Согласитесь, довольно странно: еще ни один начальник, принимая на собеседовании сотрудника, не посчитал нужным честно предупредить того о своих недостатках. Например, был бы весьма уместен такой диалог на успешном собеседовании:
Будущий начальник будущему подчиненному (на приподнятой волне продуктивной беседы): Ну что ж, Александр (Сергей/ Петр/ Иван/ Григорий и т.д.), после разговора с Вами я вижу, что Вы и есть тот сотрудник, которого мы искали. Совершенно уверен, что именно Вы сможете вдохнуть новые силы в нашу дружную команду и, возможно даже, вывести бизнес на новый уровень. Вы прекрасно подготовлены, у Вас есть необходимый опыт и желание работать. Вы образованы, активны и деятельны. Наша фирма готова обсуждать с Вами требования по зарплате и подписать с Вами контракт.
Но я должен предупредить Вас об одном обстоятельстве, с которым Вам придется иметь дело. Я, Ваш будущий начальник, - полный мудак.
- пауза -
…на сияющем лице почти принятого уже на работу соискателя застыла улыбка. Лицо же будущего, а точнее уже скорее потенциального, начальника сосредоточенно и серьезно. Возможно, если бы начальник не перестал говорить, соискатель заставил бы себя подумать, что последнюю фразу принес шаловливый ветер через форточку с шумной улицы. Соискатель на лице с улыбкой, полностью утерявшей свою актуальность за двухсекундную паузу, жадно ищет глазами форточку. Форточек в пределах досягаемости не обнаружено. Переговорная комната в центре этажа.
«Простите?!» - вопросительно выдавливает из себя через зависшую улыбку обескураженный соискатель.
Будущий начальник: Вы не ослышались, я, Ваш будущий начальник и коллега, сотрудник, к которому вы будете обращаться за советом, перед которым будете отчитываться за проделанную работу и ее результаты, человек, от которого будут зависеть Ваши зарплата и бонусы, длительность отпусков и психический комфорт, а, соответственно, и здоровье, - полный и неисправимый мудак.
Я поясню, в чем это выражается. Во-первых, я сужу о человеке не по его делам, а по тому, какое у меня в данный момент настроение. Если я раздражен, я буду недоволен вашей деятельностью. Вне зависимости от качества проделанной Вами работы. Если я раздражен и одновременно поглощен чувством собственной значимости и непревзойденного ума, я залечу Вас до полусмерти своими наставлениями о том, как у Вас «все не так», и как «надо и должно быть». Мне будет совершенно неважно, что у Вас всего две руки и двадцать четыре часа в сутках. Если Вы посчитаете возможным отстаивать свою правоту, я завалю Вас километрами аргументов, полностью оторванных от реальности, я буду говорить без остановки, перейду на повышенный тон и буду использовать жесты, выказывающие сильное раздражение.
Если я в хорошем настроении, и Вы поддерживаете его, возможно, легкой завуалированной лестью или веселой шуткой, я, конечно, улыбнусь в знак одобрения. Но буду помнить внутри, что Вы мне не очень-то нравитесь.
Во-вторых, я вру. Если я Вам что-то обещаю, это совсем не значит, что я это сделаю. Совсем не важно, обещал ли я это по своей доброй воле или же обещал что-то, что и так обязан сделать. К примеру, десять минут назад я сказал Вам, что запрашиваемый Вами оклад в размере 1000 (неких удельных единиц, действующих в наше придуманное время в нашем сказочном измерении, далее н.у.е.) - вполне достойная стоимость такого высокоуровневого специалиста, как Вы, и будет предоставлена Вам, однако только после испытательного срока, который составит три месяца и в течение которого Вам будет выплачиваться зарплата в размере 800 н.у.е. На самом же деле 800 н.у.е. – это максимальная ставка, на которую я могу сейчас нанять сотрудника. Это очень мало, но мне очень хочется нанять такого хорошего специалиста, как Вы, поэтому я вру. И шансов, что после испытательного срока я буду пытаться поднять Вам зарплату, очень мало.
В-третьих, я нередко меняю свое мнение и не признаю никакой ответственности. Если сегодня я считаю определенный подход исключительно верным, то завтра, когда станет ясна его несостоятельность, я скажу, что изначально был против, и если бы Вы не были так уперты и глухи, наверняка бы услышали то, что я пытался донести до Вас.
Объясню проще. Если все прошло успешно, это, в первую очередь, моя заслуга. Если все сорвалось, или результат оказался хуже предполагаемого, это Ваши недосмотр и вина.
Еще проще. Пряники – мои, затрещины – Ваши. Имейте это в виду.
В-четвертых, я не довожу дел до конца. Я поднимаю вокруг себя пыльные столбы иллюзии кипучей деятельности, я много размышляю вслух, я говорю, что все вокруг – бездельники, и постоянно сосредоточенно смотрю в монитор. Но большая часть моих начинаний увядает в бесконечных переписках, согласованиях и разговорах. Я, бывает, придумываю такие невероятные в своей абсурдности схемы, что реализовать их априори невозможно. При этом реализовывать их придется Вам. Объяснять их другим, когда Вы сами не будете понимать их сути и необходимости, придется Вам. Получать «подарки» за то, что не смогли «принести то, не знаю, что», тоже Вам.
И, наконец, в-пятых, я не признаю своих ошибок. Если я в чем-то ошибся, я с легкостью найду с десяток виноватых в своем промахе. Будьте уверены, Вы войдете в этот десяток. Я подробно поясню Вам, что именно Вы сделали не так, не прилагая при этом никаких усилий и вообще не участвуя в процессе. После я зачитаю Ваши права и напомню, что сегодня Вы уже ближе к возможному увольнению, чем вчера. И еще ближе, чем позавчера.
Вы, возможно, подумаете, что меня беспокоит совесть за такой стиль поведения? Совсем нет. Я все понимаю, но чувствую себя превосходно. Отлично засыпаю по вечерам, имею ровный и глубокий сон, прекрасный стул, не нервничаю, хорошо питаюсь и много зарабатываю. Я редкостный мудак, и здесь я в своей тарелке. Добро пожаловать в организацию, где действует Стресс код!
Возможно, именно такой монолог мог бы услышать Альберт от нового директора, если бы нанимался в компанию только сейчас, а его руководитель не имел возможности скрывать свои негативные черты. Однако такая возможность у руководителя была, более того, пользовался он ею безо всяких мыслимых ограничений.
Первоначально Альберт принял известие о своем увольнении стоически. Сам он прекрасно понимал, что адаптироваться под новые порядки у него едва ли получится, а сопутствующие всякой смене места работы трудности были неприятны, но решаемы. Даже к временно поселившейся в нем обиде Альберт отнесся философски, а потому всякие шальные мысли о возможном ответном вредительстве руководству пресекались им на корню.
Случился, правда, один неэтичный эпизод, озвучивать который Альберт впоследствии не решался даже своим наиболее отвязным в плане жесткого юмора приятелям.
Еще в короткую пору нейтральных отношений с недавно пришедшим в компанию новым директором Альберт неоднократно замечал на его захламленном столе среди прочего бумажно-канцелярского хлама тюбики с лекарствами, свидетельствующими о неровном пищеварении начальника и затруднениях при выходе продуктов жизнедеятельности. Иметь разного рода лекарства на столе, начиная от противопростудных и заканчивая антидепрессантами, было делом обычным при таком ритме, поэтому лишние тюбики не слишком выделялись из общего фона. Однако замечены были…
И вот в один из последних своих рабочих дней после вынужденного написания заявления об уходе Альберт зашел в одну из кабинок офисной туалетной комнаты для известных нужд. В процессе облегчения он заметил через щель под загородкой, разделяющей его кабинку с соседней, лаковые ботинки своего начальника. Положение ботинок, мысами к двери кабинки, а также характерные для туалета звуки из соседней кабинки, свидетельствовали о понятном занятии находящегося там человека.
И здесь Альберт, не затрудняя себя лишними раздумьями, сделал молниеносную и неожиданную для себя вещь. Он вышел из кабинки, дошел до двери в туалет, открыл ее и закрыл, после чего очень тихо вернулся к кабинке, где находился начальник, неистово застучал в дверь и, слегка изменив голос, заорал: «Это кто там опять срёт, бль!!?».
Кабинка ответила сжатым молчанием, свидетельствующим о шоковом состоянии посетителя, а в следующую секунду Альберт уже покидал туалетную комнату с мыслью «Черта с два ты у меня еще сходишь в туалет без слабительного…». Мысль Альберта, конечно, включала в себя более весомую лексику, однако в целях сохранения литературного настроя оставим ее за пределами текста.
Вернувшись на место, Альберт сменил обувь на уличную на случай возможного вычисления начальником обидчика по ботинкам и безмятежно приступил к работе, не обращая внимания на смущенно-вопросительные взгляды руководителя, снующие по ногам мужской половины офиса…
Некоторое время после инцидента Альберт чувствовал себя предельно хорошо, несмотря на фатальный поворот событий в жизни, что-то напевал и конвульсивно подергивался в приступах смеха, пытаясь не выказывать улыбку и сохранять печальный вид.