Я чувствую в моем мозгу
Разрыв - истлела нить.
И вот пытаюсь - шов за швом
-Края соединить.
Прилаживаю к мысли мысль
-Нижу их на иглу
— Но разбегаются они,
Как бисер на полу.
Эмили Дикинсон"* (Перевод А. Гаврилова).
В XX веке в социальном представлении снова нашла отражение христианская идея Ада. Сейчас мы боимся скрытого преступного мира, который существует в виде сообществ со сложной иерархической структурой, например, мафии или международных террористических организаций. Все больше и больше заложенных террористами бомб взрывается в припаркованных "фольксвагенах", все больше заложников захватывают террористы в "боингах-747" и все больше наркотиков продается в школьных двориках. Да и мы сами, навешивая тройные замки на свои входные двери, ощущаем, как жизнь андеграунда постепенно проникает в наше общество. Это ощущение, как реальное, так и воображаемое, представляет собой некое подобие насилия. Это насилие над сознанием, которое совершается глубинными энергиями, почти не поддающимися человеческому контролю, угрожает исполнению желаний почти каждого из нас, вызывая постоянный мрачный страх. Наша явная беспомощность перед наступлением такого взрывного внутреннего и внешнего мира превращает человеческое общество и человеческую психику в минное поле.
Юнг очень внимательно изучал эту тему. Его первая встреча с бессознательным произошла прямо перед началом Первой мировой войны, и в своей биографической книге "Воспоминания, события, размышления" он утверждал, что не мог отличить, что исходило из его собственного бессознательного, а что - от сил внешнего мира:
"Ближе к осени 1913 года давление, которое прежде я ощущал внутри себя, теперь, казалось, действует извне и словно присутствует где-то в самой атмосфере. Атмосфера действительно казалась мне мрачнее, чем была в действительности. Это ощущение было похоже на давление, порожденное уже не состоянием моей собственной психики, а конкретной реальностью. Ощущение росло и становилось все сильнее и сильнее...Я спрашивал себя, может ли быть так, что это видение [моря крови, покрывавшего все северное побережье и все лежавшие ниже земли от Северного моря до Альп] предвещало какую-нибудь революцию, но не мог себе представить ничего подобного. Поэтому я пришел к выводу, что это касается только меня и мне грозит психоз. Мысль о возможной войне вообще не приходила мне в голову"63. (Jung, Memories, Dreams, Reflections, pp. 199-200.)
В 1914 году Юнг читал членам Британской медицинской ассоциации лекцию на тему "О значении бессознательного в психопатологии". 1 августа началась война. Стремясь понять, в какой степени его субъективное ощущение совпадает с ощущением всего человечества, Юнг погрузился в глубины собственной психики. Записи его фантазий одновременно стали записями коллективного бессознательного его времени. Так как Юнг продолжал развивать свои психологические инсайты, он постепенно стал ощущать, что его работа напоминает гонку со временем. Наконец он понял, что исследовал нечто похожее на пик стремления человека к разрушению, которое тогда вышло из-под контроля. Он знал, что прежде функцию контроля выполняла христианская церковь, но теперь ее возможности истощились. Чем можно было бы ее заменить? В недалеком будущем Юнг предвидел появление нескольких диктаторских режимов, возникающих на волне психотического страха. Он видел, что мир погружается в царство безграничного и всепоглощающего ужаса.
Именно в таком, более широком контексте следует понимать наличие женских движений. Постепенно все больше и больше женщин стали видеть в событиях XX века свой истинный образ "пешки в патриархальном мире". Двадцатый век продемонстрировал всему миру психологическое состояние изнасилованной женщины, которое отыгрывается по-разному и в самых разных социальных условиях. По существу, женщина, ставшая жертвой постоянного насилия, в каком-то смысле заменила образ распятого Христа - самый значимый образ из всех икон, который оказывает на людей самое сильное воздействие. В повести Дилана Томаса "Белый отель" (1981) очень ясно и трогательно показана судьба современной феминности.
Слишком долго велся спор, в какой мере психологический подход Фрейда относится только к богатым истеричным еврейкам, живущим в Вене. При этом считалось, что круг пациенток Юнга в основном состоял из женщин, которые не были еврейками. Зерно правды, которое есть и в одном, и в другом утверждении, состоит в том, что открытия обоих великих психологов очень часто совершались при непосредственном контакте с феминностью - либо с внутренней, либо с внешней. Ощущение феминности является ключом и к болезни, присущей нашему времени, и к ее лечению. Хотя оба мужчины анализировали болезнь поразительно глубоко и точно, они, выросшие в нашей культуре, не смогли преодолеть свой страх перед феминностью, порожденный той патриархальной традицией, к которой принадлежали они оба - еврей и христианин. В конечном счете их разлучила именно патриархальная традиция.
