ЦЕЛЬ КАК ЗАКОНОМЕРНОСТЬ ПОЗНАВАТЕЛЬНО- ПРАКТИЧЕСКОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ЧЕЛОВЕКА




 

Материалистическое понимание истории, это величайшее открытие Маркса и Энгельса, показало определяющее значение труда, как процесса, создавшего человека с его сознанием. Способность человека ставить перед собою цели была поставлена в зависимость от его материальной, трудовой деятельности. Категория «цель» получила впервые до конца последовательное материалистическое объяснение. Тем самым был нанесен последний решающий удар по телеологическому мировоззрению также и в области объяснения явлений природы. Телеология не раз в истории науки и философии спекулировала на единстве человека и природы: если существование сознательных целей у человека бесспорно, человек же — часть природы, то не законно ли утверждать о существовании целей и в остальной природе, в особенности же — в органической? Опираясь на материалистическое понимание истории, марксизм показал основу глубокого различия между целевыми действиями человека и целесообразностью природы, нимало' не прерывая в то же время «нити, проходящей через всю органическую природу вплоть до человека».[28]

Первое применение средств труда не могло означать еще возникновения человеческого производительного труда, характеризующегося в качестве необходимого момента наличием сознательной цели. Между человеческим трудом и «орудийной» деятельностью человекообразной обезьяны логично предположить существование ступени «инстинктивного труда» (которая предполагалась Марксом, насколько об этом позволяют судить некоторые его выражения в знаменитой V главе первого тома «Капитала»), Такое предположение с неизбежностью вытекает из положения марксистской философии о вторичности мышления человека по отношению к этой деятельности.[29] Для нас представляет сейчас особенное значение то, что существование ступени «инстинктивного труда» было существованием средства до цели, что подтверждает идею первичности средства по отношению к цели. Эта мысль относится к тем гениальным идеям, имеющимся в зародыше у Гегеля, одним из применений и развитий которых явился, по словам Ленина, исторический материализм.[30] В истории возникновения мышления человека путь к цели идет через средство.

Первые средства труда были естественными предметами природы, не подвергшимися предварительной обработке со стороны человека. Их применение в инстинктивно-трудовых актах было направлено на непосредственное овладение готовым объектом биологической потребности. Чувственный образ последнего в мозгу животного направлял его трудовые действия. Ближайшие предки гоминид обладали способностью наносить в ходе этих действий точные удары палкой по другим предметам и целенаправленно бросать камни, чего не могут делать современные человекообразные обезьяны.[31] Предмет труда здесь не преобразовывался, а только присваивался при помощи средства. Цель, как мысленный образ результата преобразующих воздействий средств, отсутствует. «Цель» развивается вначале, таким образом, лишь в ее функции, означающей предмет, «мишень», на которую «нацелено» движение орудия.

Огромное расширение сферы активного взаимодействия с окружающими предметами в процессе еще инстинктивного труда, развитие руки и головного мозга привели к превращению сперва случайных актов предварительной обработки средств в необходимость. G изготовления орудий начинается собственно человеческий труд. Изготовление даже наиболее примитивного первобытного орудия являлось производством нового предмета, творческим преобразованием вещей. Оно требовало возникновения новой формы отражения мира, способной обгонять движение действительности и течение внешней деятельности производителя на основе обобщения и абстракции. Первые проблески сознания означали рождение цели.

.Рождение цели явилось глубочайшим качественным изменением, скачком в развитии природной целесообразности. Всеобщая каузальная связь явлений приобретает качественно йовую форму, отличную от всех форм причинности в природе. Внутри причинности движения возникает новая закономерность — реальное целевое отношение. В диалектике природы следствие оказывает в той или иной форме обратное воздействие на породившую его причину. В диалектике сознательной деятельности человека образ еще не возникшего следствия становится в отношение непосредственной причины к порождающему это следствие процессу.

