди живут в соломенных лачугах и кормятся за счет помощи международных организаций. Лагерей этих все больше и больше. Только в Аире такие лагеря есть в Агадезе, Иферуане, Арлите, Ин-Гале, Агеллале, И-н-Зизауте, Данете и других. В Ниамее находится около пятнадцати тысяч туарегов из Мали, – они потеряли все и не хотят возвращаться на родину. Разными странами Европы и Америки были куплены для них или подарены тысячи тонн сорго, проса, маиса, пшеницы и сухого молока. Алжир, где есть и свои пострадавшие от засухи, поставил Нигеру огромное количество зерна, доставленное в Агадез грузовиками. Собрать все эти продовольственные ресурсы само по себе уже очень трудно, но еще сложнее доставить их туда, где они нужны, вследствие недостаточности местных транспортных средств, плохого состояния дорог и полной невозможности проехать по ним в зимнее время. Перевозка осуществляется иностранными военными самолетами – французскими, бельгийскими, канадскими, американскими – всех не перечислишь; и также различными грузовыми автомашинами, тоже военными,– французскими, бельгийскими, голландскими, австрийскими, алжирскими и, само собой разумеется, нигерскими. В деревнях продовольствие распределяется или нигерской администрацией, или благотворительными организациями, среди которых есть и входящие в «Католическую помощь»; грузовики «Дорог мира» по трудным тропам добираются до самых отдаленных от больших центров селений; во всех странах Сахеля можно встретить и «Добровольцев прогресса», и молодых американцев из «Корпуса мира», которые приносят особенно много пользы в госпиталях и культурных центрах; «Братья людей» собираются обосноваться в Тафадеке, чтобы способствовать развитию земледелия; есть и множество других людей, которые поселились здесь уже давно, живут всеми заботами страны и сроднились с ней, как, например, «Иисусовы сестрицы» – община, основанная еще отцом Фуко. У них есть миссия в Агадезе, а в двенадцати километрах от него, в Аззеле,– хозяйство, где они выращивают овощи, и километрах в двадцати к западу, у источника Кербубу, небольшое стадо коз. Все они бегло говорят на тамашеке и живут очень дружно с туарегами, разделяя все их заботы, всегда готовые прийти на помощь любому из них; несмотря на суровую жизнь, они при любых обстоятельствах сохраняют благожелательность и добрую улыбку. Вся эта молодежь, принадлежащая и к религиозным, и к светским организациям, юноши и девушки, днем и ночью ездит по самым трудным дорогам, чтобы доставить продовольствие к центрам распределения, где каждый «испытуемый» [38] – здесь их называют так – может получить полкило проса в день или эквивалентное этому количество других продуктов и плошку сухого молока для детей. Несмотря на все колоссальные усилия и потраченные миллиарды, проблему таким способом не решить; случаи болезней от недоедания, авитаминозов и различных других органических нарушений столь многочисленны, что нигерийские власти вынуждены были обратиться к помощи международной организации Красного Креста, который прислал целые медицинские группы, включающие в себя терапевтов, медсестер, диетологов, специалистов по питанию и так далее. Врачи приезжают из Норвегии, Дании, Голландии, Великобритании и из многих других стран мира. Все эти усилия часто разбиваются о полную инертность населения, которое привыкло покорно принимать то, что оно рассматривает как неизбежность. Изменить образ жизни? Но зачем? Начать возделывать землю, истощенную степными пожарами, способствовавшими выходу на поверхность окислов железа, да при этом еще в стране, где постоянно не хватает воды? Настоящий кочевник и лопаты-то в руках никогда не держал, как же ему взяться за такое дело? Конечно, под давлением необходимости, да еще если его усилия будут поощряться, он попробует этим заняться, но через несколько недель или месяцев при первой же неудаче непременно бросит, потому что ничего в земле не понимает,– ведь земледелие требует длительной выработки навыков.
На счастье, зимний сезон 1974/75 года был дождливым, и просо дало хороший урожай, поэтому нужно надеяться, что положение земледельцев на юге значительно улучшится, но положение кочевников, будь то фульбе или туареги, не изменится. В некоторых долинах, где уэды несколько раз за зиму наполнялись водой, пастбища превосходны, но скотоводам остается только с грустью взирать на них, потому что все поголовье скота – источник их жизни – погибло, а чтобы оно восстановилось, нужно доброе десятилетие. Положение настолько серьезно и ставит такие трудноразрешимые проблемы, что страна будет вынуждена еще не один год прибегать к помощи извне.