Феминность, которую они только начали исследовать, в наше время может развиться в спасительную творческую жизнь. В этой и следующей главе я буду рассматривать насилие как экстаз, в который оно может превратиться. Отрицать насилие, существующее в нашей культуре, бессмысленно. Если в мужчине подавлена феминность, он становится разрушительным и смертоносным; если в женщине подавлена маскулинность, она обязательно где-то захватит власть. Бессознательные исцеляющие силы, присущие комплементарным половым составляющим, оказываются единственным средством исцеления, если их тщательно искать и поддерживать, не позволяя им захватить власть. Мы должны творчески отнестись к тому, что исторически и психологически насилие всегда совершалось и над мужчинами, и над женщинами. Осознаем мы это или нет, но каждый из нас является его жертвой и последствием. Я считаю, что мы больше не хотим оставаться его жертвами.
Философ Ханна Арендт специально работала над этой проблемой. Читая ее эссе и ощущая ее великодушие и полное понимание происходящего, я вспоминала высказывание Юнга: "Часть ее жизни потерялась, зато для нее сохранился смысл жизни". Оно относится к женщине, которая размышляет над своей жизнью, обладая осознанной зрелостью, и "видит мир в первый раз"64.(Jung, "Psychological Aspects of the Mother Archetype", The Archetypes and the Collective Unconscious, CW 9i, par. 185.)
Ханна Арендт была беженкой из фашистской Германии. Она размышляла о своем прошлом, пока оно не стало для нее совершенно ясным. Постепенно осознавая, что значит жить в изгнании, она пришла к тому, что означает жить вообще:
"Мы - современники лишь в той мере, в которой мы это осознаем. Если мы хотим ощущать себя дома на этой земле, даже ценой того, что хотим ощущать себя дома в этом веке, нам нужно попробовать вступить в бесконечный диалог с его сущностью"65.(Hannah Arendt, "Understanding and Politics", Partisan Review, vol. 20, no 4,
(July-Aug. 1953), p. 392.)
Бегство Ханны Арендт от фашистского тоталитаризма воплощает в себе бессознательную жизнь многих современных женщин, которые в сновидениях видят себя заключенными концлагерей и проходят через все изощренные муки ада, придуманные службой СС, или же им снится, что Геринг или Гитлер их насилуют. Они бросают какие-то драгоценности через колючую проволоку в надежде, что драгоценности у них еще будут, лишь бы их вытащили из концлагеря. Их боссом может вдруг оказаться Иди Аммин, отцом - Муссолини, а мужем - Дракула. Независимо от того, насколько мужчины хотели все это получить от женщин или женщины только проецировали на мужчин свой страх, они ощущают эти побуждения мужчин у себя внутри, а значит, постоянно ждут, что над ними совершат насилие. Проблема редко заключалась в том, что они собой представляют и в чем состоят их трудности. Энергия Анимуса у них истощилась еще в детстве.
С точки зрения коллективного бессознательного, такие сновидения добавляют женщинам не больше материала, чем их детские переживания. Мужчины в своих снах тоже подвергаются нападению. Если мир таков, каким его видит наше бессознательное, то наша ответственность заключается в том, чтобы взвесить все как следует, пока не поздно. Глядя на жизнь с точки зрения спасшегося беженца, вместо того чтобы убежать, например, как это сделала Ханна Арендт, мы можем научиться концентрировать внимание на своем состоянии, а затем посвятить себя своей жизни. Мы ничего не сможем изменить, пока не осознаем происходящего. Некоторые должны осознать, что нас заставили уйти или уехать; другие - что фактически мы жили в концентрационном лагере, а наша жизнь превратилась в тюрьму самоотречения, в которой, как говорили наши матери, "то, чего в жизни не хватает, помогает больше того, что она дает". Если такова реальность, которую предоставила нам жизнь, то о ней следует хорошо подумать, чтобы изменить ее. Подумать и взвесить - не значит отказаться от нее и видеть ее в черном цвете, а в своем воображении сопоставить данную ситуацию с возможностями Сущего. Ханна Арендт может научить, по крайней мере, одному: в обществе нельзя обрести ни здоровья, ни искупления. Человек должен выбрать собственный путь, который полон опасностей:
"...Если человек терпим к жизни, не фантазирует, а принимает то, что дает ему жизнь, - значит, он достоин того, чтобы все свои воспоминания и размышления над ними воспроизводить в своем воображении как "способ остаться в живых""66.(Hannah Arendt, Men in Dark Times, p. 97 (the quote is from "The Blank Page", a short story by Isaac Dinesen).
Одна из причин таких мучительных страданий современных людей состоит в отсутствии осознанной связи с архетипической основой их нынешних страданий. Оказавшись оторванными от этой основы, они ощущают себя одинокими, а их страдания становятся бессмысленными. Они не осознают, что сам факт их страданий предопределен сотворением мира и что до этого так же страдали все боги и богини, известные из мифологии и религии. Агония их страданий вызвана гордыней, которую Юнг называл "гордой самонадеянностью... человеческого сознания, которое обязательно должно столкнуться с [вечной истиной], и это столкновение приведет к катастрофической гибели человека"67(Jung, Psychology and Alchemy, CW 12, par. 559.). Сами страдания могут легко вызвать обостренное чувство вины или излишнюю драматизацию, если в центре человеческой личности отсутствуют бог или богиня. Слишком сильно жалеть себя и других при переживании таких страданий - значит, потворствовать самонадеянности, а потворствовать ей - значит, вызвать у страдающего человека состояние полного оцепенения. Невротический разрыв человека со своими архетипическими корнями, по существу, обусловлен его болью и крайне обостренным чувством вины. Безбожные страдания вызывают иронию, особенно по отношению к людям, рожденным в иудео-христианской религиозной традиции, в которой Бог-Отец в хтоническом обличье оказался в саду девственницы и совершил насилие, а вся остальная история - это проработка Искупления. С этой точки зрения мы можем только еще больше отстраниться, чтобы от души посмеяться над собственной ролью в этой божественной комедии.
Слова "изнасилование" (rape) и "овладение" (ravishment) происходят от одного латинского корня rapere, означающего "схватить и овладеть". Но коннотации этих двух слов совершенно разные. Изнасилование означает, что женщину схватил мужчина-преступник и овладел ею, грубо и против ее желания совершив с ней половой акт. Овладение означает, что девушку схватил мужчина-любовник и в экстазе ею овладел, совершив дефлорацию. Изнасилование связано с силой и властью, овладение - с любовью. В этой главе я сконцентрирую свое внимание на психологическом смысле и символизме изнасилования, а в последней главе - на психологическом смысле и символизме овладения.
До сих пор я уделяла слишком мало внимания роли отца, хотя всегда о нем упоминала при обсуждении маскулинности. В соответствии с моим описанием, плохая мать сама является "папиной дочкой", женщиной, не нашедшей контакта со своими феминными чувственными ценностями; такая женщина в той или иной мере идентифицировалась с патриархальными идеалами. Ее партнером обычно является "мамин сын", более тесно связанный с феминностью, чем с хтонической маскулинностью, мужчина, который более свободно вступает в контакт со своим внутренним миром, чем с внешней реальностью. Когда совершается такой брак, она делает все возможное, чтобы ускользнуть в роль матери, а он - в роль сына, поэтому, когда у них рождается девочка, на нее проецируется образ его внутренней возлюбленной. Так создается превосходная начальная психологическая структура для выращивания демонического любовника.
По отношению к своему демоническому любовнику самой ранимой является девушка, которая боится или обожает идеализируемого ею отца. (Если его нет в семье вследствие развода, алкоголизма или смерти, она может его обожать еще сильнее.) Еще с детства, став носителем его Анимы, она жила, доставляя ему удовольствие, участвуя в его интеллектуальных упражнениях и стремясь отвечать его стандартам совершенства. В психодинамике таких отношений дочь воспринимала мать либо как отсутствующую совсем, либо как соперницу. Хотя дочь ощущала себя отцовской возлюбленной, она прекрасно осознавала, что ей нельзя лечь с ним в постель, хотя ее инстинктивная энергия оставалась инцестуальной. Так произошло расщепление ее любви и сексуальности. В своей фантазии она мечтала о духовном любовнике; в реальности она не осознавала своей сексуальности, отыгрывая ее без любви или опасаясь ее взрывоопасной силы, способной погубить. Она стремится "отчаянно влюбиться" в человека, который не может на ней жениться и вокруг которого она создает идеальный мир, где ее либо обожают, либо трагически отвергают. Ее тело не участвует в реальной жизни; в сновидениях она появляется за стеклом или же в пластиковом пакете или пластмассовой бутылке.
Стекло - это изолятор, который не проводит тепло, и женщина как бы превращается в пленницу, находящуюся в стеклянном гробу, страстно глядя на жизнь. Она находится в стороне от жизни и смотрит на нее со стороны, страстно желая получить то, что другим дается без всякого напряжения. Когда она смотрит из своей тюрьмы, мельчайшие подробности бытия приобретают мистическую прелесть. Находясь в одиночестве, она придумывает себе эмоции, но у нее нет "Я", способного переживать реальные чувства. Жизнь не протекает через нее. Обремененная своим отцом и своей жизнью, она прекрасно научилась отзеркаливать мужчину, но при этом остается всего лишь зеркалом.
Женщину такого типа Юнг называет женщиной-Анимой. Это Мэрилин Монро с приоткрытыми губами и прозрачными глазами. Это отцовская кукла, которая может двигаться; она может бессознательно быть очень привлекательной и эротичной и при этом обладать псевдомужской психологией. Сознательно она -прекрасная подружка, для мужчины - "свой парень" в облике женщины, а, став женой, может пожертвовать своей жизнью во имя мужа. Но если он становится зрелым мужчиной, то начинает скучать от отсутствия у нее индивидуальности и ее аморфного тела. Он никогда не может полностью ее понять. Хотя сначала ему может льстить, что его воспринимают как бога, он не в состоянии подкреплять эту проекцию и в конечном счете отвергает свое "богоподобие", понимая, что уже не способен отвечать ее требованиям. Однако такая женщина по-прежнему находится в плену фантазии, в которой ее подлинной любовью остается отец.
Но отец оказывается одновременно любовником и тюремщиком; положительные и отрицательные стороны его влияния настолько близки, что почти совпадают. Элизабет Барретт, пребывавшая в состоянии оцепенения в доме своего отца, написала стихи, которые стали еще возвышеннее после того, как ее освободил из отцовского плена Роберт Браунинг.
"Папина дочка" идет по канату, натянутому над пропастью, аккуратно ставя одну ногу перед другой, тщательно сохраняя равновесие между полным отсутствием жизни и жизнью в мире высокой духовности. Если она подчинится своему "внутреннему любовнику", он встанет между ней и реальными отношениями, и тогда у нее появится презрение к реальному мужчине, в ее представлении сексуальность превратится в проституцию (как описывала в своем журнале Джейн - см. выше, гл. 5). Ее добровольное подчинение своему демоническому любовнику проявляется во внешнем мире только как результат такого подчинения - в виде разорванных отношений, крайне критических установок, зависимости, мигреней и других симптомов, свидетельствующих о наличии у нее внутреннего напряжения. Если его власть начинает притягивать женщину, словно магнит, ей угрожает гибель, ибо она бессознательно подчиняется соблазну оказаться у него плену, а не имея своей феминной основы, она не может сохранять достаточный контакт со своими инстинктами, чтобы продолжать жить. Такая женщина становится чрезвычайно восприимчивой к вежливому обращению, к красивым словам, к совершенству и идеалам, которыми наделяет его, а ее связь с жизнью становится столь эфемерной, что она готова убить себя либо из-за мужчины, на которого попадают ее проекции, либо из-за своего "внутреннего любовника". Сила, которую она проецирует на своего демонического любовника, у нее истощается. По существу, эти проекции полностью ее опустошают и ослабляют физически и эмоционально.
По иронии судьбы в самом ядре этого комплекса отца-любовника находится бог-отец, которому она поклоняется и одновременно ненавидит, ибо отчасти осознает, что он искушает ее уйти из жизни. Поклоняется ли она ему или ненавидит, особой разницы нет, ибо в любом случае женщина к нему привязана, при этом она совсем не тратит энергию на то, чтобы спросить: "Кто я?". Пока существует фантазия о ее любви, женщина идентифицируется с позитивной стороной бога-отца; но как только эта фантазия иссякнет, выяснится, что у нее нет Эго, чтобы ее поддержать, и тогда ее начинает тянуть к противоположному полюсу, где она ощущает свою гибель в руках бога, отвернувшегося от нее.
