(Практическая психология образования / Под ред.
И.В.Дубровиной. М. 1998.)
«Ступая на путь практической психологии, я клянусь, что все мои знания и способности вложу в свою непростую работу.
В моих руках душа, а значит и судьба того, кто обратился ко мне за помощью. Все, что я умею и знаю, все, чем природа и люди одарили меня как личность, - для тех, кто идет ко мне.
Я не допущу, чтобы то, что я узнал о человеке, обернулось против него. Овладевая профессией психолога, горячо желаю только одного – быть для людей тем, кому можно довериться.
И я не опозорю свою профессию некомпетентностью, неквалифицированностью, непорядочностью, равнодушием и стяжательством.
И пусть удача сопутствует мне в моем искреннем стремлении пробудить и развить дар в ребенке, помочь ему в трудные минуты его постепенного взросления, принять, ценить и беречь загадку его неповторимой индивидуальности».
Приложение 3
«Любопытные и слон»
Восточная легенда
(Пезешкиан Н. Позитивная семейная психотерапия: семья
как терапевт. М. 1993.)
«Слона показывали ночью в темном помещении. Люди толпились вокруг, чтобы посмотреть на него. Так как было темно, посетители не могли его разглядеть и старались потрогать его, чтобы представить, на что он похож. Но слон был очень велик и каждый посетитель мог ощупать только часть его и описать то, к чему он прикасался. Один из посетителей, который прикасался к хоботу, сказал, что слон похож на толстую колонну. Другой, прикасавшийся к бивню, описал слона как что-то острое. Третий, ощупавший ухо, сказал, что слон похож на веер. А четвертый, потрогавший спину слона, настаивал, что слон прямой и плоский, как кровать.»
По Моулану, персидскому поэту.
С.Я.Маршак
«Мельник, мальчик и осел»
Народная сказка
Мельник на ослике ехал верхом.
Мальчик за мельником плелся пешком.
- Глянь-ка, - толкует досужий народ: -
Дедушка едет, а мальчик идет!
Где это видано? Где это слыхано?
Дедушка едет, а мальчик идет!
Дедушка быстро слезает с седла,
Внука сажает верхом на осла.
- Ишь ты, - вдогонку кричит пешеход: -
Маленький едет, а старый идет!
Где это видано? Где это слыхано?
Маленький едет, а старый идет!
Мельник и мальчик садятся вдвоем –
Оба на ослике едут верхом.
- Фу ты, - смеется другой пешеход: -
Деда и внука скотина везет!
Где это видано? Где это слыхано?
Деда и внука скотина везет!
Дедушка с внуком плетутся пешком.
Ослик на дедушке едет верхом.
- Тьфу ты! – хохочет народ у ворот: -
Старый осел молодого везет!
Где это видано? Где это слыхано?
Старый осел молодого везет!
«Заботы других»
Восточная притча
(Пезешкиан Н. Психотерапия повседневной жизни:
тренинг разрешения конфликтов. СПб. 2002.)
«Одна женщина была недовольна своей судьбой: она была беднее, чем все другие. ЕЕ семерым детям не хватало хлеба, ее муж рано умер. Однажды ночью, после того как она с отчаянием помолилась, перед ней появился ангел, который дал ей мешок и попросил сложить в него все ее заботы и нужды. Мешка едва-едва хватило для всех ее печалей, забот и страхов. Ангел взял женщину за руку и повел ее на небо. Она со стонами, тихо ругаясь про себя, несла свой мешок. Придя наверх, она очень удивилась. Небо она представляла себе по-другому. Облака были похожи на мешки с заботами. На самом большом из мешков сидел старый, почтенного вида господин, знакомый женщине по картинкам еще с детских лет. Всезнающий знал и о ее заботах – он ведь каждый день слушал ее молитвы и проклятья. Он велел ей положить свой мешок в сторону и сказал, что она может открыть другие мешки и посмотреть, что в них. Потом она должна выбрать себе один из них и взять его с собой на землю. Женщина открывала один мешок за другим и находила там разные «вещи»: ссоры, проблемы, жуткие конфликты, скуку и многое другое. Многие из этих «вещей» казались ей совершенно чужими, некоторые были знакомыми, а о других она вообще не знала, видела она их когда-нибудь или нет. С трудом пробиралась она сквозь облака, пока не подошла к последнему мешку. Она открыла его, выложила содержимое и поняла, что это ее собственный мешок. Но когда она его подняла, он показался ей намного легче, чем прежде; более того, многие заботы ее уже не заботили, многие боли уже не причиняли ей боль. Вместо этого она увидела реальные неприятности, объективные угрозы и достойные цели».
Приложение 4
Вариант 1
(Гиппенрейтер Ю.Б. Общаться с рбенком. Как? М. 1995.)
«Андрею уже шесть лет. По справедливому требованию родителей, он должен сам одеваться, когда идет гулять. На улице зима, и нужно надеть на себя много разных вещей. Мальчик же «буксует»: то наденет только носки и сядет в прострации, не зная, что делать дальше; то, надев шубу и шапку, готовится выйти на улицу в домашних тапочках. Родители приписывают все лености и невнимательности ребенка, упрекают, понукают его. В общем, конфликты продолжаются изо дня в день. Однако после консультации с психологом все меняется. Родители составляют список вещей, которые ребенок должен надеть. Список оказался довольно длинным: целых девять пунктов! Ребенок уже умеет читать по слогам, но все равно около каждого названия вещи родители вместе с мальчиком рисуют соответствующую картинку. Этот иллюстрированный список вешают на стену.
В семье наступает спокойствие, прекращаются конфликты, а ребенок оказывается чрезвычайно занят. Что же он теперь делает? Он водит пальцем по списку, отыскивает нужную вещь, бежит надевать ее, снова бежит к списку, находит следующую вещь и т.д.»
Вариант 2
(Сапогова Е.Е. Задачи по общей психологии. М. 2001.)
«Российское общество в последние несколько лет столкнулось с проблемой интенсивного и массового освоения асоциальными личностями такой ниши для преступной деятельности, как психика, душа человека. Происходит это в форме организации различного рода групп, обещающих своим приверженцам самые желанные и ценные для них блага (духовные, социальные, материальные) в обмен на полное подчинение и поклонение лидеру, идеологии и дисциплине такой группы. Попавший в такую ловушку человек за короткое время подвергается воздействию, которое во многих случаях превращает его в безвольный инструмент удовлетворения параноидально-маниакальных амбиций лидера и его окружения. Полностью подавляется прежняя личностная идентичность, разрушаются все прежние социальные связи, адепту группы внушается негативистское отношение ко всему внегрупповому социуму. В зарубежной психологии это схвачено понятиями «деструктивные культы» и «контроль сознания», «реформирование мышления», «незаконное влияние». В России чаще употребляется термин «тоталитарные секты».
Деструктивные культы пользуются психологической и духовной, правовой, политической, медицинской и т.п. неосведомленностью и неопытностью людей, целенаправленно (стремясь к незаконному обогащению и власти) их обманывают и привязывают к себе, всячески вызывая, сохраняя и усиливая состояния невежественности. В любом таком культе эксплуатируются психологическая неграмотность и незащищенность. Лидеры обычно претендуют на божественность или сверхчеловеческие силы. Они влияют на решение адептов в любой сфере: «Хорошо ли красть для Бога?», «За кого мне голосовать?». Культы увековечивают крайне нетерпимую ментальность типа «мы – они», результатом которой становятся параноидальная точка зрения на мир вне культа и ограниченные, манипулятивные взаимодействия с теми, кто не входит в культ. Индивидуальность вытесняется коллективными интересами культовой группы.
Психотерапевты, духовенство, врачи, психологи, родители и бывшие адепты говорят о коренных и деструктивных изменениях личности, наблюдаемых у новообращенных. (По Е.Н.Волкову)».
Вариант 3
Рон Джонс
«Третья волна»
(Пайнс Э., Маслач К. Практикум по социальной психологии. СПб., 2000.)
«Много лет я хранил странную тайну. Я хранил молчание вместе с двумя сотнями учеников. Вчера случайно встретился с одним из них. За короткий миг я вспомнил все.
