Джон Серль
John R. Searle
Rationality in Action
A Bradford Book The MIT Press Cambridge, Massachusetts London, England
Перевод с английского А. Колодия, Е. Румянцевой
ПРОГРЕСС-ТРАДИЦИЯ Москва
УДК 1/14 ББК 87.3 С 32
Данное издание выпущено в рамках проекта «Translation Project» при поддержке Института «Открытое общество» (Фонд Сороса) - Россия и Института «Открытое общество» - Будапешт
С 32 Сѐрль Дж. Рациональность в действии. Пер. с англ. А. Колодия, Е. Румянцевой. - М.: Прогресс-Традиция, 2004. - 336 с.
ISBN 5-89826-210-5
Новая книга крупного американского философа Джона Сѐрля представляет собой оригинальное исследование одной из центральных проблем западной философии - проблемы рациональности. Автор анализирует факторы, определяющие рациональные действия человека, принципиальные отличия рациональности человека от рациональности животных, природу альтруизма. Пристальное внимание уделяется полемике с так называемой «классической моделью» рациональности, феноменам альтруизма и слабости воли. Книгу отличает ясная манера и строгая логика изложения.
ББК 87.3
© 2001 Massachusetts Institute of Technology © А. Колодий, Е. Румянцева, перевод, 2004 © А. Орешина, оформление,2004 ISBN 5-89826-210-5 © Прогресс-Традиция, 2004
Содержание
Об авторе
Благодарности
Введение
Глава 1. «Классическая модель» рациональности и ее недостатки
I. Проблема рациональности
II. «Классическая модель» рациональности
Глава 2. Базисная структура интенциональности, действия и значения
Глава 3. Разрыв: время и личность (Self)
I. Расширяя разрыв
II. Аргументы в пользу существования разрыва
III. Причинность и разрыв
IV. Эмпирический разрыв, логический разрыв и неизбежный разрыв
V. От разрыва к личности
VI. Скептический подход Юма к личности
VII. Аргумент в пользу существования неустранимой, неюмовской личности
VIII. Итог аргументации в пользу существования неустранимой, неюмовской личности IX. Опыт и личность
X. Заключение
Глава 4. Логическая структура разумных оснований
I. Что есть основание?
II. Некоторые особенности объяснений интенциональных явлений
III. Основания для действий и полные основания
IV. Принятие решений в реальном мире
V. Конструирование полного основания: проверка «классической модели» VI. Что есть полное основание для действия?
Глава 5. Некоторые особые черты практического разума: сильный альтруизм как логическое требование
I. Основания для действий
II. Процесс создания рационального животного
III. Эгоизм и альтруизм Зверя
IV. Универсальность языка и сильный альтруизм
V. Заключение
Глава 6. Как мы создаем независимые от желания основания для действия
I. Базовая структура обязательства
II. Мотивация и направление соответствия
III. Кантово решение проблемы мотивации
IV. Обещание как особый случай
V. Обобщение: социальная роль независимых от желания оснований
VI. Резюме и заключение
Приложение к главе 6: внутренние и внешние основания
Глава 7. Слабость воли
Глава 8. Почему не существует дедуктивной логики практического разума
I. Логика практического разума
II. Три образца практического разума
III. Структура желания
IV. Объяснение различий между желанием и убеждением
V. Некоторые особенности намерений
VI. «Желая цели, желаешь и средств»
VII. Заключение
Глава 9. Сознание, свободное действие и мозг
I. Сознание и мозг
II. Сознание и свободное действие
III. Свободная воля
IV. Гипотеза первая: психологический либертарианизм и нейробиологический детерминизм
Указатель
Об авторе
Проблема рациональности и практического разума, то есть рациональности в действии, остается одной из ключевых для западноевропейской философии. Джон Сѐрль (р. 1932), видный американский языковед и философ, в своей новой работе формулирует шесть постулатов так называемой «классической модели рациональности» и приводит аргументы, доказывающие их несостоятельность. Затем он представляет собственную теорию рациональности в действии.
Сѐрль полагает, что лишь иррациональные действия обусловлены убеждениями и желаниями; к таким действиям относятся, к примеру, поступки человека, находящегося во власти навязчивой идеи или неодолимой зависимости. В большинстве же случаев нашей рациональной деятельности налицо разрыв между мотивирующим желанием и реальным принятием решений. Этому разрыву мы обязаны наличием у нас «свободой воли». Согласно представлениям Сѐрля, всякая рациональная деятельность предполагает наличие свободы воли, поскольку рациональность возможна лишь там, где действующее лицо может из ряда вариантов поведения, как рациональных, так и иррациональных, выбирать один.
В отличие от большинства философских трудов в книге «Рациональность в действии» автор применяет предлагаемые им концепции к ситуациям повседневной жизни. Так, он доказывает, вопреки многим философским теориям, что слабость воли - это весьма распространенное явление. Кроме того, он раскрывает абсурдность утверждения о том, что рациональное принятие решений всегда основывается на стройном наборе желаний. Зачастую, полагает Сѐрль, принятие рациональных решений сводится к выбору между противоречащими друг другу желаниями. По мнению автора, человека отличает от животных способность к действиям, рационально мотивированным независимыми от желания основаниями. Распространяя теорию рациональности на «личность» (self) и критикуя выдвинутую Д. Юмом концепцию личности, Д. Сѐрль раскрывает, каким образом рациональное волеизъявление связано с понятием «неустранимой», то есть неюмовскои личности. Ученый также создает концепцию взаимосвязи свободы воли с деятельностью человеческого мозга.
Благодарности
Поль Валери как-то сказал, что поэму никогда не заканчивают, ее оставляют в отчаянии. То же самое можно сказать и о некоторых философских работах. Неоднократно после того, как я заканчивал мои книги и отправлял их издателю, у меня было такое чувство: «Если бы я только мог переписать эту книгу с самого начала, она бы вышла такой, какой нужно!» Книгу, которую вы держите в руках, я действительно переписал заново. Несколько лет назад я завершил первоначальный вариант, его приняли к печати, но затем я решил все переделать. Некоторые главы я исключил, некоторые добавил и кое-какие переписал. Но теперь, когда моя книга идет к издателю, у меня снова появляется это чувство: «Если бы я только мог переписать книгу сначала...»
Отчасти благодаря этой продолжительной истории я смог получить больше полезных комментариев, чем обычно, и я даже больше обычного обязан в этом моим ученикам и другим критикам. Материал данной книги обсуждался на моих семинарах в Беркли и в лекциях в Северной Америке, странах Европы, Южной Америки и Азии. Он был предметом обсуждения на симпозиуме в рамках Витгенштейновской конференции в Кирхберге (Австрия) в 2000 г., и четыре главы были представлены на чтениях в Париже и в Сеуле. Более ранний вариант этой работы, в который входила большая часть первых семи глав, получил в Испании премию Ховельяноса и был издан на испанском языке под названием Razones Para Actuar издательством «Нобель» в 2000 г. Особую признательность я выражаю моему испанскому переводчику Луису Вальдесу. Работа над этой темой началась более пятнадцати лет назад, когда Майкл Бретман пригласил меня выступить на конференции по практическому разуму. Я в долгу перед Майклом и другими участниками конференции за их ценные замечания. Большое спасибо Крису Кауэллу за подготовку алфавитного указателя и всем, кто прочитал эту работу и откликнулся на нее: Роберту Ауди, Гвидо Бач-чагалуппи, Берит Брогорд-Педерсен, Уинстону Чонгу, Алану Коуду,
Будвижну де Брену, Дженнифер Хью-дин, Кристине Корсгорд, Джозефу Муралю, Томасу Нагелю, Джессике Сэмьюэльс, Барри Смиту, Мэриэм Тэлос, Бернарду Уильямсу, Лео Зэйберту и более всего моей жене Дагмар Сѐрль, которой я посвятил эту книгу.
Введение
Эта книга представляет собой исследование в рамках традиции философских взглядов на рациональность и попытку уточнить доминирующую точку зрения в этой традиции.
Иногда я работаю лучше, если могу противопоставить свою точку зрения мнениям оппонентов. Философия часто развивается в дебатах. Здесь я полемизирую с концепцией рациональности, на которой сам учился и которая, по моему убеждению, является доминирующей в нашей интеллектуальной культуре. Я называю ее, думаю, вполне оправданно, «классической моделью».
Критикуя «классическую модель», я критикую очень влиятельную традицию в западной философии. В этой книге я указываю на некоторые узкие места этой модели и пытаюсь их преодолеть. Но может показаться неправомерным нападать на модель рациональности, которая во многих отношениях является правильной и подчеркивает роль рациональности и интеллекта в принятии решений и в жизни вообще, тогда как сама идея рациональности систематически подвергается нападкам. Различные адепты релятивизма нападали на идею рациональности как таковую, иногда под ярлыком постмодернизма. Рациональность в них представляется чем-то сущностно гнетущим и подавляющим, деспотическим и т. д. Почему я критикую вполне приемлемую теорию рациональности, когда сама рациональность подвергается нападкам? Как и всех, меня пугают эти нападки, но я не уделяю им большого внимания, поскольку не верю, что они могут стать вразумительными. Например, иногда меня спрашивают: «Каковы ваши аргументы в пользу рациональности?» Бессмысленный вопрос, поскольку само понятие «аргумент» предполагает наличие стандартов рациональности. Эта книга написана не в защиту рациональности, поскольку идея «защиты» в форме аргументов, доводов и так далее предполагает в себе ограничения рациональности, так что в ней вообще нет смысла. Ограничения рациональности универсальны и встроены в структуру разума и языка, в частности, в структуры интен-циональности и речевых актов. Можно описать функционирование этих ограничений, как я пытаюсь сделать здесь, и можно критиковать другие подобные описания, что я также делаю, но рациональность как таковая ни требует, ни даже допускает обоснования, поскольку любые мысль и язык и, следовательно, рассуждение предполагают наличие рациональности. Можно спорить о теориях рациональности, но нельзя подвергать сомнению ее существование.
Эта книга представляет собой исследование традиции философских взглядов на рациональность и попытку уточнить доминирующую точку зрения в этой традиции.
В отзывах на публичные лекции по этим вопросам я обнаружил две устойчивые ошибки, которые делали люди в отношении того, что можно ожидать от теории рациональности, и я хочу искоренить эти ошибки в зародыше. Во-первых, многие верят, что теория рациональности должна обеспечить их алгоритмом рационального принятия решений. Они считают, что не стоит платить деньги за книгу о рациональности, если она не предлагает им конкретного метода для принятия решений: нужно ли разводиться с супругом или супругой, какие инвестиции сделать на фондовом рынке и за какого кандидата голосовать на следующих выборах. В силу оснований, существующих внутри проводимого мной анализа, ни одна теория рациональности не может дать алгоритма для принятия правильных решений. Цель такой теории не в том, чтобы сказать вам, как разрешить трудную проблему, а чтобы объяснить определенные структурные свойства рационального принятия решений. Как теория истинности не дает алгоритма для определения того, какие высказывания являются истинными, так и теория рациональности не дает алгоритма для принятия большинства рациональных решений.
Второе ошибочное мнение в отношении рациональности состоит в том, что если бы стандарты рациональности были универсальными и если бы все люди действовали рационально, то не существовало бы споров. Вследствие этого принято считать, что постоянство противоречий среди хорошо информированных и рациональных людей говорит о том, что рациональность привязана каким-то образом к культурам и отдельным людям. Но все это ошибочно. Стандарты рациональности, как и стандарты истинности, вполне применимы ко всем людям и культурам. Но при универсальных стандартах рациональности и рационального мышления есть возможность возникновения крупных противоречий; это даже неизбежно. Пусть существуют обоснованные и принятые стандарты рациональности, люди, действующие полностью рациональным образом, владеющие полной информацией; все равно рациональные противоречия появятся - поскольку, например, рационально действующие субъекты часто имеют различные и противоречивые ценности и интересы, тем не менее одинаково приемлемые с рациональной точки зрения. Одна из наиболее глубоких ошибок состоит в той позиции, что неразрешимые конфликты являются знаком того, что кто-то, должно быть, ведет себя иррационально, и под вопрос ставится сама рациональность.
Глава 1
«Классическая модель» рациональности и ее недостатки
I. Проблема рациональности
Во время Первой мировой войны знаменитый исследователь психологии животных Вольфганг Кѐлер, работая на острове Тенерифе, показал, что обезьяны могут принимать рациональные решения. В типичном эксперименте он оставлял обезьяну там, где находились ящик, палка и связка бананов, подвешенная на недоступной для нее высоте. Животному давалось некоторое время на то, чтобы сообразить, как получить фрукты. Обезьяна пододвигала ящик под бананы, брала палку, тянулась к ним и снимала их с высоты1. Кѐлер больше интересовался ге-штальтпсихологией2, чем рациональностью, но его обезьяны проявляли ту форму рациональности, которая является общепринятой в наших теориях. Ее суть состоит в том, что рациональное принятие решений заключается в выборе средств, которые позволят нам достигнуть нашей цели. Цели - это не что иное, как наши желания. Мы подходим к принятию решения с заранее намеченной целью, а рациональность выступает как инструмент, позволяющий нам находить средства для достижения этой цели.
1 Wolfgang Köhler, The Mentality of Apes, second edition, London: Routledge and Kegan Paul,
1927. В экспериментах Келера участвовали шимпанзе.
2 Гештальтпсихология - одна из основных школ европейской (преимущественно немецкой) психологии 1-й половины XX в. В качестве основы изучения сложных психологических явлений выдвинула принцип целостности и интенциональности сознания. - Прим. ред.
Нет сомнений в том, что кое в чем рациональное принятие решений обезьяны сходно с нашим. Но остается много других способов рационального принятия решений, в которых обезьяна не смогла бы, даже гипотетически, преуспеть. Ей удалось сообразить, как достать бананы сейчас, но она не знает, как заполучить их на следующей неделе. Люди, в отличие от обезьян, многие решения связывают с организацией своего будущего. Более того, животное не способно рассматривать большие периоды времени, т. е. свою жизнь, с точки зрения смерти. У людей же в основном все решения, во всяком случае, все важные решения, такие, как где жить, какой карьере посвятить себя, какую иметь семью, с кем заключать брак, имеют отношение к распределению времени перед смертью. Можно сказать, что смерть - это горизонт человеческой рациональности; но идея смерти и способность планировать, принимая ее во внимание, недоступны для концептуального мышления обезьяны. Второе отличие человеческой рациональности от обезьяньей состоит в том, что люди обычно вынуждены выбирать между сталкивающимися и несовместимыми целями. Иногда с таким выбором могут сталкиваться и животные: Буриданов осел - знаменитый гипотетический случай. Для обезьяны Кѐлера выбор был прост: ящик, палка и бананы - или ничего. Третье ограничение у обезьяны состоит в том, что она не может рассматривать основания для действия, не зависящие от ее желаний. Ее желание сделать что-то со стулом и палкой продиктовано только первичным желанием съесть бананы. Но у людей нередко бывает множество не основанных на желаниях оснований для действий. Эти независимые от желания побуждения могут формировать почву для желаний, но то, что для нас они являются основаниями для действия, не зависит от того, основано их существование на желаниях или нет. Это интересный и спорный вопрос, мы еще вернемся к нему и рассмотрим его более детально в последующих главах. Четвертое отличие человека от обезьяны состоит в том, что обезьяна обладает лишь ограниченным представлением о себе как о личности (self), как о рациональном существе, принимающем решения и способном принять ответственность в будущем за действия, предпринятые в настоящем, или ответственность в настоящем за решения, принятые в прошлом. И пятое отличие, связанное с четвертым, состоит в том, что животное не соотносит свои решения с общими принципами, которые одинаково применимы как к нему самому, так и к другим.
При обсуждении вышеизложенных вопросов обычно говорят, что у обезьян нет своего языка. Идея, очевидно, состоит в том, что если бы мы только могли преуспеть в обучении их азам лингвистического общения, у них был бы полный набор инструментов для принятия рациональных решений, и они несли бы такую же ответственность за них, как и люди. Я очень сомневаюсь, что дело обстоит именно так. Простой способности создавать символы недостаточно для всего диапазона процессов рационального мышления. Попытки научить шимпанзе использовать символы лингвистически заканчивались в лучшем случае спорными результатами. Но даже если бы они имели успех, мне кажется, что способы использования символов, которым были обучены Уошо, Лана и другие знаменитые подопытные шимпанзе, недостаточны для того, чтобы стоять в ряду человеческих рациональных возможностей, которые связаны с некоторыми специфическими особенностями человеческих лингвистических способностей. Дело в том, что простое умение использовать символы само по себе не вырабатывает полный спектр человеческой рациональности. Как мы увидим на этих страницах, необходимо обладать способностью к определенным способам лингвистической репрезентации, но в отношении этих способов,, как нам кажется, невозможно провести четкую границу между интеллектуальными способностями, которые выражены в системе обозначения, и самым использованием системы обозначения. Ключ вот в чем: животные могут вводить в заблуждение, но они не могут лгать. Способность лгать является следствием более изощренной человеческой способности брать на себя определенные обязательства, которые представляют собой случаи, когда животное по имени человек намеренно налагает условия выполнения на условия выполнения. Это утверждение может показаться непонятным, но мы разъясним его в следующих главах.
Извечные философские проблемы, такие, как проблема рациональности, имеют характерную логическую структуру. Как может быть, что имеет место p в условиях, где очевидно налицо q, причем q, по-видимому, делает невозможным р? Классическим примером этой схемы, конечно, является проблема свободы воли. Как возможно, что мы действуем свободно, если дано, что у каждого события есть причина, а причинность делает свободу действий невозможной? Такая же логическая структура свойственна и большому числу других вопросов. Как у нас может быть сознание, если дано, что мы полностью состоим из бессознательных частиц материи? Эта же проблема встает и в отношении интенциональности: как же у нас могут быть интенциональные состояния - состояния, которые направлены на объекты и на положения дел в окружающем мире, - когда дано, что мы целиком состоим из материи, лишенной интенцио-нальности? Похожая трудность обнаруживается и в скептицизме: как можем мы что-либо знать, если дано, что мы никогда не можем быть уверены в том, что не спим, не находимся во власти галлюцинаций или нас не обманывают злые демоны? В этике: как в мире могут существовать ценности, если дано, что мир полностью состоит из нейтральных по отношению к ценностям фактов? А вот вариация на тему данного вопроса: как можем мы знать, что должно быть, когда дано, что любое знание есть знание о том, что фактически имеет место, и мы не можем вывести утверждение о том, что должно быть, из утверждений о том, что есть случай? Проблема рациональности, т. е. один из вариантов этих извечных проблем, может быть сформулирована следующим образом: как возможно рациональное принятие решений в мире, в котором все происходящее является результатом неразумных, слепых, природных движущих сил?
II. «Классическая модель» рациональности
Рассуждая о рациональности обезьян, я отметил, что в нашей интеллектуальной культуре есть специфическая традиция обсуждения рациональности и практического разума, рациональности в действии. Эта традиция восходит еще к утверждению Аристотеля о том, что обдумывание всегда относится к средствам, а не к целям3, и выражается в знаменитом высказывании Юма: «Разум есть и должен быть рабом страстей», и в афоризме Канта: «Тот, кто желает цели, желает и средств». Эта традиция получает изощренную формулировку в современной теории математического решения. Эта традиция ни в коем случае не является единой, и я не хотел бы утверждать, что Аристотель, Юм и Кант защищают одну и ту же концепцию рациональности. Напротив, между ними есть ощутимые различия. Но есть одна объединяющая их всех нить, и я считаю, что Юм дал самое четкое определение тому, что здесь будет называться «классической моделью». Многие годы у меня зрели сомнения насчет этой традиции, и большую часть данной главы я посвящу раскрытию некоторых важнейших ее черт. Также я предварительно выскажу некоторые мои сомнения. «Классическую модель» можно охарактеризовать так:
она представляет человеческую рациональность как более сложный вариант рациональности обезьян.
3 Алан Коуд указал мне на то, что здесь, возможно, имеет место распространенное непонимание истинной сути взглядов Аристотеля.
Когда впервые, будучи студентом Оксфорда, я узнал о теории математических решений, мне показалось, что там есть проблема. Эта теория выглядит как жесткое следствие следующей аксиомы: если я ценю свою жизнь и ценю двадцать пять центов (это не такие уж большие деньги, но их стоит, скажем, поднять с тротуара), то я могу поставить свою жизнь против этих денег. Я пришел к выводу, что нет вероятности, что я поставлю свою жизнь против двадцати пяти центов, и тем более я бы не рискнул жизнью своего ребенка из-за монетки. Поэтому долгие годы я спорил по данному поводу с некоторыми видными представителями этой теории решений, начиная с Джимми Сэвиджа в Энн-Арбор и заканчивая Айзеком Леви в Нью-Йорке. Обычно примерно через полчаса дискуссий они приходили к выводу: «Вы явно иррациональны». Я не вполне в этом уверен. Я думаю, их теория рациональности вызывает сомнения. Несколько лет спустя ограничения этой концепции рациональности буквально постучались ко мне в дверь (и это было практически значимо) во время вьетнамской войны, когда я отправился навестить своего друга, который занимал высокую должность в Пентагоне. Я пытался переубедить его относительно военной политики, которой придерживались Соединенные Штаты в то время, особенно по поводу бомбежек Северного Вьетнама. У моего друга была докторская степень по математической экономике. Он подошел к доске, нарисовал кривые традиционного макроэкономического анализа и сказал: «Там, где пересекаются эти две линии, предельная полезность сопротивления равна предельной бесполезности нахождения под бомбами. В этой точке вьетнамцы должны сдаться. Мы предполагаем лишь одно: что они рациональны. Мы всего лишь предполагаем, что враг рационален!»
Я понял, что у нас серьезные проблемы не только в теории рациональности, но и в ее применении на практике. Кажется безумием думать, что решение, которое должны были принять Хо Ши Мин и его соратники, сродни решению о покупке тюбика зубной пасты, когда человек строго руководствуется ожиданиями максимальной полезности, но нелегко сказать четко, что же неправильно в этом допущении. И на страницах этой книги я хочу попытаться выразить точно, в чем здесь ошибка. Сейчас можно дать предварительную интуитивную формулировку: в человеческой рациональности, в противоположность обезьяньей, существует разница между основаниями для действия, которые связаны с удовлетворением того или иного желания, и основаниями, не зависящими от желаний. Основное различие между видами оснований для действия заключается в том, что одни из них связаны с тем, что вы хотите и что вы должны сделать для получения желаемого, тогда как другие связаны с тем, что вы должны сделать независимо от ваших желаний.
Шесть оснований «классической модели»
В этой главе я изложу и проведу обсуждение шести положений, которые являются главными составляющими того, что я уже назвал «классической моделью» рациональности. Я не хочу представлять эту модель жесткой в том смысле, что принятие одного из этих утверждений заставляет принимать все остальные. Некоторые авторы принимают одни части и отрицают другие. Но я считаю, что эта модель образует стройное целое, и это целое как явно, так и неявно оказывает влияние на современные работы. Более того, данная модель представляет ту концепцию рациональности, на которой я был воспитан тогда, когда изучал экономику и философию морали в Оксфорде. Она не казалась мне удовлетворительной тогда, не представляется таковой и сейчас.
1. Действия, если они рациональны, обусловлены убеждениями и желаниями
Убеждения и желания служат как причинами, так и основаниями наших действий, а рациональность в значительной степени координирует наши убеждения и желания, чтобы они приводили к «правильным» поступкам.
Важно подчеркнуть, что смысл слова «причина» («cause») здесь близок «смыслу действующей причины» («efficient cause»)* Аристотеля: причиной события является то, что заставляет его происходить. Такая причина, в том или ином контексте, является достаточным условием для того, чтобы событие произошло. Слова о том, что конкретные убеждения и желания привели к какому-либо событию, подобны словам о том, что землетрясение послужило причиной разрушения здания.
* «Действующая причина» не есть «причина» в детерминистском смысле, но в языке нет отдельного термина для обозначения данного понятия. -Прим. ред.
2. Рациональность подразумевает соблюдение особых правил, которые проводят грань между рациональным и иррациональным мышлением и поведением
Задача теоретиков состоит в том, чтобы попытаться выявить скрытые правила рациональности, которым, к счастью, большинство разумных людей способны следовать бессознательно. Скажем, они могут говорить по-английски, не зная правил грамматики, или говорить прозой, не зная, что говорят прозой, как в знаменитом примере с господином Журденом4; точно так же они могут вести себя рационально, даже не подозревая, что следуют неким правилам. Но теоретики обязаны найти эти правила и сформулировать их.
3. Рациональность - это особая познавательная способность
Согласно Аристотелю и его многочисленным последователям, обладание рациональностью является отличительной чертой людей: человеческое существо - это рациональное животное. Люди обладают различными познавательными способностями: зрением, языком и так далее, и рациональность является одной из этих способностей, возможно даже наиболее характерной для человека. В одной недавно вышедшей книге автор даже размышляет об эволюционных преимуществах людей в связи с обладанием этой способностью5.
4 Персонаж комедии Ж.-Б. Мольера «Мещанин во дворянстве«. - Прим, ред.
5 Антологию более ранних работ см. в изд.. Weakness of WH, edited by G.W. Mortimore, London: Macmillan St.Martin's Press, 1971.
4. Очевидные случаи слабости воли - то, что древние греки называли акразией, - могут возникнуть только тогда, когда налицо изъяны в психологических предпосылках для действия
Поскольку рациональные поступки обусловлены убеждениями и желаниями, а убеждения и желания обычно вызывают действие, прежде всего потому, что ведут к формированию интенции, очевидные случаи слабости воли требуют особого объяснения. Почему случается, что действующий субъект имеет правильные убеждения и желания, формирует правильную интенцию и все же не выполняет соответствующего действия? Устоявшееся мнение сводится к тому, что очевидные проявления акразии происходят в том случае, когда действующий субъект фактически не имеет правильных предпосылок к действию. Поскольку убеждения, желания и, следовательно, интенции являются причинами, то если вы соедините их рационально, действие произойдет в результате причинной необходимости. Поэтому если действия нет, в причинах есть некий изъян.
Слабость воли всегда была и остается проблемой «классической модели», и существует обширная литература по этому вопросу6, но слабость воли всегда рассматривается как нечто очень странное и труднообъяснимое, что-то, имеющее место только при странных или ненормальных обстоятельствах. Мое мнение, которое я разъясню позже, состоит в том, что акразия у рациональных существ так же распространена, как вино во Франции. Каждый, кто когда-либо пытался бросить курить, похудеть или меньше пить на больших вечеринках, поймет, о чем я сейчас говорю.
6 Robert Nozick, The Nature of Rationality, Princeton: Princeton University Press, 1993.
5. Практический разум должен начинать с описания исходных целей действующего субъекта, в том числе его задач, основных желаний, стремлений и намерений; все это само по себе не подлежит рациональным ограничениям
Чтобы привести в действие практическое рассуждение, субъект должен прежде всего отчетливо представлять себе, чего он желает или что ценит, и тогда практическое рассуждение направлено на обеспечение того, чтобы действия субъекта наилучшим способом соответствовали этим желаниям и ценностям. Мы можем сформулировать этот тезис, сказав, что для практического рассуждения в какой-либо области субъект должен начать с набора первичных желаний (в широком смысле, т. е. его моральные, эстетические или другие оценки рассматриваются как желания). Пока не имеется определенного набора желаний, поля деятельности для разума не существует; разум лишь учитывает желания человека, но желания уже должны существовать. И эти изначальные желания сами по себе не подлежат рациональным ограничениям.
Модель практического разума примерно такова. Представьте, что вы хотите поехать в Париж и думаете, каким способом лучше это сделать. Вы могли бы взять билет на корабль, плыть на каяке, лететь на самолете. В конце концов, задействовав для принятия решения свой практический разум, вы решаете лететь на самолете. Но если это единственная схема, по которой может действовать практический разум, выбирая «средства» для достижения «целей», то можно сделать два вывода. Первый: не может существовать разумных оснований действия, которые не вытекают из желаний (широко истолкованных), то есть не может существовать не связанных с желанием оснований для действия. И второй: эти первичные (исходные) желания не могут сами быть подвергнуты рациональной оценке. Разум всегда занимается средствами, но целями - никогда.
Тезис о том, что не существует не зависящих от желания оснований действия, является сердцевиной «классической модели». В обоснование его часто приводят высказывание Юма: «Разум есть и должен быть рабом страстей». И Герберт Саймон пишет: «Разум имеет полностью инструментальный характер. Он не может сказать нам, куда идти, в лучшем случае он может сказать, как попасть туда, куда нам надо. Он как ружье, которое может служить разным нашим целям, как хорошим, так и плохим»7. Бертран Рассел высказывается еще лаконичнее: «У разума есть совершенно ясное и четкое назначение. Он обеспечивает выбор правильных средств для достижения цели. С выбором целей он не имеет ничего общего»8.
б. Система рациональности эффективна только втом случае, если изначальные желания взаимно непротиворечивы
Ясное объяснение этого положения дал Джон Эль-стер: «Убеждения и желания едва ли могут быть причинами действия, если они не согласуются между собой. Они не должны содержать логических, концептуальных или прагматических противоречий». Легко понять, почему это замечание кажется правдоподобным: если рациональность действует в области логического размышления, то в аксиомах не может быть никаких несоответствий или противоречий. Из противоречия вытекает все, так что если имелось противоречие в первоначальном наборе желаний, может произойти что угодно; по крайней мере, так кажется.
7 Reason in Human Affairs, Stanford, CA: Stanford University Press, 1983, p. 7-8.
8 Human Society in Ethics and Politics, London: Allen and Unwin, 1954, p. viii.
Некоторые сомнения относительно «классической модели»
Я мог бы привести и другие тезисы и еще воспользуюсь возможностью обогатить характеристику «классической модели» на протяжении книги. Но даже этот краткий перечень дает общее представление об этой концепции, и я хочу начать ее обсуждение, изложив ряд оснований, заставляющих меня думать, что каждое из приведенных утверждений неверно. В лучшем случае они описывают отдельные примеры, но не дают общей теории роли рациональности в мышлении и действии.
1. Рациональные действия не вызываются убеждениями и желаниями. В сущности, убеждениями или желаниями продиктованы только иррациональные и нерациональные действия
Начнем с рассмотрения той идеи, что рациональными являются действия, причинами которых являются убеждения и желания. Важно подчеркнуть, что слово «причина» обычно употребляется в значении «действующей причины», как, например: взрыв стал причиной разрушения здания, землетрясение вызвало разрушение шоссе. Я хочу сказать, что примеры (cases) действий, для которых предшествующие им убеждения и желания действительно являются каузально достаточными, отнюдь не являются моделями рациональности, и подобные действия по большому счету являются необычными (bizarre) и типично иррациональными случаями. Это те случаи, когда, например, субъект находится в состоянии одержимости или под влиянием какой-нибудь пагубной страсти и не может не следовать собственному желанию. Однако в типичном случае рационального принятия решения, когда, например, я решаю, за какого кандидата проголосовать, у меня есть выбор, и я рассматриваю различные основания, чтобы выбрать среди всех альтернатив ту, которая меня более всего устраивает. Но я могу заниматься этой деятельностью, только если думаю, что мой набор убеждений и желаний сам по себе еще недостаточен, чтобы быть причиной моего действия. Эта операция рациональности предполагает разрыв между множеством интенциональ-ных состояний, на основе которых я принимаю мое решение, и действительным принятием решения. Иными словами, если, с моей точки зрения, разрыва нет, я не могу рационально принимать решения. Чтобы увидеть это, нужно лишь взглянуть на случаи, в которых разрыва нет, где убеждение и желание действительно каузально достаточны. Например, у наркомана есть непреодолимое стремление принять героин, и он верит, что перед ним героин; тогда, будучи маниакально одержимым, он принимает наркотик. В данном случае наличие убеждения и желания достаточно, чтобы определить действие, поскольку одержимый человек не может сдержать себя. Но едва ли это <