Женщины-писательницы особенно восприимчивы к демону любви: Эмилия Бронте, Эмили Дикинсон, Вирджиния Вульф, Сильвия Платт. Женщины по-прежнему влюбляются в Хитклиф-фа и сильнее всего его любят, когда он стоит с мертвой Катериной на руках, радуясь, что наконец стал обладать ею. Женщины, испытывающие сентиментальные чувства к любовной лирике Эмили Дикинсон, обычно не обращают внимания на стихотворения, в которых выражена дикая агония и которые были написаны во время героической попытки остаться живой и здоровой. Когда демоническим любовником является комплекс, управляющий психикой, действуют два противоположных полюса - любви и потерь. В центре каждого - совершенство смерти. Когда "великий раскат грома... снимает кожу с обнаженной души"68, он оставляет "зерна пустоты", которые приводят к самоубийству69. Удар грома становится "великим", ибо он создает внешне непреодолимую пропасть между реальным и воображаемым. Эго, обремененное бессознательным материалом, подвергается психологическому насилию.68 Emily Dickinson, The Complete Poems, p. 148.69 Ibid., p. 323.
С психологической точки зрения, самой пагубной стороной демонического любовника является его образ плута-трикстера. Он часто появляется в образе идеального жениха, но при таком божественном совершенстве по-прежнему остается маленьким мальчиком, занятым поисками матери и постоянно требующим от своих жертв материнского отношения. Когда одиночество встречается с одиночеством, они мертвой хваткой вцепляются друг в друга, формируя символическую связь. Но ребенок не относится к матери как к личности; она существует лишь для удовлетворения его потребностей.
Если ожидания отца соединяются у девочки с негативными потребностями материнского Анимуса, то прекращается развитие ее индивидуальной женской идентичности. Голос этого объединенного Анимуса постоянно шепчет: "Ты должна, тебе нужно, тебе следует". В вакууме, оставшемся от утраченных ею чувств, начинается атака ее негативного Анимуса, который упорно настаивает на том, что она нелюбима, ни на что не годна, полна злобы и навсегда останется его пленницей. Пока она одержима этим голосом и проецирует свой Анимус на реального человека, он постепенно начинает ее отвергать. Этого отвержения она боится больше всего, но спроецированный ею негативный Анимус сразу констеллирует у мужчины образ плохой матери. Тогда она начинает относиться к нему через свой Логос, как правило, играя в игру "оцениваю и ругаю". Она принимает на себя роль мужчины, и они оба остаются бесчувственными.
Осознание может помочь женщине узнать, как защититься от насилия, совершаемого над ней маскулинностью. Чтобы это сделать, ей нельзя изменять своим чувствам, какими бы связанными и подавленными они ни были. Она может прислушиваться к аргументам этого голоса (у него прекрасная логика), а затем твердо ответить: "Да, действительно. Ты очень хорошо споришь, но у тебя нет чувств. Твои аргументы не относятся к моей сущности. Это мои чувства, даже если, на твой взгляд, я поступаю глупо. Эти чувства и являются моей истиной". Эго женщины может подвергаться агрессивному вторжению маскулинности, и единственной его защитой является аутентичность чувств.
Другой психологический мотив, который может получить развитие при сочетании образов демонического любовника и плохой матери, - это мотив ребенка-отшельника. В таком случае у женщины отсутствует ощущение отношений и с матерью, и с отцом. Если у отца присутствует мощный материнский комплекс, его эмоциональная стабильность будет зависеть от реакции окружающих на него. Возможно, его собственные чувства еще не достаточно развиты, а потому он не может вступать в контакт с людьми, следуя своим чувственным ценностям - то есть своей Аниме. Тогда его Анимой становится дочь, выполняя функцию звена, связывающего его с бессознательным. Она превращается в живой архетип, богиню, которая принесла в жертву свою человечность. Она принимает на себя ответственность за его благополучие и даже за его творчество. Весь ужас заключается в том, что в таком случае полностью тормозится ее собственный творческий процесс: сделать то, что хочет от нее отец, даже стать такой, какой задумал сделать ее отец (независимо от того, в какой мере его планы соответствует ее сущности), - значит сделать папочке приятное, что особенно ужасно, так как стремление сделать папе приятное - это движение в сторону инцеста. Если она вышла замуж за творческого мужчину, весьма вероятно, что в семье она воспроизведет такую же ситуацию.