Стив Кониглоу был учеником класса, в котором я преподавал мировую историю. Мы столкнулись друг с другом совершенно случайно. Это был один из тех случаев, которые часто происходят с преподавателями, когда они меньше всего этого ожидают. Вы идете по улице,.. и вдруг совершенно неожиданно появляется бывший ученик и здоровается с вами. В данном случае это был Стив, который бежал за мной по улице и кричал: «Мистер Джонс, мистер Джонс!» Смущаясь, мы обнялись. Мне пришлось немного подумать, чтобы вспомнить его. Кто этот молодой человек, который меня обнимает?.. За ту долю секунды, пока я лихорадочно копался в прошлом, Стив почувствовал мой вопрос и отступил на шаг. Потом он улыбнулся и медленно поднял руку, сложив ладонь лодочкой. Боже мой! Он участник Третьей волны. Это Стив, Стив Кониглоу…
Мы просто стояли и улыбались друг другу, когда, сам того не сознавая, я поднял изогнутую руку. Салют был отдан. Два товарища встретились через много лет после войны. Третья волна была все еще жива. «Мистер Джонс, вы помните Третью волну?» Конечно, я помню; это было одно из самых пугающих событий моей преподавательской деятельности. Оно и было тайной, которую я и двести учеников будем печально хранить всю жизнь
В течение следующих нескольких часов мы смеялись и разговаривали о Третьей волне. Потом пришло время прощаться… Я навсегда останусь для него вехой на жизненном пути, постоянно и незримо присутствующим воспоминанием. Я мистер Джонс. Стив оборачивается и спокойно салютует мне, изогнув поднятую руку в форме набегающей волны. Я отвечаю ему таким же жестом.
Третья волна. Что ж, наконец-то о ней можно рассказать. Я встретил ученика, и мы несколько часов говорили об этом кошмаре. Тайна в конце концов должна быть раскрыта. На это потребовалось три года. Я могу рассказать вам и всем остальным о Третьей волне. Сейчас это просто сон, воспоминание. Нет, это нечто, что мы старались забыть. Вот как это началось. По странному совпадению мне кажется, что Третья волна началась именно со Стива, т.е. с вопроса, который он задал.
Мы изучали нацистскую Германию, и в середине лекции меня перебили вопросом. Как могли жители Германии утверждать, что они не знали о массовых расправах над евреями? Как могли горожане, железнодорожные проводники, учителя, врачи притворяться, что ничего не знают о концентрационных лагерях и истреблении людей? Как могли соседи или даже друзья еврея говорить, что их не было рядом, когда это происходило? Это был хороший вопрос. Я не знал на него ответа.
Поскольку до конца учебного года оставалось еще несколько месяцев, а я уже дошел до Второй мировой войны, я решил потратить неделю на исследование этого вопроса.
Сила в дисциплине
В понедельник на лекции по истории я познакомил своих старшеклассников с одной из характерных сторон жизни нацистской Германии: с дисциплиной. Я прочитал лекцию о красоте дисциплины. О том, что чувствует спортсмен, который усердно и регулярно тренировался, чтобы добиться успеха в каком-нибудь виде спорта. О том, как много работают балерина или художник, чтобы сделать совершенным каждое движение. О терпении ученого, увлеченного поиском научной идеи. Это и есть дисциплина – такая самотренировка, контроль над собой, сила воли, когда ценой преодоления реальных трудностей достигается улучшение умственных и физических возможностей, окончательная победа.
Чтобы испытать на себе силу дисциплины, я предложил – нет, я приказал классу поупражняться сидеть в другой позе. Я рассказал, как правильное положение тела при сидении помогает сосредоточиться и укрепляет волю. На самом деле я своим приказом ввел обязательную посадку в классе. Надо было поставить ноги так, чтобы обе ступни полностью касались пола, а руки заложить за спину, чтобы выпрямить позвоночник. «Ну вот, разве вам не легче дышится? Вы более собранны. Ведь так вам лучше?»
Мы снова и снова тренировались принимать это новое положение «смирно». Я ходил между рядами сидящих учеников, указывая на небольшие упущения и поправляя их. Правильная посадка стала самым важным аспектом обучения. Я распускал класс, позволяя ученикам покинуть свои места, а затем резко приказывал им принять положение «смирно». В тренировках на скорость класс научился из положения стоя усаживаться в положение «смирно» за пятнадцать секунд. В тренировках на концентрацию внимания я заставлял их сосредоточиться на том, чтобы ступни были параллельны друг другу и плотно прижаты к полу, лодыжки сомкнуты, колени согнуты под углом девяносто градусов, руки скрещены за спиной, позвоночник выпрямлен, подбородок опущен, голова наклонена вперед. Мы проводили тренировки на бесшумность, когда разговоры разрешались только для того, чтобы показать, что они отвлекают внимание. Несколько минут потренировавшись выполнять все более сложные задания, класс смог без единого звука зайти из коридора в аудиторию и занять свои места, приняв положение «смирно». Этот маневр занял пять секунд.
Казалось странным, что ученики так быстро привыкли к этому единообразному кодексу поведения. Мне стало интересно, насколько далеко я могу зайти, оказывая на них давление. Чем была эта демонстрация послушания – временной игрой, в которую все мы играли, или чем-то другим? Было ли стремление к дисциплине и единообразию естественной потребностью, общественным инстинктом, который мы прячем, когда ходим в рестораны и смотрим телевизор?
Я решил сыграть на терпимом отношении класса к строгой регламентации действий. За последние двадцать пять минут урока я ввел несколько новых правил. Когда прозвенит последний звонок, все ученики должны уже сидеть в аудитории в положении «смирно»; все ученики должны приносить карандаши и бумагу для конспектирования; задавая вопрос или отвечая, ученик должен стоять рядом со своей партой; любой вопрос или ответ должен начинаться со слов «мистер Джонс». Мы провели короткие сеансы «самоподготовки». Ученики, отвечавшие медленно и вяло, получали замечания и должны были обязательно повторять свой ответ заново до тех пор, пока он не превращался в образец точности и уважительного отношения… Ученики получали похвалу за старание, с которым они задавали вопросы и отвечали. Я благодарил их, если они говорили решительно и были внимательны. Вскоре все ученики начали буквально засыпать меня вопросами и ответами. Уровень активности класса резко изменился: раньше в обсуждении принимали участие в основном только несколько человек, а теперь - весь класс… Все стали слушать с пристальным вниманием… Ответы становились более подробными по мере того, как ученики, обычно не решавшиеся говорить, находили поддержку своим усилиям.
Что касается моего участия в этих упражнениях, то у меня возникли сплошные вопросы. Почему я раньше не подумал о такой методике? Казалось, что ученики полностью сосредоточились на заданиях и точно излагали факты и понятия. Казалось даже, что они задают более интересные вопросы и относятся друг к другу с большим сочувствием. Как это могло произойти? Я ввел авторитарную обстановку обучения, и она казалась очень плодотворной. Я начал размышлять уже не над тем, насколько далеко можно зайти в этим классом, а о том, насколько мне придется изменить свои основные представления о педагогике, поскольку я предпочитал свободную обстановку на уроке и максимальную самостоятельность в учебе. Неужели моей вере в идеи Карла Роджерса суждено увянуть и умереть? Куда ведет этот эксперимент?
Сила в общности
Во вторник, на второй день эксперимента, я вошел в класс и обнаружил, что все молча сидят в положении «смирно». Некоторые из учеников чувствовали себя раскованно и улыбались теми улыбками, которые должны доставить удовольствие преподавателю. Но большинство учеников смотрели прямо перед собой с искренним сосредоточенным выражением, мышцы шеи напряжены, никаких признаков улыбок, мыслей или даже вопросов, каждый нерв натянут для важного дела. Чтобы разрядить напряжение, я подошел к доске и написал крупными буквами: «СИЛА В ДИСЦИПЛИНЕ». Ниже я записал второй закон: «СИЛА В ОБЩНОСТИ».
В то время как класс сидел в строгом молчании, я начал лекцию, скорее даже проповедь о ценности общности. На этом этапе игры я обдумывал про себя, стоит ли прекратить эксперимент, или лучше его продолжить. Я не планировал такого напряженного внимания или послушания со стороны учеников. На самом деле я был удивлен, обнаружив, что идеи о дисциплине вообще удалось воплотить в жизнь. Размышляя о том, остановиться или продолжить эксперимент, я все говорил и говорил об общности. Я рассказывал истории из собственного опыта, которые произошли со мной, когда я занимался спортом, работал тренером и преподавал историю. Это было просто. Общность – это связь между людьми, которые вместе работают и борются. Это когда соседи помогают друг другу в постройке дома; когда человек чувствует, что он – не одиночка, а часть чего-то большего, например, участник команды, борец за общее дело.
Отступать было уже поздно. Теперь я могу понять, почему астроном так упорно снова и снова смотрит в свой телескоп. Я все глубже и глубже погружался в исследование своих собственных представлений и мотивов, движущих групповыми и индивидуальными действиями. Надо было заметить и попытаться объяснить еще очень многое. Меня мучило множество вопросов. Почему ученики подчиняются власти, которую я им навязываю? Почему они не удивляются или не сопротивляются этому «военному положению»? Когда и как все это кончится?
Закончив рассказ об общности, я снова сказал классу, что общность, как и дисциплину, можно понять, только испытав ее на практике. Чтобы дать ученикам возможность пережить чувство общности, я потребовал, чтобы они хором повторяли вслух: «Сила в дисциплине, сила в общности». Сначала я заставлял двух учеников встать и произнести наш девиз, затем к ним присоединялись еще двое, и так до тех пор, пока весь класс не начал скандировать стоя. Это было интересно. Ученики начали поглядывать друг на друга и почувствовали силу, которую давала принадлежность к группе. Каждый ощущал свои способности, и все были равны между собой. Они делали общее дело. Мы работали над этим простым действием целый урок… Мы всегда говорили все вместе, при этом не забывая и о том, как надо правильно сидеть, стоять и говорить.
Я почувствовал, что я тоже стал участником этого эксперимента. Мне нравилось единообразие действие учеников. Приятно было видеть, какое они получали удовлетворение и с каким увлечением хотели сделать еще больше. Мне становилось все труднее и труднее не поддаться общему порыву и не отождествляться с классом. Я не только руководил группой, но и подчинялся ее диктату.
В конце лекции, без всякого предварительного обдумывания, я создал приветствие. Оно было предназначено только для учеников этого класса. Чтобы отдать салют, надо было поднять изогнутую правую руку к правому плечу. Я назвал это салютом Третьей волны, потому что кисть руки напоминала гребень набегающей волны. Мысль о Третьей волне пришла мне в голову потому, что моряки считают, что волны приходят сериями по три волны, и последняя, третья волна – самая большая. Поскольку у нас появилось приветствие, я ввел правило, чтобы все ученики класса при встрече отдавали друг другу салют. Когда в конце урока прозвенел звонок, я попросил полной тишины. Под внимательными взглядами своих учеников я медленно поднял руку, согнул ее и отдал салют. Это был молчаливый знак внимания. Их класс был чем-то особенным. Без моей команды весь класс отдал ответный салют.
В течение следующих нескольких дней ученики класса будут обмениваться этим приветствием. Идешь по коридору, и вдруг три ученика этого класса поворачиваются к тебе, и каждый быстро салютует. В библиотеке и спортивном зале можно было видеть, как ученики приветствуют друг друга с помощью этого странного жеста рукой. В буфете обернешься, услышав грохот падающей посуды, - оказывается, это два ученика салютуют друг другу. Загадочное поведение тридцати человек, проделывавших вращательные движения руками, скоро привлекло повышенное внимание к классу и эксперименту по исследованию немецкого типа личности. Многие ученики из других классов спрашивали, нельзя ли им присоединиться.
Сила в действии
В среду я решил выдать членские билеты всем ученикам, которые хотели продолжать то, что я теперь называл экспериментом. Ни один человек не захотел покинуть аудиторию. В этот третий по счету день нашей деятельности в классе было сорок три человека. Тринадцать учеников ушли с других уроков, чтобы принять участие в эксперименте. При полном внимании класса я выдал каждому человеку членский билет. На трех билетах я поставил красные крестики и сообщил их получателям, что им дано специальное задание сообщать обо всех, кто не подчиняется правилам класса. Затем я перешел к лекции о значении действия. Я объяснил, что дисциплина и общность не имеют смысла, если нет действия. Я рассказал о том, как прекрасно, когда человек принимает на себя полную ответственность за свои действия; так глубоко верит в себя и своих единомышленников или родственников, что готов на все – лишь бы сохранить, защитить и продлить жизнь этих существ. Я подчеркнул, что старательный труд и преданность друг другу позволят ускорить обучение и достичь больших успехов. Я напомнил ученикам, как тяжело учиться в классах, где соперничество между учениками доставляет им огорчения и приводит к ухудшению результатов; рассказал о ситуациях, когда учеников противопоставляют друг другу во всем, от спортивных достижений до умения читать; об ощущении бездействия, когда человек никогда ни в чем не участвует, не ощущает поддержки сам и не оказывает ее другим.
В этот момент ученики стали без приглашения вставать и говорить слова, которые можно было расценить как выражения признательности. «Мистер Джонс, впервые я узнал столько нового». «Мистер Джонс, почему вы все время так не учите?» Я был потрясен. Да, я вбивал в их головы информацию в очень строго регламентированной обстановке, но меня поражало то, что они чувствовали себя вполне комфортно и находили это приемлемым. Обескураживало также и то, что сложные, требовавшие много времени письменные домашние работы о жизни нацистской Германии были выполнены и даже перевыполнены учениками… И казалось, что они хотят еще большего. Я начинал думать, что они сделают все, что я только им прикажу. Я решил выяснить этот вопрос.
