Концентрированная, отшлифованная, экспрессивная фасцинативная кинесика стала еще в древние времена особым жанром искусства. Особо талантливые имитаторы кинесики стали мимами и клоунами, создав искусство сценической имитации.
Корчить рожи, кривляться, передразнивать, пародировать движения тела и мимики свойственно не только детям, но и взрослым. Это, так сказать, театрализованная эмоциональная составляющая кинесической жизни человека. Выросла она, по всей видимости, из способности животных, в первую очередь детенышей, к имитации, что эволюционно вполне объяснимо – имитация помогает оптимальнее осваивать и усваивать необходимые поведенческие паттерны. Зеркальные нейроны, очевидно, обеспечивают эффективность и точность имитирования. Сознание и воображение позволили отделить функцию имитации от ее природного предназначения и превратить в особый поведенческий пласт, который затем стал жанром кинесических искусств. Так оформилась кинесика сценического пародирования, передразнивания-шутовства, шаржа и карикатуры. Профессия кривляния стала популярнейшей, так как вызывала веселье, радость и смех. Она стала неизменной составляющей этнических празднеств и массовых увеселений. Появились мимы, пантомимы, шуты, паяцы, клоуны.
Мим – вид народной комедии у древних греков и римлян. Греческие мимы - сицилийского происхождения; в Сицилии они сопровождали сельские праздники или игры и сущность их заключалась в карикатурном изображении каких-либо явлений или лиц. В V в. мимам придали более художественную форму, сделав из них сцены современных нравов, иногда серьезные, иногда карикатурные.
Римские мимы развились также из народных импровизаций. У римлян ранний народный мим представлял собой подражание животным звукам, передразнивания лиц и различных смешных положений. Мим всегда рассчитан был на возбуждение смеха зрителей, и поэтому содержание его было карикатурно и не без скабрезного элемента. Обыкновенно сюжетами служили прелюбодеяния, мошенничества и обманы всякого рода или неожиданные катастрофы. Сюжеты мима, требовавшие представления различных непристойностей и соединения их с выразительными танцами, должны были содействовать потере чувства человеческого достоинства у актеров и полнейшей потере стыдливости у танцовщиц; последние (inimae) часто в римской литературе выставляются прелестницами, доводящими до разорения мужчин и юношей.
Пантомима – театральное представление, в котором мысль, чувство и страсть выражаются движениями тела и жестами. В древней пантомиме мимика лица актера не принимала участия, так как актеры выходили на сцену в масках; различные оттенки роли поэтому сводились исключительно к выразительным движениям тела, что привело пантомимов к необходимости выражать многообразие душевных движений условными знаками, которые зрителям были хорошо известны. Частного быта римская пантомима не касалась. Леда, Даная, Европа, Ганимед, Адонис, Марс, Венера, Геркулес, Эдип, вакханки – вот сюжеты пантомимы. Пышная обстановка отвела пантомиме первенствующее место на римской сцене; успеху римских пантомим немало способствовал и их чувственный, развратный характер. В пантомиме все возбуждало в зрителях животную чувственность, некоторые писатели приписывали господство разврата в Риме в период империи именно влиянию пантомимы. Вернее, однако, было бы сказать, что пантомима была только отражением римской жизни. Сюжеты пантомимы всегда касаются чувственной любви; для возбуждения чувственности актеры прибегают к самым грубым средствам и бесстыдным жестам. Соблазн пантомимы еще увеличивается с III в. до н.э. участием в них женщин (pantomimae), появлявшихся перед публикой совершенно нагими, в неприличных позах. В пантомиме на римской сцене появлялись даже простые гетеры, так что названия «гетера» и «танцовщица» были однозначны. Любовь к пантомиме перешла и на исполнителей; любимые пантомимы шествовали по улице как триумфаторы, сопровождаемые огромной толпой. Заводить с пантомимами знакомство считали для себя за честь и удовольствие даже сенаторы; пантомимы были любимцами римских дам; им покровительствовал Август, Калигула не скрывал своей привязанности к пантомиму Мнестеру, которому публично оказывал самые неприличные знаки внимания; Нерон и сам выступал в пантомиме.
С начала XVI в. в Европе начинает завоевывать популярность преемник древних мимов – клоун (clown), арлекин английской сцены, родственный Полишинелю, немецкому Hanswursty и испанскому Грациозо. У Шекспира клоун-шут уже одно из весьма семантически значимых, неизменно вызывающих симпатии зрителей действующих лиц (см.: Брокгауз Ф. А., Ефрон И. А. Энциклопедический словарь).
Современная эстрада буквально насыщена пародийными жанрами, которые всегда сопровождаются весьма экспрессивной пантомимой и зрители любят пантомиму нисколько не меньше древних греков и римлян.
Homo demonstrativus
В наибольшей мере стремление к эффектному, сногсшибательному показу своей уникальной телесности проявляется у человека в публичной коммуникации, в разного рода публичных презентациях и общественно-групповых «тусовках», оптимальными видами которых являются конкурсы тел и «Бродвей». Выход на люди всегда был волнующим праздником демонстрационного подиума. Во все времена для этого служили места публичного общения, места, где можно потереться друг о друга, выступать, посмеяться, покричать, обменяться бессмысленностями, увидеть друг друга, и – продемонстрировать свои прелести. После этих массовых топтаний и прогулок приходит облегчение, даже желание отъединиться, уйти в сторону, уединиться. До следующего позыва, томления, жажды попасть в кучу и потереться. Видимо это чувство, тяга и лежит в основе появления в каждом населенном пункте планеты у всех народов от древности до наших дней мест публичного топтания. Это и Елисейские Поля в Париже, и Гайд-парк в Лондоне, и Невский проспект в Петербурге, и ул. Горького в Москве конца 50-х–начала 60-х гг. ХХ века, куда слетались покрасоваться со всей Москвы и Подмосковья «стиляги». Но это и площади Древнего Рима и Афин, и главная улица любой деревни, и маленькая площадь у ратуши любого европейского старого городка. «Брод» – это символ человеческого публичного демонстрирования тел.
Другим местом подобного рода были всегда балы и танцплощадки парков. Там высматривали «нужное тело», там завязывались знакомства, перерастающие в любовные связи и браки. Молодой Л. Толстой ненавидел балы, но вынужден был их посещать. А где бы он сыскал себе невесту? Так и признавался он в своих дневниках.
Со своим коммуникативным телом мы живем, что называется, в обнимку, выдумывая, что бы этакое еще предпринять, чтобы выглядеть «на все сто», оно нам снится в самых разных вариантах и вариациях. Бум пластической эстетической хирургии – это стопроцентная дань коммуникативному телу. Люди бросились подправлять природу для коммуникативного эффекта. И ничто уже не сможет остановить их на этом пути к искусственному эстетическому совершенствованию, даже нередкие уродования и смертельные случаи. Демонстрационность красоты тела требует жертв!