В какой-то момент такая женщина может признать, что была психологически изнасилована отцом. В той сфере, где он постоянно подавлял ее душу, у нее появляется угнетающий страх при возможности кому-то или чему-то открыться. В процессе анализа сон об изнасиловании с участием отца часто становится ключевым моментом помощи женщине, стремящейся узнать свое состояние и ситуацию, в которой она находится. При конфронтации с запретом на инцест она может продолжать прорабатывать его сознательно, сделав такую проработку основной целью дальнейшего процесса. "Инцест, - пишет Юнг, - символизирует соединение со своей сущностью, он означает индивидуацию и становление "Я", из-за жизненной важности того и другого ему присуща поразительная завораживающая сила"70.(Jung, "The Psychology of the Transference", The Practice of Psychotherapy, CW 16, par. 419.)
Если женщина бессознательно возлагает ответственность за свое эмоциональное состояние на отца, тем самым соотнося свое эмоциональное равновесие с его эмоциональным состоянием, то ее ощущение счастья прямо соответствует его ощущению счастья. Она ощущает себя источником его жизни. Если их связь является достаточно тесной, она может бессознательно стать для своего отца матерью-любовницей. Одна женщина рассказывала мне, что близких ей мужчин всегда хорошо принимали у нее дома. Ее очаровательный отец всегда говорил: "Алиса, пусть они к нам приходят. Мы их до смерти любим". Благодаря своим общим интеллектуальным и духовным устремлениям отец и дочь вступают в бессознательный психологический инцест. Естественно, этой любви хочет следовать инстинкт. Но здесь "все те же Альпы на пути" -запрет на инцест71. (Dickinson, p. 42
Мы, как в Швейцарии, живем
В себе -
Но Альпы вдруг
Завесу сбросят облаков -
И вот он - мира круг!
Италия внизу лежит -
Но как туда пройти?
Все те же Альпы
На пути -
И их не обойти.
(Перевод А. Гаврилова)).
Тогда происходит расщепление любви и инстинкта. Бессознательный инцест совершается на духовном уровне; инстинкты остаются в свободном плавании в бессознательном, разорвав свою связь с Эго. Тогда женщине приходится бессознательно идентифицироваться со своей сексуальностью, а поскольку ее любовь и сексуальность находятся в расщепленном состоянии, сексуальность одерживает верх. Вот что пишет Эрих Нойманн об идентификации Эго с властью:
"Эго... оставалось... жертвой бессознательных сил... Эго подвергалось воздействию и давлению со стороны этих сил и инстинктов, которые полностью им овладели; эта власть проявлялась в сексуальности, огромной жажде власти, жестокости, голоде, страхе и предрассудках. Эго стало орудием этих сил и совершенно не осознавало, что оно фактически одержимо их властью, ибо слепо действовало как их марионетка, не имея возможности отделить себя от власти этих сил над собой. Но для Эго, которому требовалось взять на себя ответственность, это бессознательное состояние одержимости стало равносильным греховности"72.(Erich Neumann, Depth Psychology and the New Ethic, pp. 65-66.)
Хотя любовь по прежнему соотносится с отцом, во время полового акта тело может давать и принимать только самостоятельно, так как "Я" не связано с инстинктом. В духовной сфере женщина может ощущать эту связь как любовь, но тело не поддается духовному настрою. Эрос не связан с эротикой. Эрос - это феминное начало, но Эрос - это и мужской бог. Хотя сексуальные отношения должны быть символом союза, они становятся символом власти. Полное соединение невозможно, если Эго боится с чем-то расстаться. А там, где у Эго нет прочной инстинктивной основы, оно не рискнет подчиниться трансперсональной энергии.
Проблема осложняется, так как при такой связи отца с дочерью мать обычно воспринимается враждебно. Эта враждебность может быть реальной или воображаемой, но так или иначе она порождает настоящий конфликт: доставить удовольствие отцу -значит отдалить от себя мать. Когда дочь "влюбляется", то, скорее всего, она увлекается "идеальным" персонажем, осчастливить которого можно, став его матерью, а потому в реальных супружеских отношениях она неожиданно для себя сталкивается с психодинамикой инцеста и внутренним отвержением собственной матери. Если прежде такая женщина вела беспорядочную половую жизнь (то есть проживала непрожитую жизнь матери), она не сможет привнести эту сексуальность в свой "совершенный" брак. Для женщины, имеющей демонического любовника, характерен искаженный инфляцией взгляд на воображаемую фемининность и искаженный дефляцией взгляд на реальную фемининность. При этом она слишком полагается на маскулинность в поисках мужчин, которые могли бы ее спасти. Ее неразвившаяся феминность либо приходит в ужас от агрессивной маскулинности, либо бросает ей вызов. Подавленная феминность женщины встречает безрадостного Дон Жуана, стремящегося доказать наличие своей маскулинности, - по существу, они отчуждены от своей сексуальности, - и тогда у нее на поясе появляется еще один скальп. Чарующая сирена или роковая женщина всегда отчуждена от своей внутренней феминности и никогда не берет на себя ответственность за мужчин, ставших пленниками ее чар. Вот, например, что мне рассказала одна женщина:
"В прошлом у меня не было уверенности ни в чем, кроме того, что пища, которую я уже съела, находится у меня в животе. Все, что мать одной рукой мне давала, другой рукой она отбирала. Теперь у меня развилось ощущение, что если я отдамся мужчине, он исчезнет. Без мужчины я умираю. Он позволяет мне оставаться в своем теле, поэтому я завишу от него. Но как только он начинает думать, что я уже в его власти, то сразу отправляется на завоевание другой. Я смотрю, что я ему даю. Это или его, или мое завоевание".