Чтобы дать ученикам возможность непосредственно участвовать в действиях, я дал каждому из них особое задание. «Вы должны разработать проект знамени Третьей волны ». «Вы отвечаете за то, чтобы ни один ученик, который не является участником Третьей волны, не вошел в эту комнату». «Я хочу, чтобы вы запомнили наизусть и завтра повторили вслух имена и адреса всех участников Третьей волны ». «Перед вами ставится задача обучить нашей позе для сидения по крайней мере двадцать детей из ближайшей начальной школы и убедить их в том, что эта поза необходима для того, чтобы лучше учиться». «Вам надо прочитать эту брошюру и до конца урока успеть подробно рассказать ее содержание всему классу». «Я хочу, чтобы каждый из вас дал мне имя и адрес одного надежного друга, который, по вашему мнению, хотел бы присоединиться к Третьей волне …»
В завершение лекции, посвященной прямым действиям, я научил учеников простой процедуре приема новых членов. Она выглядела так: чтобы стать участником, нужно было получить рекомендацию от одного члена организации и членский билет от меня. Получив этот билет, новый член должен был продемонстрировать знание наших правил и поклясться подчиняться им. После этого моего объявления закипела лихорадочная деятельность.
В школе царила атмосфера оживленного любопытства, и высказывались различные догадки. Повар спросил меня, как должно выглядеть печенье Третьей волны. Я сказал, что, конечно, его надо посыпать шоколадной стружкой. Наш директор пришел на вечерний педагогический совет и отдал мне салют Третьей волны. Я ответил ему таким же салютом. Библиотекарь поблагодарила меня за огромное знамя с девизом об учебе, которое она повесила над входом в библиотеку. К концу дня в орден было принято более двухсот человек. Я чувствовал себя очень одиноким и был несколько напуган.
Мой страх был в основном вызван широким распространением доносительства. Хотя формально я назначил только трех учеников сообщать о нарушениях правил поведения, ко мне явились примерно двадцать человек, чтобы сообщить о том, что Аллан не отдал салют, а Джорджина критически отзывалась о нашем эксперименте. Такой размах слежки означал, что половина класса считала теперь своим долгом наблюдать за своими товарищами и доносить на них. Из этой лавины доносов можно было понять, что зреет один настоящий заговор.
Три ученицы рассказали своим родителям все о нашей деятельности на уроках. Эти три юные женщины намного превосходили своим интеллектом остальных учеников класса. Они были подругами и держались всегда вместе. Они обладали спокойной уверенностью в себе, и им нравилось, когда обстановка в школе давала им возможность проявить свои академические и лидерские способности. Во время эксперимента мне было интересно, как они прореагируют на уравниловку и изменение обстановки в классе. Те награды, которые они привыкли завоевывать, в условиях эксперимента просто перестали существовать. Интеллектуальные навыки, необходимые, чтобы задавать вопросы и рассуждать, больше не существовали. В военизированной атмосфере класса эти ученицы казались озадаченными и печальными… Они наблюдали за нашей деятельностью и участвовали в ней механически. В то время как другие безоглядно бросились вперед, они держались в стороне и приглядывались.
Рассказав своим родителям об эксперименте, они положили начало короткой цепи событий. Ко мне домой позвонил по телефону раввин одного из родителей. Он был вежлив и разговаривал покровительственным тоном. Я сказал ему, что мы просто изучаем немецкий тип личности. Он, казалось, был вполне удовлетворен и сказал, чтобы я не волновался, он поговорит с родителями и успокоит их. Завершая этот разговор, я представил себе, сколько раз на протяжении человеческой истории происходили подобные разговоры, в которых представители духовенства принимали и извиняли неприемлемые условия. Если бы только он пылал гневом или просто попытался исследовать ситуацию, то я мог бы указать ученикам на пример оправданного сопротивления. Но нет. Раввин стал частью эксперимента. Оставаясь в неведении о притеснениях, имевших место в эксперименте, он стал его соучастником и защитником.
К концу третьего дня я был в изнеможении. Я разрывался на части. Грань между ролевой игрой и управляемым поведением стала неразличимой. Многие ученики отнеслись к своему участию в Третьей волне с полной серьезностью. Они требовали от других учеников строгого соблюдения правил и запугивали тех, кто не принимал эксперимент всерьез. Другие просто с головой ушли в деятельность и сами назначали для себя роли. Особенно хорошо я помню Роберта. Роберт был очень крупным для своего возраста и обладал весьма слабыми академическими способностями… В школе много таких ребят, как Роберт…
Так вот, Третья волна дала Роберту возможность найти свое место в школе. Он наконец-то стал равным всем остальным. Он мог что-то делать, принимать участие, быть значимым. Вот что сделал Роберт. В среду вечером я обнаружил, что Роберт ходит за мной следом, и спросил его, что он такое делает. Он улыбнулся (до этого я, кажется, не видел, чтобы он улыбался) и заявил: «Мистер Джонс, я ваш телохранитель. Я боюсь, как бы с вами чего-нибудь не случилось. Можно я буду телохранителем, мистер Джонс, пожалуйста?» Я не смог устоять перед такими заверениями в преданности и его улыбкой. Так у меня появился телохранитель. Целыми днями он открывал и закрывал для меня двери… Он следовал за мной повсюду. В комнате для преподавателей (куда ученики не допускаются) он стоял молчаливым стражем, пока я быстро пил кофе. Когда учитель английского языка обратился к нему, сказав, что ученикам не полагается заходить в «учительскую», он только улыбнулся и сообщил преподавателю, что он не ученик, а телохранитель.
Сила в гордости
В четверг я начал готовиться к завершению эксперимента. Я был измучен и встревожен. Многие ученики перешли разумные границы. Третья волна стала центром их существования. Я и сам был в неважной форме. Теперь я инстинктивно действовал как диктатор. О, я имел самые добрые намерения. И каждый день доказывал себе, какую пользу приносит такой обучающий опыт. Но к четвертому дню эксперимента я перестал верить собственным аргументам… Я ловил себя на том, что вхожу в роль даже тогда, когда в этом нет необходимости. Я задавал себе вопрос, не происходит ли то же самое со многими другими людьми. Мы получаем или берем на себя приписанную нам роль, а потом перекраиваем свою жизнь, чтобы она соответствовала образу. Через некоторое время люди согласны принимать нас только в этом образе. Поэтому мы вживаемся в него. С той ситуацией и ролью, которые создал я, беда была в том, что у меня не было времени подумать, к чему все это приведет. Вокруг меня бушевали события. Я беспокоился, что ученики совершат поступки, о которых потом будут сожалеть, я тревожился и за себя.
Снова и снова я ставил перед собой вопрос: закрыть эксперимент или позволить ему идти своим ходом. Оба варианта были неосуществимы. Если я прекращу эксперимент, множество учеников окажутся как бы в «подвешенном» состоянии. Перед лицом своих товарищей они продемонстрировали приверженность радикальным взглядам. Они раскрылись эмоционально и психологически. Если я вдруг резко верну их в обычную учебную действительность, я до конца учебного года буду видеть перед собой в основном сконфуженные лица. Для Роберта и других подобных ему учеников будет слишком болезненно и унизительно, если им укажут на их место и скажут, что это была всего лишь игра. Они станут посмешищем для более способных учеников, которые участвовали в этой игре более осмотрительно и осторожно. Я не могу допустить, чтобы «Роберты» опять проиграли.
Другой вариант, состоявший в том, чтобы позволить эксперименту идти своим чередом, также исключался. События уже начали выходить из-под контроля. В среду вечером кто-то ворвался в наш класс и перевернул все вверх дном. Потом я узнал, что это был отец одного из учеников. Он был отставным полковником авиации и отбыл срок в немецком лагере для военнопленных. Услышав о нашей деятельности, он просто потерял над собой контроль. Поздно вечером он вломился в класс и устроил там погром. В то утро он ждал меня, прислонившись к двери аудитории. Он рассказал мне о своих друзьях, убитых в Германии. Он хватался за меня, чтобы удержаться на ногах, и весь дрожал. С трудом выговаривая слова, он умолял, чтобы я понял его поступок и помог ему добраться до дома. Я позвонил его жене и с помощью соседа отвел его домой. Впоследствии мы несколько часов говорили с ним о его переживаниях и поступках, но с того момента в четверг утром я еще больше встревожился из-за того, что могло произойти в школе.