Переход к этой новой закономерности охватил собою длительный период формирования и развития целеполагающей способности становящегося человека. Недифференцированные понятия, игравшие роль первых целей, еще очень далеки от цели окончательно сформировавшегося разумного человека. Орудия синантропа аморфны, не имеют еще устойчивых, повторяющихся, преднамеренно вырабатываемых форм. В то же время в их общей массе можно найти как бы прообраз подобных форм.[32]Этот прообраз есть воплощение проблесков идеальной цели становящегося человека, еще столь же недифференцированной и аморфной, как и создававшиеся им орудия.

Формирующееся мышление непосредственно вплетено в трудовую деятельность, освобождающуюся от животнообразных инстинктивных форм. Оно не может намного опережать ход действий. Вероятнее всего, что цель представляет здесь вначале образ результата одного простого трудового акта, например, одного скола, удара, надавливания камня на обрабатываемую породу. Ряд целенаправленных операций не объединяется еще в одно целое отчетливо дифференцированной целью. Нахождение среди этих, относящихся к дошелльской эпохе, орудий предшественников шелльских ручных рубил в виде валунов с частичной обработкой их поверхности может быть объяснено тем, что эти рубилоподобные орудия — побочный продукт при изготовлении отщепов. Лишь впоследствии создание этого первоначально бессознательно получавшегося остатка стало само целью ряда планомерно организованных операций. Цель становится более сложной ми более отдаленной от непосредственного осуществления, охватывая собою значительное количество действий.

Усложнение процесса изготовления орудий, возникновение первичного разделения труда все более отделяли конечный результат от непосредственных действий, развивая в человеке, в связи с общим прогрессом его мышления, способность ставить перед собой все более отчетливые цели. «Благодаря совместной* деятельности руки, органов речи и мозга не только у каждого в отдельности, но также и в обществе, люди приобрели способность выполнять все более сложные операции, ставить себе все более высокие цели и достигать их.» [33] Развитие цели как естественной формы человеческого мышления выражалось и в том, что характер и результат трудовых действий становящегося человека все больше определялись целью и все меньше — предметом труда.

Формы орудий дошелльской эпохи имеют случайный характер, всецело завися от случайных расколов камня при ударе. Форма ручного рубила является первой устойчивой формой орудия. Однако у шелльских рубил она еще в значительной степени определяется исходным характером валуна. В ашелльскую эпоху рубила подвергаются значительно более тонкой обработке и приобретают все более правильные и целесообразные очертания. К середине этого периода приемы двусторонней оббивки применяются уже в процессе подготовки не самого орудия, а ядрища или маточного куска камня, которое затем раскалывалось пополам («ножи Леваллуа»), Это знаменовало новую ступень в развитии цели. Освобождение труда человека от его инстинктивной формы означало овладение материалом, когда течение процесса труда и его результат всецело определяются целью.[34] Возникая и развиваясь в процессе труда как его необходимый момент, цель распространяется и на остальные сферы деятельности человека. Появляются цели, с производством непосредственно не связанные. Целеполагание и целенаправленность превращаются в необходимую черту всякой сознательной деятельности человека.

Мы располагаем крайне скудными данными для воспроизведения истории категорий как реальных форм, закономерностей мышления. История языка несет на себе известный, не вполне точный отпечаток некоторых этапов этого развития.