Такая женщина, проявляя свою "невинность", поражается, почему мужчины называют ее жестокой. К той части своей личности, к которой она относится с уважением, ибо в ней содержится ее душа, она ни одного обычного мужчину близко не подпускает. Она ждет мужчину, который сможет ею "овладеть". В опере "Лулу" она нашла его в Джеке-Потрошителе; в "Отелло" она нашла его в главном герое, которого обожествляет по той же "причине", по которой тот убивает Дездемону. Женщина, которая не берет на себя ответственности за свою феминность, может стать причиной трагедий, а может и сама прийти к трагическому концу, ибо ее игривая невинность содержит и преступную безжалостность. Вот что пишет Ева Метман о развитии Эго:
"Когда женщина все же осознает свое право быть Анимой, не становясь при этом одержимой ею, - то есть если у нее начинается внутренний конфликт: быть ли ей совершенно непредсказуемой Анимой или полностью отказаться от этой роли, -то, по существу, она хочет не ослепить и не запугать своего мужчину, а освободить его от власти яростно бушующих сил, действующих через нее... В этом состоянии создаются все возможности для переноса Анимуса. Если полностью прожить такой Анимус, процесс сначала будет развиваться по нарастающей, а затем по убывающей: сначала женщина предъявляет мужчине требование еще более высокой магической силы, чем та, которая держит ее в плену. Иными словами, она ожидает от реального мужчины, что он будет ее супер-Анимусом, и позитивное качество такого переноса сначала отразится в попытках заставить мужчину принять на себя эту роль. На следующей стадии - убывания кривой - перенос исчезает, и если все идет нормально, архетип лишается энергии. В районе максимума кривой процесса происходит встреча с Тенью, так как уже одно такое переживание может привести к изменению"73.(Eva Metman, "Woman and the Anima": p. 12.)
Один пример поможет нам прояснить все три участка этой кривой. Эстер вышла замуж за Поля, спокойного, приземленного мужчину, но при этом тайно встречалась со страстным бунтарем Джеком. Она решила разорвать свой скучный брак и отдать себя в руки восхитительного мачо-любовника. Но Поль, против ее ожидания, не взял на себя роль ее тюремщика и совсем не возражал против такого решения. Его поразительное осознание того, что в данный момент от него требовалось, потрясло Эстер. Совершенно неожиданно для себя она стала свободной. Она решила остаться с Полем. Постепенно Эстер осознала, что находилась в плену вовсе не у мужа, а у своего демонического любовника. Оказавшись в его власти, она пыталась манипулировать Полем, вынудив его играть роль отца-тюремщика, держащего ее в заключении в концентрационном лагере, одновременно проецируя на Джека роль демонического спасителя. То, что Поль осознал реальную проблему Эстер - потребность в свободе, - побудило ее взять на себя ответственность за свой выбор. Она поняла, что с одним из этих мужчин должна расстаться. Поступок Поля привел ее к конфронтации со своей Тенью - Тенью женщины, которая предает обоих мужчин. Благодаря этой конфронтации она постепенно осознала, что для нее по-настоящему ценна ее преданность Полю. Этот кризис был очень важен для Эстер, так как привел ее к конфронтации со своей Тенью, и в результате этой конфронтации Эго пришлось принять определенную точку зрения. Она больше не могла играть идеальную жену Поля; иными словами, Эстер перестала идентифицироваться с мужской психологией. Взяв на себя ответственность, она освободилась из собственной тюрьмы.
Относительно этого "таинственного очарования" демонического любовника Юнг пишет следующее:
"Это был дух мисс Миллер, которая... оказалась слишком экзальтированной, чтобы найти себе любовника среди обычных мужчин. Какой бы оправданной и невзыскательной ни была в таком случае сознательная установка, она не оказывала ни малейшего воздействия на бессознательные ожидания пациентки. Даже преодолев огромные трудности и сопротивление и вступив в так называемый нормальный брак, она только значительно позже сумела узнать, что хочет ее бессознательное, и это желание бессознательного будет проявляться либо в изменении стиля жизни, либо в виде невроза или даже психоза"74.(Jung, Symbols of Transformation, CW 5, par. 273.)
По существу, женщина проецирует свой внутренний образ бога-человека, и если ей не удается его найти или удержать даже в воображении, расставание со своими иллюзиями вызывает ярость, которая констеллирует демонизм. Если она идентифицируется с этой яростью, то ощущает ее так, словно на нее ополчился сам Сатана.
Здесь мне вспоминается Андреа, разведенная тридцатилетняя женщина, имеющая трех детей. В своей жизни она не ощущала мощного воздействия феминности: ее мать культивировала маскулинные ценности: стремление к порядку, результативности и совершенству; а отец никогда не выражал никаких чувств при общении с ней. В знак протеста она отказалась от многообещающей карьеры артистки и пошла по жизни "куда ветер подует". Она следовала принципу "хорошо бы это случилось", но делала это бессознательно, никак не ориентируя свое Эго. Хотя Андреа сама была матерью, у нее не хватало ни феминности для контакта со своим телом, ни маскулинной силы, чтобы взять на себя ответственность за развитие своих неординарных способностей. Когда от нее ушел муж, она сказала себе: "Теперь, когда он ушел, брюки в семье придется носить мне. Я буду превосходной матерью и превосходным отцом. Я поступлю в университет и буду превосходной студенткой. Я выучусь, стану социальным работником, завоюю весь мир и заодно его вылечу".
Во время своих последних экзаменов в университете, на которых Андреа стремилась превзойти саму себя, ей приснился следующий сон:
"Я нахожусь в одной постели с дьяволом. Он не похож на дьявола, но я знаю, что это он. Мы оба полностью обнаженные. Между нами лежит младенец-мальчик. Дьявол заставляет меня делать ребенку мастурбацию. Его пенис отрывается, и из раны брызжет кровь. Или дьявол мне посоветовал, или я сама решила взять пенис мальчика в рот. Я ощущаю сперму, смешанную с кровью. Младенец уходит. Дьявол поднимает маленький прибор со стрелками, похожий на компас. Я хочу уйти. Я умоляю его дать мне уйти, а он в ответ улыбается и говорит: "Тебе нельзя уходить. Я всегда буду здесь". Он бьет меня прямо в губы. Я кричу. У меня изо рта торчит булавка. Он ее вытаскивает. Я хочу выплюнуть всю кровь изо рта ему в лицо. Но когда я так поступаю, он смеется, и я понимаю, что ему нравится кровь. Он хочет, чтобы я так и делала. Затем он снова и снова бьет меня в открытый рот. Я просыпаюсь с криком: "Боже, Боже!". Я никогда не испытывала такого ужаса. Я чувствую себя совершенно беспомощной, но все происходит так, словно сон мне говорит: я предполагала, что беспомощна, но никогда не думала, что настолько".
Сон свидетельствует о том, что мощная внутренняя энергия Андреа обернулась против нее самой, ее жизненная сила, ее кровь снова подпитывает демонизм. Из-за того, что в детском возрасте у нее не было реальных отношений с родным отцом, она создала в своем воображении совершенный мир, в котором идеализировала патриархальные ценности. Уйдя в мир своего воображения, Андреа не осознавала существования его противоположной констелляции в своем бессознательном. Таким образом, когда исчезли идеализированные проекции на мужа и Андреа попыталась осознать свои идеалы, она, полная слепого отчаяния, сразу бросилась к Свету, пока темные силы ярости и досады от крушения иллюзий не набрали достаточно энергии, чтобы "сломить" ее навязчивое поведение, и появились в сновидении в образе Сатаны. Последнее испытание ввергло ее в конфронтацию.
Такова ужасная ирония судьбы: женщина верит, что стремительно движется к свету, а сама бессознательно мчится прямо в объятия своего демонического любовника! С мифологической точки зрения, это брак-смерть, мистический с