Актуализация проблематики 3 глава




Посмотрим, насколько важно для респондентов участие населения в решении вопросов местной жизни[41]. Оказалось, что около четверти опрошенных считают это одним из важнейших условий изменения жизни к лучшему. Около 40% отметили, что участие жителей может принести некоторую пользу, но не очень существенную; 20% — что управление социальным развитием — дело местных властей, а не жителей.

Соглашающихся с высказыванием, что «многие проблемы в городе могли бы быть решены, если бы было меньше пассивных людей» — 66%, отчасти согласных — 17%, не согласных с этим высказыванием 10%. Реже других говорили о том, что уменьшение числа неактивных людей помогает решить проблемы поселения, респонденты с высшим образованием: среди них 17% не согласны с данным высказыванием. К этой же категории пессимистично настроенных людей чаще относятся и респонденты в возрасте от 40 до 49 лет. Частично согласных с предложенным высказыванием несколько больше среди молодежи (25%). Жители села чаще оказывались сторонниками этой точки зрения: полностью с ним согласны в 82% в этой подгруппе.

Итак, население все-таки склонно полагать, что от его активности многое зависит в решении местных проблем. Когда же речь заходит непосредственно о самом респонденте, то картина меняется. На вопрос: «Могли бы Вы лично как-то повлиять на изменение жизни к лучшему в своем городе (селе)?» только 6% ответили: «Да, могу и хочу это делать». Все ответившие таким образом — горожане, чаще мужчины; в два раза чаще остальных так отвечали лица с высшим образованием и респонденты от 30 до 59 лет. Остальные называли различные причины, по которым лично они не могут влиять на жизнь поселения: 22% опрошенных сказали, что не видят в этом смысла, 20% — что хотели бы, но не удается по разным причинам, еще 20% полагают, что ничего не могут сделать в одиночку, 15% ссылаются на годы и здоровье, 8% — на решение собственных проблем, 7% уверены в незаинтересованности местных властей, 5% считают, что изменение жизни к лучшему — дело тех, кто за это получают зарплату. На вопрос: «Что бы Вы хотели делать для улучшения жизни в своем поселении?» 11% опрошенных сообщили, что ничем не хотят заниматься; 20% ответили, что хотели бы, но не могут, еще 39% предпочли бы ограничиться добросовестной работой на своем рабочем месте.

По мнению респондентов, основными причинами, препятствующими активному участию населения в решении вопросов местной жизни, являются безразличие со стороны самих жителей (19% ответов), неверие в полезность такой работы (14%) и индивидуализм (8%). В качестве прочих причин отмечали лень, большую загруженность, отсутствие инициативы и т.п. На незаинтересованность властей ссылаются только 12% участников опроса. Как видим, основные причины пассивности, с точки зрения опрошенных, в самом населении.

 

* * *

 

Итак, ни одна из трех ориентаций на создание и функционирование гражданского общества — информационная, нормативно-ценностная, деятельностная — сегодня у россиян не является сформировавшейся. Диссонанс наблюдается между установками населения и реальным поведением, это в первую очередь касается информационной и деятельностной ориентаций. Люди отчуждены от государства, не чувствуют себя способными на него повлиять. Отсюда неуважение к закону, пренебрежение рядом обязанностей, ощущение своего бесправия и при этом сохранение заметного элемента тоталитарного образа мышления — упования на сильное государство. В нормативно-ценностной ориентации наиболее распространенными являются традиционно развитые в русском менталитете терпимость и стремление к совместным формам деятельности. Вероятно, именно они станут доминирующими при формировании гражданского общества в России и определят его специфику в нашей стране.

Исследование показало, что молодежь пока не может составить ядро социальной базы гражданского общества. С одной стороны, она отходит от традиционно российских ценностей, способных лечь в основу формирования гражданского общества, с другой — не склонна разделять такие важные его нормы, как уважение к закону, толерантность. Основу социальной базы гражданского общества в современной России могут скорее составить представители средних поколений, а также люди с высшим образованием.

 


Е.И. Глушенкова

 

 

Гражданское общество и политический процесс

(на примере экологического движения)

 

 

 

Г

ражданское политическое участие, или «демократия участия», то есть участие граждан в принятии политических решений, — неотъемлемый, а в некоторых областях и ключевой элемент политического процесса в странах Запада. Его формы следует рассматривать в контексте постиндустриальных, постмодернистских изменений в мировой политике последней трети нашего столетия.

Демократия участия

«Демократия участия» — это ответ на совокупность новейших вызовов традиционной мажоритарной демократии, ее альтернатива, существующая наряду с ней[42].

Как известно, современная теория политики сформировалась под влиянием идеи представительства, основанной на мажоритарной демократии[43], идущей, в частности, еще от Монтескье. В недрах индустриального общества, из демократии вырастает олигархия и даже нечто еще более далекое от «власти народа...»: демократия превращается в свою противоположность. С постиндустриальным сдвигом экономики, отходом от массовости, укреплением локальной общины и горизонтальных социальных связей зарождается и постиндустриальная политика. «Демократия участия» — ключевой ее элемент и как возвращение к изначальным императивам «власти народа» — прямой, непосредственной демократии — и как (в потенции) противоядие против тоталитаризма, олигархии и иных бед политики индустриального общества, и как заманчивая новейшая социальная технология.

Основной персонаж «демократии участия » — не активист, а рядовой гражданин данной страны, а сама партиципаторная демократия — не массовые акции поддержки, выступления в защиту и т.д., характерные для «традиционной » политики, а прямое, непосредственное участие конкретных граждан в политическом процессе, выражение их интересов и запросов перед лицом власти, участие в перераспределении ресурсов и властных полномочий.

В политической жизни современного общества существует, по меньшей мере, два вида гражданского участия: участие НПО в деятельности органов государственной, прежде всего исполнительной власти, и участие рядовых граждан, в первую очередь через местные органы власти, в принятии и реализации политических решений. Последнее также происходит, в действительности, обычно при поддержке со стороны НПО. В политологии их описывают соответственно плюралистическая и коммуналистская теории принятия решений. В основе последней заложена идея «наделения людей властью», представляющая собой новое издание «прямой демократии»[44].

Рассмотрим элементы практики «демократии участия» в России, взяв в качестве примера политику в области охраны окружающей среды и существующие неправительственные (некоммерческие) экологические организации (экоНПО).

Экологические НПО и их роль в политическом процессе
на Западе

Природоохранная сфера — одна из тех сфер, где гражданское участие играет, пожалуй, наиболее важную роль. Само утверждение экологической проблематики в политической повестке дня и начало систематического осуществления государствами экологической политики было результатом развития гражданских экологических инициатив и массового алармистского экологического движения в США и Западной Европе 1950-1960 гг. XX в. Одновременно борьба за утверждение экологическими движениями и организациями — экологическими неправительственными организациями экоНПО соответствующей проблематики в политической повестке дня стала началом их собственного систематического политического участия.

ЭкоНПО в большинстве развитых стран превратились к 1980 гг. в самостоятельную мощную политическую силу, в «формы коллективного поведения, которые [представляют собой] попытки относительно неструктурированных организаций предложить нововведения в социальную систему»[45].

В основе их существования и функционирования — соответствующие ценности (а не цели!), что также отличает их от иных организаций гражданского общества, в частности, от партий[46]. Среди направлений деятельности экоНПО — формирование системы лоббирования и осуществление постоянного давления на власти, привлечение прессы к проблемам, которые еще не осознаны общественностью и не отражаются в деятельности властей, изменение ценностей населения, формирование у них граждански активной позиции, пропаганда среди населения альтернативного образа жизни. Непосредственно «демократия участия» прибавляет к этим целям еще и задачу превращения экоНПО в канал постоянной коммуникации населения и властей в целях совместного принятия решений.

С населением для организации его политического участия работают в основном так называемые низовые, первичные НПО. Есть и экоНПО экспертного типа — организации, где преобладают специалисты в области охраны окружающей среды, а не активисты-общественники; с населением они обычно не работают.

Уже упомянутая коммуналистская концепция и практика принятия решений в экологической политике предусматривает передачу государством полномочий в принятии определенных решений группе граждан, которых эти решения затронут в первую очередь. Именно эта концепция напрямую базируется на идее «прав местного населения», что предполагает широкое участие рядовых граждан в деятельности органов власти на местном уровне. Она получила хождение наряду с более традиционной плюралистической концепцией экологической политики, которая предусматривает участие организованных представителей гражданского общества, в частности, экоНПО. Есть и иные концепции, однако все они, как и вышеупомянутые, применимы либо для традиционных в большинстве стран Запада практик плюралистической (представительной) демократии, либо для новейших постсовременных практик.

При описании практик политического участия приходится помнить, что масштаб и характер распространения «демократии участия» в данном государстве зависит от того, как здесь функционирует система «государство — гражданское общество».

Здесь имеются различные модели. Например, американская модель, предполагающая тесное взаимодействие государства и представителей гражданского общества. Государство поддерживает «правила игры», не становясь на сторону ни экологических организаций, ни промышленного сектора. Одновременно оно санкционирует создание институтов, в рамках которых предлагает представителям гражданского общества самим разрешить все возникающие между ними противоречия. Нормотворчество, создание и воспроизводство экологического законодательства становится центром всего процесса политики; в судах, на слушаниях сталкиваются разнородные акторы экологической политики; победа одного их них (или компромисс) закрепляется в соответствующем итоговом юридическом документе.

В Европе в целом менее распространен формально-институциональный подход к экологической политике, широко применяемый в США. Здесь минимум экологических законодательных актов и представительских институтов при большей повседневной работе с бизнесменами и экологической общественностью, при открытой поддержке государством последних[47].

Важно отметить концептуальную близость американской модели с идеей плюралистической экологической политики в целом: она осуществляется путем создания институциональных рамок для борьбы интересов основных заинтересованных групп — представителей бизнеса, технических экспертов и государственной бюрократии, экологистов[48], выступающих от имени и исходя из интересов населения. Но особая роль здесь, как и в экологической политике вообще, принадлежит экспертам, их оценке, так как они устанавливают рамки, в которых рассматривается конкретный вопрос[49].

ЭкоНПО, мобилизующие население на участие, и собственно «демократия участия», не могут легко сосуществовать с господствующей мажоритарной демократией, так как не разделяют доминирующей социальной парадигмы. Но на практике они вынуждены это делать, поскольку пока нет страны, где единственной формой осуществления политики была бы «демократия участия». В Англии, например, соответствующие политико-правовые рамки «демократии участия» в экологической политике были созданы специально в ходе деятельности по претворению в жизнь решений Всемирной Конференции по окружающей среде и развитию в Рио-де-Жанейро (1992), точнее, в ходе выработки стратегий долгосрочного устойчивого развития отдельных регионов и местностей. Практика участия в данном конкретном процессе касалась привлечения людей не к принятию простого решения, а к созданию региональной стратегии устойчивого развития. Эта задача, и именно в такой — партиципаторной— трактовке, вытекала из итоговых документов, принятых в Рио-де-Жанейро, в частности, так называемой «Повестки дня на ХХI век»[50].

Изучение английских практик участия, в частности, практики по реализации в его стране «местной» «Повестки дня на ХХI век», позволило политологу С. Янгу[51] выделить несколько стратегий, разнящихся по степени вовлеченности местного населения в этот процесс:

 

Стратегия участия Тип диалога Задача местных властей Повестку дня вырабатывают… Выбор приори- тетов за… Кто контролирует осуществле-ние политики Изменение схемы принятия решений после введения «демократии участия»… На каком этапе оно проис-ходит…
Традиционная стратегия «сверху-вниз» Односто-ронний процесс Дать населению минимум необходимой информации   Местные, региональные и т.п. власти За властями Власти Никакого Нет
Стратегия «ограниченного диалога» Двусторонний процесс, ограниченный сверху От населения принимаются предложения… Власти За властями… Власти Чисто «косметические» изменения, если есть Нет
Стратегия из серии «да…, однако…» Двусторонний диалог Участники от населения принимаются, но под контролем властей Власти, но они принимают и предложе-ния извне Открыт для дискуссии, но окончательный выбор остается за властями Имеет место разделения полномо-чий, но за властями последнее слово Изменения есть, но после акта участия выясняется, что ключевая позиция в процессе решения осталась за властями Если есть, то только на начальном этапе
Стратегия «снизу-вверх» Двусторонний диалог, основан-ный на совместном владении информацией Местные власти наделяют людей властью через внедрение специальн-ых институтов (слуша-ния и т.п.) Рядовые граждане совместно с властью В результате открытой дискуссии совместно вырабаты-ваются приоритеты За всеми участниками выработки решения остается контроль за его осуществлением Такие изменения, которые позволяют сделать вывод, что население реально участвовало в процессе С самого начала и далее на некоторых или на всех этапах  

 

Но главная задача подобных английской практик участия — привлечь за стол переговоров не вообще любых местных жителей, а прежде всего местных stakeholders[52].

Участие экоНПО в политике зависит также и от политической традиции в целом, и от особенностей национальной политической культуры, культурных возможностей, которые можно определить как «русло культуры, в котором движение может действовать, не подвергая сомнению господствующие в обществе культурные коды и стандарты»[53].

Субъекты экологической политики в России:
исторический экскурс

В нашей стране мобилизация населения на гражданское участие, как и деятельность НПО, представляет собой сугубый вызов и на уровне культурной традиции, и в рамках традиции принятия решений. Здесь преобладает модель осуществления политики, аналогичная скорее европейской, чем американской, но и на первую в России накладывается специфический отпечаток — господствует управленческо-технократический тип политики, с полным доминированием государства на всех этапах принятия решений. Он не предусматривает включение в систему принятия решений неинституциированных субъектов. Это не значит, что в России невозможно политическое участие. Оно было возможно даже при советской системе, но либо на непостоянной основе, либо в форме «корпоративного участия»[54]. Хотя государство осуществляет принятие решений, сам факт постановки проблемы — результат импульса извне. Советские ученые влияли на осуществление экологической политики путем создания алармистских экспертных систем и выражали тревоги экологической общественности, формально от имени корпоративной структуры — Академии наук, например. С американской же моделью российская расходится прежде всего вследствие несравненно более скромной роли гражданского общества в принятии решений.

В 1987 г. известный экополитолог Б.Джанкар писала, что в экологической политике СССР всех участников можно разделить нагосударственных и неправительственных акторов. Государственные институты — это «инсайдеры», внутренние участники процесса принятия решений, а неправительственные участники и группы — «аутсайдеры», внешние участники экологической политики[55]. Экологическая политика СССР формировалась как результат консультаций, согласований между основными министерствами и ведомствами[56] и оформлялась как их коллективные решения, при ограниченном, зачастую, неформализируемом вмешательстве со стороны «аутсайдеров». Исследователи видят здесь элемент бюрократического плюрализма, плюрализма политико-корпоративных интересов государственных ведомств. Но верно и то, что «корпоративное участие» институциализировало и формализовало разнородные интересы посредством существовавшей тогда системы принятия решений.

Ведомственность и корпоративность сохранились в экологической политике современной России, как и полная закрытость самого процесса принятия решений. Но если в СССР система двойного управления со стороны партии и формальной государственной структуры создавала широкие возможности для «корпоративного участия», то с распадом СССР и однопартийной системы прежние способы артикуляции настроений разных страт общества были утеряны; принятие решений стало более бессистемным и индивидуализированным, в нем усилились субъективизм и волюнтаризм, а «корпоративное участие» начало сдавать позиции. «Аутсайдеры» политического процесса (как экоНПО) не только не стали его «инсайдерами», скорее, наоборот, круг лиц, допущенных к принятию решений, еще более сузился; деятельность независимых политических акторов теоретически допускается, но она должна всецело регулироваться государством, которое по-прежнему является источником и главным инструментом социальных изменений.

Впрочем, на практике государство зачастую «не замечает» экоНПО, не будучи, таким образом, вовлечено в процесс управления ими. Поэтому, с одной стороны, каких-либо внешних, институциональных преград политическому участию граждан нет. А с другой — до последнего времени ни судопроизводство, ни системы социального партнерства и местного самоуправления не создали в нашей стране определенных рамок политического участия. Но ответственность за это лежит не на государстве; добиться создания условий для собственного участия могут только сами НПО. К сожалению, гражданское общество России в нынешнем его состоянии атомизировано, разобщено, уровень его развития в целом очень низок. Это сказывается на развитии экологического движения и на решении экоНПО главных своих задач.

Этапы экологического движения

Развитие движений в России в целом совпадает с общемировым по содержанию этапов, но отстает в плане временных границ. В мире экологические движения уже прошли два больших этапа — до начала 1970-х гг. это были практически только сугубо охранительные движения, носящие неполитический характер. Позже в охрану окружающей среды был методологически включен социум. Первым инвайроменталистам были особо присущи протест против индивидуализма, призыв к социальным реформам. Произошла сильная политизация экоНПО, но в рамках традиционной политики экологисты все время терпели неудачи. Отказ экологистов от политического участия традиционного типа, который ознаменовал новый этап развития экодвижений с начала 1990-х гг. — этап внедрения практик «демократии участия».

Природоохранное движение в России изначально было подчинено основным постулатам господствовавшей тогда идеологии, оно было встроено в структуру общественных организаций. В период оттепели общественные выступления (прежде всего, частных граждан) против экологических нарушений были легализованы (не затрагивая политических основ общества). С 1958 г., когда студенты Тартуского университета создали первую в нашей стране экологическую группу, и до середины 1980-х гг. экодвижение России пребывало в латентной фазе. До перестройки экоНПО можно назвать лишь студенческие дружины охраны природы, которые находились в состоянии вынужденного сотрудничества с властями и не могли носить протестный характер. Активная фаза массовых движений, завершившаяся их профессионализацией и ознаменовавшаяся появлением в общественном сознании понятий социальной и политической экологии, а в обществе — Социально-экологического Союза, имела место с 1987 по 1991 гг., когда в развитых странах происходил переход уже к третьему этапу развития экодвижений.

После 1985 г. заметна политизация экологических групп, имеющая ярко выраженный протестный характер (что типично для данного этапа). При этом или делались попытки вписаться в традиционную политическую структуру: первые избирательные кампании в союзные и местные органы власти в 1989-1990 гг. проходили при активном участии экологистов; пришедшие во власть экологисты почти все вышли из экодвижения, но не стали самостоятельной силой, а влились в партии и движения, чаще всего демократического крыла[57]. Поредевшее экодвижение, уже не носившее протестного характера, стало более профессиональным, что ознаменовало наступление периода так называемого сотрудничества с властями 1991-1993 гг. Он характеризуется массовым переходом экологистов в исполнительную власть. С 1993 г. окружающая среда экодвижения стала крайне неблагоприятной, и экоНПО не столько пытаются расширить свою нишу, сколько сохранить ее, работая на выживание; придерживаясь тактики защиты, экологи теряли завоеванные позиции, пока с ликвидацией Минприроды в 1997 г. ситуация с управлением экологической сферой России не оказалась отброшена к доперестроечным временам.

Отечественные экоНПО считают, что они просто осуществляют то, что государству не под силу, или «руки не доходят», то есть затыкают собой дыры государственной политики и полагают, что если политика государства будет эффективнее, то и никакие НПО не нужны[58]. Россия так и остановилась на втором этапе развития экологического движения, который будет пройден, только когда российский экологизм, исчерпав все ресурсы традиционного участия, окажется способен осознать всю значимость политики «демократии участия ».

В целом медленный процесс превращения российских экоНПО в полноправных участников экополитики обусловлен в том числе и изначально присущей экодвижению недостаточной массовостью, отсутствием обратной связи с населением, слабой организованностью, недостаточной компетентностью их членов. Экологическое движение в России представлено прежде всего научной и технической интеллигенцией. Группы их обычно невелики и не имеют опыта принятия политических решений, тем более участия в «большой» политике. Финансовая, организационная слабость экоНПО в России усугубляется отсутствием стратегического сотрудничества и политической координации между ними. Среди экологистов, то есть участников экодвижения, нет и единства во взглядах: среди них можно встретить биоцентристов, альтернативистов (анархо-синдикалистов), экопатриотов и представителей иных, самых разных политических взглядов[59]. Более того — экологические движения России нельзя в полной мере назвать частью движений общества за политические изменения, каковой они являются на Западе.

Сравнительный анализ западных и российских
экологических НПО

США не считаются форпостом «зеленой» политики, но имеют солидную традицию существования экологических НПО и движений

История американских НПО более длительная. Крупнейшие природоохранные НПО, которые постепенно трансформировались в так называемые «политизированные», то есть экоНПО второго этапа, созданы еще в XIX веке.

Специализация имела место в США изначально и способствовала тому, что разные НПО работали в разных сферах экологической политики: Environmental Defense Fund – в охране окружающей среды человека, Zero Population Growth занималась лоббирование структурной реформы экономики в целях ограничения экономического роста, Friends of Earth — преимущественно флорой и фауной. В России, как кажется, все экологические движения занимаются одновременно всем, а СоЭС — вообще «зонтичная» организация.

В США экологические движения основывались на местных инициативах и зарождались часто в маленьких городках и поселках, там, где особенно развиты связи внутри местных сообществ. В России такой закономерности не прослеживается; сначала экоНПО возникли в больших городах и только к концу XX в. стали распространяться в малых (в больших их деятельность все менее активна).

В экологических организациях США еще в 1975 г. состояло 20 млн. человек, из которых 5 млн. — активные члены соответствующих первичек[60]. В России не ведутся соответствующие подсчеты. (Правда, крупнейший в России СоЭС насчитывал в 1995 г. 230 полных членов, включая коллективных, и годовой бюджет 0,8 млн. долларов.)[61] Но известно, что в США 12 % декларируют свое участие в деятельности какого-либо экоНПО или движения, а в России даже в период относительного расцвета экодвижений это сделали только 3%[62].

В США студенческие экологические организации появились лишь в 1970-е гг., и это обусловило разрыв между экологическим движением первого и второго поколений, хотя в конце концов они смешались. Члены НПО — средний класс, в основном — работники сферы услуг, затем — профессионалы, домохозяйки, далее — студенты, пенсионеры[63]. В России в движении изначально явно преобладали студенты, молодые ученые, вообще выходцы из академической среды, так что с упадком студенческих организаций и биологических дисциплин в стране к 1995 г. и как форма активности экологизм упал на порядок.

У российских НПО финансирование организации в 1990-е гг. осуществляется в первую очередь за счет грантов, а в США и на Западе в целом — это частные пожертвования членов гражданского общества, реже — предприятий и фирм[64]. На Западе, в США в частности, преобладают про-активные экоНПО, то есть те, основа деятельности которых не сводится к реакции на некую ситуацию. В России таких движений, кажется, почти нет.

Подавляющее большинство западных экологистов все же предпочитают рынок государственному регулированию. Совершенно очевидно, что российские экологисты более оптимистично настроены по отношению к государству. Первые считают, что коллективные интересы выше индивидуальных[65], а в России у «прогрессивной», ориентированной на Запад общественности, уже 10 лет в моде индивидуализм, не обязательно коррелирующий, однако, с либерализмом.

Экологические НПО и региональная власть

Традиция осуществления политики России если и предусматривает политическое участие, то только участие именно организованных сегментов гражданского общества. И тем более парадоксальным является то, что в постсоветской России отдельные члены экоНПО участвуют в политической деятельности и процессе принятия решений (например, А. Яблоков, — лидер Центра экологической политики России, бывший Советник Президента РФ по экологии), но как представителя организации они — за рамками политического процесса.

Поскольку в России чрезвычайно узки институциональные рамки для лоббирования, экоНПО избирают преимущественно экологическое просвещение населения, а внимание политиков привлекают громкими акциями, такими как лагерь протеста, марш, сбор подписей, письма, общественные слушания, петиции, массовые демонстрации, обращения в суд, акции гражданского неповиновения, бойкот и т.д., вплоть до таких силовых акций, как захват объекта[66]. Впрочем, выражать интересы населения перед лицом власти — это функции первичных экологических групп и НПО. Но в России таких относительно немного. При организации экоНПО цепочка «местная инициатива — создание группы — лоббирование в местных органах власти — успех и создание общенационального движения с целью завоевания политических позиций на национальном уровне» часто не образуется, что чаще всего НПО создаются вследствие наличия местной проблемы и с ее разрешением исчезают. Те экоНПО, что существуют, порой не осуществляют своей деятельности на постоянной основе, ограничиваются разовыми акциями «прямого действия»[67].

Ударом по экоНПО стала децентрализация системы управления экологической политикой 1991-1992 гг. (создание областных Комитетов экологии и системы внебюджетных региональных Экологических фондов). Экологисты полагали, что она приведет к росту активности населения, возникновению новых инициатив и росту числа экоНПО «на местах». Но на практике произошла передача всей полноты влияния в сфере экологической политики в руки местной администрации (мэра, губернатора). Власть на местах в результате децентрализации подхватили созревшие еще в недрах советской империи региональные национальные, промышленные и иные элиты. Расцвет органов местного самоуправления как развитие «низового» экологического активизма возможен лишь в рамках этой модели. Именно через местные органы власти, по крайней мере на первом этапе, ведется в странах с длительными демократическими традициями основная лоббистская деятельность экоНПО.



Поделиться:




Поиск по сайту

©2015-2024 poisk-ru.ru
Все права принадлежать их авторам. Данный сайт не претендует на авторства, а предоставляет бесплатное использование.
Дата создания страницы: 2016-08-20 Нарушение авторских прав и Нарушение персональных данных


Поиск по сайту: