Поведение собак в основном подчиняется принципу антитезы (противоположным по значению позам соответствуют противоположные эмоции). Выражение морды, прежде всего движение челюстей и положение ушей, также описывается этим правилом. Пасть может быть закрыта, открыта или расслаблена, губы приподняты, нос сморщен, зубы оскалены. Оскал с сомкнутыми челюстями символизирует подчинение; открытая пасть — растущий интерес; если собака показывает зубы — это демонстрация агрессии. Широко разинутая пасть без обнажения зубов (зевок) — это не признак скуки; напротив, он может означать беспокойство, смущение, стресс — собаки часто зевают, чтобы успокоить себя и окружающих. Уши также участвуют в общении: они бывают подняты, расслаблены, опущены, плотно прижаты к голове. Пристальное рассматривание означает угрозу, а отведение глаз, напротив, подчинение, попытку унять чужую тревогу или погасить возбуждение. Иными словами, в каждом случае есть свои крайности в пределах эмоционального континуума — от полнейшего спокойствия до тревоги и страха.
Собачий хвост почти всегда в движении (а если нет, то это тоже имеет определенный смысл). Неподвижная, застывшая поза — своего рода восклицательный знак, показатель напряженности ситуации. Собачьи позы, как правило, непрерывно меняются — и положение хвоста тоже. К сожалению, никто еще не исследовал вполне значение хвоста для собак.
В щенячестве черный хвост Пумперникель был тонким и походил на стрелу. Со временем он стал напоминать флаг. Шерсть на нем сбивается, и за нее цепляются листья. Кончик хвоста согнут: его прищемило дверцей машины. У него серпообразная форма, кончик направлен в сторону спины. Пумперникель поднимает хвост, когда рада или возбуждена; лежа, она радостно колотит им по земле при моем приближении. Когда хвост низко висит и неподвижен, это значит, что Пумперникель устала. Отсутствие интереса к какому-либо назойливому псу она выказывает, опуская хвост между ног. На прогулке большую часть времени ее хвост свободно висит и весело раскачивается туда-сюда. Мне нравится приближаться к ней медленно, наблюдая за тем, как ее хвост начинает сначала подрагивать, а потом вилять вовсю.
Дешифровать «язык» собачьего хвоста непросто из-за огромного количества его «диалектов»: например, пышный «плюмаж» золотистого ретривера совершенно не похож на «штопор» мопса. Хвосты у собак бывают длинные и короткие, прямые и закрученные, висячие и постоянно стоящие торчком.
Волчий хвост представляет собой нечто среднее между хвостами представителей разных собачьих пород: он длинный, слегка поросший шерстью и, как правило, опущен вниз. Первые этологи, анализировавшие различные положения волчьего хвоста, насчитали по меньшей мере тринадцать его позиций, имеющих тринадцать различных значений. Высоко поднятый хвост обозначает уверенность, самоутверждение или возбуждение (интерес, агрессию); опущенный говорит о подавленности, стрессе, тревоге. Поднятый хвост также обнажает область вокруг заднего прохода, позволяя самоуверенной собаке распространять свой запах. Напротив, зажатый между ног хвост, прикрывающий тыл, — это явное выражение подчинения и страха. Если собака просто ждет, ее хвост расслаблен, опущен, но не напряжен. Слегка приподнятый хвост — знак легкой заинтересованности или бдительности.
Но ситуация не ограничивается уровнем подъема хвоста: собака им еще и машет. Виляние — это не только признак радости. Высоко поднятый, напряженный хвост может означать угрозу, особенно в сочетании с прямой осанкой. Быстро машущий, низко опущенный хвост — еще один признак подчинения (вспомните, как выглядит хвост собаки, которую вы застали жующей ботинок). Энергичность виляния хвостом указывает в некоторой степени на интенсивность эмоций. Легкое помахивание — это слабый интерес. Расслабленный, энергично машущий хвост обычно сопровождает поиск мячика в высокой траве или изучение нового следа. Общеизвестное радостное виляние, несомненно, отличается от всего: высоко поднятый или вытянутый хвост с силой описывает полукруги в воздухе — проявление восторга, которое ни с чем не перепутаешь. Даже замерший хвост имеет значение: не двигая хвостом, собака внимательно смотрит на мяч в вашей руке или ждет команду.
Исследователи, которые изучают мозг собаки, попутно узнали нечто новое и о хвосте: виляние асимметрично. В среднем, хвост энергичнее движется вправо, когда собака видит человека или другое существо, которое представляет для нее интерес (например, кошку). А при встрече с незнакомой собакой ваш пес виляет хвостом (менее интенсивно, чем при встрече с вами) преимущественно влево. Это можно заметить, медленно просмотрев видеозапись (очень рекомендую), — если только ваша собака не предпочитает вилять хвостом вверх-вниз.
Пумперникель встряхивается всем телом, с головы до хвоста. Это похоже на пунктуационный знак, только я пока не понимаю, какой именно. Она встряхивается, когда испытывает неуверенность или хочет подытожить ситуацию, а иногда и просто так.
Собака весьма выразительно пользуется телом: она общается и при помощи движений. Даже паузы между взаимодействиями наполнены движением. Когда собака встряхивается, ее шкура буквально ходит ходуном. Так пес обозначает, что покончил с занятиями одного рода и переходит к другим. Не у всех собак шерсть на загривке способна вставать дыбом, длинный хвост — размашисто вилять, а уши — приподниматься в знак любопытства. Когда косматая венгерская овчарка (комондор) приближается к другим собакам, ни ее глаза, ни уши не видны из-под длинных «дредов». Выводя собак, обладающих определенным, устраивающим нас экстерьером, мы снижаем их коммуникативные способности. Так, лексикон собаки с купированным хвостом беднее, чем собаки с целым.
Исследования сигналов, используемых десятью различными собачьими породами, подтверждают это. Если сравнить поведение английского той-спаниеля, французского бульдога, сибирской лайки и так далее, обнаружится отчетливая связь между внешностью собаки и количеством используемых сигналов. Животные, чей экстерьер (по сравнению с волком) заметнее всего изменился в процессе одомашнивания (например, той-спаниель), посылают меньше всего сигналов. Эти так называемые педоморфные, или неотенические собаки, сохраняющие в зрелом возрасте щенячьи черты, меньше всего напоминают взрослых волков. Зато лайки, которые внешне и генетически близки к Canis lupus, подают почти такие же сигналы, как и волки.
Учитывая то, что многие невербальные сигналы содержат информацию о статусе, силе, намерениях животного, способность их посылать собаки во многом утрачивают в мире, где собаками руководят люди. Но те же самые сигналы, которые используются в общении между животными, также можно применять и для донесения информации до человека. Идя по улице, я заворачиваю за угол и чуть не наступаю на незнакомую собаку, идущую на длинном поводке. Она немедленно приседает, энергично виляет опущенным хвостом и пытается лизнуть меня в лицо. Так она старается убедить меня в своих мирных намерениях.
Нарочно или случайно?
Пумперникель всегда ведет себя одинаково, когда я, покончив со своими утренними делами, выхожу с ней на улицу. Она отходит на два шага от двери и бесцеремонно усаживается гадить. Пумперникель сосредоточена: хвост — закрученный и высоко поднятый, чтобы не испачкать, — как будто тянет ее тело вверх. Процесс (струя в этот раз и в самом деле мощнее обычной) сопровождается заметным расслаблением лицевых мускулов — а мне совестно, что я заставила Пумперникель ждать так долго. Потом она рассматривает мочу, которая просачивается в трещины на тротуаре и исчезает.
Как мы уже выяснили, лай, рычание и виляние хвостом, голос и поза — не все средства коммуникации, которыми располагают собаки. Ничто из этого арсенала не сравнится с обменом запахами. Мочеиспускание, как уже говорилось, также является коммуникативным средством — самым очевидным для нас. Трудно поверить, что опорожнение мочевого пузыря — это коммуникативный акт, точь-в-точь как дружеский разговор или произнесение речи перед избирателями. В некотором смысле оно похоже на то и на другое: во-первых, это часть нормального собачьего общения, во-вторых, метка мочой — это своего рода прокламация, написанная на пожарной колонке.
Возможно, вы удивитесь, если я назову обмен подобными «заявлениями» на столбах коммуникацией — и не только потому, что информация передается совсем не при помощи уст. Люди в основном общаются целенаправленно, то есть адресуют сообщение другим людям (тем, кто находится достаточно близко, чтобы услышать нас, ничем не отвлечен, знает наш язык и способен понять то, что мы говорим). Намерение (интенция) отличает коммуникативное сообщение от инстинктивного «ох!» при ударе в живот, краски стыда при выслушивании комплимента, жужжания москита, наконец, от информации, передаваемой огнями светофора или приспущенным флагом.
Мечение мочой — это намеренное действие. Разумеется, опорожнение мочевого пузыря приносит облегчение, но, как правило, собака приберегает немного мочи на будущее. Это та же самая моча — нет никаких признаков наличия отдельного канала или способов изменения запаха. Но процесс мечения имеет несколько ключевых отличий.
Во-первых, большинство взрослых кобелей и некоторые суки сопровождают этот акт задиранием ноги. Есть индивидуальные и ситуационные варианты этого движения — от скромного поджимания задней лапы до оттопыривания ее почти вертикально (несомненно, для окружающих собак это служит сигналом). То и другое позволяет направить струю мочи в нужное место. Некоторые собаки оставляют пометы присев, хотя это куда более сдержанный вариант — видимо, для тех случаев, когда информацию лучше передать шепотом, чем в полный голос.
Во-вторых, при оставлении меток мочевой пузырь не опорожняется полностью; моча выходит понемногу во время прогулки, что способствует более широкому распространению запаха. Если оставить собаку дома надолго — чтобы потом она от нетерпения присела у первого куста, — это может помешать ей оставить немного мочи для нужд коммуникации. Возможно, вы наблюдали, как иногда собака «вхолостую» задирает ногу у кустов, столбов и мусорных баков.
Наконец, собаки обычно оставляют метки, предварительно обнюхав прилегающую территорию. Именно это делает мечение не просто «водружением колониального флага», а разновидностью беседы. Исследователи, старательно подсчитав типы поведения, обнаружили, что на характер меток влияет время года, ближайшее окружение и те, кто оставил пометы раньше.
Любопытно, что собаки не оставляют пахучие «сообщения» как попало и где попало. Понаблюдайте за собакой, которая нюхает все вокруг себя, когда идет по улице: она обследует гораздо больше мест, чем может пометить. Это указывает на то, что не все сообщения одинаковы, и что метка, которую оставит собака, может быть предназначена определенной аудитории. Перемечивание — нанесение новой метки поверх старой — это обычное поведение кобелей, если старые метки принадлежат менее доминантным особям. Число меток возрастает, когда по соседству появляется новая собака.
Если мечение не имеет целью застолбить территорию, то какую же функцию оно выполняет? Обратите внимание, что щенки не оставляют меток — видимо, этот способ общения свойственен только взрослым. Если судить по расположению параанальных желез и составу мочи, можно сказать, что собаки, по крайней мере, заявляют о том, кто они такие: их запах — это удостоверение личности. Отличное сообщение, хоть и, возможно, ненамеренное. Я могу сообщить нечто о себе, всего лишь войдя в комнату и показавшись тем, кто там сидит, но сам факт моего появления не сопоставим с долгим разговором обо мне (ведь я уже не ребенок и меня не одевают специально для того, чтобы показать гостям).
Отражение интенции в данном случае заметно в том, что собаки не «говорят», если поблизости никого нет. Псы, которые живут в вольере в одиночестве, очень редко оставляют метки: кобели редко задирают ногу, чтобы помочиться, и представители обоих полов не берегут мочу. Собаки, которых держат вместе с сородичами, метят чаще и регулярнее. Бродячие индийские собаки оставляют метки, адресованные представителям противоположного пола: животное ищет партнера или заявляет, что готово к ухаживанию. Они оттопыривают заднюю ногу (даже если не намерены мочиться), только когда поблизости есть другие собаки, которые могут воспринять этот жест.
Также не исключено, что мечение — это общение ради общения (комментарий, высказанное мнение, твердое убеждение). Научных доказательств этого нет, однако такое предположение вполне согласуется с тезисом, что общение всегда направлено на аудиторию. Ученые обнаружили, что собаки, воспитанные в изоляции, производят намного меньше коммуникативного шума, чем те, кто вырос в обществе. Впрочем, оказавшись в компании других собак, они начинают издавать звуки в той же мере, что и «социализированные» собаки. Иными словами, они говорят тогда, когда есть с кем поговорить.
Собаки замечают намерение и в человеческих «метках», то есть жестах. Они интерпретируют наш невербальный язык столь же успешно, что и движения друг друга. Когда ребенок ковыляет к любимой собачьей игрушке, пес видит, куда именно направляется малыш, и поспевает к ней первым. Поворот головы в минуту задумчивости неинформативен, но взгляд в сторону двери исполнен значения, и собакам это известно. Они знают, что есть разница между взглядом в сторону двери и взглядом на часы на стене; они способны отличить руку, поднятую, чтобы указать на спрятанную пищу, и руку, поднятую, чтобы взглянуть на циферблат. Наши движения очень красноречивы.
Следует признаться, что эту главу мне продиктовала собака. Она сидела возле стула, водрузив голову мне на колени, и терпеливо ждала, пока я переносила ее слова на бумагу. Это ей я обязана догадками, которыми я делюсь с вами, и воспоминаниями.
Ну, не совсем так. Однако нужно признать, что именно этого все мы хотим: историю, рассказанную собакой (и, разумеется, на нашем родном языке). В конце ХIХ века появились необычные автобиографии — «мемуары», оставленные кошками, собаками и так далее. Эти рассказы были первыми письменными попытками увидеть мир с точки зрения животного. Когда я читаю такие книги (их немало, и авторами некоторых из них были, например, Редьярд Киплинг и Виржиния Вулф), меня охватывает странное недовольство. Эти истории — обман. В них нет точки зрения собаки. В таких книгах действуют животные, которым «вживили» человеческий голос. Считать, будто мысли животных — это примитивная форма человеческого дискурса, — значит оказывать собакам плохую услугу. Они располагают богатым арсеналом коммуникационных методов; уже то, что собаки не говорят, внушает мне глубокое уважение. Молчание — возможно, одна из самых очаровательных собачьих черт. Это не немота, а отсутствие речевого шума. Бывает приятно помолчать вместе с собакой, поймать ее взгляд из другого конца комнаты, подремать рядом друг с другом. Мы ощущаем полный контакт именно тогда, когда язык бессилен.
Зрение
Иногда Пумперникель, обычно ловкая, враз становится неуклюжей. Сначала она стремительно лавирует между стволов, чтобы поймать быстро летящий теннисный мяч. Он отскакивает от дерева, и Пумперникель уже оказывается рядом с открытым ртом, чтобы его схватить. Но откуда-то появляется другая собака — белый ком шерсти — и лает. Пумперникель замечает чужака и бросается прочь, а потом останавливается, растерявшись. Она потеряла меня. Я вижу, как она ищет: тело выпрямлено, голова высоко поднята. Я в пределах видимости — стою и улыбаюсь. Пумперникель смотрит прямо на меня, но не замечает. Вместо этого она обращает внимание на массивного хромого мужчину в теплом пальто — хозяина белого пса — и несется за ним. Мне приходится бежать следом, чтобы ее вернуть. Несколько секунд назад Пумперникель видела буквально все; но вдруг как будто поглупела.
Существует естественная иерархия модальностей, в которых люди воспринимают мир, и визуальной принадлежит первенство. Глаза вызывают наибольший интерес у психологов; одна их форма говорит гораздо больше, чем можно представить. Каким бы красивым ни был нос и широким лоб, ни носы, ни лбы, ни щеки, ни уши не важны так, как глаза.
Мы воспринимаем мир глазами. На втором месте, несомненно, слух. Обоняние и осязание способны побороться за третье место, а вкус остается на последнем, пятом. Каждое чувство важно для нас — в зависимости от ситуации. Прелесть свадебного торта была бы подпорчена, если бы предполагаемый вкус вдруг заменился на кислый, или если бы от него не пахло выпечкой, или если бы он оказался черствым. Тем не менее в большинстве случаев мы сначала рассматриваем новую сцену или предмет. Заметив нечто новое и необычное на рукаве куртки, мы разглядываем этот объект, вместо того чтобы понюхать его или отважно лизнуть.
У собак порядок действий обратный. Нюх лучше зрения, а вкус лучше слуха. Учитывая остроту собачьего обоняния, неудивительно, что зрение играет второстепенную роль. Собака поворачивается в вашу сторону не за тем, чтобы посмотреть; скорее, она нацеливает на вас свой нос, а взгляд ему только сопутствует. Возможно, сейчас собака испытующе смотрит на вас из другого конца комнаты. Но видит ли она то же, что и мы?
Зрительная система собаки во многом похожа на нашу. Вторичность зрения по сравнению с другими органами чувств, как ни парадоксально, позволяет собакам видеть детали, которые мы упускаем.
Можно задаться вопросом, для чего вообще собаке нужны глаза. Псы способны ориентироваться на местности и искать пищу исключительно при помощи своего замечательного носа. То, что нуждается в более тщательном изучении, отправляется в рот. Собаки узнают друг друга при помощи сошниково-носового органа. Глаза имеют два основных назначения — дополнять прочие органы чувств и видеть нас. Эволюция собачьего зрения обусловлена ситуацией, в которой она происходила. То, что собаки научились так хорошо наблюдать за людьми, — это благоприятный побочный эффект.
Всего лишь одной подробности из жизни волков достаточно, чтобы объяснить особенности их зрения: большая часть волчьей добычи убегает. Более того, нередко она мимикрирует или сбивается в стада — для пущей безопасности. Добыча активна — следовательно, ее можно обнаружить — в сумерках, на рассвете или ночью. Таким образом, волки, как и все хищники, эволюционировали вслед за своей добычей. Как бы ни был важен запах, он не может служить единственным указанием на присутствие дичи, поскольку воздушные потоки разносят запахи самыми непредсказуемыми путями, прежде чем те успеют достигнуть носа. Запах изменчив: если источник неподалеку, чувствительный нос способен его найти, но если запах принесло ветром, то он скорее напоминает облако, которое могло прилететь откуда угодно. Быстро бегущая добыча опережает собственный запах. Световые волны, напротив, прекрасно передаются на открытом воздухе. Таким образом, уловив запах, волки прибегают к зрению, чтобы обнаружить добычу. Многие животные мимикрируют, пытаясь раствориться в пейзаже, но их «камуфляж» исчезает, как только они начинают двигаться. Волки замечают изменение статичной сцены. Наконец, животные, на которых охотятся волки, нередко выходят на рассвете или в сумерках — им проще прятаться, их труднее найти. Чтобы справиться с задачей, волки с течением времени обзавелись глазами, способными видеть при плохом освещении и особенно чувствительными к движению в потемках.
Ее глаза — глубокие темно-карие озера. Они такие темные, что трудно понять, куда направлен их взгляд, — но именно поэтому он восхитителен. Я как будто заглядываю ей в душу. Ресницы у Пумперникель стали видны, только тогда, когда поседели. Брови у нее тоже практически невидимы — они заметны, когда находятся в движении, например, когда она следит за тем, как я хожу по комнате. Во сне глаза Пумперникель продолжают изучать мир. Даже когда веки опущены, остается маленькая щелка, словно Пумперникель готова в любую секунду открыть глаза, как только поблизости произойдет что-нибудь интересное.
На первый взгляд, глаза хищника кажутся похожими на наши — это сферы, помещенные в глазницы. Наши глаза примерно того же размера, что и у собак. Хотя головы у разных пород значительно варьируются по величине (в пасти волкодава могут поместиться четыре головы чихуахуа), размер глаз остается практически одинаковым. У маленьких собак глаза очень большие по сравнению с головой.
Тем не менее разницу между глазами человека и собаки заметить нетрудно. Во-первых, наши глаза находятся на передней части лица, поэтому мы смотрим вперед, а объекты на периферии (на уровне ушей) остаются невидимыми. У большинства же собак, как и у прочих четвероногих, глаза расположены по бокам головы, что дает им панорамное зрение (угол обзора составляет 250 ° -270 ° — сравните с нашими 180°).
Присмотревшись, мы обнаружим еще одно важное различие. Несложная анатомия нашего глаза нас выдает: всегда понятно, на что мы смотрим, как себя чувствуем и насколько внимательны. Хотя глаза человека и собаки примерно одного размера, величина нашего зрачка значительно варьируется. Если мы находимся в темной комнате, возбуждены или испуганы, зрачок расширяется до 9 мм, если стоим на ярком свету или расслаблены, сжимается до 1 мм. Собачьи зрачки, напротив, всегда сохраняют одинаковый размер — 3–4 мм, вне зависимости от освещения или возбуждения животного. Наши радужные оболочки — мышцы, которые контролируют размер зрачка, — контрастно окрашены в сравнении со зрачком и бывают синими, карими или зелеными. У большинства собак глаза одноцветные — настолько темные, что похожи на бездонные озера, воплощение пресловутой собачьей скорби и преданности. Человеческие радужные оболочки расположены в склере — белке — глаза, тогда как у многих (хоть и не у всех) собак белка почти нет. Таким образом, мы всегда можем определить, куда смотрит наш собеседник: зрачок и радужная оболочка указывают направление. Собачьи глаза, без хорошо заметных белков и зрачков, не указывают столь же отчетливо на направление собачьего взгляда.
Вглядевшись еще внимательнее, мы заметим серьезные различия. Глаза собаки ухитряются впитывать больше света, чем наши. Когда в глаз собаки попадает свет, он проходит через желеобразную массу, которая прикрепляет нервные клетки к сетчатке, затем через саму сетчатку и достигает треугольного участка рецепторов, отражающих свет, так называемого зеркальца (на латыни — tapetum lucidum, «ковер света»). Именно зеркальца «виноваты» в том, что на фото ваша собака получается с ярко-желтыми «фонарями» вместо глаз. Свет, проникающий в глаза собаки, касается сетчатки минимум дважды, так что в результате получается не только удвоение картинки, но и удвоение света, который делает картинку видимой. Благодаря этому собака отлично видит и в темноте, и в полумраке. Если мы способны разглядеть свет спички, зажженной вдалеке ночью, то собака может увидеть слабый огонек свечи. Полярные волки проводят целых полгода в темноте; если на горизонте вспыхивает огонь, они способны его заметить.
Ловцы мячей
Анатомия глаза — вот где коренятся некоторые типичные привычки собак. Сетчатка — совокупность рецепторов на задней стенке глазного яблока — воспринимает и преобразовывает свет в электрические сигналы и передает их в мозг; в результате у нас возникает ощущение, что мы что-то видим. Большая часть того, что мы видим, имеет смысл единственно благодаря мозгу — сетчатка лишь принимает световые волны, — но без ее помощи мы бы видели только темноту. Даже незначительные изменения структуры сетчатки могут кардинально изменить картинку.
Собачья сетчатка имеет два отличия от нашей. Отличия эти касаются распределения фоточувствительных клеток и скорости реакции. Первая особенность помогает собакам преследовать добычу и приносить брошенный мяч, однако оставляет их равнодушными к большинству цветов и делает неспособными увидеть предмет, расположенный прямо под носом. Вторая особенность обуславливает отсутствие у собак интереса к включенному телевизору, если перед ним нет хозяина.
Принеси мяч!
Людям принципиально важно видеть других людей на расстоянии нескольких шагов перед собой. Наши глаза устремлены вперед, и у нашей сетчатки есть центральная ямка, или fovea centralis, — область с избытком фоторецепторов. Наличие их в центре сетчатой оболочки позволяет нам хорошо видеть вещи, которые находятся прямо перед нами, во всех подробностях и в красках. То есть мы способны понять, что цветовое пятно определенной формы, которое движется на нас, — это наш друг или, напротив, смертельный враг.
Центральная ямка есть в глазу приматов. У собак же вместо fovea centralis имеется так называемая area centralis: обширная центральная область с меньшим количеством рецепторов, чем в ямке, но с большим, чем на периферической части глаза. Собака видит предметы, которые находятся перед ней, но не так отчетливо, как мы. Хрусталик, который меняет кривизну, направляя свет на сетчатку, не приспособляется к близлежащим источникам света. Собака может вообще не заметить мелкий предмет, расположенный перед ней (на расстоянии 30–40 см), поскольку у нее в сетчатке меньше рецепторов, предназначенных для восприятия света от близлежащих источников. Не нужно удивляться неспособности собаки найти игрушку, которая лежит буквально у нее под ногами: пес не увидит предмет, пока не отступит на несколько шагов.
У разных пород собак строение сетчатки настолько различно, что они по-разному видят мир. Наиболее обширна центральная область у короткомордых псов — например, у мопсов, у которых эта часть глаза очень напоминает человеческую фовеа. Но они не обладают панорамным зрением, которое есть у собак с длинной мордой (и у волков). Так, у афганских борзых и ретриверов центральная область менее выражена, а фоторецепторы сетчатки размещены плотнее вдоль горизонтальной «полосы» в центре глаза. Чем короче морда, тем уже панорама, и наоборот. Собаки с подобными «полосами» видят детализированную объемную картину и обладают лучшим, чем люди, периферическим зрением, тогда как псы с развитой центральной областью лучше видят то, что находится прямо перед ними.
Эта разница объясняет некоторые поведенческие признаки, характерные для разных пород. Мопсы, в отличие от лабрадоров-ретриверов, не отличаются страстью к погоне за мячами — и не только потому, что у лабрадоров длинная морда. Помимо способности использовать должным образом миллионы обонятельных клеток, лабрадоры могут заметить летящий горизонтально теннисный мяч, причем им даже не придется переводить взгляд. Для короткомордых собак (и для людей, какой бы длины ни был их нос) мяч, брошенный вбок, исчезает из поля зрения, если только они не поворачивают вслед ему голову Зато мопсы лучше умеют рассматривать близкорасположенные объекты, например, лицо хозяина, на коленях которого сидят. Возможно, «ограниченное» таким образом зрение делает их внимательнее к выражению наших лиц, а потому такие собаки кажутся более общительными.
Принеси зеленый мяч!
Собаки — не дальтоники, как многие думают, но цвет играет в их жизни менее заметную роль, чем в нашей. Все дело в строении сетчатки. У людей есть три типа колбочек, то есть фоторецепторов, ответственных за восприятие цвета: каждый «специализируется» на красном, синем или зеленом. У собак только два типа фоторецепторов: одни чувствительны к синему цвету, другие — к желтовато-зеленому. К тому же у собак рецепторов меньше, чем у людей. Поэтому собаки отчетливее воспринимают синие и зеленые тона — таким образом, бассейн на заднем дворе с точки зрения пса буквально сияет.
В результате всякий цвет, который кажется нам желтым, красным или оранжевым, ваш пес воспринимает иначе. Собаки недоумевают, когда вы просите принести из кладовки грейпфрут и сердитесь, получая мандарин. Оранжевые, красные и желтые тона тем не менее могут казаться разными из-за различной яркости. Красный цвет, возможно, собаки воспринимают как слабозеленый; желтый кажется им насыщеннее. Если собаки различают красный и желтый, значит, они замечают разницу в количестве света, который отражают эти предметы.
Представьте время суток, когда ваша система цветовосприятия отказывает, — сумерки. Если вы в парке, во дворе или в лесу, оглядитесь. Вы заметите, что сочные зеленые листья у вас над головой потихоньку тускнеют, обретая какой-то невразумительный оттенок. Вы видите землю под ногами, но детали — отдельные стебли, лепестки цветов — от вас ускользают. Расстояния кажутся меньше. Вы чаще, чем обычно, спотыкаетесь о камни. Причина того, что мы перестаем получать зрительную информацию, — чисто физиологическая. Колбочки, расположенные ближе к центру сетчатки, не чувствительны к слабому свету, поэтому в сумерках они не работают. В результате мозг получает сигналы от меньшего количества клеток, способных различать цвета. Окружающий мир как будто становится плоским: мы сознаем наличие цвета и отличаем светлое от темного, но все богатство красок исчезло, цвета сделались зернистыми, утратили подробности. Примерно так и видят собаки — даже днем.
Поскольку они не различают многие цвета, они редко выказывают предпочтения в этой области. Собака останется совершенно равнодушной к сногсшибательной комбинации красного поводка и синего ошейника. Но насыщенный цвет может привлечь внимание пса, как и предмет, помещенный на контрастном фоне. Не случайно собака истребляет синие и красные воздушные шары, оставшиеся после детского праздника: они лучше всего видны ей среди моря пастельных оттенков.