Глава 31. Пиратский корабль.




Дальним постом ударно занялись братья Воронцовы. Младший, Ваня, без устали махал лопатой, перетряхивал доски на перекрытии, вырубал квадраты дерна и обкладывал ими блиндаж. Старший на десять минут Николай руководил, поучал, дополнял работу точными штрихами. Наблюдать за ними всегда было интересно:

Старший был щуплый, весь какой-то узкий. Но упертый – сразу видно. Досталось ему похоже еще до рождения, когда делил он материнскую утробу с братом. Отсюда и характером вышел. Всюду видел Николай работу и без дела сидеть не мог. Но труды, даже законченные успешно и в срок, радости ему не приносили. Никогда не вставал он, подбоченясь и глядя с гордостью на результат, а шел сразу к другому, брошенному кем-то, запущенному, оставленному. И ругался негромко, но зло, а на что – не понятно. Эдакий старик в неполных двадцать лет.

Младший же, Ванюша, был здоров, широк в плечах и голосист, хотя картавил сильно, и лицо его было как - будто мятым от рождения, нескладным. Ванька – балагур, весельчак, не дурак выпить и пожрать. Может и рабочий объект он выбрал с хитрым расчетом – добыть на водопое барана.

Блиндажик у братьев вышел на славу. Не слишком выделялся на рельефе, едва приподнимаясь над краем арыка, но видимость из трех амбразур была достаточная. Снегов укрытие одобрил, но велел сломать лежанку, оставив только узкую лавку, растянуться и задремать на которой было невозможно.

Работалось хорошо и весело. Для себя – оно всегда интереснее, душевнее. Одни только кровати переставляли раз пять и не ругались совсем при этом, а искали – как оно для всех лучше и сподручней. Вывели в окно печную трубу, пустили дым и разомлели от жару. После пяти месяцев житья в палатке даже просто находиться под крышей, которую не болтает ветром, было хорошо, как дома почти. Да и тепло стены держали. Можно было протопить с вечера, и не подбрасывать всю ночь каждые полчаса.

Карнай закатил прицеп полевой кухни под сарай, обустроил там все на свой лад и принялся наедать рожу прямо на глазах. Кормил вовремя, и варево у него получалось более чем съедобным. Да хоть что тебе в котелок плеснут – с улыбкой-то оно всегда вкуснее, чем когда РМТОшник с брезгливой рожей тебе «на отвали» пайку выдаст.

Из деревни пришла мелкая черная собачонка. Крутилась сначала вокруг, шугалась, когда на нее кто-то случайно набредал. Объедков у нас не оставалось почти, пришлось договориться меж собой, что поставим псину на довольствие, чуть урезав свою пайку. Позывной для собаки придумали с тем расчетом, чтобы подошел в любом случае, так как разобрать - кобелек у нас завелся или сучка, со стороны мешала повышенная собачья лохматость, в руки псина пока не давалась, а надобности на виду справлять стеснялась. Звать стали собаку Жулькой. Он или она было не против.

Два дня саперы шарились по окопам вокруг дома и выгребали железо. Артефактов набралось приличная куча. АГСные гильзы в основном, пара гранат ручных, проволока с гвоздями… Каску нашли дырявую. Принялись гадать: была ли в ней голова чья-нибудь, когда дырка образовалась? Таскались с ней какое-то время как с дорогой реликвией, да и потеряли потом где-то.

По железке утром и вечером проходил мимо нас бронепоезд. Ну как – бронепоезд? Маневровый с шестью вагонами. С обоих концов – пустые платформы, вместо тралов видимо. На второй платформе, если с Кизлярской стороны смотреть, лежала брюхом БМП, потом плацкартный вагон, на боках которого изрядно добавилось железа, потом еще один с кухней, потом локомотив, с зарешеченным машинным отделением на случай прилета РПГшного выстрела, потом платформа с ЗУшкой и укрытиями из мешков с песком. Вечером в сторону Моздока задом наперед.

Бронепоезд напоминал пиратский корабль, ощетинившийся стволами. Пираты смотрели на нас с высоты удивленно в первый день, приветливо во второй, а на третий тормознулись знакомиться. Предлагали водку, но такой роскоши мы позволить себе не могли. Хвастались, что могут на заказ привести что угодно: хоть картошки мешок, хоть тушу свиную, хоть русскую симпатичную и трудолюбивую проститутку на денек. Мы переглянулись, повздыхали, отшутились грустно. Сказали, что маякнем если что. Даже для серьезности позывной и частоту спросили.

Когда пиратский корабль удалялся, растворяясь в закатных лучах, хотелось бросить все к черту, бежать по шпалам вслед, запрыгнуть на крайнюю платформу, и уехать домой. Но бронепоезд издевательски стучал своими колесами: «потом, потом».

Глава 31. Жизнь.

С утра заводили ЗИЛа и ехали на Солкушинскую скважину за водой.

Когда приехали в первый раз, - местные побросали дела. Мужчины на общей лавке прекратили разговор, пацанята перестали гонять видавший виды мяч, женщины побрели к своим дворам, изредка оглядываясь украдкой. Снова, как и всякий раз, бывая на виду у аборигенов, холодела под бронежилетом мокрая спина.

Жизнь не кончалась, она текла по своим местным законам, как и сотни лет до нас. Старики в высоких папахах приходили на лавку, молодежь почтительно вставала и уступала место. Юноши ухлестывали за девушками, за которыми не опасно ухлестывать. Чаще это можно было наблюдать, когда девушка несла огромные тяжелые ведра от скважины. Кавалер в это время важно вышагивал рядом, чуть не пританцовывая и прогибаясь в спине. Пацаны играли в футбол по каким-то местным правилам. Судей на поле было человек пять, что не мешало игрокам то и дело ссориться до крови.

- Совсем дикий народ – заговорил Чеснок, смуглый ефрейтор из Башкирии, который пару недель назад только приехал в Чечню откуда-то из Подмосковья, где устроил в своей казарме пожар в каптерке.

- С чего вдруг такие выводы?

- Ну, посмотри на них. Они же до сих пор как в каменном веке живут.

- Я бы посмотрел на тебя, кабы у тебя в Башкирии война десять лет шла. Это ты еще в Грозном не был. Там кое-где люди в разбомбленных домах - как в пещерах живут. Окна фанерой и тряпьем заткнуты. Все ждут чего-то.

- Чего?

- Да черт их разберет. Когда мы отсюда свалим уже. Верят, видимо, во что-то. Надо же во что-то верить.

- В смысле – в Бога что-ли?

- Да причем здесь Бог. В будущее.

- Не понимаю я тебя…

- Ну, смотри, вот ты в дембель веришь?

- Ну а как же? Он же неизбежен!

- Ну, хорошо если так. Веришь, значит, даже не сомневаешься нисколько. А вот представь себе на секунду, что потерял ты веру в дембель свой.

- Как это?

- Да вот так!

- Гонишь ты мрачно…

- Да я к тому все, что любой человек во что-то верит. Что непременно что-то будет, ради чего стоит жить. А иначе, без веры то, - зачем такая жизнь? Вот сейчас ты дембеля ждешь, и ничего кроме него тебе не надо. А потом, на гражданку когда приедешь – ради чего-то другого будешь жить. Побухаешь, конечно, с месяцок. А потом – потянешься же куда-то. К следующему дембелю. Только теперь творцом своего дембеля ты сам будешь, как шахид. Ведь наверняка у тебя мечта есть, ну или цель, или план, - как хочешь его обзови.

- Ну, есть, типа… - Чеснок замялся в нерешительности.

- Ну?..

- Да прикидывал я просто – а куда идти-то? На завод что ли? Вкалывать до пенсии? Не вариант… В бизнес – так там образование надо, ну или бабки на раскрутку… В менты – пацаны не поймут. Ну, короче, так я решил: пойду в бандиты. Ну а чего? Там люди с боевым опытом нужны не меньше, чем в милиции!

- Пошел ты в жопу, Чеснок.

Глава 33. Картошка.

Разведчики приехали утром. Человек десять, на одном БТРе, загнали который за кусты, чтобы с дороги видно не было. Каждый обнялся с Мишаней. Стребовали у Карная кастрюлю, сбросили с брони барана и принялись дербанить его на шашлык. А ко мне пришел Хойко.

- Здравствуйте, Андрей.

- Здравствуй, Хойко Хасеромович.

Долго держались за руки, глядя в глаза. Ушли за дом, сели на завалинку, уставившись на железнодорожную насыпь.

- Ты уехал, ты теперь здесь живешь. Зайца стреляешь?

- Да нет, пока. Осматриваемся. Да и саперы еще не широко ходили. Ну и с местными не понятно как пойдет…

- Здесь лучше, чем в батальоне. Здесь посмотри – у вас снег лежит чистый, грязи нет. Кипяток из земли не лезет. Тихо…

- Снег как и везде – растает к вечеру. Грязь – натопчем еще. А тихо – это да. Пока…

- Зря так говоришь. Духи злые станут…

- Здесь не тундра, Хойко. Здесь духи разбежались все давно.

- Глупости говоришь, Андрей.

- Тебе легче теперь, когда холодно? Скучаешь по снегу то?

- Немного легче, да. Летом совсем тяжело было. Думал – помру совсем. И соли в еде нет – пот плохой идет с меня. Утром снегом умылся – хорошо стало, можно жить так.

- Э-эх, Хойко Хасеромович! А ведь ты в августе приехал-то? А нам с тобой еще следующее лето пережить как-то надо.

- Тяжело будет.

- Я покурю, Хойко, ладно?

- Ты много куришь. Всегда много куришь. Заведется болезнь в тебе. Кашлять станешь, сохнуть. Коньяк пьешь? Мои ханты много пьют – дураки становятся, работать забывают. А здесь – еще больше пьют.

- Здесь, Хойко, тоска людей ест изнутри. Потому и пьют.

- «Тоска» - забыл, что за слово. Или не знаю.

Задумался. Простая, вроде бы, штука. А спросил Хойко – и не знаю, как объяснить.

- Тоска, Хойко, - это когда зверь далеко ушел, рыба не ловится и олени дохнут. А все от того, что пытался ты сам себя обмануть. И сам себя на обмане том поймал.

С востока послышался и начал нарастать стук приближающегося состава.

- У хантов тоже слово такое есть. Нельзя говорить его. Зараза будет.

- Да ладно, чего загрустили мы? Вы-то чего катаетесь? Работать или мясо есть поехали?

- Мясо по дороге взяли. Чужое. Не стану есть… Работать не поедем сегодня. Гасимся.

Жаргонные слова, когда Хойко говорил их, звучали совсем смешно.

- Чего это вы гаситесь?

- В батальоне кипеш. Кричат все, матерятся, злые совсем.

- По какому поводу?

- Комбат повара стрелял.

И вот они опять – простые слова. По отдельности каждое знаешь, а когда разом их говорят – не умещаются в голове.

- Это как так? Чего случилось-то?

- Комбат ночью дежурный был. Ходил, порядок смотрел. В палатку к офицерскому повару зашел, увидел – повар картошку жарил. Комбат сказал: «Это ты мне картошку жарил!» Повар сказал: «Нет, я картошку сам съем!» Комбат расстроился сильно, пистолет достал, повара стрелял. Повару пуля в грудь попала, повар в Ханкалу на вертолете улетел. Повара лечить станут. Вылечат?

Локомотив, проползая мимо, тяжко и глухо громыхал дизелем. Тащил он на платформах технику, вывозимую по поводу окончания войны: танки, САУ «Акация», БТРы и БМП. На задней половине состава техника была битая: БТРы с ободранной подвеской и рваными вмятинами в корпусах, горелые БМПшки, рыжие от окалины танки без башен. Башни везли отдельной кучей, на крайних платформах.

- Скажи, Хойко, мы совсем безнадежно больные все?

- Мы – это ты про кого говоришь, Андрей?

- Ну, мы – это все, кроме хантов.

Охотник долго молчал. На руки свои посмотрел мозолистые, швы на разгрузке подергал – не расползаются ли где нитки.

- Ты меня глупым раньше не думал, - теперь тоже не надо. Я знаю – кроме хантов, русских и нохча еще много народа есть. Вот, в Африке тоже народ правильно живет – коров пасет. А вы – европейцы – вам тесно просто. У вас каждый, только с другим померявшись, себе цену узнает. А деньги, я знаю – их из дерева делают. У нас тоже дерева мало, так мы жир со зверя жжем, и шкуру берем. Добыл зверя – молодец, тепло. Не добыл – плохой охотник, умрешь один раз. Детей не будет. Олень, чайка, песец – когда много и тесно – друг друга есть и рвать станут. Так бывает.

Глава 34. Учения.

Жить стало вроде как и легче, и интересней. Не так, чтобы смысл в жизни появился – бессмысленности поубавилось. Не было построений, маршей с песнями, побелки тонущих в грязи бордюров и прочего, отупляющего мозг своей бестолковостью.

Мастерили, латали что-то. Поставили турник, стали играть на нем в «американку». Ходили в ближний лесок и стреляли зайца. Патронов на это дело жгли много, но радости охота приносила не меньше. Мылись каждый вечер, стирались когда хотели. Баню починили, только дров она забирала слишком много, а бак под кипяток оказался маловат не то что на взвод, а даже на десять человек. Хотели сломать на дрова будку, что стояла на переезде, только Снегов почему-то запретил.

Капитан запил. До обеда он спал в дежурке, потом похмелялся легонько и бродил по двору, тупо глядя на наши дела. После заката садился за радиостанцию и слушал эфир, щелкая частотами. В эфире трепались такие же тоскующие на своих местах командиры, выискивая земляков и выясняя, кто из них где служил ранее. Обсуждали местные новости, ругали недальновидную политику, строили планы на будущее. Под утро голоса и позывные терялись. Тогда Снегов начинал нудно рычать в эфир:

- Я Сугроб! Сугроб я! Кто меня слышит? Я же всех за вас порву, пацаны!...

***

В первый раз жестко переклинило его за неделю до праздника 23 февраля.

Снегов вышел на крыльцо утром. Вышел одетым по-боевому, с автоматом в руках. Пристегнул свой персональный двойной рожек, перемотанный синей изолентой, и выпустил тридцаточку в землю посреди двора. Когда вывернутая из земли каменная крошка улеглась в кустах, командир не поворачивая головы поводил вокруг красными своими глазами, глядя на наши обалдевшие рожи.

- Ну что, родные, расслабились совсем? Я вам покажу – что такое служба на Кавказе! Тревога, сбор!

Принялся гонять он нас по окопам, стоя посреди двора с часами в одной руке, и автоматом в другой. Постреливал для убедительности и пущего моделирования боевой обстановки над нашими головами. Пули сипло свистели где-то совсем не высоко.

Недовольный достигнутым результатом, Снегов собирал взвод на исходной, ходил вдоль строя, матерился и бил кого попало прикладом в грудь, желая убедиться, что никто не вынул из броника пластину, чтобы полегче было тренироваться.

- Что-то слишком медленно мы до своих окопов добираемся! – орал Снегов, тупо тыкая во все кнопки на блатных своих электронных часах. – Я вас, засранцев, научу – как Родину любить и защищать! Занять оборону!

И снова шкребанул взвод с места до своих окопов, и снова одичавший капитан менял рожек. Одна из пуль вгрызлась в грунт метрах в пяти впереди меня, пролетев едва ли не между ног. Пришлось мне, не дожидаясь следующей, сигануть в колючие кусты. Приземлился неудачно. Немного придя в себя после падения, открыл осторожно глаза, прислушиваясь к ощущениям в организме, и встретился взглядом с Жулькой.

Псина тоже не была особо в восторге от творившегося нынче на заставе. Гасилась она в своем секретном укрытии, положив морду на лапы, и смотрела на меня с укором, как- будто сказать хотела: Какого пса вы там опять чудите?»

Неспешно вылез из кустов, отряхнулся, осмотрел оружие. Побрел к дому.

Взвод в очередной раз стоял перед Снеговым, отдуваясь, шатаясь разгоряченными телами, стараясь не пересекаться друг с другом взглядами. Подошел. На свое место пробираться не полез, просто встал с краю. Капитан, не пожелав замечать моего опоздания, продолжал бредить:

- А вы, стало быть, не любите меня? Вам бы вроде Шулятьева командиров подавай, да? А я – плохой? Так вы завалите меня к чертям! У вас же, шлепков малафейных, кишка тонка! Ну, кто смелый?

С этими словами он пристегнул очередной магазин, взвел автомат, пальнул еще пару раз взводу под ноги, и стал по очереди совать свое оружие пацанам в руки, направляя его стволом себе в грудь. Пацаны оружия брать не хотели, или же поднимали его в небо, осторожно ставя на предохранитель и возвращая хозяину. А я смотрел на медленно приближающегося командира, и чувствовал, как освобождающей прохладной волной наполняет меня решимость.

Я не хотел его убивать. Я разглядывал его шатающееся тело, прикидывая – куда бы всадить пулю, чтобы точно никогда больше не видеть его.

На какое-то мгновение наши с ним взгляды встретились. Снегов остановился. С минуту тупо смотрел на взведенное оружие в своих руках, потом заорал страшно, с размаху забросил автомат далеко в кусты, да и ушел в дежурку.

Глава 35. Праздник.

После того дня стал он часто и надолго уезжать на ЗИЛе с заставы, оставляя за себя Мишаню. Наблюдая, как он в очередной раз лезет в кабину, все мы молились, чтобы двигатель завелся. А когда выкатывался грузовик на дорогу, улыбались вслед. Единственной неприятностью в его отлучках было то, что бочку на скважину приходилось таскать броневиком, не имевшим подходящего прицепного устройства.

К 23 февраля готовиться особо было не на что – зарплату за месяц нам на заставу привезти толи забыли, толи решили, что мы и так перебьемся. Весь бензин выкатывал Снегов, а дизель в Солкушино брали неохотно. Однако сколько-то денег все же наскребли и взяли какого-то бухла, чтобы символически отметить праздник. Карнай на ужин замутил знатное жаркое из картошки с зайчатиной. Снегова не было уже второй день, так что стесняться было некого, все свои.

Сане Малкину пираты привезли телевизор с видеомагнитофоном и несколькими новинками вражеского кинематографа на кассетах. Кассеты все пересмотрели уже в первый день, и работал теперь видак без звука почти, чтобы можно было услышать приближающийся транспорт. В который уже раз поставили «Гладиатора» с Расселом Кроу, и пересматривали эпическую сцену, где цивильные римские легионы огребают от кучки грязных диких германцев.

- Вот раньше воевали, да? Это же с ума сойти – вот так идти друг на друга с ножиками, толпа на толпу. Это очень большие яйца иметь надо было.

- Да. Такой войны, как в кино про Чапаева, не будет уже.

- Про войну сейчас вообще кино смотреть смешно. Ну вот серьезно, пацаны – есть ли среди нас хоть один такой, на подвиг способный? Так, чтобы в полный рост на пулемет шагнуть и амбразуру организмом своим загородить?

- Ну, так только Чеснок один сможет! Да, Чеснок, сможешь?

Чесноков сидел за столом угрюмый. Ему пару дней назад от мамки письмо пришло, которое она тоже отправляла еще в Подмосковье. В письме были деньги, на которые мамка советовала сыну хорошо питаться и кушать поливитамины. Чеснок картинным жестом бросил деньги на стол, и думал, что его сразу все уважать примутся. Не срослось… Послужить маленько еще надо было Чесноку.

Поржали.

Нынче была моя очередь разводить посты.

- Ну что, пацаны! Стемнело уже на улице-то, топать пора!...

- Ща, идем…

Смена поднялась, лениво полезла в бронежилеты, вяло поматериваясь, загремела оружием. Кто-то заорал из оружейки:

- А ракеты что, кончились все? Салюта в честь праздника не будет разве?

- Не настрелялись еще как- будто, - пробурчал я себе под нос, сунул в зубы сигарету и пнул дверь, подставив лицо темной уличной прохладе.

На грузовике, который должен был загораживать вход, уехал кататься Снегов. Три трассера выпорхнули из зарослей тростника за арыком и полетели в мою сторону. Слегка поведенной коньяком головой, думалось хорошо и отчетливо.

Дистанция здесь – метров шестьсот, то есть времени у меня - маленько поменьше секунды. Упасть не успеваю. А стреляют прицельно – в мой освещенный со спины силуэт, появившийся на фоне открытой двери. Заметил еще, что трассера, когда в тебя они летят – светятся в ночи совсем не так, как если ты сам их в цель отправляешь.

Трассера тем временем забрались на высшую точку своей траектории, и потихоньку, один за другим начали снижаться. Теперь я стал думать, что не мои они, ибо каждому известно, что перед смертью перед глазами вся жизнь проносится, а мне же в голову только всякая чепуха лезла.

Пули с треском вошли в косяк в метре над головой. «Кучно!» - отметил я для себя и прикрыл изнутри дверь. Коленки ощутимо тряслись. Отошел в сторону от дверного проема, прикурил, посмотрел на пацанов.

- Ну что, коллеги. Я вынужден вас поздравить. Нас обстреливают.

***

Раньше думал, бывало: а как Мишаня с заиканием своим командовать будет в случае чего? А теперь голос его, не изменившийся ничуть ни в какую сторону, слушать было даже приятно. Баюкал Мишаня нас своим тягучим голосом, как- будто песню душевную исполнял.

- Каро-о-оче. Все пози-и-иции свои зна-а-ают. Се-е-ейчас свет га-а-асим. Идем по места-а-ам. Все по-о-оняли, о-о-откуда в Я-а-агу стре-е-еляли? Во-о-от туда пошма-а-аляем ма-а-аленько. Я-а-а начну. В э-э-это время вы-ы-ыдвигается аг.., агэ-э-э… Блин. Бес, Пу-ушку сво-о-ою на пози-и-ицию во-о-олокешь.

- Я понял, Мишаня! – отозвался АГСник Беспалов.

- Ма-а-аладец. По го-о-отовности у-у-улитку одну вы-ы-ысаживай ту-у-уда же, сра-а-азу но-о-овую це-е-епляй. Сво-о-ободную ле-е-енту сна-а-аряжей, не тя-а-ани.

- Ладно.

- Да-а-альше. Ка-а-аски у все-е-ех на се-ебе? Ка-а-ароче. Си-и-илуэт без ка-а-аски у-у-увидел – сра-а-азу вали-и-ить. Не ду-у-умать даже. Чего еще? А! Че-е-еснок! В и-и-избе остае-е-ешься. Ма-а-агазины сна-а-аряжать.

- А чего я-то сразу?

- Па-асть закрой. Еще. Броневи-и-ик не за-а-аводим. И та-а-ак шу-у-умно будет. Все-е-е ясно? По-о-ошли тогда. Че-его тянуть-то.

***

Горячий автомат запах издает своеобразный такой… Один из немногох военных запахов, которые мне по настоящему нравились. Сложный: горячая сталь, ружейное масло, сгоревший порох. И всегда особенно громкий первый выстрел. Как пощечина, звонкий и кружащий голову.

Бодро отстреляли по паре магазинов. Послушали, как в деревне голосят собаки. Вот и Бес завел свой адский агрегат. АГСина мерно плевалась короткими очередями, гранаты шуршали над головой и неровно валились за арык, звонко раскатываясь эхом.

- Капрал!

- Я! Чего?

- Давай собирай магазины у бойцов, вали к Чесноку за патронами!

- Не пойду я никуда!

- Да ты оборзел что-ли, сука!?

- Меня только что чуть на подстрелили!

В рот мне ноги, страшно-то как. Значит – продолжают обстрел, позицию переменив.

- Видел, откуда стреляли?

- Да!

- Может у тебя в очках отсвечивает чего?

- Да идите вы в жопу все!... – Капрал скрылся в темноте на дне окопа, забрякал чем то. Тоже нервничает, похоже…

- Трассера есть показать?

- Не знаю! Нету!

- Дайте ему кто-нибудь… Бес!

- Чего?

- Сейчас тебе новое направление покажут!

- Да слышу я!

Пошмаляли еще минут пять. Затихли.

Время долго тянется, когда не знаешь - чего дальше будет. И будет ли оно…

Ждать в конце концов надоело. Пошел по окопам, собирать пустые магазины сам, чтобы хоть чем-то заняться. А то уже в приклад чуть зубами не вгрызся, и дрожь в коленках не проходила… Да и с Мишаней поговорить надо было.

Встретились у крыльца.

- Чеснок!

- Чего?

- У тебя свет там не горит?

- Нет, заходите.

Зашли.

- Сколько снаряженных готово?

- Штук пять…

- Да ты оба-а-рзел чтоли, бо-о-оец?

- Чего оборзел-то? Дед только что приходил, забрал своим все, что было.

- Ше-е-евели ку-у-ультяпками давай тогда…

- Я ссать хочу, Мишаня. Я метнусь быстро?

- Да-а-авай. Стой!

- Чего, Миша?

- Я всеку тебе се-е-ейчас!

- Да чего?

- Ка-а-аску, при-и-идурок!

- А, да!

Сели с Мишей возле печки, принялись бодро совать патроны по магазинам.

- Слышь чего, Мишаня?

- Че-е-его?

- Я про дальний пост все думаю.

- И чего ду-у-умаешь?

- Братья Воронцовы туда с начала кипеша убежали. Стреляли много. Сколько с собой взяли – черт его знает.

- Я про это да-а-авно у-у-уже кумекаю. А на-а-адо было – е-е-еще раньше на-а-ачинать ду-у-умать. По-о-овезло – что не жда-а-ал их там ни-и-икто.

- Тоже верно.

- Ну и чего на-а-адумал?

- Чего дамать? Надо проведать идти.

Переглянулись. Поняли, что кому идти – выбора нет особо.

- Слышь, Мишаня?

- Чего?

- Я вот давно спросить тебя хотел.

- О че-е-ем?

- Не в обиду… Ты почему с разведвзвода к нам перевелся?

Мишаня завис на пару секунд, посмотрел на меня в свете затухающего печного огня, будто тоже недалече хотел послать. Но не стал. Снова взялся за работу.

- Я, Яга, мла-а-адший в се-е-емье. Бра-а-атьев мно-ого, то-о-олько не-е-епутевые все. Бу-у-ухают, во-о-оруют, по тю-у-урьмам сидят. А ма-а-амка ста-а-арая совсем. Та-а-ак что, Яга, по-о-олюбо-о-ому надо мне до-о-омой ве-е-ернуться.

***

Запинаясь в темных окопах, добрались до крайнего перед дорогой.

Пока шли, думал все про себя, что не так уж это и сложно – перемахнуть восемь или десять метров дороги. Ночью. В бронежилете, с автоматом и мешком магазинов в руках. И вот она – дорога.

Луна вылезла уже высоко, и отполированная колесами полоса старого асфальта едва только не светилась в ночи.

- Де-е-ед. Обо-о-ойди всех. Ска-а-ажи – Я-а-ага за доро-о-огу сейчас по-обежит.

- Ладно.

- Слышь, Я-а-ага?

- Чего?

- При-и-идумывай давай, ка-а-ак маякнё-о-ошь, когда о-о-обратно по-о-ойдешь?

- Вот уж хрен там. Не пойду я обратно. Там заначую.

- То-о-оже верно. Не-езачем су-у-удьбу и-и-испытывать. Ну да-а-авай, шу-у-уруй.

Мишаня подсадил меня, чтобы вылез я из окопа и напутствовал кратко.

- С Бо-о-огом.

Ползать на брюхе в бронежилете неудобно. Пока добрался до неглубокой придорожной канавы, наверняка собрал все до одной колючки. Рукава до локтя и штаны на коленях промокли и отяжелели от грязи.

Упал на брюхо, набираясь сил. Окунул рожу в кучу грязного колючего снега на дне канавы, утерся ладонью и приподнял голову над дорогой. Противоположного края видно не было, и я не знал, попаду ли в окоп на той стороне. Немножко захотелось заплакать с досады, как в три года. Точно так же, лежа на земле ничком, поныть чуток, подергать плечами, посучить ножками.

- Ну где ты там, Яга, - как кнутом ударил сзади яростный шепот Деда.

Я никогда так не бегал. Я никогда уже больше так не побегу. В пять прыжков пересек асфальт, дальше по инерции под откос, уже сквозь бурьян, пока земля окончательно не ушла из-под ног. Со всего размаху свалился на дно ямы и затих, вслушиваясь в ночь. Ничего, кроме грохота собственного сердца в ушах, не услышал.

Встал на корячки, пошарил руками вокруг. Нашел автомат и мешок с магазинами. Каска укатилась куда-то дальше. А нет, вот она. Ну что, - пронесло вроде…

- Воронцовы! - тихонько позвал я в темноту.

- Екарный бабай! Яга, ты что-ли? – глухо отозвались невдалеке братья.

- Как к вам пролезть-то?

- Подожди, сейчас подползу.

***

До утра взвод огрызался еще один раз, только в другую сторону уже, в которую нам с дальнего поста стрелять было небезопасно. Стояли, пялились в амбразуры, упершись лбами в перекрытие, и слушали, как ветер шелестит зарослями тростника за арыком.

- Я эти проклятые заросли спалю завтра, - очень спокойно сообщил Воронцов старший.

- Не будут гореть. Сыро.

- Выкошу тогда.

- Чем?

- Зубами.

Так и сидели до самого утра в сырой земляной яме. В ста метрах от товарищей своих, но будто бы на другой планете, или на полярной станции, безнадежно затерянной во льдах.

Глава 36. Забор.

Снегов приехал утром, после завтрака уже. Левое крыло на кабине ЗИЛа было замято, и тент на кузове разодран. Расспрашивать друг друга о том, как провели праздник - не стали. Снегов ушел в дежурку, мы поперлись косить тросник.

- По-о-од ноги сма-а-атрите там!..

- Конечно, Миша.

Пошли вчетвером: я, старший Воронцов, Еруслан и Саня Малкин. Саня сидел поодаль, смотрел кругом. Мы же валили тростник на том месте, где заросли его подступали вдоль арыка к дальнему посту. Малкин глядел, глядел на наши труды, да и внес рационализаторское предложение:

- Надо тогда тростник во двор нести.

- На кой черт он там нужен?

- Надо рамки из палок сколотить, тростник пучками к рамкам тем привязать – выйдет загородка. Погляди – Тростник-то метра три в высоту!

- И чего?

- А того... Загородки эти к остаткам забора привяжем – со стороны дороги и отсюда тоже, - не видно будет, чего во дворе творится. А то давешний стрелок придет опять, и уже с поправкой на прицеле пальнет по тебе, когда ты в двери маячить снова будешь.

- Давай попробуем...

Набрали по огромной охапке, потащились на заставу. По Саниному научению собрали пробный пролет. Забор получился – залюбуешься. Пошли косить опять. До вечера загородили почти весь двор. Когда решились идти крайний на сегодня раз, нашли в зарослях труп. Не вчерашний, давнишний совсем, изрядно растасканный зверьем. Стояли, глазели, ковыряли палками, шевелили носками сапогов.

- Как думаете – наш, или чечен?

- Кто его разберет теперь. Ни петлиц, ни погон не видать. На ногах кроссовки, вроде бы… Камуфляж – вообще черт разберет, что за материал. Птицы обосрали все…

- А прикинь – если наш?

- Чего предлагаешь? Сообщить, куда следует? – Малкин начал злиться, неведомо на что.

- Правильно, - согласился с ним Еруслан, - пусть уж лежит. А то погоны приедут, заставят нас же в радиусе пары километров прочесывать местность…

- Только не надо на заставе рассказывать никому про него. Ладно, пацаны?

Все с недоумением уставились на Коляна Воронцова.

- Чего вдруг?

Коля мялся, все еще глядя на человеческие останки в зарослях.

- Такое дело… Младший, Ванька, с малолетства привидений боится. Его в школе до старших классов подкалывали этим… Забоится он. Не говорите, ладно?

- Красота! – Малкин скорчил удивленно-надменную рожу, - Чего еще в Чечне бояться можно? Привидений! Так может, если сказать ему – он на посту спать меньше будет?

- Да он и так не спит!

- Да ладно, чего уж там! – вмешался Еруслан, который очень не любил насекомых, и по сезону жутко маялся этим, - давайте не будем говорить. Нечего тут шарахаться лишний раз.

***

После ужина всем взводом собрались в заново отгороженном дворе. Закурили, принялись обсуждать ночные события.

- Я че-е-его на-а-адумал. Пи-и-ионеры это ме-е-естные при-и-икалывались на-а-ад нами!

- Чего вдруг?

- Та-а-ак са-ам думай… Ха-алтурно сра-а-аботали. Ни-и-ипапали в Я-а-агу даже, ко-о-огда он ка-а-ак в ти-и-ире сто-о-оял. И стреляя-а-али одни-и-ими только тра-а-ассерами. Пи-и-ианеры, га-а-аварю же…

Заяц уловил веселые ноты в Мишанином голосе, и подхватил:

- А Яга такой: «поздравляю, обстреливают»! Я офанарел там совсем!..

Принялись дружно ржать. Полезли в очередной раз смотреть на дырки от пуль, засевших в косяке над дверью. Каждый начал наперебой орать о ночных приключениях:

- А Капрал-то, Капрал! «Меня чуть не подстрелили, идите все в жопу!»

Тут и всегда серьезный Капрал заулыбался, размазывая под носом неизменные сопли и поправляя очки.

- А Дед-то, Дед! «Держите, суки, живым не дамся»!

- Да ты сам-то едва не обосрался! Магазин пристегнуть не мог, - ручонки у тебя тряслись.

- Точно, до того жутко было, пацаны!

И орали, и смеялись, едва на падая на землю от хохота. Так в обнимку и зашли в дом, хихикая. И кто свободен был – завалился спать. А чей черед – те стали собираться на посты.

Глава 37. Утроба.

В последний день зимы на заставе нарисовался новый комбат со старой пока еще свитой.

- Вот, обратите внимание! – уже на обочине дороги начал скакать перед ним батальонный замполит, - Какой забор соорудили из подручных материалов!

- Да, хорошо придумали, - согласился комбат, но лицо продолжал корчить серьезное. А когда зашел во двор, - просто обалдел. Прошелся вокруг раздолбанного ЗИЛа, постоял возле кучи мусора, вытащенного из дома, на нас поглазел: одетых кто во что горазд, небритых и нестриженых. Орать он, правда, не стал, но всем своим видом давал понять, что шибко недоволен.

- Полковник Яблоновский! – представился новый комбат.

- Чего, как фамилия? – зашушукались в строю.

- Повторяю: полковник Яблоновский, - спокойно и уверенно продолжил тот. Видно, не в первой.

- Вопросы, жалобы, предложения?

- Никак нет, - дружно, но вяло отозвался взвод.

Комбат еще раз окинул взором разномастный строй.

- Товарищ капитан, отпускайте людей, и попрошу со мной.

Разбрелись по делам и надобностям, но все подальше от начальства. Мы с Ерусланом спрыгнули в ближний окоп, и принялись делать вид, что обсуждаем сектора обстрела, важно тыкая пальцами во все стороны.

- Этот вроде поадекватней старого будет?

- Думаешь? Ты другой раз в батальоне будешь – проследи, как он в офицерский толчок пойдет. Тогда смело забегай вперед, садись по центру, и «приму» закуривай. Если не замочит в сортире прямо – значит адекватный.

Снегов тем временем перед комбатом стоял вальяжно, разве что не засунул руки в карманы и сигарету в пасть. Односложно отвечал на вопросы, только слышно нам их не было. Видно было, что градус диалога накаляется постепенно. Вот уже комбат начал нависать своей крупной фигурой над капитаном, а тот навстречу выпячивал грудь колесом, плевался словами, жестикулировал широко и резко. И последний его жест понятен был без всяких слов – показал Снегов, где именно сидит у него такая служба.

Через полчаса новый комбат уехал, оставив после себя только шутки по поводу фамилии и солдатскую зарплату за два месяца.

***

Поглядели на часы – до вечернего проезда бронепоезда оставалось всего ничего. Дождались, пока Снегов выйдет из дежурки, связались с пиратами по рации. Пиво на бронепоезде было. Договорились, что останавливаться они не будут, чтобы капитан не спалил сделку, а товарно-денежный обмен произведем прямо на ходу. Так и вышло.

Собрались после ужина, сели в самом большом окопе, там, где была оборудована АГСная позиция.

- Ну что, мужики, - вот и зима уж кончилась. Служить осталось совсем маленько. Полгода только.

Принялись перечислять какого числа у кого дембель – дата, которая у каждого в голове сидела крепче, чем мамин день рождения. Толкали друг друга локтями: «Как это ты на неделю раньше? Нет уж, ты меня дождись!» Передавали по кругу полторашки «Оболони», обнимались, договаривались – кто к кому первый в гости поедет.

- Ну, Яга – понятное дело, к Еруслану, - предположил Заяц, - их и здесь водой не разлить. Сидят все – про металлистов своих болтают. Ты, Яга, домой то хоть к мамке заедь по пути, прежде чем в Омск податься!

- Заеду, не переживай. А потом сразу с Ерусланом к вам, на Алтай!

- Так-то хорошо бы – всей толпой собраться хоть когда – нибудь. Годиков через десять к примеру.

- Чеснок на мерседесе приедет модном, четырехглазом. Это если его бандиты отпустят. А то – забоятся, без Чеснока-то…

Чудилось мне тогда спьяну, что становимся мы тут все братьями, покрепче даже, чем двойняшки Воронцовы. Служба в одном взводе – это может быть даже теснее, чем одна мамкина утроба.

Сидели, пили, мечтали, смеялись… И толи от алкоголя, толи от усталости уже – совсем даже ни страшно ничего было.

Глава 38. Недогон.

- Яга, вставай!

- Чего?

- Пацаны пропали!..

Сердце в груди таким тяжелым становится, упругим, кровь в жилах вязнет и не может дальше по венам и артериям катиться, застревает…

- Когда?.. Кто?..

Еруслан, Чеснок и Воронцов младший. Не угомонились в ночи – пошли в деревню за догоном. С оружием. И не вернулись до сих пор, хотя рассвет уже. Дед первую ночную смену на постах поменял, поднял Мишаню, и тех, кто потрезвее спать лег – ходили до деревни ночью. Не нашли пацанов.

- Чего делать-то будем?

- Надо Снегова будить...

Снегов одним ударом вынес Деду пару зубов, как ночному дежурному. Попинал остальных маленько. А толку? Оделись, похватали оружие, завели броневик и погнали в деревню.

Новое Солкушино как – будто вымерло с утра. Ни одного мужика на общей лавке, ни одной бабы у водокачки… Носились по улицам, разбрасывая гусеницами куски грязи… Стреляли в воздух в надежде, что спят пацаны пьяные под забором, и вот-вот проснутся… Ломали прикладами дверь магазина… Без толку.

Вернулись на заставу. Трясущимися руками сжимал Снегов рацию и листок с секретными цифровыми сообщениями, закодированными для радиоэфира. Строку с нужным кодом, никогда еще не звучавшим на волне «пьяных Винни-Пухов», отыскал в самом конце страницы. Хрипло, запинаясь, вызвал дежурного по батальону.

- Три пятерки, ответь «фаре-44».

- На приеме три пятерки.

- У нас 66-13, как понял?

- Понял тебя, сейчас посмотрю – о чем ты.

И через три секунды:

- Какого черта!? Ты серьезно что-ли?

Глава 39. Вина.

Внутри было пусто и гулко, как в мокром барабане. Вокруг заставы с каждым часом становилось все больше военного народу. Вертолеты летали как мухи, высаживая то отряды спецназовцев каких-то, то важных начальников с красивыми погонами. А мы сидели в доме, застыв на кроватях, и не верили



Поделиться:




Поиск по сайту

©2015-2024 poisk-ru.ru
Все права принадлежать их авторам. Данный сайт не претендует на авторства, а предоставляет бесплатное использование.
Дата создания страницы: 2016-08-07 Нарушение авторских прав и Нарушение персональных данных


Поиск по сайту: