Посмотрим, насколько важно для респондентов участие населения в решении вопросов местной жизни[41]. Оказалось, что около четверти опрошенных считают это одним из важнейших условий изменения жизни к лучшему. Около 40% отметили, что участие жителей может принести некоторую пользу, но не очень существенную; 20% — что управление социальным развитием — дело местных властей, а не жителей.
Соглашающихся с высказыванием, что «многие проблемы в городе могли бы быть решены, если бы было меньше пассивных людей» — 66%, отчасти согласных — 17%, не согласных с этим высказыванием 10%. Реже других говорили о том, что уменьшение числа неактивных людей помогает решить проблемы поселения, респонденты с высшим образованием: среди них 17% не согласны с данным высказыванием. К этой же категории пессимистично настроенных людей чаще относятся и респонденты в возрасте от 40 до 49 лет. Частично согласных с предложенным высказыванием несколько больше среди молодежи (25%). Жители села чаще оказывались сторонниками этой точки зрения: полностью с ним согласны в 82% в этой подгруппе.
Итак, население все-таки склонно полагать, что от его активности многое зависит в решении местных проблем. Когда же речь заходит непосредственно о самом респонденте, то картина меняется. На вопрос: «Могли бы Вы лично как-то повлиять на изменение жизни к лучшему в своем городе (селе)?» только 6% ответили: «Да, могу и хочу это делать». Все ответившие таким образом — горожане, чаще мужчины; в два раза чаще остальных так отвечали лица с высшим образованием и респонденты от 30 до 59 лет. Остальные называли различные причины, по которым лично они не могут влиять на жизнь поселения: 22% опрошенных сказали, что не видят в этом смысла, 20% — что хотели бы, но не удается по разным причинам, еще 20% полагают, что ничего не могут сделать в одиночку, 15% ссылаются на годы и здоровье, 8% — на решение собственных проблем, 7% уверены в незаинтересованности местных властей, 5% считают, что изменение жизни к лучшему — дело тех, кто за это получают зарплату. На вопрос: «Что бы Вы хотели делать для улучшения жизни в своем поселении?» 11% опрошенных сообщили, что ничем не хотят заниматься; 20% ответили, что хотели бы, но не могут, еще 39% предпочли бы ограничиться добросовестной работой на своем рабочем месте.
По мнению респондентов, основными причинами, препятствующими активному участию населения в решении вопросов местной жизни, являются безразличие со стороны самих жителей (19% ответов), неверие в полезность такой работы (14%) и индивидуализм (8%). В качестве прочих причин отмечали лень, большую загруженность, отсутствие инициативы и т.п. На незаинтересованность властей ссылаются только 12% участников опроса. Как видим, основные причины пассивности, с точки зрения опрошенных, в самом населении.
* * *
Итак, ни одна из трех ориентаций на создание и функционирование гражданского общества — информационная, нормативно-ценностная, деятельностная — сегодня у россиян не является сформировавшейся. Диссонанс наблюдается между установками населения и реальным поведением, это в первую очередь касается информационной и деятельностной ориентаций. Люди отчуждены от государства, не чувствуют себя способными на него повлиять. Отсюда неуважение к закону, пренебрежение рядом обязанностей, ощущение своего бесправия и при этом сохранение заметного элемента тоталитарного образа мышления — упования на сильное государство. В нормативно-ценностной ориентации наиболее распространенными являются традиционно развитые в русском менталитете терпимость и стремление к совместным формам деятельности. Вероятно, именно они станут доминирующими при формировании гражданского общества в России и определят его специфику в нашей стране.
Исследование показало, что молодежь пока не может составить ядро социальной базы гражданского общества. С одной стороны, она отходит от традиционно российских ценностей, способных лечь в основу формирования гражданского общества, с другой — не склонна разделять такие важные его нормы, как уважение к закону, толерантность. Основу социальной базы гражданского общества в современной России могут скорее составить представители средних поколений, а также люди с высшим образованием.
Е.И. Глушенкова
Гражданское общество и политический процесс
(на примере экологического движения)
Г |
ражданское политическое участие, или «демократия участия», то есть участие граждан в принятии политических решений, — неотъемлемый, а в некоторых областях и ключевой элемент политического процесса в странах Запада. Его формы следует рассматривать в контексте постиндустриальных, постмодернистских изменений в мировой политике последней трети нашего столетия.