Несмотря на весь драматизм событий, на фоне которых заканчивается наша экспедиция, я счастлив тем, что мне удалось доставить в Ниамей сорок пять ящиков собранных археологических материалов. Всего с начала моих изысканий в Нигере я привез их сто тридцать. В этих ящиках собраны археологические материалы из тридцати пяти культурных слоев, обнаруженных в радиусе ста километров вокруг Арлита; материалы состоят из двадцати пяти тысяч керамических черепков и многочисленных остатков фауны. Кроме того, среди останков крупного рогатого скота удалось выделить соответствующие двум видам, представленным на наскальных росписях Тассили, а именно: Bos brachyceros, с короткими и толстыми рогами, и Bos africanus, с очень длинными и довольно тонкими рогами в форме лиры. Теперь дело за тем, чтобы изучить весь этот материал и получить в результате более точные сведения, но это уже совсем другая работа...
Глава 12
БЕГЛЫЙ ОБЗОР ПРОШЛОГО САХАРЫ
В противоположность распространенному мнению, археология вовсе не такая уж далекая от жизни наука, не имеющая никакого практического значения. Она позволяет восстановить, этап за этапом, ту среду, в которой совершались великие переселения народов на земном шаре, и на этом основании вынести уроки для будущего. Таким образом, исследования, производившиеся начиная с 1956 года в районах Тасси-ли-н-Аджера, Аира и Тенере-н-Тафессассета, способствовали изменению установившегося мнения о Сахаре, ее природных условиях и ее прошлом. Орудия доисторической эпохи, найденные как в эргах, так и в долинах различных зон пустыни, показали, что эта пустыня была населена, причем плотность населения здесь была больше, может быть, чем в любом другом месте земного шара. Наскальные рисунки Сахары, и особенно росписи Тассили, подтвердили это предположение и сообщили нам разнообразные и часто удивительные подробности о людях, делавших орудия из камня. Без этих рисунков и росписей мы никогда бы не узнали, что огромные миграционные волны скотоводческих народов, гоня перед собой стада баранов, коз и быков, прокатились из конца в конец Сахары, от Красного моря до Атлантического океана.
Мы долго представляли себе, что в период неолита Сахара населена была негритянскими земледельческими народами и люди белой расы не появлялись в ней, пока здесь не оказались дромадеры. По мнению некоторых авторов, негритянские народы еще в римскую эпоху занимали прибрежные районы Атласских гор; и, хотя эта гипотеза не нашла археологического подтверждения, многие отождествляли уэд Джеди в Зибанах с Нигрисом Плиния. На самом же деле белые вовсе не ожидали появления в Африке дромадера, чтоб проникнуть в Центральную Сахару и достичь берегов Нигера. Они пришли сюда на лошадях за тысячелетие до начала нашей эры. Это тоже открыли нам наскальные рисунки.
«Негр-земледелец», изготовитель котлов, которого уверенно противопоставляли «кочевнику-верблюжатнику» с его мехом,– это образ, нуждающийся в пересмотре. Теперь мы знаем, что кочевники Сахары пользовались котлами в течение тысячелетий, а козий мех был известен пастухам крупного рогатого скота за три тысячелетия до нашей эры. Об этом тоже рассказали нам росписи.
Но наиболее интересные сведения дало нам открытие в Тассили росписей так называемого «периода круглоголовых». По стилю, по профилям изображенных на них людей, их татуировкам и нательным росписям, по символизму масок они резко отличаются от всех известных до сих пор в наскальном искусстве Сахары и подтверждают, что негритянские народы по крайней мере уже за пять тысяч лет до нашей эры населяли эту территорию вплоть до южных границ восточного Большого Эрга. Они свидетельствуют также, что с тех самых давних времен здесь существовал культ масок, как он существует и поныне у негритянских народов саванн и лесов; и более того, они открывают для нас типично негритянское искусство, которое не имеет ничего общего с другими «школами» доисторического искусства, известными в Европе или в Южной Африке. Именно эти росписи лежат в истоках современного искусства негритянских народов и со всей очевидностью выявляют их огромные художественные способности и творческий дух. Напротив того, выполненные в реалистическом стиле рисунки Южного Орана, уэда Джерат, Феззана, принадлежащие, возможно, «периоду круглоголовых», но, вероятно, более древние и имеющие иное распространение, судя по профилям человеческих изображений, кажутся творением европеоидной популяции.
