Жизнь человека начинается с ярчайшего фасцинативного демонстрирования появления на свет Божий из чрева матери – крика. Этот требовательный, чарующий крик, трансформируясь в плач или окрик, сопровождает потом растущего человека все детство. Человеческие матери, как и самки животных, мгновенно узнают своего ребенка по его плачу, при этом плач производит в матери не только умиленное узнавание, но и тотчас мобилизует ее на защиту, опеку, кормление, ласку (вылизывание).
Умирая, многие заботятся о том, как они будут выглядеть в гробу и на церемонии похорон. И организуют свой «послесмертный имидж», часто с такой тщательностью, какой не удостаивали себя при жизни. Создание имиджей покойникам замечательно описал в повести «Незабвенная».
Прихорашивание для публичного показа – это первая по происхождению реклама, реклама самого себя в борьбе за успех, за место в иерархии сексуальных и социальных соперников. Реклама как вид деятельности начинается с приукрашивания своего внешнего облика. А тот предок, который умел это делать лучше других, является и первым профессионалом по рекламе и имиджмейкингу. Он был и первым франтом в истории франтовства.
В среде офицеров прусской армии времен Бисмарка особым шиком считались шрамы на лице. Офицеры сражались на дуэлях, приобретая шрамы. Услугами пластических хирургов не пользовались, так как каждый шрам должен был иметь свою славную и достоверную биографию, которую можно было с успехом рассказать в обществе. Не устоял от моды и молодой Бисмарк, тоже украсив себя шрамами от дуэлей.
Не вдаваясь в подробности, отмечу здесь только еще одну и важнейшую особенность человеческой демонстрационности: все ее формы пронизывает поиск и фиксация фасцинативных знаков и действий, будь то умопомрачительная прическа Марии-Антуанетты, родинка на щечке Мерилин Монро или кольцо в черепе какого-нибудь современного экстремала.
Для некоторых типов людей, как для истериков, подчеркнутая, иногда вычурная и манерная демонстрационность составляет часть их натуры. Психиатр Н. Канторович считает, что «все люди немного истеричны или способны к истеричным реакциям». Больным истерией не без основания приписывают некоторые особенности поведения, или так называемые истерические черты характера. Это прежде всего стремление обратить на себя внимание, вызвать сочувствие, удивление, «казаться больше, чем есть», как отмечает К. Ясперс.
Демонстрируется буквально все, что может принимать знаково-коммуникативные формы. Получается двуликий Янус. С одной стороны демонстрирование является законом, неотъемлемой составляющей любого продуктивного взаимодействия и воздействия людей друг на друга, то есть деятельностью, включаемой в такое взаимодействие, в более широкую актуализованную деятельность (как составляющая часть). С другой стороны, это продуцирование демонстрационных форм как таковых, показ ради показа. Так, плясать, танцевать можно в структуре ритуала, а можно плясать просто в удовольствие, для настроения, даже наедине с собой, для самого себя. Пляска при этом может быть идентичной. Такое демонстрирование уже отделено от деятельности, которую обслуживает, и становится самостоятельной деятельностью. Так порождается искусство демонстрирования и демонстрационные искусства и техники, искусства мимики, телодвижений, выразительного жеста.
Можно демонстрировать агрессию в ситуации сохранения жизни или соперничества, а можно демонстрировать просто силу как силу, как качество. Так показывают бицепсы или поднимают на виду у всех тяжести. Можно двигать бедрами для привлечения мужчин, как это делают проститутки на панели, а можно совершать точно такие же сексуальные движения в стриптизе, нисколько не заботясь о привлечении кого бы то ни было из мужчин, а создавая эротический образ. В этом и видит ценность стриптиза Ж. Бодрийяр. Можно включить все приемы кокетства для привлечения конкретного мужчины и то же самое изобразить в спектакле. Так, по сути, и зародились демонстрационные искусства и в первую очередь лицедейские, актерские, основанные на игре тела, лица, пластики. Таким образом, каждый человек является демонстратором вдвойне или двух сортов: включенным в жизнь, в конкретные отношения и взаимодействия, где добивается совершенно конкретных жизненных целей, и как актер показа, демонстратор сцены. При этом под сценой следует понимать не только театральную сцену, но и друзей, родных, свое окружение. Так действует франт, выходящий на Бродвей. Так поступает ребенок, выступающий перед собравшейся компанией родных. Так выступает скоморох или деревенский весельчак, как только появляется публика, или школьник перед своими однокашниками, пародирующий учителя.
Жизнь и спектакль сливаются.
«А что такое женщина, если не видимость? – спрашивает Ж. Бодрийяр и заключает, – Именно как видимость женское поражает глубину мужского». В самом деле, одно из искусств женщины, которое она усваивает с детства и которому учат матери и тетки, это именно маскарад, наведение ретуши и раскраски, создание образа сексуальной неотразимости, скрывание несовершенств внешности любыми способами. Женщина с детства проходит ежедневный тренинг артистизма и создает из себя образ, а из связи с мужчинами – спектакль, театр, игру. Встречая женщину, мужчина встречает не только телесный факт, но и некий Образ-фантом.
Гоголь в повести «Невский проспект» с видимым ироничным удовольствием обращает внимание читателя на усы как предмет франтовства в Петербурге его поры: «Здесь (на Невском проспекте. – В.С.) вы встретите усы чудные, никаким пером, никакой кистью неизобразимые; усы, которым посвящена лучшая половина жизни, – предмет долгих бдений во время дня и ночи, усы, на которые излились восхитительнейшие духи и ароматы и которых умастили все драгоценнейшие и редчайшие сорта помад, усы, которые заворачиваются на ночь тонкою веленевою бумагою, усы, к которым дышит самая трогательная привязанность посессоров и которым завидуют проходящие». И еще Гоголь сообщает читателю, что на Невском можно видеть также «бакенбарды единственные, пропущенные с необыкновенным и изумительным искусством под галстух, бакенбарды бархатные, атласные, черные, как соболь или уголь, но, увы, принадлежащие только одной иностранной коллегии. Служащим в других департаментах провидение отказало в черных бакенбардах, они должны, к величайшей неприятности своей, носить рыжие».
Казалось бы, чего проще: хочешь носить бороду – носи, не нравится или дискомфортно (зудит, мешает и т. п.) – состриги. Ан нет! Борода – весьма заметный признак, к тому же меняющийся со временем. Понятно, что человек не мог пройти мимо такой телесной особенности и подчинил ее социальной маркировке. Каждый народ на свой лад. Но, кажется, ни один не оставил волосы на голове без внимания и строгого нормирования. И в этот простой природно-естественный процесс вмешался человеческий социальный разум, создавший у каждого народа нормы и техники ношения усов и бород, их форм, видов и подвидов. Волосяной покров на лице и черепе приобрел все признаки социального знака со сложной семантической нюансировкой и эстетическим оформлением, предполагающим особое брадобрейское искусство, ставшее для многих людей профессией, приносящей неплохой заработок и дающей вполне приличный статус в социальной иерархии.
«Мужчина без усов что женщина с усами», – шутил А. Чехов.
В Ассирии и Персии мужчины, собираясь на свидание, красили свои бороды в рыжий цвет. В дневнике Ж. Ренара есть остроумная запись: «Глядя на его бороду, можно было представить себе, какой бы он был уродливый без бороды». Я даже вывел формулу: большинство мужчин, не расстающихся с бородами и бородками, имеют такой недостаток в конфигурации лица, как небольшой, а иногда и вовсе смазанный подбородок. Борода такое лицо удлиняет, придает ему гармоничные пропорции, а щетина – мужественность. Так из мужчины женственно-подросткового типа он превращается в истинно маскулинного бородача-красавца. В России в советские времена художники стали отращивать осуждаемые коммунистами бороды и закрепили за собой эту отличительную черту. Борода сначала была своеобразным бунтом, а потом приобрела качество отличительного признака. Потом эту исключительность нарушили русофилы, а теперь носят бороды все, кому захотелось. Правда, такие бороды, как у художников – небрежно-кудлатые – удаются все же только им.
Итак, демонстрируется в поведении человека абсолютно все, даже и сами поведенческие сценарии становятся символами: по-разному представляют себя другим людям политики, спортсмены, музыканты, молодые и старики, мужчины и женщины, папуасы и русские.
Тема фасцинативной демонстрационности человека необъятна и не поместилась бы и на тысяче страниц. Актуализация социальности, объединения людей в замкнутое единство и защиты этого единства вызывает особые формы настройки внешнего облика и в первую очередь тела членов сообщества. Это, пожалуй, исторически один из первых способов специальной организации внешнего облика под задачу единения, солидарности, выделенности и отличия от других, которые «не мы», хуже, вообще не люди. А среди форм такой целевой сигнальной организации внешнего облика особое место занимает «настройка тела», доходящая до самых замысловатых и изощренных способов «исправления тела», одни из которых, как обрезание крайней плоти, удается объяснить, другие же остаются за гранью понимания и являются, по-видимому, данью воображения и эксперимента первобытных «социальных изобретателей». К таким сложно объяснимым способам относится прежде всего нанесение телам социума разного рода увечий.
Тело сексуальное