— Надеюсь, ты расшибешься, Грейнджер.
Надменная физиономия Драко Малфоя с издевательской усмешкой — последнее, что увидела Гермиона перед падением. Ей хотелось сохранить хоть видимость спокойствия и достоинства, но она поскользнулась на обмерзшем парапете, неуклюже взмахнула руками и повалилась вниз. Падать с Астрономической башни долго и до отвращения страшно. Внутри все сжалось от животного первобытного ужаса, который охватывал Гермиону при каждой унизительной попытке поспорить с гравитацией. Она зажмурила глаза, чтобы не видеть, с какой скоростью приближается земля, укрытая серым грязным снегом, и сгруппировалась. Жесткие веревки страховочной сетки неприятно впились в тело, и Гермиона с облегчением выдохнула. Она снова позорно провалилась, но на сегодня ее мучения окончены. В такие секунды она чувствовала себя никчемной, раздавленной, недостойной находиться среди остальных действительно особенных учеников.
— Может, в следующий раз… — попыталась приободрить мадам Хуч.
Но жалость в глазах учителя только сильнее угнетала.
— Конечно, в следующий раз, — Гермиона растянула губы в беззаботной улыбке и осторожно скатилась с сетки.
Рон протянул ей плащ, и она поспешно накинула его на плечи. В сущности, плащ ей был совершенно не нужен, им нечего прикрывать. Надевая его, Гермиона чувствовала себя самозванкой, притворщицей, словно выдавала себя за кого-то, кем не является. Но отказаться от этой детали гардероба означало бы поставить крест на своей мечте, смириться с жалкой печальной участью.
— Мне никогда не надоест смотреть, как ты выставляешь себя на посмешище. Лучшее событие за целый день, — нараспев произнес Малфой, нарочито медленно опускаясь на землю.
Он откинул со лба растрепавшиеся на ветру волосы и лениво размял плечи. Белоснежные крылья за его спиной аккуратно сложились, так что каждое перышко лежало гладко, точно на своем месте.
Белобрысая самовлюбленная сволочь! И почему таким, как он, жизнь с самого рождения все преподносит на блюдечке с голубой каемочкой? Гермиона задавалась этим вопросом множество раз с тех пор, как попала в школу-пансионат для особо одаренных детей. Во всяком случае, так объяснили ее родителям, на деле же сюда отправляли детей, которые в обычном мире привлекали бы слишком много нежелательного внимания.
Икары — люди, наделенные удивительной способностью летать. Когда-то они жили, не скрываясь от остальных. О тех временах сохранились лишь легенды и старые сказки. Икаров называли множеством имен: феями, сфинксами, вейлами, жар-птицами, даже ангелами. Им приписывали самые причудливые черты и несуществующие способности, но единственное, чем отличались икары от обычных людей, — это крылья, результат редкой генетической мутации. Некоторые имели их от рождения, как Драко Малфой, которому посчастливилось появиться на свет в семье таких же крылатых родителей. В его роду предметом особой гордости считалась чистота крови. За десятки поколений в их семье были только пернатые икары. И хотя единственная привилегия чистого генеалогического древа состояла в том, что крылья у детей прорезались раньше, чем молочные зубы, этого оказалось достаточно, чтобы Малфои и им подобные считали себя чем-то вроде высшей касты. Другие икары, среди чьих предков можно было найти и простых людей, обретали способность летать в возрасте от десяти до двадцати лет, так случилось с Гарри и многими другими учениками, с которыми Гермиона успела подружиться. Иногда икары рождались и в обычных человеческих семьях, у таких детей способность летать проявлялась позже остальных, зачастую после пятнадцати. Но в редких случаях крылья у икаров не вырастали совсем. В сентябре Гермионе исполнилось девятнадцать, она училась в школе последний год и больше всего боялась, что окажется одной из них — неприкаянных бескрылых существ, рожденных летать, но так никогда и не поднявшихся в небо. И чем быстрее приближался день выпуска, тем сильнее становился страх.
Гермиона прекрасно помнила свои детские сны, в которых смело и легко взмывала в воздух и парила среди облаков. Это казалось естественным, правильным и вселяло уверенность, что однажды так случится наяву. Но теперь в ней все глубже пускали корни сомнения и опасения. Что если вовсе не в этом ее судьба, и ей позволено прикоснуться к другому миру, только чтобы понять — она здесь лишняя.
Для икара нет более жестокой пытки и сурового наказания, чем лишиться крыльев. В прошлые темные века так поступали с преступниками — им обрезали крылья и заточали в башни без окон. Тогда мало кто переживал заключение дольше года. Не видеть и не касаться неба для икара невыносимо. В последней войне икаров с горгульями, закончившейся восемнадцать лет назад, нескольких членов ордена Золотого пера пытали отсечением крыльев. Среди них оказались и родители Невилла, одного из лучших друзей Гермионы. Алиса и Фрэнк Лонгботтомы так никогда и не оправились от страшного потрясения. Они оба многие годы находились в специальном госпитале, не узнавали собственного сына и мало чем напоминали бесстрашных стражей, какими были в молодости. Но иногда Гермиона малодушно думала, что их участь все же лучше, чем, возможно, ее собственная. Обрести и потерять или никогда не иметь? Она не хотела знать, которая чаша окажется более горькой.
В обоих случаях это страшная судьба, сводившая с ума даже самых стойких. Бескрылые икары — частые гости в клиниках для душевнобольных. Некоторые, чьи крылья так и не раскрылись, находят в себе силы смириться, жить обычной жизнью, но другие не в состоянии принять удар. Они забываются, просыпаются однажды с искренней верой, что могут летать. Эта вера уходит корнями глубоко в недра их истинной сути, и никакие суровые реалии не способны ее пошатнуть. Безумные создания, ошибки природы, они поднимаются на крыши небоскребов или утесы скал, бросаются вниз, широко раскинув руки, и погибают, так и не сумев побороть внутренний зов, самое сильное стремление — подняться в небо. А может, они вовсе не теряют рассудок и понимают, на что идут? С наступлением весны Гермиона гадала об этом все чаще.
— Пойдем скорее, не то Снейп опять снимет с нас сотню баллов за опоздание, — поторопил Гарри, закидывая школьный рюкзак на плечо.
Гермиона невольно улыбнулась в ответ. Уроки профессора Снейпа в этом году стали для нее самыми любимыми, только в его классе она не чувствовала себя ущербной. Не то чтобы у нее когда-нибудь были проблемы с учебой, если не брать в расчет полеты. Гермиона оставалась лучшей по всем остальным предметам, и ей доставляло искреннее удовольствие получать новые знания, открывать для себя нечто ранее неизвестное. Никто из одноклассников так не разбирался в истории и не был настолько искусен в клинописи, как Гермиона. Но именно уроки по боевым искусствам помогали ей не падать духом и с нетерпением ждать ежедневных занятий.
Во многом это была заслуга не предмета, а учителя. Профессор Снейп был одним из самых суровых и придирчивых преподавателей школы. Гермиона Грейнджер никогда не числилась среди его фаворитов, напротив, на первых курсах она считала, что Снейп к ней несправедливо строг. Его язвительные замечания не раз становились причиной ее слез. Он намеренно занижал ей оценки, требовал гораздо больше, чем от остальных, никогда не делал поблажек в связи с ее особым состоянием. Профессор Снейп не из тех, от кого следовало ждать сочувствия или снисходительности. И именно это стало настоящим спасением для Гермионы в последние месяцы.
Неспособность раскрыть крылья тяготила сама по себе, но еще сильнее угнетала чужая жалость. Казалось, во всем замке не осталось места, чтобы скрыться от нее. Учителя, которые гордились Гермионой и восхищенно называли лучшей ученицей школы, теперь смотрели на нее так, словно уже списали со счетов. Ее без конца утешали и подбадривали, но в нее больше не верили, ею не гордились, на нее не возлагали надежды. И только Снейп продолжал третировать ее все более сложными заданиями, требовал от нее лучших результатов, чем она способна показать сегодня, беспощадно критиковал за малейший промах — то есть продолжал вести себя с ней так же, как всегда. И если раньше в его словах Гермиона видела желание уязвить ее или обидеть, теперь она принимала придирки за проявление уважения к ней. Снейп держал для нее самую высокую планку и раз за разом заставлял преодолевать себя, чтобы соответствовать его требованиям. На его уроках Гермиона чувствовала, что способна на большее, и даже когда ей становилось особенно тяжело и хотелось пожалеть себя, она не позволяла себе раскисать, потому что профессор Снейп не потерпит проявлений слабости.
Но были и другие причины, по которым уроков профессора Снейпа Гермиона ждала, как праздника. Она была очарована своим учителем и давно бросила попытки избавиться от этого странного влечения. В последнее время, пусть изредка, но она ловила на себе его заинтересованный взгляд, и тогда ей казалось, что он тоже выделяет ее среди прочих. Его глубокие черные, почти без проблеска света глаза смотрели на нее так проницательно, словно Снейп видел ее насквозь и легко мог прочесть ее мысли. В такие секунды Гермиона гадала, имеют ли эти взгляды какое-то особое значение, или ее разыгравшееся воображение выдает желаемое за действительное. Она никогда не была сильна в языке жестов и тайных смыслах. Приглашение на Святочный бал от Виктора стало для нее полной неожиданностью, хотя он несколько месяцев просиживал в библиотеке, буравя взглядом ее спину. А вот Рон, наоборот, подавал знаки, что заинтересован больше чем в дружбе. Во всяком случае, так Гермиона думала, пока не обнаружила его приклеившимся губами к Лаванде. Гермиона совсем не разбиралась в подобных сложностях, поэтому проще было убедить себя, что уголок губ Снейпа, чуть приподнимающийся при взгляде на нее, лишь игра воображения, ведь никто другой не замечал этих неуловимых перемен.
Гермиона так далеко унеслась в своих мыслях, что едва не прозевала распределение.
— Поттер — Забини, Финниган — Гойл, Грейнджер — Малфой, — вызывал Снейп учеников для спарринга.
Традиционное начало урока не стало неожиданностью, но когда Гермиона услышала, с кем ей предстоит тренироваться, то невольно заскрипела зубами. Ее все еще трясло после падения с Астрономической башни. Обычно она легко справлялась с накатывающим разочарованием от очередного урока полетов, но на календаре значилось уже начало марта, и выдерживать давление становилось все труднее. Сегодня Гермиона предпочла бы любого другого партнера, пусть даже Крэбба и Гойла вместе взятых, но только не этого напыщенного, самодовольного папенькиного сынка. За почти семь лет в школе Гермиона привыкла к издевкам Малфоя и научилась платить той же монетой, но на этот раз его язвительные слова все никак не шли из головы. Она злилась на себя за то, что позволяет ему повлиять на ее настроение, расшатать нервы, ослабить защиту, но внутри кипел гнев, и сдерживать его совсем не хотелось.
Уроки по боевым искусствам были хороши еще и тем, что позволяли выпустить пар, проявить агрессию безо всяких последствий для себя. Это не сильно ощущалось, когда они учились обращаться с оружием, и класс превращался в тир. К контактному бою они перешли только в этом году, и хотя многие уходили с урока со свежими синяками и ссадинами, Гермиона получала от занятий истинное удовольствие. Маленькая и проворная, она двигалась быстрее и легко справлялась с соперниками. С громоздкими крыльями за спиной икары немного неповоротливы, поэтому на земле Гермионе не было равных. Стоило взглянуть на того же Невилла — с тех пор, как у него проявились крылья, он стал еще более неуклюжим, чем раньше, и иногда путался в собственных ногах. Зато в воздухе Невилл преображался, приобретая несвойственную ему ранее уверенность и силу, а вот Гермиона становилась совершенно беспомощной. Сопернику достаточно было подхватить ее с земли и отбросить, чтобы победить. Но она уворачивалась, пригибалась почти к самой земле и не позволяла соперникам захватить естественное преимущество, заставляя вести бой на своей территории.
Видеть, как выходит из себя Малфой, подлетая с разных сторон, но не имея возможности нанести хоть один удар, доставляло Гермионе особое удовольствие. Его щеки покрывались красными пятнами от злости, глаза сужались в две тонкие щелочки, и он сердито пыхтел, безуспешно повторяя одни и те же выпады. Но когда Гермиона уже считала, что одержала победу, Невилл внезапно оказался слишком близко к ней и случайно задел крылом. Гермиона потеряла концентрацию всего на секунду, но этого хватило, чтобы пропустить удар. Локоть Малфоя с размаху влетел в ее плечо, и Гермиона зашипела от боли. Довольная ухмылка на физиономии Малфоя стала последней каплей. Гнев, раздражение, разочарование — все эмоции, что копились в ней многие дни словно разом выплеснулись наружу, и с отчаянным воплем Гермиона бросилась вперед. Она даже не заметила, что все взгляды вокруг обращены на нее. Резкая боль в костяшках принесла отрезвление. Нос Малфоя отвратительно хрустнул, ломаясь, и алая кровь брызнула на шелковую рубашку и белоснежные крылья. Гермиона ощутила какое-то мрачное удовлетворение от выражения чистой паники на лице давнего школьного врага, но ее радость не продлилась долго. Малфой отпрянул от нее, и страх в его серых глазах сменился холодной ненавистью.
— Ты поплатишься за это, грязнокровка! — выкрикнул он, не обращая внимания на учителя, который в мгновение ока оказался за его спиной.
— Мистер Малфой отправляйтесь в лазарет. И впредь следите за языком на моих уроках.
— Но эта тварь разбила мне нос! — не унимался Драко.
— Ступайте, или я вынужден буду назначить вам отработку! — настоял Снейп.
Малфой бросил последний яростный взор в сторону Гермионы и вылетел за двери.
— Мисс Грейнджер, не надейтесь, что, избавившись от партнера по спаррингу, вы сможете увильнуть от тренировки.
Гермиона нервно сглотнула, наблюдая, как учитель сбрасывает плащ и выходит на ковер прямо напротив нее, принимая классическую боевую стойку. Признаться, выглядел он устрашающе. При иных обстоятельствах Гермионе бы и в голову не пришло мериться силами с таким опасным противником, она прекрасно отдавала себе отчет, что совершенно беспомощна против него. Но идти на попятную после того, как расквасила Малфою нос, Гермиона не собиралась. Все взгляды были направлены на нее, и если Снейп вознамерился провести показательную экзекуцию, она вытерпит ее с достоинством.
Ученики вокруг них расступились, освобождая больше места. Во время обычного спарринга Гермиона бы уже кружила вокруг противника, не позволяя застать ее врасплох, устанавливая свою удобную дистанцию. Но, глядя в темные глаза своего профессора, она чувствовала себя как кролик перед удавом. Ноги словно налились свинцом, и Гермиона застыла на месте, не способная пошевелиться. Глухой хлопок раскрывающихся крыльев заставил ее невольно вздрогнуть и отступить на шаг. Большинство икаров прятали крылья и почти не использовали их в бою, боясь повредить, но только не профессор Снейп. Его крылья сами по себе были превосходным оружием. Огромные, около шести метров в размахе, кожистые, как у летучих мышей или мифических драконов, с тонкими прожилками на поверхности и острыми костяными шипами на сгибах. Мощным ударом крыла Снейп был способен отправить противника в нокаут, а если прицелиться и направить шип прямо в сердце… Одного взгляда на эти крылья было достаточно для осознания: они созданы, чтобы убивать.
* * *
Еще только осваиваясь в новой необычной школе, Гермиона заметила, какими разными бывают икары, и крылья зачастую отражают их внутреннюю природу. У большинства они похожи на птичьи, легкие, округлые, покрытые перьями и пухом. Почти одинаковые, но даже по оттенку оперения можно было сказать многое. Например, крылья Рона — теплого золотистого оттенка, словно расплавленная карамель, и почти такие же у всех членов его огромной доброй и любящей семьи. Когда крылья у Рона только проявились, и Гермиона наблюдала, как солнечные лучи запутываются в рыжих перьях, заставляя их самих светиться, подобно утреннему солнцу, ей порой казалось, что она влюблена в своего друга. Возможно, какое-то время так и было… Белоснежные крылья Драко Малфоя, по которым сходила с ума половина старшекурсниц в их школе, всегда казались Гермионе холодными. Причудливый орнамент, в который складывались перья, напоминал морозные узоры на стеклах февральскими ночами. У Гарри крылья пятнистые, и в них поровну черных и белых перьев. Обычно они выглядят не в меру пестрыми, и от черно-белых пятен рябит в глазах. Но в пасмурные дни, когда света в старом замке становится мало, кажется, будто они совсем седые.
Встречаются среди икаров и совершенно особенные, чьи крылья не похожи на остальных. Например, Джинни с ее меховой рыжей шубкой, как у белки-летяги. Ее крылья мягкие и пушистые, одни из самых красивых, которые Гермиона когда-либо видела. Неудивительно, что когда Джинни научилась летать, Гарри совсем иначе взглянул на нее и больше не воспринимал только как младшую сестру Рона. У Луны крыльев не два, а четыре, они хрупкие и прозрачные, словно стеклышки с тонкими синими прожилками, тихо стрекочущие. Со своими огромными прозрачно-голубыми глазами и этими диковинными крыльями Луна похожа не на икара, а, скорее, на большую стрекозу или сказочную фею. Многие в школе считают ее странной или даже сумасшедшей, потому что Луна без стеснения рассказывает небылицы о существах, которых никто никогда не видел. Может, они правы, и ее причуды лишь отражение не в меру бурной фантазии. Но иногда Луне удается всего несколькими словами обнажить внутреннюю суть людей, и тогда Гермиона задумывается, не может ли ее чудаковатая подруга быть дальним потомком икаров, обладавших другим зрением и способных видеть то, что скрыто от взглядов людей. Как горгульи, слуху которых доступны голоса летучих мышей, не существующие для остальных икаров.
Гермиона никогда не видела настоящих горгулий. Еще сто лет назад они встречались повсюду, жестокие воинственные существа, более всего стремящиеся к власти. Последние из них были уничтожены в первую войну икаров, после нее остались лишь полукровки — потомки горгулий и людей. Одним из таких был Волдеморт, развязавший вторую войну икаров.
Профессор Снейп тоже наполовину горгулья. Резкие черты лица и суровый нрав несут в себе четкий отпечаток его происхождения. Крупный нос больше напоминает хищный клюв, а жесткие темные волосы, плотная завеса которых бросает на лицо густые тени, делают его вид зловещим.
Если быть честной, раньше профессор Снейп откровенно пугал Гермиону. По школе о нем ходили самые разные слухи, и сам Снейп умело пользовался ими, чтобы запугивать нерадивых учеников. Когда в начале второй войны икаров профессор встал на сторону горгулий, это оказалось для многих сильным ударом, а жестокое убийство директора — настоящим потрясением. Снейп безжалостно срезал крылья со спины беззащитного старика и сбросил его с вершины самой высокой башни замка. Чудовищное преступление, которым он заслужил место по правую руку от желающего захватить власть среди икаров тирана. Только в финальном сражении, когда Снейп кружил над полем боя, не позволяя армии Волдеморта подступиться к школе, из окон которой со страхом выглядывали ученики, многим стало ясно, что предательство профессора было лишь фарсом. Тогда Гермиона впервые видела, как сражался Снейп, пользуясь крыльями лучше всякого оружия. Острые костяные шипы входили в мягкую человеческую плоть, как в масло, а кровь противников стекала по кожистым складкам, осыпаясь на землю алым дождем. Гермиона наблюдала за ним со смесью ужаса и восхищения и больше всего жалела, что у нее нет крыльев, чтобы присоединиться к сражению в воздухе, а не только помогать забирать раненых с поля боя.
Вот и сейчас Гермиона смотрела на крылья Снейпа, пугающие и притягательные одновременно, и испытывала нечто среднее между завистью и вожделением. В последнее время она часто ловила себя на том, что любуется ими. У нее словно появился фетиш. Подобно тому, как люди, лишенные возможности ходить, вдруг испытывают непреодолимой силы влечение при виде красивых стройных ног танцовщицы, она не могла отвести глаз от крыльев Снейпа. Стоило представить, как она проводит ладонью по их темной натянутой коже, и по телу прокатывалась волна возбуждения, а щеки обдавало жаром. Как завороженная, она следила за каждым движением и легким взмахом крыльев за спиной Снейпа и, неспособная сосредоточиться на бое, пропустила ту секунду, когда оба крыла резко подались вперед. Внезапным порывом воздуха ее чуть оттолкнуло назад, Гермиона зацепилась каблуком ботинка за складку на ковре и неловко повалилась на жесткие маты. Снейпу не понадобилось даже прикасаться к ней, чтобы уложить на лопатки. Гермиона покраснела, смущаясь собственных не подобающих в такую минуту мыслей, и попыталась подняться на ноги. Но не успела она обрести равновесие, как ее подхватили, словно котенка, за шиворот и отбросили в сторону. Гермиона даже не пыталась защищаться, только сгруппировалась при падении. И вот она снова лежала на спине, раскачиваясь на пружинящей страховочной сетке, а сверху на нее смотрел профессор Снейп, едва заметно ухмыляющийся краешками губ.
— Соберитесь, Грейнджер, или мне впервые придется назначить вам отработку, — произнес он тем самым голосом, от которого ноги Гермионы становились ватными, а голову покидали все разумные мысли.
Жалкие попытки сконцентрировать внимание на уроке и дать хоть какой-то отпор не увенчались успехом, и избежать отработки не удалось. Обиднее всего было, что Снейп назначил ей взыскание именно тогда, когда Малфой вернулся в класс и, пролетая над Гермионой, демонстративно уронил ей за шиворот кубик льда из пакета, который держал на опухшем носу. Его дружки громко заржали, и Гермионе стоило немалых усилий выйти из класса не спеша и с гордо поднятой головой, хотя больше всего хотелось убежать и забиться в какой-нибудь темный угол огромного холодного замка.
* * *
Когда вечером Гермиона спускалась на отработку, профессор Снейп, к удивлению, встретил ее на лестнице и, вместо того чтобы пойти в класс, велел подниматься на башню. Это показалось странным, но противиться не имело смысла, что бы ни задумал Снейп, он не примет возражений. С подгибающимися от волнения ногами Гермиона вышла на открытую площадку — самую высокую точку замка. Вечернее небо плотно затянуло тучами, пронизывающий холодный ветер гнул верхушки старых сосен вдалеке и пускал мелкую рябь по поверхности темного озера.
— Что мне нужно делать? — спросила Гермиона, уже догадываясь, каким будет ответ.
— Летать, — безучастно произнес Снейп, и сердце Гермионы пустилось вскачь.
— Вы же понимаете, что я не могу…
— Вы икар! — небрежно проронил Снейп, словно одного этого звания было достаточно, чтобы подняться в воздух.
У Гермионы сдавило горло от обиды. Если бы для нее все было так же легко!..
— Я тоже так думала, но больше не уверена, кто я на самом деле, — дрожащим голосом произнесла она.
— Если не можете полагаться на собственные знания, положитесь на мои.
Снейп протянул руку и осторожно, почти не касаясь, расстегнул застежку на ее шее, и плащ Гермионы упал на холодные камни.
— Идите, — повелительно произнес Снейп, и, повинуясь силе и уверенности его голоса, Гермиона сделала несколько шагов к парапету, но застыла на самом краю.
— Там нет страховочной сетки, — скорее самой себе еле слышно сказала она.
— Вам она не нужна, — услышала Гермиона в ответ и по решительности в голосе учителя поняла, что он не позволит ей просто развернуться и уйти.
На секунду она почувствовала облегчение, потому что ей не придется решать. Гермиона не была уверена, что ей хватит храбрости сделать последний шаг, но и отступить, спуститься по длинным спиральным лестницам вниз и знать, что Снейп смотрит с разочарованием ей вслед, она не могла. Гермиона вынужденно мирилась с тем, что подводит саму себя и друзей, но только не его.
Страх сковал по рукам и ногам. Гермиона стояла неподвижно, смотрела вниз на почти невидимую с такой высоты черную землю и едва дышала. От ветра слезились глаза. Секунды нерешительности перетекали в минуты, и Гермиона готова была сгореть со стыда. Без привычной тяжести плаща на плечах она чувствовала себя обнаженной, ощущая внимательный взгляд на своей голой бескрылой спине. От него что-то жгло под кожей, рвалось наружу, но ей хотелось спрятаться, сбежать, укрыться от этого пристального взгляда. Никогда еще она не чувствовала себя настолько уязвимой.
Черноту неба вспорола яркая вспышка молнии, и Гермиона отшатнулась назад, когда мгновением позже пророкотал гром, спугнув с соседней крыши задремавших птиц. Первые капли весеннего дождя падали на лицо, волосы, плечи. Гермиона вздрагивала от их холодного касания, но не двигалась с места, так и стояла на краю крыши, глядя в темноту. Она зажмурилась и сделала глубокий вдох, пытаясь унять дрожь и волнение. Внезапно дождь прекратился, и холодный ветер стих, хотя Гермиона все еще слышала, как он гудит между высоких башен и скрипит рассохшимися ставнями. Когда она открыла глаза, то сначала совсем ничего не увидела, словно в замке разом погасли все огни, и ничто не освещало безлунную ночь. Лишь потом заметила пробивающиеся снизу легкие проблески желтого света и поняла, что это Снейп укрывает край площадки. Дождь барабанил по тонкой мембране его широких крыльев, как по куполу зонта, но внутри под ними было тепло, совсем темно и уютно. Они защищали от ветра и, казалось, ограждали от всего остального мира. Такие необычные, удивительные. Гермиона протянула руку и провела ладонью по темной натянутой коже, поражаясь, какой мягкой и теплой она кажется на ощупь. Немного шершавая, почти как бархатная, о нее так и хотелось потереться щекой.
— Не нужно, — совсем тихо послышалось позади, и Гермиона осознала, насколько сильно позволила себе забыться.
— Вы это чувствуете? — растерянно спросила она.
— Разумеется, они такая же часть моего тела, как для вас руки или ноги.
— О, простите, я не хотела, — смутилась она.
— Разве? — насмешливо бросил Снейп, и Гермиона почувствовала, как щеки заливаются краской.
Ей хотелось прикоснуться к нему так давно, что это стало почти навязчивой идеей. Она часами могла размышлять, будут ли его крылья на ощупь мягкими и теплыми, как у Джинни, или жесткими и прохладными, как у Луны, но все ее догадки оказались верны и неверны одновременно. Прикасаться к нему было не похоже ни на что другое. Гермиона прикусила губу и крепко обняла себя за плечи, чтобы не поддаться искушению снова провести рукой по бархатистой коже, пахнущей ветром.
— Вы зажимаетесь, слишком цепляетесь за разум и не позволяете инстинктам вести вас, — спокойно заговорил Снейп, словно и не было неловкого мгновения между ними, а он только инструктирует ученика, и лишь Гермионе чудится в его словах иной подтекст. — Нужно отпустить себя, ослабить контроль. Расправьте плечи, почувствуйте себя свободной ото всех преград, ожиданий и условностей, которые давят на вас.