Появление пастухов, гнавших перед собой стада, соответствует третьей фазе заселения. Принесенное ими с собой искусство реалистично, а некоторые ансамбли столь хороши, что их можно отнести к вершинам доисторического искусства. Если судить по росписям «периода полорогих», тип населявших тогда Сахару народов не был единым. В одной и той же сцене мы можем видеть профили эфиопского типа, напоминающие профили темнокожих фульбе, негроидные профили с курчавыми волосами и отчетливо европеоидные профили.
В росписях стиля «периода лошади» появляются следы миграции белых; на боевых колесницах эти народы дошли до берегов Нигера и заняли территорию, которую ныне занимают туареги, являющиеся вероятно, их потомками. Сахара стала тем местом, где пересекались дороги, по которым двигались различные расы, тем более что позднее она испытала на себе влияние народов моря, карфагенян, греков, римлян, вандалов, арабов и турок. Учтем при этом также влияния христианства и ислама – и все вместе это даст средиземноморско-африканскую культуру, столь дорогую сердцу президента Леопольда Сенгора [39].
Следует все же сделать одну оговорку: если наскальные рисунки и росписи Сахары позволяют в целом наметить картину ее заселения начиная со времен неолита, то нельзя претендовать на то, чтобы они полностью соответствовали всем найденным свидетельствам материальной культуры. Может быть, некоторые неолитические народы Сахары, как, например, те, что населяли район Арлита, не обладали истинным художественным чувством и не изображали принадлежавшие им стада на скалах. Однако схема, построенная на основании рисунков и росписей, до сих пор достаточно хорошо согласовывалась с результатами, полученными методом радиоуглеродного анализа, и с найденными человеческими останками. Если в истории заселения этого региона и остались пробелы, то они, по всей вероятности, невелики.
Беглый обзор этого долгого прошлого делает очевидным, что столь негостеприимные ныне земли Сахары были в эпоху, сравнительно недавнюю по отношению ко всей истории человечества, густо населены, что подразумевает существование климата гораздо более влажного, чем нынешний. Эпоха неолита соответствовала периоду дождей, способствовавшему процветанию и людей, и животных. Обилие и разнообразие встречающихся здесь орудий той эпохи, буквально усеивающих реги, эрги и долины, поистине удивительны. Изучению этого периода в большой степени способствовали палинология, гранулометрия и радиокарбонный анализ. Последний дал возможность точно датировать некоторые культурные слои и утверждать, что неолит в Сахаре берет свое начало самое позднее в VIII тысячелетии до н. э., тогда как совсем еще недавно бытовало мнение, что он гораздо младше неолитических культур Северной Африки, Египта и Ближнего Востока. Если принять во внимание, что исследования пищевых отбросов параллельно с изучением наскальных рисунков и гравюр позволяют проследить развитие фауны, что изучение пыльцы из археологических слоев дает нам более точное знание о растительном покрове, что брюхоногие моллюски позволяют нам определить степень влажности в тот или иной период, что гранулометрия знакомит нас с природой и происхождением осадочных пород в археологических отложениях и сообщает нам сведения о силе ветров, являвшихся причиной засухи и превращения скальных пород в песок, – то мы располагаем знаниями целой совокупности факторов, определявших развитие жизни в Сахаре за последние девять тысяч лет.
Палинологические исследования показали, что флора претерпела за это время весьма существенные и неожиданные изменения. Если раньше в самом сердце горных массивов Центральной Сахары растительность имела средиземноморский характер – здесь произрастали хвойные и масличные деревья, дуб, ольха, липа, каменное дерево и другие,– то постепенно она приняла вид, типичный для суданских степей, хотя и сохранила некоторые реликтовые виды, как, например, кипарисы Тассили и масличные деревья Центральной Сахары и Аира. Следует также добавить, что кипарисы, каменное дерево и масличные деревья росли далеко за пределами Центральной Сахары и что их пыльцу нашли в Тенере и его окрестностях, а также в Джурабе, то есть к северу от озера Чад.