Демократия участия
«Демократия участия» — это ответ на совокупность новейших вызовов традиционной мажоритарной демократии, ее альтернатива, существующая наряду с ней[42].
Как известно, современная теория политики сформировалась под влиянием идеи представительства, основанной на мажоритарной демократии[43], идущей, в частности, еще от Монтескье. В недрах индустриального общества, из демократии вырастает олигархия и даже нечто еще более далекое от «власти народа...»: демократия превращается в свою противоположность. С постиндустриальным сдвигом экономики, отходом от массовости, укреплением локальной общины и горизонтальных социальных связей зарождается и постиндустриальная политика. «Демократия участия» — ключевой ее элемент и как возвращение к изначальным императивам «власти народа» — прямой, непосредственной демократии — и как (в потенции) противоядие против тоталитаризма, олигархии и иных бед политики индустриального общества, и как заманчивая новейшая социальная технология.
Основной персонаж «демократии участия » — не активист, а рядовой гражданин данной страны, а сама партиципаторная демократия — не массовые акции поддержки, выступления в защиту и т.д., характерные для «традиционной » политики, а прямое, непосредственное участие конкретных граждан в политическом процессе, выражение их интересов и запросов перед лицом власти, участие в перераспределении ресурсов и властных полномочий.
В политической жизни современного общества существует, по меньшей мере, два вида гражданского участия: участие НПО в деятельности органов государственной, прежде всего исполнительной власти, и участие рядовых граждан, в первую очередь через местные органы власти, в принятии и реализации политических решений. Последнее также происходит, в действительности, обычно при поддержке со стороны НПО. В политологии их описывают соответственно плюралистическая и коммуналистская теории принятия решений. В основе последней заложена идея «наделения людей властью», представляющая собой новое издание «прямой демократии»[44].
Рассмотрим элементы практики «демократии участия» в России, взяв в качестве примера политику в области охраны окружающей среды и существующие неправительственные (некоммерческие) экологические организации (экоНПО).
Экологические НПО и их роль в политическом процессе
на Западе
Природоохранная сфера — одна из тех сфер, где гражданское участие играет, пожалуй, наиболее важную роль. Само утверждение экологической проблематики в политической повестке дня и начало систематического осуществления государствами экологической политики было результатом развития гражданских экологических инициатив и массового алармистского экологического движения в США и Западной Европе 1950-1960 гг. XX в. Одновременно борьба за утверждение экологическими движениями и организациями — экологическими неправительственными организациями экоНПО соответствующей проблематики в политической повестке дня стала началом их собственного систематического политического участия.
ЭкоНПО в большинстве развитых стран превратились к 1980 гг. в самостоятельную мощную политическую силу, в «формы коллективного поведения, которые [представляют собой] попытки относительно неструктурированных организаций предложить нововведения в социальную систему»[45].
В основе их существования и функционирования — соответствующие ценности (а не цели!), что также отличает их от иных организаций гражданского общества, в частности, от партий[46]. Среди направлений деятельности экоНПО — формирование системы лоббирования и осуществление постоянного давления на власти, привлечение прессы к проблемам, которые еще не осознаны общественностью и не отражаются в деятельности властей, изменение ценностей населения, формирование у них граждански активной позиции, пропаганда среди населения альтернативного образа жизни. Непосредственно «демократия участия» прибавляет к этим целям еще и задачу превращения экоНПО в канал постоянной коммуникации населения и властей в целях совместного принятия решений.
С населением для организации его политического участия работают в основном так называемые низовые, первичные НПО. Есть и экоНПО экспертного типа — организации, где преобладают специалисты в области охраны окружающей среды, а не активисты-общественники; с населением они обычно не работают.
Уже упомянутая коммуналистская концепция и практика принятия решений в экологической политике предусматривает передачу государством полномочий в принятии определенных решений группе граждан, которых эти решения затронут в первую очередь. Именно эта концепция напрямую базируется на идее «прав местного населения», что предполагает широкое участие рядовых граждан в деятельности органов власти на местном уровне. Она получила хождение наряду с более традиционной плюралистической концепцией экологической политики, которая предусматривает участие организованных представителей гражданского общества, в частности, экоНПО. Есть и иные концепции, однако все они, как и вышеупомянутые, применимы либо для традиционных в большинстве стран Запада практик плюралистической (представительной) демократии, либо для новейших постсовременных практик.
При описании практик политического участия приходится помнить, что масштаб и характер распространения «демократии участия» в данном государстве зависит от того, как здесь функционирует система «государство — гражданское общество».
Здесь имеются различные модели. Например, американская модель, предполагающая тесное взаимодействие государства и представителей гражданского общества. Государство поддерживает «правила игры», не становясь на сторону ни экологических организаций, ни промышленного сектора. Одновременно оно санкционирует создание институтов, в рамках которых предлагает представителям гражданского общества самим разрешить все возникающие между ними противоречия. Нормотворчество, создание и воспроизводство экологического законодательства становится центром всего процесса политики; в судах, на слушаниях сталкиваются разнородные акторы экологической политики; победа одного их них (или компромисс) закрепляется в соответствующем итоговом юридическом документе.
В Европе в целом менее распространен формально-институциональный подход к экологической политике, широко применяемый в США. Здесь минимум экологических законодательных актов и представительских институтов при большей повседневной работе с бизнесменами и экологической общественностью, при открытой поддержке государством последних[47].
Важно отметить концептуальную близость американской модели с идеей плюралистической экологической политики в целом: она осуществляется путем создания институциональных рамок для борьбы интересов основных заинтересованных групп — представителей бизнеса, технических экспертов и государственной бюрократии, экологистов[48], выступающих от имени и исходя из интересов населения. Но особая роль здесь, как и в экологической политике вообще, принадлежит экспертам, их оценке, так как они устанавливают рамки, в которых рассматривается конкретный вопрос[49].
ЭкоНПО, мобилизующие население на участие, и собственно «демократия участия», не могут легко сосуществовать с господствующей мажоритарной демократией, так как не разделяют доминирующей социальной парадигмы. Но на практике они вынуждены это делать, поскольку пока нет страны, где единственной формой осуществления политики была бы «демократия участия». В Англии, например, соответствующие политико-правовые рамки «демократии участия» в экологической политике были созданы специально в ходе деятельности по претворению в жизнь решений Всемирной Конференции по окружающей среде и развитию в Рио-де-Жанейро (1992), точнее, в ходе выработки стратегий долгосрочного устойчивого развития отдельных регионов и местностей. Практика участия в данном конкретном процессе касалась привлечения людей не к принятию простого решения, а к созданию региональной стратегии устойчивого развития. Эта задача, и именно в такой — партиципаторной— трактовке, вытекала из итоговых документов, принятых в Рио-де-Жанейро, в частности, так называемой «Повестки дня на ХХI век»[50].
Изучение английских практик участия, в частности, практики по реализации в его стране «местной» «Повестки дня на ХХI век», позволило политологу С. Янгу[51] выделить несколько стратегий, разнящихся по степени вовлеченности местного населения в этот процесс:
Стратегия участия | Тип диалога | Задача местных властей | Повестку дня вырабатывают… | Выбор приори- тетов за… | Кто контролирует осуществле-ние политики | Изменение схемы принятия решений после введения «демократии участия»… | На каком этапе оно проис-ходит… |
Традиционная стратегия «сверху-вниз» | Односто-ронний процесс | Дать населению минимум необходимой информации | Местные, региональные и т.п. власти | За властями | Власти | Никакого | Нет |
Стратегия «ограниченного диалога» | Двусторонний процесс, ограниченный сверху | От населения принимаются предложения… | Власти | За властями… | Власти | Чисто «косметические» изменения, если есть | Нет |
Стратегия из серии «да…, однако…» | Двусторонний диалог | Участники от населения принимаются, но под контролем властей | Власти, но они принимают и предложе-ния извне | Открыт для дискуссии, но окончательный выбор остается за властями | Имеет место разделения полномо-чий, но за властями последнее слово | Изменения есть, но после акта участия выясняется, что ключевая позиция в процессе решения осталась за властями | Если есть, то только на начальном этапе |
Стратегия «снизу-вверх» | Двусторонний диалог, основан-ный на совместном владении информацией | Местные власти наделяют людей властью через внедрение специальн-ых институтов (слуша-ния и т.п.) | Рядовые граждане совместно с властью | В результате открытой дискуссии совместно вырабаты-ваются приоритеты | За всеми участниками выработки решения остается контроль за его осуществлением | Такие изменения, которые позволяют сделать вывод, что население реально участвовало в процессе | С самого начала и далее на некоторых или на всех этапах |
Но главная задача подобных английской практик участия — привлечь за стол переговоров не вообще любых местных жителей, а прежде всего местных stakeholders[52].
Участие экоНПО в политике зависит также и от политической традиции в целом, и от особенностей национальной политической культуры, культурных возможностей, которые можно определить как «русло культуры, в котором движение может действовать, не подвергая сомнению господствующие в обществе культурные коды и стандарты»[53].
Субъекты экологической политики в России:
исторический экскурс
В нашей стране мобилизация населения на гражданское участие, как и деятельность НПО, представляет собой сугубый вызов и на уровне культурной традиции, и в рамках традиции принятия решений. Здесь преобладает модель осуществления политики, аналогичная скорее европейской, чем американской, но и на первую в России накладывается специфический отпечаток — господствует управленческо-технократический тип политики, с полным доминированием государства на всех этапах принятия решений. Он не предусматривает включение в систему принятия решений неинституциированных субъектов. Это не значит, что в России невозможно политическое участие. Оно было возможно даже при советской системе, но либо на непостоянной основе, либо в форме «корпоративного участия»[54]. Хотя государство осуществляет принятие решений, сам факт постановки проблемы — результат импульса извне. Советские ученые влияли на осуществление экологической политики путем создания алармистских экспертных систем и выражали тревоги экологической общественности, формально от имени корпоративной структуры — Академии наук, например. С американской же моделью российская расходится прежде всего вследствие несравненно более скромной роли гражданского общества в принятии решений.
В 1987 г. известный экополитолог Б.Джанкар писала, что в экологической политике СССР всех участников можно разделить нагосударственных и неправительственных акторов. Государственные институты — это «инсайдеры», внутренние участники процесса принятия решений, а неправительственные участники и группы — «аутсайдеры», внешние участники экологической политики[55]. Экологическая политика СССР формировалась как результат консультаций, согласований между основными министерствами и ведомствами[56] и оформлялась как их коллективные решения, при ограниченном, зачастую, неформализируемом вмешательстве со стороны «аутсайдеров». Исследователи видят здесь элемент бюрократического плюрализма, плюрализма политико-корпоративных интересов государственных ведомств. Но верно и то, что «корпоративное участие» институциализировало и формализовало разнородные интересы посредством существовавшей тогда системы принятия решений.
Ведомственность и корпоративность сохранились в экологической политике современной России, как и полная закрытость самого процесса принятия решений. Но если в СССР система двойного управления со стороны партии и формальной государственной структуры создавала широкие возможности для «корпоративного участия», то с распадом СССР и однопартийной системы прежние способы артикуляции настроений разных страт общества были утеряны; принятие решений стало более бессистемным и индивидуализированным, в нем усилились субъективизм и волюнтаризм, а «корпоративное участие» начало сдавать позиции. «Аутсайдеры» политического процесса (как экоНПО) не только не стали его «инсайдерами», скорее, наоборот, круг лиц, допущенных к принятию решений, еще более сузился; деятельность независимых политических акторов теоретически допускается, но она должна всецело регулироваться государством, которое по-прежнему является источником и главным инструментом социальных изменений.
Впрочем, на практике государство зачастую «не замечает» экоНПО, не будучи, таким образом, вовлечено в процесс управления ими. Поэтому, с одной стороны, каких-либо внешних, институциональных преград политическому участию граждан нет. А с другой — до последнего времени ни судопроизводство, ни системы социального партнерства и местного самоуправления не создали в нашей стране определенных рамок политического участия. Но ответственность за это лежит не на государстве; добиться создания условий для собственного участия могут только сами НПО. К сожалению, гражданское общество России в нынешнем его состоянии атомизировано, разобщено, уровень его развития в целом очень низок. Это сказывается на развитии экологического движения и на решении экоНПО главных своих задач.
Этапы экологического движения
Развитие движений в России в целом совпадает с общемировым по содержанию этапов, но отстает в плане временных границ. В мире экологические движения уже прошли два больших этапа — до начала 1970-х гг. это были практически только сугубо охранительные движения, носящие неполитический характер. Позже в охрану окружающей среды был методологически включен социум. Первым инвайроменталистам были особо присущи протест против индивидуализма, призыв к социальным реформам. Произошла сильная политизация экоНПО, но в рамках традиционной политики экологисты все время терпели неудачи. Отказ экологистов от политического участия традиционного типа, который ознаменовал новый этап развития экодвижений с начала 1990-х гг. — этап внедрения практик «демократии участия».
Природоохранное движение в России изначально было подчинено основным постулатам господствовавшей тогда идеологии, оно было встроено в структуру общественных организаций. В период оттепели общественные выступления (прежде всего, частных граждан) против экологических нарушений были легализованы (не затрагивая политических основ общества). С 1958 г., когда студенты Тартуского университета создали первую в нашей стране экологическую группу, и до середины 1980-х гг. экодвижение России пребывало в латентной фазе. До перестройки экоНПО можно назвать лишь студенческие дружины охраны природы, которые находились в состоянии вынужденного сотрудничества с властями и не могли носить протестный характер. Активная фаза массовых движений, завершившаяся их профессионализацией и ознаменовавшаяся появлением в общественном сознании понятий социальной и политической экологии, а в обществе — Социально-экологического Союза, имела место с 1987 по 1991 гг., когда в развитых странах происходил переход уже к третьему этапу развития экодвижений.
После 1985 г. заметна политизация экологических групп, имеющая ярко выраженный протестный характер (что типично для данного этапа). При этом или делались попытки вписаться в традиционную политическую структуру: первые избирательные кампании в союзные и местные органы власти в 1989-1990 гг. проходили при активном участии экологистов; пришедшие во власть экологисты почти все вышли из экодвижения, но не стали самостоятельной силой, а влились в партии и движения, чаще всего демократического крыла[57]. Поредевшее экодвижение, уже не носившее протестного характера, стало более профессиональным, что ознаменовало наступление периода так называемого сотрудничества с властями 1991-1993 гг. Он характеризуется массовым переходом экологистов в исполнительную власть. С 1993 г. окружающая среда экодвижения стала крайне неблагоприятной, и экоНПО не столько пытаются расширить свою нишу, сколько сохранить ее, работая на выживание; придерживаясь тактики защиты, экологи теряли завоеванные позиции, пока с ликвидацией Минприроды в 1997 г. ситуация с управлением экологической сферой России не оказалась отброшена к доперестроечным временам.
Отечественные экоНПО считают, что они просто осуществляют то, что государству не под силу, или «руки не доходят», то есть затыкают собой дыры государственной политики и полагают, что если политика государства будет эффективнее, то и никакие НПО не нужны[58]. Россия так и остановилась на втором этапе развития экологического движения, который будет пройден, только когда российский экологизм, исчерпав все ресурсы традиционного участия, окажется способен осознать всю значимость политики «демократии участия ».
В целом медленный процесс превращения российских экоНПО в полноправных участников экополитики обусловлен в том числе и изначально присущей экодвижению недостаточной массовостью, отсутствием обратной связи с населением, слабой организованностью, недостаточной компетентностью их членов. Экологическое движение в России представлено прежде всего научной и технической интеллигенцией. Группы их обычно невелики и не имеют опыта принятия политических решений, тем более участия в «большой» политике. Финансовая, организационная слабость экоНПО в России усугубляется отсутствием стратегического сотрудничества и политической координации между ними. Среди экологистов, то есть участников экодвижения, нет и единства во взглядах: среди них можно встретить биоцентристов, альтернативистов (анархо-синдикалистов), экопатриотов и представителей иных, самых разных политических взглядов[59]. Более того — экологические движения России нельзя в полной мере назвать частью движений общества за политические изменения, каковой они являются на Западе.
Сравнительный анализ западных и российских
экологических НПО
США не считаются форпостом «зеленой» политики, но имеют солидную традицию существования экологических НПО и движений
История американских НПО более длительная. Крупнейшие природоохранные НПО, которые постепенно трансформировались в так называемые «политизированные», то есть экоНПО второго этапа, созданы еще в XIX веке.
Специализация имела место в США изначально и способствовала тому, что разные НПО работали в разных сферах экологической политики: Environmental Defense Fund – в охране окружающей среды человека, Zero Population Growth занималась лоббирование структурной реформы экономики в целях ограничения экономического роста, Friends of Earth — преимущественно флорой и фауной. В России, как кажется, все экологические движения занимаются одновременно всем, а СоЭС — вообще «зонтичная» организация.
В США экологические движения основывались на местных инициативах и зарождались часто в маленьких городках и поселках, там, где особенно развиты связи внутри местных сообществ. В России такой закономерности не прослеживается; сначала экоНПО возникли в больших городах и только к концу XX в. стали распространяться в малых (в больших их деятельность все менее активна).
В экологических организациях США еще в 1975 г. состояло 20 млн. человек, из которых 5 млн. — активные члены соответствующих первичек[60]. В России не ведутся соответствующие подсчеты. (Правда, крупнейший в России СоЭС насчитывал в 1995 г. 230 полных членов, включая коллективных, и годовой бюджет 0,8 млн. долларов.)[61] Но известно, что в США 12 % декларируют свое участие в деятельности какого-либо экоНПО или движения, а в России даже в период относительного расцвета экодвижений это сделали только 3%[62].
В США студенческие экологические организации появились лишь в 1970-е гг., и это обусловило разрыв между экологическим движением первого и второго поколений, хотя в конце концов они смешались. Члены НПО — средний класс, в основном — работники сферы услуг, затем — профессионалы, домохозяйки, далее — студенты, пенсионеры[63]. В России в движении изначально явно преобладали студенты, молодые ученые, вообще выходцы из академической среды, так что с упадком студенческих организаций и биологических дисциплин в стране к 1995 г. и как форма активности экологизм упал на порядок.
У российских НПО финансирование организации в 1990-е гг. осуществляется в первую очередь за счет грантов, а в США и на Западе в целом — это частные пожертвования членов гражданского общества, реже — предприятий и фирм[64]. На Западе, в США в частности, преобладают про-активные экоНПО, то есть те, основа деятельности которых не сводится к реакции на некую ситуацию. В России таких движений, кажется, почти нет.
Подавляющее большинство западных экологистов все же предпочитают рынок государственному регулированию. Совершенно очевидно, что российские экологисты более оптимистично настроены по отношению к государству. Первые считают, что коллективные интересы выше индивидуальных[65], а в России у «прогрессивной», ориентированной на Запад общественности, уже 10 лет в моде индивидуализм, не обязательно коррелирующий, однако, с либерализмом.
Экологические НПО и региональная власть
Традиция осуществления политики России если и предусматривает политическое участие, то только участие именно организованных сегментов гражданского общества. И тем более парадоксальным является то, что в постсоветской России отдельные члены экоНПО участвуют в политической деятельности и процессе принятия решений (например, А. Яблоков, — лидер Центра экологической политики России, бывший Советник Президента РФ по экологии), но как представителя организации они — за рамками политического процесса.
Поскольку в России чрезвычайно узки институциональные рамки для лоббирования, экоНПО избирают преимущественно экологическое просвещение населения, а внимание политиков привлекают громкими акциями, такими как лагерь протеста, марш, сбор подписей, письма, общественные слушания, петиции, массовые демонстрации, обращения в суд, акции гражданского неповиновения, бойкот и т.д., вплоть до таких силовых акций, как захват объекта[66]. Впрочем, выражать интересы населения перед лицом власти — это функции первичных экологических групп и НПО. Но в России таких относительно немного. При организации экоНПО цепочка «местная инициатива — создание группы — лоббирование в местных органах власти — успех и создание общенационального движения с целью завоевания политических позиций на национальном уровне» часто не образуется, что чаще всего НПО создаются вследствие наличия местной проблемы и с ее разрешением исчезают. Те экоНПО, что существуют, порой не осуществляют своей деятельности на постоянной основе, ограничиваются разовыми акциями «прямого действия»[67].
Ударом по экоНПО стала децентрализация системы управления экологической политикой 1991-1992 гг. (создание областных Комитетов экологии и системы внебюджетных региональных Экологических фондов). Экологисты полагали, что она приведет к росту активности населения, возникновению новых инициатив и росту числа экоНПО «на местах». Но на практике произошла передача всей полноты влияния в сфере экологической политики в руки местной администрации (мэра, губернатора). Власть на местах в результате децентрализации подхватили созревшие еще в недрах советской империи региональные национальные, промышленные и иные элиты. Расцвет органов местного самоуправления как развитие «низового» экологического активизма возможен лишь в рамках этой модели. Именно через местные органы власти, по крайней мере на первом этапе, ведется в странах с длительными демократическими традициями основная лоббистская деятельность экоНПО.