Я все больше беспокоился о том, как наша деятельность влияет на преподавателей и других учеников школы. Третья волна нарушала нормальный учебный процесс. Ученики пропускали уроки, чтобы участвовать в движении… В школе стало действовать настоящее гестапо. Видя, что эксперимент со скоростью взрыва разрастается во всех направлениях, я решил попробовать применить старый баскетбольный прием. Когда играешь без всяких шансов на успех, то лучшее, что можно предпринять – это попробовать сделать что-то неожиданное. Так я и сделал.
К четвергу численность класса возросла до восьмидесяти человек. Они поместились в аудитории только потому, что были обязаны соблюдать правило сидеть «смирно» и молча. Когда масса людей, до отказа наполнивших комнату, сидят, тихо наблюдая за происходящим и предвкушая будущие события, то возникает странное состояние спокойствия. Оно помогло мне хорошо обдумать свои слова. Я стал говорить о гордости. «Гордость – это нечто большее, чем знамена и салюты. Гордость – это то, чего у вас никто не может отнять. Быть гордым – значит знать, что ты лучший… Это чувство нельзя уничтожить…»
Я говорил все громче и громче, а потом вдруг резко понизил голос и раскрыл настоящую причину появления Третьей волны. Спокойным, размеренным тоном я объяснил, что стояло за Третьей волной. «Третья волна – это не просто эксперимент или практическое занятие. Ее значение гораздо больше. Третья волна – это общенациональная программа, цель которой найти учеников, желающих бороться за политические изменения в нашей стране. Это правда. Все, что мы до сих пор делали, было подготовкой к настоящему делу. По всей стране преподаватели вроде меня набирают и тренируют молодежные отряды, которые с помощью дисциплины, общности, гордости и действий могли бы показать нации, что общество может стать лучше. Если мы сможем изменить порядки в этой школе, то мы сможем изменить порядки на фабриках, в магазинах, в университетах и во всех других организациях. Вы – избранная группа молодых людей, которые помогут этому делу. Если вы выступите вперед и покажите, чему вы научились за последние четыре дня… мы сможем изменить судьбу нашего народа. Мы сможем дать ему новое чувство порядка, общности, гордости и готовности к действию, чувство новой цели. Все зависит от вас и вашего желания занять твердые позиции».
Чтобы доказать серьезность своих слов, я обратился к трем ученицам, которые, как мне было известно, сомневались в Третьей волне. Я потребовал, чтобы они вышли из комнаты. Я объяснил, почему я так поступил. И назначил четырех конвоиров, которые должны были отвести девушек в библиотеку и не пускать их в класс в пятницу. Затем я театральным тоном сообщил классу, что в пятницу в полдень состоится экстренный сбор. Это будет сбор только для участников Третьей волны.
Это была нелепая игра. Я все продолжал говорить, боясь, что если я остановлюсь, то кто-нибудь засмеется или задаст вопрос, и весь великий план рухнет. Я объяснил, что в пятницу в полдень кандидат на пост президента страны объявит о формировании молодежного движения Третьей волны. Одновременно с этим заявлением более тысячи молодежных групп из всех частей страны выступят с выражением поддержки этого движения. Я признался, что мои студенты были выбраны представителями своего региона. Я также спросил, смогут ли они хорошо выступить, потому что приглашены представителя прессы. Никто не засмеялся. Не было даже намека на сопротивление. Совсем наоборот. В комнате нарастало лихорадочное возбуждение. «Мы можем это!» «Надо ли надевать белые рубашки?» «Можно привести с собой друзей?» «Мистер Джонс, вы видели это объявление в журнале «Тайм»?»
Решающий довод появился совершенно случайно. Это была цветная реклама каких-то бесполезных товаров, занимавшая целую страницу в свежем номере «Тайм». Рекламодатель назвал свой товар «Третьей волной».Рекламное объявление, написанное большими красными, белыми и синими буквами гласило: «Идет Третья Волна». «Это что, часть компании, мистер Джонс?» «Это что-то вроде шифровки?»
«Да. Теперь слушайте внимательно. Все назначено на завтра. Приходите в малую аудиторию без десяти двенадцать. Садитесь на свои места. Будьте готовы продемонстрировать дисциплину, общность и гордость, которым вы научились. Никому об этом не говорите. Этот сбор только для участников движения».
Сила в понимании
В пятницу, в последний день эксперимен