Высыхание Сахары произошло, по-видимому, с катастрофической быстротой, и объяснить его причины – задача очень сложная. Легче всего проследить его этапы на примерах изменения животного мира. Гиппопотамы жили тут за 2500 лет до н. э. и даже в более близкие к нам времена. Останки этих животных можно найти в культурных слоях Талака и Тенере, они часто встречаются на местах древних стоянок рыбаков Тафержита, в той зоне, где ныне условия для жизни очень трудны, если не вообще непригодны. Чаще всего попадаются моляры, обломки резцов и части лопаточной кости; длинные кости в собственно культурных слоях всегда отсутствуют, это заставляет предполагать, что разделка туши производилась прямо на месте охоты, а в становище приносились только отдельные куски, остальное же мясо нарезалось полосками, как это и теперь практикуется у охотников Центральной Африки. Люди неолита ценили, видимо, также мясо бородавочника, – нет ни одного слоя, где бы в изобилии не попадались зубы этого животного. Остатки же рыбьих костей и раковины моллюсков просто бесчисленны. Присутствие их в отложениях в таких больших количествах доказывает, что здесь существовали не только озера, но и проточные реки. Пищевые отбросы указывают на то, что режим питания, включающий большое количество мяса, в неолите был привычнее для здешних жителей, чем в наши времена, и они отнюдь не голодали. Кости животных размером с антилопу они дробили, чтобы извлечь оттуда костный мозг. Огромное количество керамической посуды, неподвижных жерновов и зернотерок, а также некоторые сцены в росписях Тассили долгое время заставляли предполагать, что скотоводческие племена занимались и земледелием, но палинологические исследования, проведенные в Тенере и Тассили, этого предположения не подтвердили. Из этого ботаники сделали вывод, что все орудия служили для дробления зерен дикорастущих злаковых, в те времена, несомненно, встречавшихся здесь в изобилии.
Причины высыхания спорны, и всякое объяснение может носить только гипотетический характер. По мнению некоторых ученых, последние две тысячи лет Сахара представляла собой такой же пустынный район, каким мы его видим сегодня. Уже Геродот описывает Сахару именно такой – с оазисами, разделенными долгими безводными переходами, с цепями дюн от прибрежной зоны Сирта до берегов Атлантики. Это совершенно верно, но древний историк пишет также, что в этих местах водились дикие звери, и из его текста можно сделать вывод: лошадь была здесь обычным верховым животным, а в наши дни это совершенно исключено [40]. Степень засушливости была несомненно меньше, чем теперь, в XX веке. Другие авторы опираются на свидетельства нынешних кочевников, утверждающих, что на их памяти и памяти их родителей засушливость все увеличивается, но эти свидетельства не могут быть серьезно приняты во внимание, так как имеют чисто эмпирический характер; за такой короткий срок, как человеческая жизнь, нельзя набрать достаточно данных для сравнения, к тому же следует учитывать чередование засушливых и влажных периодов во всех частях света. Однако в сенсационной прессе можно встретить следующее трудно проверяемое утверждение: оказывается, по мнению международных экспертов, пустыня наступает по фронту протяженностью 4800 километров со скоростью 48 километров в год. Сам я, хоть и живу в Сахаре давно, не взялся бы утверждать это с такой точностью, да и, признаюсь, никогда не видел, чтобы кто-нибудь замерял эту необычайную и фантастическую скорость.
Что касается скотоводов, летом 1973 года видевших, как погибли их стада, лишившихся всего своего достояния и вынужденных покинуть землю, по которой они издавна кочевали, чтобы в городских центрах на юге, спасаясь от голодной смерти, милостыней добывать себе пропитание, то они себе вопросов больше не задают. Поставленные на грань выживания, они испытывают трагедию, причина которой – засуха, неотделимая от всей истории Сахары. Голод? Но в этой стране он – явление эндемическое и постоянно угрожающее. В 1913 году, в «год голода», как называют его кочевники в своей устной хронике, умерло более одного миллиона человек; это был далеко не первый раз, когда голод унес столько жертв из числа этих постоянно недоедающих людей, принимающих его как бич, посланный высшими силами, управляющими судьбами нашей планеты.
С 1970 года, когда я снова стал постоянно посещать Республику Нигер, вся северная часть которой занята пустыней, я вижу, как несчастные скотоводы борются с засухой, а стада их из года в год все редеют и редеют. Они надеялись, что придет наконец сезон обильных дождей и положение их улучшится, но уровень воды в колодцах все понижался. а некоторые пересохли совсем. Они обращались к «делателям дождя» – колдунам, которые, храня мудрость африканских народов, как и наши старые крестьяне, умеют по форме и движению облаков, по направлению ветра предсказывать дождь, но они не обещали ничего утешительного или вовсе молчали. Заклинатели пользовались засухой, чтобы уговорить людей приносить в жертву животных и таким образом набить собственное брюхо. Они утверждали, что вызвать дождь в их власти, а не делают они этого потому, что молодежь не верит в их могущество и не приносит им больше ни быков, ни баранов в качестве искупительной жертвы.
В 1973 году разыгралась трагедия. Сезон дождей начался слишком рано и прекратился внезапно, поэтому уже взошедшее просо плохо шло в рост: солнце сожгло нежные ростки, так нуждавшиеся в воде. Уже в прошлые годы урожай был недостаточен, поэтому запасов зерна для повторного сева не было, и в результате всего этого урожай во многих местах не составил и пятидесяти процентов от обычного, а ведь засеяно было больше площадей, чем в прошлые годы.
У скотоводов дела шли еще терпимо в зимние месяцы, пока скот питался на скудных пастбищах, но они быстро истощились; с февраля пастбища северных зон Аира были совершенно опустошены, и стада пришлось перегнать на юг, в более благоприятные места, которые не выдержали такого наплыва скота. Кочевники оказались в совершенно безвыходном положении, их ничто уже не могло спасти от подстерегавшей беды. В качестве последнего источника питания для коз срубали верхние ветки акаций, опустошая целые долины, неумолимо ускоряя гибель деревьев и способствуя тем самым наступлению пустыни. Прокормиться охотой эти люди тоже уже не могли, потому что все животные, бывшие некогда знаменитой дичью Аира, были совершенно бессмысленно истреблены с появлением скорострельных ружей.
В прошедшие века в подобном случае кочевники просто принялись бы грабить тех, у кого еще хоть что-то осталось, то есть чаще всего оседлых земледельцев, откуда и проистекала извечная вражда между этими группами населения, далеко не изжитая и поныне. Психология сахарского кочевника проста: пока у него есть чем насытиться и пока он может скрасить свой стол верблюжьим и козьим молоком, он думает только о своем сиюминутном благополучии; но как только засуха уничтожит пастбища и иссушит вымя коз и верблюдиц, он становится воинственным. Срабатывает рефлекс, направленный на выживание. Если туареги веками занимались разбоем, то только потому, что у них не было другого выхода. И в Агадезе, и в Томбукту еще помнят, как они стучали в двери домов рукоятками мечей, а если им медлили открывать, то вышибали их, требуя пищи и унося с собой все, что попадалось им на глаза. Здесь больше, чем в любом другом месте, была применима старая поговорка – сытый голодного не разумеет.
В наши дни, к счастью, образ мысли жителей Сахары изменился: они знают, что больше не могут и не должны прибегать к силе. Многие из них уходят в города, добираясь до самого Ниамея, где тем или иным способом выпрашивают себе на пропитание; а тем, кто остался на местах своих кочевий, пытаются помочь государственные власти. Туареги Хоггара, обычно из-за недостатка пастбищ кочевавшие по Тамесне, которая теперь принадлежит Нигеру, алжирскими властями были погружены в автомашины и возвращены на родину. Теперь они не могут больше добывать соль в копях Амадрора, которую они обменивали на просо у нигерских земледельцев, и у них нет никаких средств к существованию. Рассказывают, что женщины знатных родов в Таманрассете продают свои драгоценности, чтобы протянуть еще несколько недель. Ну, а потом?..