Джокаста совершенно не желала расставаться с новой родней, но мы уже и так слишком задержались с весенними работами, да и вообще наше хозяйство было запущено самым прискорбным образом; нам необходимо было без малейшего промедления вернуться во Фрезер Ридж, а Брианна и слышать не хотела о том, чтобы остаться в Речной Излучине без нас. И это, конечно, было лишь к лучшему, потому что оторвать Джейми от внука можно было разве только динамитом.
Лорд Джон уже вполне поправился и мог пуститься в дорогу; он доехал с нами до дороги на Буффало, а там расцеловал Брианну и младенца, обнял Джейми и — к моему немалому потрясению — меня тоже. Он должен был теперь повернуть на север, в сторону Вирджинии и Вилли.
— Я уверен, вы будете о них хорошо заботиться, — негромко сказал он мне, кивнув с сторону фургона, где две яркие головы сосредоточенно склонились над свертком, лежавшим на коленях Брианны.
— Да уж, не сомневайтесь, — кивнула я, пожимая его руку. — Я тоже в этом уверена.
Он поднес мою руку к губам, быстро поцеловал, улыбнулся мне — и ускакал, не оглянувшись назад.
Неделей позже мы докатили по заросшим густой травой колеям до перевала, где уже буйствовала лесная земляника, разом и зеленая, и белая, и красная, упорная и храбрая, сладкая и терпкая, расползшаяся по солнечным полянам и затаившаяся в тени деревьев…
Наша хижина выглядела грязной и заброшенной, сараи стояли пустые, в них нанесло осенью горы умерших листьев. Сад представлял собой путаницу старых сухих стеблей и редких молодых побегов, загон без животных выглядел печально… Каркас нового дома высился как черный скелет, укоризненно глядя на Фрезер Ридж. Все вокруг выглядело необитаемым, как самые настоящие руины.
И тем не менее я ни разу в жизни не испытывала такого радостного чувства. Я вернулась домой.
«Имя», — написала я — и остановилась. Бог его знает, подумала я. Фамилия малыша оставалась до сих пор под вопросом; да и имени у него еще не было, не выбрали.
Я называла его «сладкий мой» или «дорогой». Лиззи именовала малыша «милый мальчик», Джейми обращался к нему с гэльской официальностью, именуя кроху «внук» или «a Ruua-idh», Рыжий, — потому что темный младенческий пушок уже превращался в ослепительно рыжие волоски, так что любому стороннему наблюдателю с одного взгляда было ясно, чей он внук, — уж кто бы там ни был его отцом.
Брианна вообще не считала нужным как-либо именовать сыночка; она просто ни на минуту не выпускала его из рук, сосредоточенно охраняя его, наблюдая за ним… ей ни к чему были какие-то слова. Она вообще не хотела бы давать ему имя, заявила Брианна. Не сейчас.
— А когда? — как-то спросила ее Лиззи, но Брианна не ответила. Но я знала, когда, когда приедет Роджер.
— А если он вообще не явится? — сказал мне Джейми сейчас, когда мы были с ним наедине. — Боюсь, тогда бедный парнишка так и останется без имени до самой смерти. Господи, до чего же упряма эта девчонка!
— Она верит в Роджера, — бесстрастно ответила я. — И ты мог бы попытаться в него поверить.
Он окинул меня внимательным взглядом.
— Есть разница между верой и надеждой, Сасснек, и ты это знаешь ничуть не хуже меня.
— Ну, тогда почему бы тебе не надеяться? — огрызнулась я и повернулась к нему спиной, обмакнула перо в чернильницу и аккуратно стряхнула излишки чернил. У малыша выступила сыпь на попке, и из-за этого он просыпался ночью по несколько раз (а вместе с ним просыпались и все остальные в доме), так что глаза у меня распухли и покраснели, и я не склонна была проявлять терпимость и прочие христианские качества.
Джейми демонстративно обошел стол и сел напротив меня, опустив подбородок на сложенные руки, так что мне поневоле пришлось посмотреть на него.
— Я бы постарался, — сказал он, и в его глазах блеснуло веселье. — Если бы смог решить, что же это в итоге — вера или надежда, и надо ли надеяться на то, что он приедет, или на то, что он не явится.
Я улыбнулась, потянулась через стол и мазнула кончиком пера по его переносице, ставя знак примирения, а потом вернулась к своей работе. Джейми сморщился и чихнул, потом выпрямился и всмотрелся в лист бумаги, лежавший передо мной.
— Что это ты такое делаешь, Сасснек?
— Сочиняю свидетельство о рождении нашего маленького Гизмо… по мере своего разумения, — ответила я.
— Гизмо? — с сомнением в голосе повторил Джейми. — Это что, христианское имя?
— Думаю, да, хотя на этот счет можно лишь гадать, если человека зовут, например, Пантален или Онуфриус. Или Ферролус.
— Ферролус? Хм… Сомневаюсь, чтобы я хоть раз такое слышал. — Джейми откинулся на спинку стула и сложил руки на коленях.
— Один из моих любимчиков, — сообщила я, аккуратно записывая дату рождения и время — хотя бы это было у нашего бедняжки… Это были два неоспоримые пункта свидетельства о рождении: дата появления на свет и имя врача, принимавшего роды.
— Ферролус, — продолжила я, немного развеселившись, — это святой покровитель заболевшей домашней птицы. Великомученик. Он был римским трибуном и тайным христианином. Когда это обнаружилось, его заковали в цепи и бросили в выгребную яму при тюрьме в ожидании суда… ну, я полагаю, камеры были просто переполнены. Однако он, похоже, был отчаянным смельчаком. Он умудрился сбросить с себя цепи и сбежал через сточную трубу. Но его поймали, притащили назад и обезглавили.
Джейми тупо уставился на меня.
— И какое он имеет отношение к курам и цыплятам?
— Понятия не имею. Пошли запрос в Ватикан, — посоветовала я.
— М-мм… А, ладно, я и сам-то всегда был поклонником святого Гуйгнола.
Я видела, как в глазах Джейми блеснуло озорство, но не удержалась и спросила:
— А он чему покровительствует?
— О нем говорят, что он помогает импотентам. — Блеск в глазах Джейми стал ярче. — Я однажды видел его статую, в Бресте; там говорят, что ей уже тысяча лет. И статуя, скажу тебе, чудесная; у святого петушок размером с ружейный ствол, и…
— Что?
— Да дело не в размерах, не в том чудо, — сказал Джейми, жестом требуя молчания. — Ну, не совсем в том. Горожане мне говорили, что всю эту тысячу лет люди постоянно строгают святого, он же деревянный… отпиливают по кусочку его естества, а петушок все равно остается таких же размеров. — Джейми усмехнулся. — И еще там говорят, что если у мужчины лежит в кармане кусочек статуи святого Гуйгнола, то он может резвиться с подругой день и ночь напролет, и ничуть не устанет.
— Ну, полагаю, подруг ему все-таки придется менять, — сухо произнесла я. — Но ты наверняка заинтересовался, за какие именно подвиги этот герой удостоился канонизации, а?
Джейми расхохотался.
— Ну, это тебе расскажет любой, кто хоть раз молился ему, Сасснек.
Он повернулся на табурете и уставился в открытую дверь. Брианна и Лиззи сидели на траве, раскинув пышные юбки и глядя на малыша, который лежал на животике на старой шали, голенький и рыжеволосый, как бабуин.
Брианна Элен, тщательно вывела я — и снова остановилась.
— Брианна Элен Рэндалл, как ты думаешь? — спросила я. — Или Фрезер? Или вписать обе фамилии?
Джейми не обернулся, лишь едва заметно повел плечами.
— А это имеет значение?
— Может иметь. — Я подула на лист, наблюдая, как блестящие черные буквы тускнеют по мере высыхания чернил. — Если Роджер вернется… вне зависимости от того, останется он здесь или нет… и если он пожелает признать маленького анонима, то тогда, полагаю, его фамилией станет Маккензи. Если же Роджер не сможет или не захочет вернуться, тогда, насколько я себе это представляю, ребенок будет носить фамилию матери.
Джейми несколько мгновений молчал, глядя на двух девушек. Они утром вымыли в ручье волосы, и теперь Лиззи расчесывала гриву Брианны, и длинные пряди сверкали на летнем солнце, как красный шелк.
— Она себя называет Фрезер, — сказал он наконец очень мягко. — Или называла.
Я отложила перо и потянулась через стол, чтобы коснуться его руки.
— Она простила тебя, давно простила, — сказала я. — И ты это знаешь.
Плечо Джейми чуть шевельнулось; это была бессознательная попытка слегка ослабить внутреннее напряжение.
— Пока — да, — глухим голосом ответил он. — Но что будет, если ее мужчина не вернется?
Я призадумалась. Джейми, пожалуй, был прав; Брианна простила его, потому что его поступок был вызван простой ошибкой. Но если Роджер не объявится в ближайшее время… да, она может обвинить в этом Джейми… и не без причины, вынуждена была признать я.
— Напиши оба, — резко сказал Джейми. — Пусть сама выбирает.
Но я подумала, что он имеет в виду совсем не фамилию.
— Он придет, — твердо произнесла я. — И все будет прекрасно. — Я взяла перо и пробормотала себе под нос: — Я надеюсь.
Он наклонился, чтобы напиться; вода с плеском стекала с темно-зеленой скалы. День был теплый; ну, весна ведь, не осень, и мягкий изумрудно-зеленый мох под ногами…
Он давно забыл, что такое бритва; его борода стала густой и длинной, волосы свисали ниже плеч. Накануне вечером он искупался в ручье, и постарался, как смог, выстирать одежду, но, конечно, никаких иллюзий относительно своей внешности он не испытывал.
Да и не о чем тут беспокоиться, сказал он себе. Как он выглядит — не имеет значения.
Он, слегка прихрамывая, повернул к дорожке, на которой оставил свою лошадь. Нога у него болела, но это тоже не имело значения.
Он медленно проехал через поляну, где впервые встретился с Джейми Фрезером. Листва на деревьях и кустах была молодой, ярко-зеленой, а откуда-то издали доносилось хриплое воронье карканье. Но никого не было между деревьями… лишь слегка колыхалась под легким ветерком трава. Он глубоко вздохнул, почувствовав укол в сердце при воспоминании об обломках прошлой жизни, твердых и острых, как стекло…
Он повернул лошадь к вершине годы и заставил ее шагать побыстрее, слегка ткнув в бок пяткой здоровой ноги. Теперь уже скоро. Он представления не имел, как его могут принять, но теперь и это было неважно.
Ничто не имело значения, кроме того простого факта, что он был здесь.
Глава 66
Дитя моей крови
Какой-то предприимчивый кролик снова прорыл дыру под кольями ограды моего садика Но всего лишь один прожорливый зверек может сожрать целый кочан капусты, до самого корня, а судя по тому, как выглядели грядки, он еще и приятелей сюда пригласил. Я вздохнула и опустилась на корточки, чтобы ликвидировать прорыв, и начала заваливать дыру под оградой камнями и землей. Потеря Яна причиняла мне постоянную боль, засевшую в сердце, как игла; а в такие моменты, как этот, я еще и ощущала отсутствие его ужасного пса.
Я привезла из Речной Излучины множество семян и саженцев, большая часть которых неплохо перенесла путешествие. Стояла середина июня — и еще можно было посеять морковку. Маленькая грядка вьющихся помидор была в полном порядке, равно как и арахис; кролики их не тронули, да и душистые травы их тоже не заинтересовали, кроме фенхеля, который они обглодали основательно. Еще досталось от хулиганов лакрице.
Но мне ведь нужна была капуста, чтобы заквасить ее; в середине и конце зимы нам захочется чего-нибудь с выраженным вкусом, а заодно и с витамином С. Семян у меня осталось еще довольно много, и я успела бы снять неплохой урожай до наступления холодов, если бы мне удалось избавиться от этих чертовых кроликов. Я в задумчивости постучала пальцами по ручке корзины. Индейцы рассыпают по краям своих полей срезанные волосы, но, пожалуй, оленей и кроликов это не остановит.
Я решила, что Джейми будет куда лучшим репеллентом. Наявенне объясняла мне, что запах мочи плотоядных животных отпугивает кроликов… или запах мочи мужчины, который ест мяса не меньше, чем горный лев, тем более, что с ним гораздо легче договориться, чем с каким-нибудь местным хищником. Я могла бы заварить новую порцию елового пива, да добавить к нему жареной оленины…
Когда я брела к сараю с травами, чтобы выбрать какую-нибудь приправу к мясу, я уловила краем глаза какое-то движение на дальнем краю расчищенного пространства. Думая, что это Джейми, я повернулась, чтобы пойти ему навстречу и сообщить о новой обязанности, возложенной на него… и замерла на месте, как вкопанная, когда поняла, кто это.
Он выглядел куда хуже, чем в тот день, когда я в последний раз его видела… впрочем, это еще мягко сказано. Он был без шляпы, ею волосы и борода спутались в единый нераздельный ком, а вместо одежды на его теле висели невообразимые лохмотья. И еще он был босиком, причем одна нога была обмотана какими-то грязными тряпками, и он отчаянно хромал…
Он сразу увидел меня — и остановился, ожидая, пока я подойду поближе.
— Рад тебя видеть, — сказал он. — А я-то гадал, кого я встречу первого.
Голос Роджера звучал глухо и тихо, и я подумала, что он, пожалуй, не обменялся ни словом ни с кем после того, как мы расстались в горах.
— Твоя нога, Роджер…
— Это неважно. — Он схватил меня за руку. — Как они? Малыш? И Брианна?
— Они прекрасно себя чувствуют. Все в доме сейчас. — Голова Роджера повернулась к хижине, и я добавила: — У тебя сын.
Он вздрогнул и уставился на меня; зеленые глаза расширились от изумления.
— Так он мой? У меня сын?
— Полагаю, это так, — сказала я. — Ты ведь здесь, разве не так?
Изумление — а вместе с ним и надежда, как я только теперь поняла, — медленно угасли. Он заглянул мне в глаза и, похоже, понял, какие чувства меня охватили, потому что улыбнулся… не слишком весело, просто вежливо приподнял уголки губ… но все-таки улыбнулся.
— Я здесь, — кивнул он и снова повернулся к хижине, дверь которой была распахнута.
Джейми, в рубашке с закатанными рукавами, сидел за столом плечо к плечу с Брианной, и, хмурясь, рассматривал рисунки дома, в которые Брианна тыкала пером. Оба они были основательно перепачканы чернилами, но такое случалось каждый раз, когда они принимались обсуждать разные архитектурные детали. Младенец мирно посапывал в колыбельке рядом с ними, Брианна рассеянно покачивала ее одной ногой. Лиззи пряла, сидя у окна, тихонько напевая себе под нос в такт вращению колеса.
— Какая милая сценка, — пробормотал Роджер, останавливаясь перед порогом. — Просто стыдно нарушать такую идиллию.
— А что, у тебя есть выбор? — спросила я.
— Ну да, есть, — ответил он. — Но я уже все решил. — И он решительно вошел внутрь.
Джейми, как всегда, мгновенно отреагировал на тень, возникшую в дверном проеме; он оттолкнул Брианну в сторону и метнулся к пистолетам, висевшим на стене. Он успел направить один из них прямо в грудь Роджеру, прежде чем осознал, кто это такой… и опустил оружие с коротким неприязненным восклицанием.
— А, это ты, — сказал он.
Младенец, бесцеремонно разбуженный суетой и грохотом опрокинувшейся скамьи, загудел, как паровоз. Брианна выхватила его из колыбели и прижала к груди, безумным взглядом уставившись на привидение у двери.
Я совсем забыла, что ей не довелось увидеть его недавно, как видела я; а с тех пор, как он был молодым профессором исторических наук, с которым она рассталась в Велмингтоне, прошло уже около года…
Роджер шагнул к ней; она инстинктивно отступила назад. Он замер на месте, глядя на ребенка. Брианна опустилась на низкий табурет, машинально прикрывая малыша рукой, словно желая защитить его от кого-то… Потом накинула на плечи шаль и под ее прикрытием дала малышу грудь; он моментально перестал вопить.
Я видела, как взгляд Роджера переместился с ребенка на Джейми. Джейми стоял рядом с Брианной, и он замер в той крайней неподвижности, которая всегда пугала меня, — прямой и тихий, как палочка динамита, к фитилю которого уже поднесена горящая спичка. Еще миллиметр, и…
Огненная голова Брианны медленно повернулась; Брианна посмотрела на одного мужчину, на другого… и я поняла, что она увидела; в Роджере, как в зеркале, отражалась та самая опасная неподвижность Джейми. И это выглядело и неожиданным, и потрясающим; я никогда прежде вообще не замечала между ними ни малейшего сходства, но сейчас, в этот момент… они отражали друг друга, они были как одинаковые сполохи огня…
Маккензи, внезапно подумала я. Они ведь оба — Маккензи. Отродья викингов, огромные, с безумной кровью. И еще я увидела третье отражение того же наследственного огня, сверкавшее в глазах Брианны… только глаза и жили в это мгновение на ее лице.
Мне бы следовало что-то сказать, что-то сделать, прервать ужасное молчание. Но во рту у меня пересохло, да и в любом случае сказать мне было нечего.
Роджер протянул руку в сторону Джейми — ладонью вверх, но этот жест ничуть не напоминал просьбу.
— Не думаю, что все это нравится тебе хоть немного больше, чем мне, — хрипло, негромко сказал он. — Но, как ни крути, ты мой ближайший родственник. Разрежь. Я готов дать клятву на нашей общей крови.
Я не знаю, колебался Джейми или нет; время, казалось, остановилось, а воздух в комнате сгустился и кристаллизовался. Потом я увидела, как сверкнул кинжал Джейми, как его остро отточенный конец коснулся загорелого запястья — и в ладонь Роджера потекла густая алая кровь.
К моему удивлению, Роджер даже не посмотрел на побледневшую Брианну, не подал ей руки. Вместо этого он приложил большой палец к кровоточащему запястью и подошел вплотную к ней, не сводя глаз с младенца. Брианна невольно отшатнулась, но рука Джейми тут же легла на ее плечо.
Брианна мгновенно застыла под ее нажимом, — рука разом и обещала защиту, и удерживала на месте… но она крепко сжала ребенка, прижав его к груди. Роджер опустился перед Брианной на колени и, отбросил шаль, скрывавшую младенца, и начертил широкий алый крест на нежном, недовольно сморщенном лобике крохи.
— Ты — кровь от моей крови, — тихо произнес Роджер, — и кость от моей кости. Я нарекаю тебя моим сыном перед всеми людьми, отныне и навеки. — И он поднял голову и с вызовом посмотрел на Джейми. После долгого, невероятно долгого мгновения Джейми едва заметно кивнул, принимая клятву, и отступил назад, убрав руку с плеча Брианны.
И только теперь взгляд Роджера устремился к Брианне.
— Как ты его зовешь?
— Никак… пока. — Ее вопросительный взгляд нашел его глаза. По выражению лица Брианны нетрудно было понять, что человек, вернувшийся к ней, был совсем не тем человеком, который ее оставил.
Роджер поднялся, не отрывая глаз от Брианны. Кровь все еще капала с его запястья. И только теперь, с некоторым потрясением, я осознала, что Брианна для него изменилась не меньше, чем он для нее.
— Он мой сын, — тихо сказал Роджер, кивком указывая на ребенка. — А ты — жена мне?
Брианна побледнела так, что ее губы стали голубоватыми.
— Я не знаю.
— Этот человек утверждает, что вы обручились, — Джейми снова сделал шаг к Брианне, глядя при этом на Роджера. — Это правда?
— Мы… да, правда.
— Мы и теперь обручены. — Роджер глубоко вздохнул, и только теперь до меня дошло, что он готов в любую секунду потерять сознание, — то ли от голода и переутомления, то ли от шока, испытанного в тот момент, когда кинжал Джейми вонзился в его запястье. Я схватила его за руку, заставила сесть, отправила Лиззи на сыроварню за свежим молоком и поставила на стол свою малую медицинскую сумку, чтобы перебинтовать его рану.
Поднятая мной суета, похоже, несколько ослабила тяжкое напряжение. Желая и далее развить ситуацию в благоприятном направлении, я откупорила бутылку бренди, привезенного из Речной Излучины, наполнила чашку для Джейми и влила хорошую порцию в молоко, предназначенное для Роджера. Джейми одарил меня косым взглядом, но тем не менее поставил на место опрокинутую скамейку, сел на нее и не спеша выпил предложенное.
— Ну что ж, очень хорошо, — сказал он, призывая всех к вниманию. — Если ты обручена, Брианна, то ты замужем за ним, и этот человек твой законный муж.
Брианна покраснела, но продолжала смотреть на Роджера, а не на Джейми.
— Ты говорил, обручение действительно лишь один год и один день.
— А ты сказала, что не признаешь ничего временного.
Брианна слегка вздрогнула при этих словах, но тут же крепко сжала губы.
— Верно. Только я не знала тогда, как все обернется, что произойдет. — Она посмотрела на меня, на Джейми, потом снова на Роджера — Они тебе рассказали… что ребенок — не твой?
Роджер вскинул брови.
— О, но он мой! Э-э… — Он поднял перевязанную руку, иллюстрируя свои слова.
Лицо Брианны утратило наконец замороженное выражение; на ее щеках даже выступил легкий румянец.
— Ты знаешь, что я имею в виду.
Он посмотрел ей прямо в глаза.
— Я знаю, что ты имеешь в виду, — мягко сказал он. — И мне очень жаль, что это случилось.
— Это не твоя вина.
Роджер посмотрел на Джейми.
— Нет, моя, — тихо возразил он. — Мне не следовало оставлять тебя одну; я должен был позаботиться о тебе.
Брови Брианны сошлись у переносицы.
— Я велела тебе уйти, и я именно этого и хотела тогда, — она нетерпеливо передернула плечами. — Но теперь это не имеет значения. — И она выпрямилась, крепче прижав младенца к груди. — Я только одно хочу сейчас знать, — сказала она, и ее голос дрогнул лишь едва заметно. — Я хочу знать, почему ты вернулся.
Он несколько демонстративно поставил на стол свою уже пустую чашку.
— Ты не хотела, чтобы я возвращался?
— Неважно, чего я хотела. Сейчас я хочу только понять. Ты вернулся потому, что хотел вернуться, или потому, что считал это своим долгом?
Роджер довольно долго молча смотрел на нее, потом посмотрел на собственную руку, все еще лежавшую на столе около чашки.
— Возможно, и то, и другое. А может быть, ни то, ни другое. Я не знаю, — очень мягко и тихо произнес он. — Видит Бог, это и есть истинная правда: я не знаю.
— Ты ходил к каменному кругу? — спросила Брианна. Он кивнул, не глядя на нее. Потом порылся в кармане и выложил на стол большой опал.
— Я был там. Именно поэтому я и задержался так; мне понадобилось немало времени, чтобы найти то место.
Секунду-другую Брианна молчала, потом кивнула.
— Ты не ушел назад. Но ты можешь уйти. Или даже должен… — Она посмотрела ему прямо в лицо, и ее взгляд был точно таким же, как взгляд ее отца. — Я не хочу жить с тобой, если ты вернулся лишь из чувства долга, — сказала она. А потом ее глаза обратились ко мне, и я увидела в них сильную боль. — Я уже видела браки, заключенные по обязанности… и видела браки, заключенные по любви. Так что… если бы я не видела и то, и другое, я, наверное, смогла бы жить в браке по обязанности. Но я видела… и я не хочу.
Меня словно с размаху ударили под ложечку. Она ведь говорила о двух моих браках. Я посмотрела на Джейми — и увидела, что он смотрит на меня, и на его лице отражается точно такое же потрясение, какое испытала я сама. Джейми откашлялся, чтобы прервать молчание, и повернулся к Роджеру.
— Когда вы обручились?
— Второго сентября, — без малейшей задержки ответил Роджер.
— А сейчас у нас середина июня. — Джейми, нахмурившись, перевел взгляд с Роджера на Брианну. — Ну, tо nighean, раз уж ты обручилась с этим человеком, ты с ним связана; и никаких вопросов. — Он снова повернулся к Роджеру, уставился на него потемневшими голубыми глазами. — Значит, ты будешь жить здесь, как ее муж. А до третьего сентября она решит — или она обвенчается с тобой у священника и даст тебе клятву на Библии, или ты уйдешь и больше никогда ее не побеспокоишь. Да и ты за это время разберешься, почему ты здесь… и должен убедить ее в своем мнении.
И Роджер, и Брианна разом заговорили, пытаясь возразить, но Джейми мгновенно угомонил их, схватив кинжал, лежавший на столе. Он поднес лезвие к груди Роджера.
— Я сказал, ты будешь жить здесь, как ее муж. Но если ты прикоснешься к ней против ее желания, я вырежу твое сердце и скормлю его свиньям. Ты меня понял?
Роджер внимательно посмотрел на сверкающее лезвие, уткнувшееся ему в грудь, но выражение его обросшего бородой лица ничуть не изменилось; потом поднял голову и встретился с Джейми взглядом.
— Ты думаешь, что я стану добиваться женщину, которая меня не хочет?
Это был довольно затруднительный вопрос, напоминавший Джейми, что однажды он уже измолотил Роджера до полусмерти, руководствуясь все тем же ошибочным предположением.
Роджер отвел руку Джейми, направив острие кинжала в крышку стола. Потом резко отодвинул табурет, встал, развернулся на пятках — и вышел за дверь.
В следующее мгновение Джейми тоже вскочил и поспешил следом за Роджером, по пути засунув кинжал в ножны.
Брианна беспомощно посмотрела на меня.
— Как ты думаешь, он…
Ее прервал громкий удар в стену хижины и не менее громкое рычание, — как будто кто-то с размаху врезался в стену снаружи.
— Будешь с ней плохо обращаться — и я отрежу тебе яйца, а потом затолкаю их тебе в глотку, — нежно произнес на гэльском голос Джейми.
Я посмотрела на Брианну, и поняла, что ее знаний гэльского вполне достаточно, чтобы уловить суть сказанного. Она разинула рот — но не произнесла ни слова.
Потом мы услышали шум короткой схватки, закончившейся еще более громким ударом, как будто чья-то голова попыталась прошибить бревна, из которых была сложена стена хижины.
Когда заговорил Роджер, в его голосе вовсе не слышалось мягкой угрозы, как в голосе Джейми, нет, он загремел открыто и искренне:
— Если ты еще раз поднимешь на меня руку, ты, долбаный пенек, я затолкаю твою башку тебе в задницу, ей там самое место!
Последовал момент тишины, потом до нас с Брианной донесся звук удаляющихся шагов. После этого, через мгновение-другое, Джейми издал шотландский горловой рык — и тоже ушел.
Когда Брианна посмотрела на меня, ее глаза были круглыми, как чашки.
— Перенасыщение тестостероном, — сказала я, пожав плечами.
— Но ты можешь что-то с этим сделать? — спросила она. Уголки ее рта дергались, но я не могла понять — то ли ей хочется рассмеяться, то ли она находится на грани истерики.
Я в раздумье запустила пальцы в волосы.
— Ну, — сказала я наконец, — у них, собственно, только два выхода… и один из них — попытаться убить друг друга.
Брианна с силой потерла нос.
— Ух… — выдохнула она. — А другой… — Она посмотрела на меня, и по выражению ее глаз я увидела, что она прекрасно меня поняла.
— Я позабочусь о твоем отце, — сказала я. — Но Роджер — это уже твоя печаль.
Жизнь на склоне горы стала несколько напряженной, потому что Брианна и Роджер вели себя примерно так же, как попавшийся в капкан заяц и загнанный в угол барсук, да еще Джейми, едва мы все садились за стол, тут же уставлял на Роджера задумчивый взгляд, полный истинно шотландского неодобрения, а Лиззи сбивалась с ног, стараясь заслужить прощение всех, кто только попадался ей на глаза, а малыш решил, что сейчас как раз самое подходящее время, чтобы каждую ночь подвергаться приступам кишечных колик, и визжал, словно его резали…
Похоже, именно колики и заставили Джейми с особой энергией вернуться к строительству нового дома. Фергус и еще кто-то из арендаторов оказались так любезны, что посеяли и посадили для нас кое-что, так что, хотя у нас вряд ли осталось бы зерно для продажи, голод нам не грозил. Поэтому Джейми, избавленный от необходимости срочно браться за плуг, каждую свободную минуту проводил на гребне горы, колотя молотком и что-то распиливая.
Роджер делал, что мог, помогая в работе по ферме, хотя ему сильно мешала все еще не выздоровевшая нога. Он несколько раз отмахивался от моих попыток заняться его здоровьем, но теперь я наотрез отказалась откладывать это дело на потом. И через несколько дней после его прибытия я подготовила все необходимое и твердо сообщила Роджеру, что намерена с ним разобраться с утра пораньше.
Едва рассветало, я заставила его лечь на кровать и размотала многочисленные слои тряпок, наверченных на его ногу. Тяжелый гнилостный запах глубокого заражения ударил мне в нос.
Я вознесла хвалу Всевышнему за то, что не нашла ни красных пятен вокруг раны, говорящих о заражении крови, ни черного оттенка начинающейся гангрены. Но и без того дело обстояло хуже некуда.
— У тебя тут хронический абсцесс, ушедший глубоко в ткани, сказала я, крепко нажимая на распухшую плоть. Я чувствовала подвижные карманы гноя, и когда нажала посильнее, наполовину затянувшаяся поверхность раны лопнула — и наружу полезла желтовато-серая масса, переваливаясь через красный, воспаленный край старого пореза на подошве.
Роджер побелел, и это было хорошо заметно, несмотря на его густой загар, а его руки вцепились в края кровати, — но он не издал ни звука.
— Тебе просто повезло, — продолжила я, продолжая заниматься его ногой, зондируя рану, прощупывая каждый сустав пальцев. — Ты не дал абсцессу закрыться и даже отчасти выгнал гной, потому что все время наступал на эту ногу. Конечно, нога слегка деформировалась, но благодаря движению инфекция не ушла вглубь, а нога сохранила подвижность.
— Замечательно, — едва слышно пробормотал он.
— Бри! Мне нужна твоя помощь! — позвала я дочь, небрежно поворачиваясь к другому концу комнаты, где сидели две девушки, занятые ребенком и прядением.
— Я вам помогу, позвольте! — Лиззи вскочила, горя желанием быть полезной. Бедная девочка до сих пор мучилась раскаянием из-за того, какую роль она поневоле сыграла во всей этой истории, и всеми средствами старалась заслужить прощение, то подавая Роджеру еду, то предлагая починить его одежду… и доводя его до бешенства постоянным выражением раскаяния на лице.
Я улыбнулась бедняжке.
— Нет, Лиззи, ты не сумеешь. Возьми у Брианны малыша Почему бы тебе, кстати, не вынести его на воздух ненадолго?
Лиззи, посмотрев на меня с большим сомнением, все же послушалась, взяла Гизмо на руки и направилась с ним к двери, что-то нежно мурлыча на ухо малышу. Брианна подошла ко мне и встала рядом, изо всех сил стараясь не смотреть в лицо Роджеру.
— Я намерена вскрыть это и вычистить все как можно лучше, — пояснила я, показывая на длинный порез, покрытый струпьями. — Потом мы должны удалить мертвые ткани, обеззаразить их — и надеяться на лучшее.
— Что ты подразумеваешь под «удалить»? — спросил Роджер. Я отпустила ногу, и его тело слегка расслабилось.
— Я имею в виду, что надо очистить рану, хирургическим или не хирургическим способом убрать омертвевшие части мышц или кости, — пояснила я. И снова потрогала его ступню. — Ну, вообще-то я не думаю, что кость задета, хотя могут быть небольшие поражения хрящей… Да не беспокойся ты, — добавила я, похлопав его по колену. — Удалить — не значит отрезать. И это даже не больно.
— В самом деле?
— Именно. Вот когда я буду очищать и дезинфицировать рану, это ты почувствуешь. — Я посмотрела на Брианну. — Пожалуйста, держи его покрепче за руки.
Брианна колебалась не больше секунды, потом подошла к изголовью кровати и взяла Роджера за руки. Он позволил это, глядя на Брианну. Они коснулись друг друга в первый раз после почти годичного перерыва.
— Держи как следует! — сказала я. — Это самая неприятная часть процедуры.
Потом я уже не смотрела на Брианну, просто работала как можно быстрее, расчищая скальпелем всю эту дрянь, выжимая гной и срезая слои омертвевших клеток. Я ощущала напряжение, охватившее мышцы ноги Роджера, и как слегка выгибалось его тело в моменты самой сильной боли, — но он не издал ни звука.
— Не хочешь что-нибудь закусить, Роджер? — спросила я, открывая свою драгоценную бутылочку со спиртом, слегка разведенным водой, чтобы промыть очищенные плоскости. — Это помогает… сейчас будет здорово жечь.
Роджер промолчал; за него ответила Брианна.
— С ним все в порядке, — уверенно сказала она, — Продолжай.
Когда я начала поливать рану спиртом, Роджер сдавленно замычал и непроизвольно перевернулся набок, а его нога дернулась. Но я удержала ее на месте и продолжила дело, спеша изо всех сил. Когда же я закончила и снова закупорила бутылку, то наконец в первый раз посмотрела в сторону изголовья кровати. Брианна сидела на краю, крепко обхватив руками плечи Роджера. Его лицо зарылось в ее колени, руки вцепились в талию Брианны. Брианна отчаянно побледнела, но тем не менее улыбнулась мне, хотя и с трудом.
— Все, мама?
— Самая тяжелая часть позади. Теперь еще кое-что нужно сделать, но это мелочи, — заверила я их обоих. То, что мне было нужно, я подготовила еще два дня назад; в такое время года труда это не составило. В тени деревьев висела оленья туша, купавшаяся в волнах душистого дыма — под ней тлели обрубки ствола гикори. Но моей целью было мясо, куда хуже сохранившееся.
Отлично, подумала я, оно достаточно долго тут простояло. Я взяла небольшую миску, стоявшую недалеко от двери, и вернулась в дом.
— Фу! — вскрикнула Брианна, сразу же наморщив нос. — Мама, что это такое? Воняет, как протухшее мясо!
— Это оно и есть. — Это были остатки угодившего в силки кролика, — я сама наладила ловушку в своем садике в ожидании неприятных гостей.
Брианна все еще держала Роджера за руки. Я улыбнулась и вернулась на свое место; взялась за больную ногу и потянулась к длинному пинцету.
— Мама! Что ты делаешь?
— Это не повредит, — безмятежно ответила я. И слегка нажала на ступню, чтобы расширить один из сделанных мной надрезов. Потом пинцетом взяла одну из маленьких белых личинок, копошившихся в вонючих обрезках кроличьей плоти, и решительно вложила ее в рану.
Глаза Роджера были закрыты, лоб блестел от выступившего пота.
— Что? — пробормотал он, поднимая голову и через плечо оглядываясь на меня, чтобы посмотреть, чем я занимаюсь. — Что ты там делаешь?
— Кладу в твою рану личинок, — ответила я, продолжая работу. — Я научилась этому у одной старой индейской леди, с которой имела честь быть знакомой.
Двойной звук сдерживаемого позыва к рвоте был реакцией на мое сообщение, но я еще крепче вцепилась в ступню Роджера, не позволяя себе помешать.
— Это работает, — сказала я, слегка хмурясь. Я расширила другой разрез и сунула туда трех извивающихся белых личинок. — Это куда лучше, чем обычные способы удаления некрозов; мне тогда пришлось бы разрезать твою ногу куда сильнее, и просто механически выскоблить все отмершие ткани, до которых я сумела бы добраться… а это не только причинило бы черт знает какую боль, но и могло вообще оставить тебя калекой. А наши маленькие подружки слопают все мертвые клетки; они могут забраться в такие уголки, до которых мне не дотянуться, и отлично выполнят задание, можешь не сомневаться.
— Наши подружки — личинки мясных мух, — пробормотала Брианна. — Господи, мама, о чем ты?
— А что, собственно говоря, помешает им слопать всю мою ногу? — спросил Роджер, изо всех сил пытаясь изобразить спокойное внимание. — Они… э-э… они ведь размножаются, не так ли?
— О, нет, — бодро заверила его я. — Личинки — это просто промежуточная форма; они сами по себе не способны размножаться. И они не способны поедать здоровые ткани… только те, что уже окончательно отмерли. Если в твоей ране им хватит пищи, чтобы завершить цикл развития, они превратятся в маленьких мушек и улетят… а если нет, то, когда продукт питания иссякнет, они просто выползут наружу в поисках новых порций.
К этому моменту лицо Роджера было уже не просто бледным, а зеленым. Закончив дело, я неплотно забинтовала ступню марлей и похлопала Роджера по голени.
— Вот теперь все, — сказала я. — Не беспокойся, я уже видела такое. Один воин рассказывал мне, что от них бывает немного щекотно, когда они там копошатся, но боли — никакой.
Я взяла миску и вынесла ее из хижины, чтобы помыть. На пороге я столкнулась с Джейми, возвращавшимся из нового дома с Рыжим на руках.
— А это твоя бабуля, — сообщил Джейми малышу, вытаскивая свой палец изо рта Рыжего и вытирая его об килт. — Разве она не красавица у нас, а?
— Пхе, — произнес Рыжий, сосредотачивая слегка косящие глаза на пуговице дедушкиной рубашки, и тут же принялся задумчиво сосать ее.
— Смотри, чтобы он ее не проглотил, — посоветовала я, поднявшись на цыпочки и поцеловав сначала Джейми, потом младенца. — А где Лиззи?
— Да она там сидела на пеньке и плакала, — ответил Джейми. — Так что я забрал у нее парнишку <