Цель вначале должна была носить весьма неотчетливый характер, будучи неотдифференцированной от представления о средстве, способе действия и объекте. Вполне правомерно предположить, как это делает В. В. Бунак, что первые слова человека (или недифференцированные еще звуковые комплексы), «объединяют в неразрывном комплексе обозначение акта поведения, его цель, средство, вероятно также применяемое орудие».[35] На ранних этапах развития понятие «цель» объединяется с понятием «действие», «завершение», «польза», «удобность» и, в связи с последним, «ловкость», «хитрость», «расчетливость», а через последнее связывается и с понятием «счет», «речь», «язык». Наряду с этим оно связывается также с понятиями «путь», «способ», «направление». В труде А. Вальде «Сравнительный словарь индогерманских языков»[36] слово «цель», нем. «Ziel», относится к общеиндоевропейскому корню «del» — «то, на что метят». Отсюда же производится греч. «до&бд» — «хитрость», которому соответствует лат. «dolus», готское «gatils» — «пригодный, удобный», англосакс, «til» — «годный, добрый», нем. «Zahl» — «число», «erzahlen» — «рассказывать», голланд. «taal» — «язык, речь». Сюда же можно отнести греч. «геЯод», означавшее первоначально «место поворота в беге», «окончание какого-нибудь дела», связанное с «геЯЯо)» — «производить, совершать», древне- русск. «дЪля» — «для», — связанное со словом «дело».[37] В прибалтийско-финских языках одним из выражений понятия «цель» служат производные от «suu» — «рот», означающего одновременно «направление». Эстонск. «suund» — «направление» в диалектах означает «цель», литературное «elusuund» — «цель жизни»; финск. «suunta» — «часть света», «направление», «цель», а также «порядок», «положение», «мера»; карельск. «suunda» — «цель».[38]

Недифференцированность целевых отношений на первых этапах проявляется и в известном слиянии в сознании первобытного человека этих отношений с отношением причинности. В целом ряде языков в одних и тех же словах переплетаются причинные и целевые значения. Так, например, латинск. «propter», нем. «wegen», эст. «et», финск. «tahden», вепск. «taht», японск. «tawe», монг «tula» могут выражать как каузальные, так и целевые отношения. Этап нерасчлененного понятия «цели—причины» объясняется, в конечном счете, практическим происхождением категории «причина», так как именно целевая деятельность человека обосновывает представление о причинности. Первые осознаваемые причинные связи —/это связи между средством и соответствующим цели результатом в практическом действии.

Однако причинно-целевое, нерасчлененное рассмотрение не вырастает из «объяснения мотивов поступков» и тем самым не переносит на отношения вещей отношений мотивов и действий субъекта, как это утверждается в автореферате А. А. Кузьминой.[39] Надо иметь в виду, что в современном субъективном идеализме можно встретить попытки обосновать индетерминизм и телеологию также путем обращения к «практике» человека как основе понятия причины. При этом практика сводится к ее субъективной стороне — познавательным и волевым процессам.[40]

Не субъективная, идеальная сторона практики, осознанная человеком значительно позднее, но ее материальная, определяющая сторона, включающееся в нее объективное движение и взаимодействие вещей, явились подлинной основой и источником возникновения категории «причинность»,как формы мышления. Именно в этом смысле понимает практику В. И. Ленин в его известном положении о том, что она закрепляется в сознании фигурами логики. «Самые обычные логические фигуры суть школьно размазанные, самые обычные отношения вещей».[41]

Отчленение понятий «причина» и «цель» требовало различения человеком объективного и субъективного, выделения и осознания происходящих в нем психических процессов. Последнее происходит при образовании понятий «материя», «субстанция» и «сознание» в качестве категорий развитого мышления.[42] Таким образом, можно полагать, указанное синкретическое понятие «цель—причина» древнее категорий «материальное» и «духовное, идеальное» в мышлении человека. Выработка же категории «цель» в ее современном виде предполагала возникновение понятий «материя» и «сознание» в их первоначальном виде. Язык надолго сохранил в себе следы этого былого неразличения объективного и субъективного. Слово «цель» имеет во многих языках значение как субъективного образа желаемого предмета, так и самого объективного предмета, к которому стремится человек. В этой связи любопытна история немецкого «Zweck» («цель», прежде всего в ее субъективном значении) «Zweck» в первичном значении этого слова — деревянный сапожный гвоздь, которым прибивались подошвы обуви простонародья. Позднее это слово означало также специальный гвоздь с широкой шляпкой, вбивавшийся в центр мишени для стрельбы из лука. Яков Бёме применил это слово для названия определенного явления в сознании, т. е. в его основном современном значении.[43] В эстонском языке «taht» имеет первоначальным значением «отметка», «знак», позднее — «буква». Это же слово в значении «звезда» стало употребляться в результате переноса смыслового значения «знака», «ориентира» на небесные светила. В эстонском языке это слово означало ранее также «цель» в ее субъективном значении. В финском языке производное от того же корня «tahden» означает «для», «ради», «потому что», в вепском «taht» соответствует «для», «из-за». Слово «koht», означающее в эстонском языке «место», в вепском имеет своим значением «цель» и «направление», в некоторых же диалектах карельского языка «koh- ta» — «цель», «направление».

В своем первичном синкретическом виде понятие—представление «причина—цель» является древнейшей из категорий человеческого мышления. Будучи превращенной формой отражения общих отношений действительности (причинность), категория «цель» развивалась с формированием и развитием остальных категорий, все более четко выделяясь из них и уточняясь (образование категории «причина», «возможность», «средство», «материя», «сознание», «ближайшая-» и «отдаленная-», «непосредственная-» и «конечная цель»). Переплетение ранних представлений о причинной связи с понятием «цель» не носило, как уже говорилось, идеалистического, телеологического характера. Лишь много позднее, на более высоких ступенях общественного и интеллектуального развития, оно могло быть использовано религиозно-идеалистическими воззрениями, включавшими в себя также и начало телеологического мировоззрения.

Несомненно, что в рамках доступного его опыту, его практической проверке, человек мыслил вполне детерминистически. Это подтверждается, в частности, та'кже и данными детской психологии. Советские исследователи (JI. С. Выготский, А. В. Запорожец, О. М. Концевая, Г С. Костюк, А. А. Венгер) на экспериментальном материале опровергают теории буржуазных психологов о якобы «предпричинном» характере мышления ребенка. Доказано, что случаи, в которых младшие дети смешивают в сфере практического действия причину явления и цель действия, являются, во-первых, крайне редкими (порядка 1%) и, во-вторых, что подобное смешение не представляет собою единственного способа объяснения данных фактов ребенком. Понимание причин носит, правда, на первых порах весьма диффузный характер, однако оно связано с твердым убеждением или «чувством» того, что все окружающие явления вызваны определенными причинами.[44]

По словам Маркса, целью является идеальный «внутренний образ» подлежащих созданию предметов,[45] в виде которого они «заранее намечаются» [46] человеком «в их еще субъективной форме»,[47] как мысленно представляемые.[48]

Цель может быть идеальным выражением как уже существующих или имевших ранее место в действительности явлений, так и таких явлений, которые до этого в опыте человека еще никогда не существовали. Так, если я, например, строю лодку, создав перед этим ее мысленный образ на основе уже ранее разработанной конструкции, т. е. копирую в существенных моментах уже имеющиеся подобные лодки и практику их изготовления, то совершенно очевидно, что моя цель представляет собою довольно простое отражение действительности. Но это не было бы на первый взгляд столь очевидно в том случае, если бы я изобрел некоторую еще небывалую оригинальную конструкцию. Замечательные советские ученые и инженеры, восхитившие мир созданными ими искусственными спутниками Земли, не имели возможности копировать. Они творили совершенно новое, выводили науку и практику на принципиально новое поприще овладения космическим пространством. Может возникнуть вопрос, правомерно ли в подобном случае рассматривать цель как отражение действительности? Материалист может ответить на такой вопрос только утвердительно. Цели человека относятся к явлениям сознания. Сознание же есть отражение внешнего мира. Поэтому и цели не могут не представлять собою, прежде всего, отражения бытия. Но это требует для своего последовательного обоснования принятия диалектико-материалистического понимания отражательной деятельности сознания.

В процессе выработки целей с особенной яркостью проявляется активная природа сознания человека. Поэтому вопрос о цели как форме отражения действительности сводится по своему содержанию к более широкому вопросу соотношения отражательной природы сознания и его активной, творческой стороны.

Домарксовская философия не была в состоянии связать воедино отражательную деятельность сознания с его творческой активностью. Метафизический материализм понимал отражение действительности сознанием как бездейственную созерцательность. Сознание человека пассивно, подобно зеркалу или восковой табличке, воспринимает воздействия внешних объектов, отражая их те или иные стороны. Поэтому представители метафизического материализма, справедливо сводя в своей борьбе против телеологии все действия человека к причинной зависимости от окружающих условий, не могли учесть всего глубокого качественного своеобразия целеполагающей деятельности человека внутри этой общей причинной зависимости. Понимание ими отражательной природы сознания, исключавшее активную деятельность последнего, не позволило им осуществить и развернутого исследования категории цели. Именно в отношении понятия цели особенно ясно проявляется глубокая справедливость ленинского замечания о том, что «старый материализм не умел научно исследовать идеи (при помощи исторического материализма)».[49]

В противоположность домарксовскому материализму идеализм подчеркивал активную сторону сознания, но, понимая эту деятельность как якобы исключающую отражение, он превращал сознание в независимого от бытия творца, демиурга действительности. При этом он усиленно использовал ограниченность понимания «отражения» в метафизическом материализме, как «рабского подчинения представления объективному»,[50] исключавшего возможность признания творческого, преобразующего воздействия сознания на объективный мир.

Отрыв и противопоставление активной деятельности человеческого сознания его отражательной природе являлись теоретико-познавательным выражением характерного для эксплуататорского общества разрыва между теорией и практикой, конечной основой которого служил и служит разрыв, антагонизм

между умственным и физическим трудом в самом экономическом базисе старого общества.

Основным в революции, осуществленной Марксом и Энгельсом в материалистической теории познания, является то, что они дали последовательно материалистическое решение проблемы активности познания, вскрыв решающую гносеологическую роль практики.

Точно так же, как наши понятия и представления отражают реальные предметы, активная деятельность нашего мышления, творчески преобразующая представления и понятия, соответствует активной материальной деятельности человека, преобразующей предметы внешнего мира. Основные общие приемы, операции мышления возникли как непосредственное воспроизведение практических операций человека в процессе преобразования вещей. В ходе творческого воздействия общества на природу выработались, как отражение этого воздействия, и все остальные, характерные для психики человека1, стороны и свойства. Сознание человека в своей деятельности опирается на весь колоссальный опыт, накопленный обществом. Активность познающего субъекта — человека, как совокупности общественных отношений, является проявлением потенций человеческого общества в сознании индивида.

Тем самым Маркс и Энгельс вырвали «активные силы» сознания человека, в том числе и его целеполагающую деятельность, цель, из сферы монопольной трактовки их идеализмом, сокрушив этим, между прочим, и последнюю опору телеологии. — Цель человека представляет собою сложное (в смысле процесса возникновения ее) синтетическое отражение действительности, бытия в двух отношениях.

Во-первых, так сказать во внутреннем плане, цель представляет собою опосредованное промежуточными психическими звеньями отражение некоторого конкретного противоречия человека с внешними условиями, возникающего в процессе его практики. Непосредственно же цель выступает с этой стороны как отражение отражения, отражая психические же отражения зависимости человека1 от окружающей его природной и общественной среды, основной, первичной формой которых служит потребность.

В мышлении человека потребность, будучи осознана, «понята» по своему значению для человека как в личном, так и в общественном плане, приводит в качестве мотива к выработке цели — своего мысленного отражения, т. е. образа предмета, который должен возникнуть в результате предстоящих действий и удовлетворить данную потребность.

Интеллектуальное и эмоциональное отражения потребности не представляют отдельных друг от друга процессов в психике человека. Это — единый процесс отражения внешнего мира и отношений к нему человека. Цель, ставящаяся человеком, всегда в той или иной мере эмоционально окрашена. Желания, стремления несут в себе более или менее ясно осознанную цель. Через желания цель, как форма прежде всего мыслительной деятельности, связывается с его эмоциями. Эмоции пронизывают цель, цель включается в эмоции. Поэты вправе говорить о «целях восхищения», «целях зависти и злобы».[51] Цель представляет собою более или менее правильное или искаженное отражение реальных экономических и политических интересов, как стороны экономических и политических отношений. Она связана также всегда и с «интересом» в психологическом значении, представляющем выражение потребности в форме направленности личности человека, тяготения его познавательной деятельности к некоторому объекту, освоение которого в сознании переживается как удовлетворение, удовольствие.

Итак, во внутреннем плане цель выступает как мысленное отражение потребности в неразрывном единстве со стремлениями, интересами, эмоциями. Цель, рассматриваемую в этом аспекте, можно считать высшим развитием потребности, наиболее сложной и высокой формой ее существования. При этом марксизм исходит из определяющей роли мышления, которое контролирует эмоциональную сторону целеполагающей деятельности как собственно сознания, так и практики, направленной на осуществление поставленной цели. Господство мышления над страстями является важнейшей мерой духовного развития человека.

Цели, выражающие потребности человека, являются основными стимулами, определяющими деятельность личности в процессе ее развития. Однако не каждая цель действия человека отражает его собственную потребность и включает его личный интерес. В виде побуждения, мотива к постановке цели может выступать и внешнее принуждение, как материальное, так и моральное. В связи с этим возможны и цели, неинтересные для человека, противоречащие его потребностям. В таком случае возникают более или менее глубокие противоречия, более или менее острые конфликты в сознании, во внутреннем мире человека. Последние характерны для общества, построенного на частной собственности и эксплуатации, достигая своего высшего обострения в капиталистическом обществе. Частная собственность в виде принудительного закона предопределяет место отдельной личности в системе разделения труда, обрекая ее на односторонность, подавляя ее природные способности и потребности. Марксистский анализ такого рода противоречий между собственными волевыми побуждениями и целями проводит А. Грамши. Он рассматривает эти противоречия как отражение социальных антагонизмов, в тиски которых зажата личность, не способная разобраться в этих противоречиях и тем самым их преодолеть, «дабы обрести таким образом ясность духа и внутреннее спокойствие».[52] Передовая личность может преодолеть эти противоречия и в условиях капиталистического общества, став на позиции марксизма и сделав интересы и цели рабочего класса своими собственными интересами и целями.[53] В социалистическом обществе, не знающем внутренних социальных антагонизмов, гармонически сочетающем основные интересы личности с интересами коллектива, такого рода конфликты в сознании человека утрачивают характер общей необходимой закономерности. Они сохраняются как выражение «индивидуального антагонизма» [54] в сфере личной жизни, личных отношений. При социализме, в условиях еще не преодоленного порабощающего человека разделения труда, неравенства в обеспеченности и существующих еще материальных затруднений, имеют место известные противоречия между потребностями личности и целями, сознательно подчиняемыми общественному долгу. Такого рода противоречия имеют и определенные гносеологические корни. Человек осознает свою подлинную потребность, свои действительные интересы с различной степенью полноты и точности. Поэтому противоречия между целью и потребностью могут возникать и в силу искаженного отражения личностью своих потребностей, неправильного понимания своих собственных ( реальных интересов. Из сказанного вытекает, насколько велика в этом отношении роль коммунистического воспитания, в особенности — выработки научного мировоззрения. Марксистская философия, ставшая в качестве мировоззрения внутренним убеждением, является решающим средством правильной постановки целей, гармонического согласования, слияния личных потребностей и целей с целями социалистического общества в целом.

Рассмотренная сторона отношений цели к объективному миру является не только зависимостью отражения от отражаемого, но и зависимостью следствия от причины. Здесь мы имеем дело с порождением, детерминацией целей внешним миром. Эта причинная зависимость опосредована, как мы видели, промежуточными психическими звеньями, личным и общественным опытом. Характер цели как следствия в огромной степени зависит от внутренних условий его сознания, через которые преломляется действие внешней причины. Накопленный нервной системой огромный опыт определяет такое множество возможных вариантов цели как ответа на внешнее воздействие, что создается иллюзия независимости, полной свободы целей человека от внешнего мира. Последнее — гносеологический источник волюнтаристских взглядов на возникновение цели. «На деле цели человека порождены объективным миром. Но кажется человеку, что его цели вне мира взяты, от мира независимы («свобода») ».[55]

Второй аспект зависимости цели от внешнего мира заключается в том, что цель представляет собою отражение объективно существующих возможностей реального мира. Поэтому историческое развитие понимания категории цели в философии вполне правомерно связывало эту категорию с категорией возможности (Аристотель) уже на первых своих этапах. Отражая объективные законы, причины, условия, связывая и противопоставляя их отражения, сознание отражает возможный результат их взаимодействия. Этот результат должен возникнуть в ходе превращения возможности в действительность действием человека. В этом смысле совершенно правильно говорить о целях, как «отражении в мозгу связей объективного мира», «в первую очередь, процесса собственной практики».[56]

Реальность телеологического отношения, возникающего внутри причинной зависимости действия человека от внешнего побудителя, определяется именно этим вторым аспектом отражательной природы цели. Создавая в цели образ будущего, мы, по удачному выражению С. JI. Рубинштейна, «вводим будущее в детерминацию нашего поведения». Но С. Л. Рубинштейн допускает, на наш взгляд, неточность, когда он там же ставит «детерминацию будущим» в один ряд с детерминацией прошлым и настоящим: «Посредством психического в форме знания о бытии, о мире поведение людей детерминируется не только наличным, но и сейчас отсутствующим — не только ближайшим окружением, но и событиями, совершающимися в самых удаленных от нас уголках мира, не только настоящим и прошлым, но и будущим.»[57] Во-первых, идеальный образ будущего в голове человека не есть еще само будущее. Во-вторых, будущее и в этой идеальной форме своего существования не может быть поставлено как причина поведения рядом с отражениями прошлого и настоящего. Образ будущего создается на основе отражений настоящего (и прошлого), вторичен по отношению к ним. Подчеркивание этого — грань, отделяющая диалектико-материалистическую гносеологию от телеологии идеализма, одной из основных черт которой именно и является принятие будущего в качестве причины настоящего. Марксизм исходил именно из такого материалистического понимания места «будущего» в научно выработанных целях борьбы рабочего класса за социализм. «Всякий знает, — говорил В. И. Ленин, — что никаких собственно перспектив будущего никогда научный социализм не рисовал: он ограничивался тем, что давал анализ современного буржуазного режима, изучал тенденции развития капиталистической общественной организации — и только», «. прослеживая только те, теперь уже имеющиеся налицо, элементы, из которых вырастает будущий строй.»[58] Образцом марксистско-ленинского подхода к постановке цели служит выработанная XXI съездом партии программа развернутого строительства коммунистического общества. Положения доклада Н. С. Хрущева относительно путей перехода ко второй фазе коммунизма не содержат ни грана утопизма в определении условий и путей перехода к коммунизму. Они представляют собой теоретические выводы на основе глубокого обобщения фактов современного развития социалистического общества. Подчеркивание товарищем Н. С. Хрущевым того, что переход от социализма к коммунизму есть закономерный процесс, обязывает ставить конкретные задачи коммунистического строительства на основе тщательного изучения происходящих в настоящее время в нашем обществе процессов.Мракобесие

Проведение различия между двумя рассмотренными аспектами зависимости целей от внешнего мира не раз служило гносеологической основой всесторонней политической оценки- В. И. Лениным целей и планов различных политических течений. В. И. Ленин указывал, что их надо рассматривать не только с точки зрения правильности отражения ими объективных законов развития, но и с точки зрения тех причин, которые их вызвали к жизни, тех потребностей и стремлений, которые они выражают. «Недостаточно критиковать эти идеи с точки зрения их внутренней цельности, стройности или теоретической их правильности. Необходимо критиковать их с точки зрения той хозяйственной необходимости, которая получила в этих идеях свое отражение, как бы «капризно», неправильно, «криво» ни было иногда это отражение.»[59] Он ссылается при этом на мысль Энгельса о том, что «ложное в формально-экономическом смысле может быть истиной в всемирно-историческом смысле». «Ложный, — говорил В. И. Ленин, — в формально-экономическом смысле; ложный, в качестве социалистической утопии, этот демократизм есть истина той своеобразной исторически-обусловленной демократической борьбы крестьянских масс, которая составляет неразрывный элемент буржуазного преобразования и условие его полной победы.» [60]

В реальных целях человека указанные две линии зависимости их от объективного мира переплетаются между собою, сливаются, выступая как неразрывное единство. Но в этом единстве осознается момент различия между этими двумя сторонами. В какой-то мере это различие находит свое отражение и в некоторых языках. Так, например, в немецком языке «der Zweck» выражает, в первую очередь, цель действия в значении надобности, потребности

в данном предаете, «das Ziel» же скорее соответствует второй, рассмотренной нами, стороне цели.[61] В английском языке, весьма богатом различными словами, выражающими понятие цели в разных аспектах и оттенках, этим двум сторонам примерно соответствуют «purpose» и «goal». В эстонском языке «otstarve» означает цель в значении надобности, выражает ее связь с потребностью (буквально: «ots» — «конец», «tarve» — «потребность»), «ees- mark» и «siht» соответствуют скорее другому аспекту" понятия, причем последнее из них подчеркивает содержащийся в цели момент направления реализующего ее действия.

В психическом процессе осознания и переживания на первый план может выдвигаться то одна, то другая ее сторона. В том случае, когда на первый план выдвигается цель как потребность, вторая сторона и ее осуществление рассматриваются как средство по отношению к первой. Так, мысленный образ лодки, как цель моей деятельности, направляющий мои действия, и реализация его могут рассматриваться мною как средство удовлетворения моей потребности ловить рыбу, которая и вызвала непосредственно у меня цель построить лодку. Из рассмотренных двух сторон зависимости цели первая сторона представляет собою относительно устойчивую сторону по отношению ко второй. На это правильно указывает буржуазный психолог Д. Сивертсен в своей работе «Постановка цели, уровень стремления и социальные нормы.» [62] Но эта сторона, выступающая, по Сивертсену, как личная норма, как «целевой стандарт», не рассматривается им в ее зависимости от внешнего мира, вторая же сводится к «ожиданию», чисто субъективному чувству «шансов», соответствующему, примерно, нашему народному «чует мое сердце». Понимание целей как отражения позволяет рассматривать их с точки, зрения правильности этого отражения, степени соответствия или несоответствия их отражаемой действительности, т. е. с точки зрения их истинности или ложности. В гносеологическом смысле истинными или неистинными цели могут быть лишь во втором рассмотренном отношении, как непосредственные отражения связей объективного мира и материальной деятельности человека. В обиходе же мы понятие истинности применяем к цели обычно в ее первом отношении к действительности. В этом случае указываем на ее реальное существование, на выражение в ней потребности, на то, что у данного лица подлинной, истинной целью было сделать то то и то то, а не то, скажем, о чем он говорил. Истинность целей в гносеологической смысле обосновывается вначале теоретически, но свое окончательное подтверждение получает только в практике, в итоге их осуществления. Поэтому истинные цели — это рано или поздно осуществляемые цели. В связи с этим отметим двоякое употребление понятия «целесообразный» по отношению к действиям человека. В широком смысле целесообразными являются все действия, соответствующие данной цели. Во втором же, более узком смысле, целесообразной является деятельность, соответствующая правильно поставленным, истинным целям, тогда как деятельность по реализации неистинных целей не может считаться целесообразной. Понятие же «целеустремленности» выражает только направленность действий на определенную цель, безотносительно к качеству самой цели, ее истинности или ложности.

Если каждая цель всегда полн<



Поделиться:




Поиск по сайту

©2015-2024 poisk-ru.ru
Все права принадлежать их авторам. Данный сайт не претендует на авторства, а предоставляет бесплатное использование.
Дата создания страницы: 2017-10-25 Нарушение авторских прав и Нарушение персональных данных


Поиск по сайту: