Собирались долго, ехали быстро. Только уже на подъездах к Червленой колонна начала растягиваться – в машинах почему то заканчивалось горючее. То и дело вставали, дожидаясь пока бензовоз выдаст топливо очередному проворовавшемуся механику.
Близился вечер. Хотелось жрать и еще сильнее – пить. Мы сидели на левом борту втроем: я ближе к корме, Шулятьев и Легкоступов. АГСник Бес со своей инфернальной пушкой боролся со скукой у нас за спиной: засыпал гранатами придорожные кусты. Когда АГС загавкал в очередной раз, Шулятьев не выдержал:
- Беспалов, в рот тебе ноги! Уймись уже! Дай хотя бы пять минут постоять в тишине!
Потом повернулся ко мне.
- Яга, есть с фильтром курить чего?
- Нету.
Взводник повернулся к Легкоступову. Тот кивнул и принялся шарить по карманам. Дядя Валя потянулся было за сигаретой, но вдруг коротко вскрикнул, неловко скатился с брони и посмотрел в небо.
В его взгляде не было боли – скорее удивление, обида и тоска. Левая рука неестественно болталась, когда он старался удержаться на ногах, а из рукава пульсирующим ручьем струилась кровь.
Кто-то заорал голосом, очень похожим на мой:
- Обстрел слева! Командир ранен! Медицину сюда!..
А я же нежно обнимал взводного со спины, роняя его на себя в канаву. Рвал с приклада резиновый жгут едва ли не зубами, вцепившись рукой в Шулятьевское плечо. Рычал и плакал от ужаса.
***
Броневик с заглохшим двигателем вцепился гусеницами в асфальт и развернулся поперек дороги. В наступившей тишине гудели шины удаляющегося ЗИЛа с Шулятьевым в кузове, да за спиной в дали батальон продолжал неистово утюжить придорожные кусты, из которых подстрелили взводника.
- Все хорошо будет, пацаны, - Легкоступов сбросил с головы шлемофон, - Вертушка на подлете. Починят его…
-Не будет… Ничего уже не будет… Дай и мне тогда сигарету.
Мы стояли перед машиной и смотрели туда, куда увезли Шулятьева. Ветер бросал в лицо мелкий колючий снег. Сигарета липла к окровавленным рукам.
Газель остановилась метрах в пятидесяти. Я бросил автомат на локоть и побрел навстречу.
- Яга! – окрикнул Легкоступов, - Не думай даже!..
Оглянулся на него, бросил в канаву окурок и пошел дальше.
Водиле было лет сорок. Он судорожно вцепился в руль и смотрел на меня сквозь грязное стекло, прикидывая расклады. Я указал стволом на асфальт перед газелью.
С минуту стояли, разглядывая друг друга. Он видел перед собой юнца с оружием в руках, перемазанного в грязи и крови, ярко запекшейся на морозе. А я видел человека, которому страшно.
Первый раз в моей жизни меня кто-то боялся. Боялся до дрожи в коленях, до накатывающих слез. А я чувствовал свою силу перед ним. Чувствовал свой праведный гнев. И мне даже нравились это новое во мне чувство, наполняющее, провоцирующее к резким действиям. Он боялся меня, а я волен был решать…
- Слышь чего… У тебя вода есть? Умыться хочу.
Есть, - выдавил водила, не решаясь сойти с места.
- Дай. Пожалуйста.
Газелист бодро рванулся к кузову, скользя стоптанными башмаками, и вывалил на асфальт пак минералки. Я продырявил стволом упаковку, достал полторашку, открыл и выпил, давясь и брызгая, почти половину. Отдышался, протянул бутылку водиле. Тот взял ее, стараясь не угодить пальцами в кровавые отпечатки, и уставился на меня в недоумении.
- Полей на руки мне…
Смотрели вместе, как вода красноватым пятном растекается под ногами.
- Ты это… Не езди сегодня никуда, вернись в Червленую. Наши нервные сегодня, не надо нарываться…
***
- Ты есть хочешь?
Истопника Имамгуссейнов не держал – в палатке у него было холодно.
- Не знаю… Нет наверное… Есть выпить чего?
- Ты не напутал ли в обстановке, товарищ сержант? – Майор посмотрел на меня с напускным негодованием, - Ладно. Только не вздумай рассказать кому!
Он достал из стола пару стаканов и бутылку водки. Нормальная водка оказалась крепче местного коньяка и застряла у меня в горле. Занюхали хлебным сузарем.
- Товарищ майор.
- Чего?
- Это из-за усов?
Имамгуссейнов откинулся на спинку стула и тяжко вздохнул.
- Может быть. Я говорил ему – не надо форсить, сбрей к чертовой матери. Половина офицеров даже погоны на выезда снимают… А тот – все свое. Я дембель, мне положено… А может – просто наудачу пальнули. Он же посередке между вами сидел, насколько я понял? Да и не мог стрелок знать, что колонна там остановится. Стало быть – случай, а не подготовленная позиция.
- Но стрелял то грамотно, под АГС, чтобы по звуку выстрела позицию не спалили. Да и не в середину он стрелял. Шулятьев в тот момент как раз за сигаретой потянулся. А так бы как раз в грудь пришлось, а не в руку. Чего у него с рукой то кстати, не знаете?
- Да плохо там все. Пуля локтевой сустав разворотила.
- Мы его когда в ЗИЛа грузили – тормошили один хрен, хоть и старались аккуратно. Так у него в руке такой хруст стоял, что я едва не блеванул. Нечем только было.
- Давай я в столовку позвоню – принесут чего пожрать?
- Да не надо. Не полезет в меня теперь. Пойду я, товарищ майор, спать пора.
- Вы там это…, с бухлом завязывайте. А то ведь я не посмотрю!... А взводника мы вам подберем. Нормального.
***
Взвод не спал.
- Яга, ты где был? Устинов с тебя показания получить хотел, достал всех.
- Идет он… в болито. Я у сто второго был.
- А ему-то чего от тебя надо?
- Да так, расспрашивал все, – как вышло… А у вас тут чего?
Дед вздохнул, полез в тумбочку, достал кружку.
- А у нас - жопа полная. Москайкин приходил. Рассказал, что вертолет, который дядю Валю забрал, почту секретную в штаб привез. А в почте – бумага. А в бумаге, Яга, русским по белому написано, что старший лейтенант Валентин Егорович Шулятьев - уже две недели как дембель.
Глава 28. Перемены.
До конца января нового взводного так и не назначили. Пришли трое новых пацанов нашего же призыва, стали потихоньку вживаться. А я смотрел на их обалдевшие лица и гадал – таким же ли я был всего четыре месяца тому назад.
На место замка перевелся с разведвзвода Мишаня, сержант срочник. Я как- будто видал его где то раньше, но не мог вспомнить где. Командирских замашек не было в нем совершенно, мужиком он был умным, серьезным и толковым, несмотря на медвежью внешность деревенского амбала.
- Так вы са-а-ами поди взво-о-о-одника подстрелили?! – заикаясь тянул Мишаня.
- В смысле? За что? Его ж любили как отца родного!
- Да не, Я-а-ага. Я смотрю – половина взво-о-ода с ору-у-ужием как цэ-е-елка с хре-еном обраща-а-ается. Случа-а-айно, всмы-ы-ысле.
- Да нет, Миша. Я же рядом с ним сидел на броне! Не могло того быть!
- Так ты спино-о-ой к остальны-ы-ым сидел, так?..
Эта незаконченная беседа поселила во мне червя. Не так чтобы поверил я, что Шулятьева подстрелил кто-то из наших, умышленно. Но оглядывая товарищей своих по роте видел, как в пылу очередной разразившейся из-за пустяка ссоры, бьют бойцы друг-друга по мордам, а запыхавшись – шараят судорожно руками вокруг. И тогда понятен стал смысл очередного приказа по батальону: оружие сдавать сразу после возвращения с выезда или смены с караула. Во взводные палатки с оружием не входить. И даже если очередное усиление бдительности объявлено – все равно с автоматом в обнимку спать нельзя. И было это правильно. По крайней мере – выстрелов случайных в батальоне стало звучать немного меньше.
В батальоне вообще многое менялось. Возле каждой роты построили из бетонных блоков КХО. Оружие там ржавело неимоверно, но получать его стало сподручней. Построили караульное помещение взамен палатки, и в караул ходить стало интереснее: заступил на пост – имеешь право требовать с гонцов до пьяного хутора семечки; сменился – блаженствуй в новой караулке, единственном в батальоне месте, где можно нормально просушить сапоги.
Между палатками протягивали трубы. Предполагалось, что еще до конца зимы во всем батальоне отопление станет полностью газовым, взамен осточертевших дров.
Оркестр уехал. Мне его не хватало. Не хватало блеска меди на утренних разводах, забавной «грации» пузатого тромбониста, мирных песен, подслушанных в детстве. Каждый раз, проходя мимо палатки где обитали музыканты, я вспоминал «Серенаду солнечной долины» в их оригинальном исполнении, и походка моя чуть преображалась.
Однажды «новостью дня» стало позорное изгнание взводника из первой роты, молодого летехи. Оказался он извращенцем, имевшим обыкновение и навязчивую страсть - интимно сосать писюны у наиболее забитых доходяг из числа срочников. Ржали на эту тему яростно.
Ловили и других извращенцев. Возле бабского сортира иногда застукивали доходяг за онанизмом, ржали опять же, пинали маленько... И была еще одна какая-то штабная баба, которая по утрам шарахалась с опухшей от похмелья рожей по ротам, и вглядывалась в лица, дыша перегаром.
- Чего ей надо? – спросил я как-то у Еруслана.
- Ищет она таинственного ночного трахаля…
- Чего?!
- Да бухает она безбожно. Напивается и падает где попало. А найдет ее кто – тот и есть таинственный ночной трахаль.
Это совсем не было похоже на реальность. Это был суровый бред. И сам я начинал уже сомневаться в своей адекватности, ибо если у людей вокруг поехала крыша по какой-то своей причине – то почему такой же причине не найтись и для меня?
Глава 29. Новости.
Работать ездили часто и надолго. Облазили весь Грозный с пригородами, катались в горы. Ночевали как цыгане под небом или в руинах, отчего многие простыли и мучились кашлем. Исцарапали десны об сухари. Сухие пайки грели в котлах на огне, разводить который додумались ружейным маслом. Старшина за масло ругался. Он не знал пока, что был у нас еще один секретный способ греть консервы.
Когда вставали ночевать в поле, где дров не было никаких – дербанили выстрелы от РПГ. Вскрывали картонные тубусы со стартовым зарядом и оперением, которые прикручивается к ракете перед выстрелом, и доставали из них полоски артиллеристского пороха. Полоски эти горели яростно, жарко – только успевай подбрасывать. Растопки лучшей придумать было невозможно. Вот только разукомплектованный выстрел становился совершенно бесполезен, разве что врага по голове ударить.
Иногда пара машин со Снеговым во главе отправлялась в свободный поиск. Искали «самовары» - спрятанные в лесу кустарные минизаводы для производства самодельного бензина из краденой нефти. Иногда даже находили. Саперы лепили на самовар тротил, разматывали провода, и с нехорошим блеском в глазах давили на кнопку. Для надежности и потехи ради - дырявили самовар ЗУшкой, чтобы сложнее было его восстанавливать. Огня и копоти было много. Веселились как умели.
Но уставали адски. Поэтому когда появилась новость о том, что роту решено расставить по заставам – обрадовались. Думали, что любое место лучше батальона, а сидя на заставе, пусть даже в окопе, шансов словить пулю наверняка меньше, чем катаясь по всей Чечне.
Начали собираться. Когда рассовали по грузовикам кровати с матрацами и прочий хлам – стали прощаться взводами. Смотрели друг другу в лица, гадали когда увидимся снова, обнимались, и желали чего-то правильного…
Глава 30. Место.
Второму взводу судьба выпала стоять заставой возле Нового Солкушино, километрах в двенадцати на запад от батальона.
Под тусклым февральским солнцем дом железнодорожных обходчиков выглядел неважно. Да и как может выглядеть построенный на казенные деньги лет пятьдесят назад дом, одного хозяина не имевший никогда, а в последнее десятилетие в котором бывали только случайные, сторонящиеся войны люди. Краска на стенах облезла, шифер на крыше побит, упавшие заборы подняты заново на подпорки, чтобы хоть немного скрыть от чужих глаз происходящее во дворе.
А во дворе тем временем летели с грузовиков на землю дрова, кровати, матрасы, ящики с боеприпасом, нежно выставлялись коробки с провиантом. Выгрузились – пошли осматриваться.
Дом стоял буквой «Г», длинной стеной вдоль железной дороги. В «перекладине» был устроен высокий гараж, куда планировалось загонять ЗИЛа. Только смотровая яма в гаражном полу почти обвалилась, поэтому грузовик решено было парковать напротив входа в жилую половину, чтобы тентом этот самый вход загородить от возможного обстрела. Окна изнутри уже были заложены шпалами и завешены каким-то тряпьем из соображений светомаскировки. В отдельном помещении без окон, предварительно вынеся барахло, устроили продуктовый склад. Поваром назначили Серегу Карнаева, весеннего дембеля.
А посередине между жилой половиной и гаражом обнаружилась котельная, состояние которой не вызывало сомнений в своей неремонтопригодности, и, о чудо, - баня! Ни у кого не было ни малейших сомнений что на восстановление именно этого объекта будут брошены первоочередные усилия.
Хотя работы предстояло очень много. Снова.
Требовалось восстановить уже имевшуюся вокруг широкую сеть окопов и щелей, основательно замытую дождями, заново перекрыть огневые точки. Но это после того как саперы их обследуют. А сегодня, еще до ночи, надо умудриться расставить тридцать кроватей в тесном помещении, решить вопрос с печкой и дровами, установить под каким-то навесом полевую кухню, чтобы ночь просидев в осыпавшихся окопах, не грызть с утра надоевшие до смерти сухари из огромных бумажных пакетов, в которые гражданские люди фасуют цемент, а военные – хлеб неизвестного происхождения, сильно смахивающий на объедки.
В целом место под заставу было неплохое. Осмотрелись, закурили, заулыбались. Все лучше, чем в батальоне. Если бы не Снегов; старшим на заставе «Фара 44» в Новом Солкушено стал именно он.
***
Если смотреть на карту – село стоит в километре от железной дороги, направленной с востока на запад. Так же параллельно идет и автотрасса, метрах в семидесяти. А еще в полусотне метров на юг – глубокий и почти сухой в феврале арык системы мелиорации. Дом путейцев, в котором теперь была застава, стоял на перекрестке, где дорога с трассы сворачивала к селу, пересекая железнодорожные пути.
- Ну что, товарищи сержанты, какие будут предложения? – Снегов развалился в драном кресле, первом предмете мебели, появившемся в будущей дежурке.
- На ка-а-а-кую тему?
- На тему – где ночные посты ставить. И сколько.
Мишаня, не заморачиваясь особо, сунул под жопу табуретку, поставил между ногами автомат, оперся на него огромными своими ладонями и принялся излагать свои соображения. Снегов посмотрел на него с удивлением, но промолчал.
Миша считал, что постов должно быть три: два одиночных с востока и запада от дома, и один за дорогой, на берегу арыка, где сидеть должны были двое. Таким образом, народу требовалось восемь человек, если делить ночь на две смены. Плюс один разводящий из числа сержантов.
- Поясни – почему за дорогой? До туда тогда связь тянуть придется, а у нас аппаратов телефонных нет. Да и перегрызет провода первая БМДшка, которая по дороге прокатится.
- Полюбо-о-ому там надо. По дну арыка а-а-адин путе-е-евый стрелок при-и-идет – передыря-а-авит всех как с до-о-обрым утром. Хо-о-оть днем, хоть но-о-очью. Бли-и-индаж там есть, на са-а-амом краю. Или та-а-ам пост будет, или на-а-адо засыпа-а-ать его к чё-о-орту. И око-о-опов за доро-огой нарыто – у-у-ужас сколько. Зака-а-апывать их тоже что-о-оли? Да оди-и-ин черт – по дну хоть га-а-аубицу подтащить мо-о-ожно.
- Так перегородить арык растяжками. Гранат привезли – кучу! – включился Дед в беседу, - и табличек наставить, что заминировано.
- Бараны там пасутся с коровами, воду пьют. Они читать не умеют. Как и пацаны местные малолетние. Изорвет кого-нибудь – тогда нам точно хана. Бывало ведь уже – ваххабиты вперед себя пацанят пускали, а потом – праведный джихад, растудыть его в качель.
- Ну ладно, - Снегов закурил, - Я примерно так же рассуждал, сомневался только. Убедил ты меня, Миша. А как с направлением позади дома?
- Позади до-о-ома – не-е-ечего по-о-олзать. Там бо-о-ошку над рельсами подня-а-ал - и вида-а-ать тебя за три-и-иста ме-е-етров. Как в ти-и-ире. Не-е-екуда там сма-а-атреть, за желе-е-езкой то-о-ополем и а-а-акацией засажено. Оди-и-ин черт - не у-у-увидишь ничего. Во-о-от там - мо-о-ожно ра-а-астяжечек поста-а-авить. Шту-у-ук пять, в са-а-амых ку-у-устах.
- А как же бараны с малолетними дебилами?
- Да и пес с емя.
На том и порешили.