Снейп говорил медленно и уверенно. Повинуясь его тихому голосу, Гермиона задышала глубже и размереннее, сбрасывая внутренние оковы, но опьяняющее чувство свободы толкало ее не к краю крыши, а к нему. Она резко обернулась, сделала несколько шагов наугад, поднялась на цыпочки, потянулась и поцеловала его сухие обветренные губы. Снейп замер от ее прикосновения, а затем взял за плечи и мягко отстранил от себя.
— Что ты делаешь? — терпеливо спросил он.
— Освобождаюсь от условностей! — все еще опьяненная собственной смелостью, выдохнула Гермиона.
— Я вовсе не это имел в виду.
— Знаю, — шепнула она, снова приближаясь к краю крыши. — А что если я упаду?
— Я тебя поймаю, — уверил Снейп, раскрывая крылья, чтобы позволить Гермионе сделать последний шаг.
Свет хлынул со всех сторон, заставляя на секунду прикрыть веки, когда темный купол над головой исчез. Погода изменилась. Ветер прогнал тяжелые тучи куда-то к горизонту, и над замком заблестели крошечные далекие звезды. Запах влажной земли и озона щекотал ноздри, а сладкий весенний воздух наполнял легкие. Камни под ногами были прочными и надежными, а воздух впереди — эфемерным и обманчивым, но обладающим немалой силой. Гермиона наблюдала, как колышет ветер вековые деревья в темном лесу, и внутри нее все трепетало. Она больше не смотрела вниз, туда, где сгущалась пугающая тьма. Страх отступил, оставив место лишь предвкушению. Раскинуть руки и упасть в ночное небо — разве это сложно? Может, у нее не было крыльев, но крылья Снейпа достаточно сильны для них двоих. Рядом с ним Гермиона чувствовала себя в безопасности, даже когда сделала последний шаг и провалилась в пустоту.
Снейп нырнул с края крыши вслед за ней, заслоняя широкими крыльями звезды. Никогда раньше падение не казалось Гермионе таким коротким и стремительным. Всего мгновение между небом и землей, и Снейп подхватил ее, крепко прижимая к себе. Он пытался что-то сказать, но Гермиона могла думать лишь о том, как ей хочется снова прижаться к его шершавым тонким губам, и она оборвала слова поцелуем. На этот раз Снейп не остался безучастным, его губы разомкнулись, поддаваясь безмолвной просьбе. Он ответил на поцелуй, и Гермиона потерялась в ощущении такой желанной близости с ним, тепла его надежных рук вокруг своей талии. На мгновение ей даже показалось, что это не Снейп держит ее, а она сама парит в воздухе — такая удивительная легкость наполняла ее тело и мысли. Но стоило Снейпу убрать одну руку с ее поясницы, как Гермиона очнулась и резко втянула воздух, едва сдержавшись, чтобы не закричать. По позвоночнику пробежал холодок, потому что Снейп держал руку чуть поодаль и не касался ее кожи, но Гермиона чувствовала, как мягко скользят подушечки его пальцев по ее телу, выписывая широкие круги. Ощущения были такими яркими и необычными, что от каждого касания по спине бежали мурашки, а дыхание замирало. Не доверяя собственному телу, Гермиона медленно повернула голову и увидела позади край темного, едва различимого в неверном свете звезд крыла — своего крыла! В это трудно было поверить.
Снейп чуть склонил голову набок и смотрел насмешливо щуря темные глаза, словно едва сдерживался, чтобы не сказать сакраментальное: «Я же говорил!». И от осознания, что он ни на мгновение не сомневался в ней даже тогда, когда сама Гермиона почти не верила в себя, наполнило сердце щемящей нежностью. Ей хотелось бы высказать глубокую благодарность, которую она чувствовала сейчас, но когда она наклонилась, чтобы прошептать, не нашлось ни единого слова, способного передать бурлящие внутри эмоции, и с губ сорвался только протяжный вздох.
Гермиона смотрела на Снейпа, не отводя глаз, жадно вбирая в память каждое мгновение. Его размашистые черные крылья сливались с ночным небом, словно были его частью. Снейп принадлежал воздушной стихии, а она принадлежала ему. Гермиона внимательно вгляделась в его лицо с резкими чертами, почти лишенное красок, и с поразительной ясностью осознала, что же так притягивало ее к нему. Рядом с ним, так близко, что можно было уловить его теплое дыхание на своей коже, в его сильных руках Гермиона ощущала себя легкой и воздушной, свободной и почти бесстрашной. Она хотела принадлежать ему так же, как мечтала принадлежать небу, и чувствовала это желание в каждой клеточке обновленного тела. И если Снейп тот, к кому так стремится ее сердце, найдется ли время лучше, чем сейчас, чтобы нырнуть в этот омут? Не оставляя себе времени на раздумья, Гермиона потянулась вперед и дотронулась губами до шершавого от короткой щетины подбородка. Прикосновение было легким, словно перышко, но Снейп заметил и не остановил, только взглянул спокойно, словно изучая. И Гермиона осмелела, прижалась крепче к твердой груди, оставила несколько мягких поцелуев на длинной шее, а потом поймала губами прохладную мочку уха, легонько посасывая. Снейп откинул голову назад и тихо застонал, поощряя ее продолжать, и Гермиона едва не засмеялась. Кто бы мог подумать, что суровый, сдержанный Снейп окажется таким податливым и отзывчивым к ее неумелым ласкам. Ей хотелось узнать, сможет ли она заставить его потерять над собой контроль и сбивчиво шептать ее имя на пике удовольствия. Лишь бы он позволил ей, не одумался, не остановил тогда, когда она уже оставила любые сомнения позади. Гермиона перебирала жесткие, пахнущие дождем волосы Снейпа, удивляясь, как дрожат собственные пальцы.
— Мы еще можем вернуться, — словно в ответ на ее мысли, произнес Снейп.
Только тогда Гермиона оглянулась по сторонам и заметила, что замок остался где-то вдали, а они парят над окраиной темного леса, скрытые от ярких огней и чужих взглядов.
— Не можем, — выдохнула она, вкладывая в эти два слова всю силу своего желания и решимости.
Разве могла она вернуться назад к опостылевшим расписанным ролям и неутолимой жажде чего-то гораздо большего, после того как держала в ладонях его лицо, ощущала на языке вкус его кожи? Все, чего она хотела, — это вырваться из замкнутого круга, и теперь, когда ей почти удалось, она не собиралась останавливаться на полпути. Не тратя больше времени на слова, Снейп притянул Гермиону как можно ближе, вовлекая в глубокий чувственный поцелуй. Его теплые руки заскользили по спине, талии, груди, постепенно избавляя от мешающей одежды. Только на секунду в голове Гермионы промелькнула мысль, что отыскать потом вещи, упавшие в гущу леса, будет невозможно, но это показалось неважным, как только Снейп сбросил вниз свою рубашку — последнюю деталь одежды, которая оставалась на нем. От прикосновения к его горячей коже по телу разливалось желание, и не осталось никаких сил сдерживаться. Гермиона обхватила ногами бедра Снейпа, бесстыдно потерлась о длинный твердый член, оставляя на нем влагу собственного возбуждения. Ее тело изнывало от нетерпения почувствовать его глубоко внутри, и когда Снейп вошел в нее медленно, позволяя ощутить каждую секунду проникновения, Гермиона выгнула спину и откинулась назад, полностью отдаваясь, доверяя себя воздушным потокам и жарким объятиям. В руках Северуса она чувствовала себя хрупкой, беззащитной, полностью в его власти, и на удивление ей это нравилось.
Они сплетались гибкими телами в единое целое и наслаждались воссоединением, потеряв счет времени и ориентацию в пространстве. Было уже не разобрать, где небо, а где земля, где вихрем кружатся звезды, а где огни старого замка. Они парили вдвоем в безграничном пространстве, нагие и свободные, не скованные больше двухмерным плоским миром, оторванные от него, принадлежащие только друг другу. И когда удовольствие от обладания стало почти нестерпимо острым, Снейп резко поднялся вверх, прижимая Гермиону к себе еще крепче, до боли впиваясь пальцами в упругие бедра. От стремительно набранной высоты закружилась голова, но тут Снейп остановился, на мгновение зависнув неподвижно, а затем обернул их обоих своими огромными крыльями, словно в тугой кокон, и сорвался вниз в свободном падении. Свист ветра в ушах и ощущение бархатистой чуть шершавой кожи, касающейся каждого дюйма ее тела — этого оказалось достаточно, чтобы пересечь грань, и с громким вскриком Гермиона выгнулась и задрожала от растекающегося жаркими волнами удовольствия. Снейп сделал еще несколько толчков внутри нее, продлевая короткий миг эйфории, а затем с глухим хлопком раскрыл крылья, останавливая падение всего в паре метров от земли. Гермиона в его руках обмякла, прижимаясь щекой к твердой груди, слушая, как бешено колотится сердце, его или ее — не имело значения.
После пережитых только что ощущений она не способна была ни говорить, ни внятно думать. В сравнении с последними несколькими часами, вся предыдущая жизнь казалась лишь блеклой тенью, долгим ожиданием перерождения, которое Гермиона испытала сегодня. Ужасно не хотелось возвращаться назад в душный замок, но холодный ночной воздух быстро остужал разгоряченное тело. Всю дорогу к школе Снейп летел совсем рядом, и Гермиона с н