Строй – диктатура закона.




Мы с Лёхой много разговаривали на темы власти, диктатуры, личности Диктатора. И вот, что я для себя вынес. Нужен не какой-то конкретный Диктатор, а диктатура, как система власти, диктатура закона. Не один человек, который может делать вообще все что угодно, а закон, который диктует всем, что нужно делать. Система с диктатурой закона может быть порочной, но работающей. Всё зависит от самого Закона. Например, в США президент Джордж Буш, конченный идиот, не может даже дверь со сцены найти, путается в трех соснах, тем не менее, даже он не смог разломать экономику США, потопить ее. Посадите президентом хоть обезьяну - все работает. Здесь нужен волевой человек, который мало того, что придет к власти и поменяет сгнившую систему, он должен еще добровольно связать себя законом. Как человек привязывает заболевший зуб к дверной ручке и сидит, ждет. Дальше от него ничего не зависит, кто-то дернет, и зуб вывалится. Закон должен стоять над личностью. Я заинтересовался этой темой, стал читать историю двенадцати цезарей Светония Транквилла. Что я заметил. Все цезари, приходящие к власти, были полны благих начинаний - они переживали за народ, хотели улучшения строя, хотели роста, счастья, благоденствия, хотели совершенствовать Римскую республику. Как известно, власть развращает, а абсолютная власть развращает абсолютно. Через год, иногда через два, все императоры начинали бесчинствовать, кто-то начинал трахать жен своих соратников, министров, кто-то начинал строить себе острова, на которые свозил девственниц-девочек, и мальчиков, кто-то начинал устраивать пьяные оргии, кто-то — рубить налево и направо головы, - людей просто волокло от власти. Первый год они были еще людьми, потом они становились опьяневшими безумцами. Это называется «человеческий фактор». У человека есть власть, но он уже ничего не может сделать с ней, потому что власть делает с ним все, что хочет. От этого нужна страховка. Это я понял. Сделал для себя вывод, что не нужно играть в рулетку с получением власти. Если говорить о необходимом конституционном строе при национал-социализме, это должна быть диктатура именно закона, чтобы один человек, сойдя с ума или опьянев от вседозволенности, не мог начать творить беспредел в стране.

Портреты на память.

Так как я тренировался рисовать, я где-то час в сутки выделял на картинки. Брал большую энциклопедию с животными и срисовывал оттуда птичек, рыбок, единорогов, лошадей - все подряд. Рисовал и в письма, которые отправлял родным и близким, или рисовал в тетрадку, себе на память. Потом решил, что надо рисовать лица. На суде чего-то попробовал, вроде на троечку, но вышло.

- Лёха, дай я тебя нарисую, чтобы на память осталось.

- Давай.

Солдат залез на шконарь, сел, повернулся к телевизору и где-то за полчаса я его нарисовал, причем довольно похоже.

- Блин. Дай мне рисунок, я жене отправляю на волю.

Отдал ему. Себе его еще раз нарисовал. Потом он попросил нарисовать ему дочку, с фотографии перерисовал. Красивая получилась. Потом я нарисовал Валеру, не мог не нарисовать! Настоящий разбойник –здоровый, с бородой, весь в татуировках - никак не мог отказать себе в этом удовольствии. Нарисовал Музафара на память, потому что сидение с ним было очень поучительным. Это был именно тот человек, которого я призывал убить, наркоторговец. Надо запомнить эту встречу, сделав определенные выводы из нее.

Есть такая фраза «Понять, значит простить». Нельзя прощать наркоторговцев, но нельзя останавливаться на верхушках. Глупо думать, что в наркоторговле виноваты только непосредственные продавцы, это системная болезнь, и идет она корнями глубоко, а корни её уходят, как и все, во власть. Не случайно же, после того как американцы пришли в Афганистан, вроде справились с террористами, захватили все и оккупировали, производство мака выросло в несколько десятков раз, по некоторым данным даже в сотню. Это же не случайно, мак — это наркотики, героин идет в Россию, в России от него умирают люди, по сто тысяч молодых людей умирает в год только от наркоты. Естественно, речь идет о геноциде. Это не просто, что какой-то таджик Музафар решил наварить денег и приехал продавать наркоту. Здесь все намного глубже, намного серьезнее.

Рассмотрение УДО.

Прошло чуть больше месяца, и 23 февраля вывозят меня в Преображенский суд. Еду, на улице, за решетчатым окошком, солнечный день. Сейчас могут, ведь, и отпустить! Гипотетически. Но понятно, что меня никто не отпустит. Какое УДО через месяц после приговора? Это просто не реально, тем более мне прямо уже сказали, что если не пойдёшь на хозбанду, то УДО тебе не светит. Надо сотрудничать со следствием, надо раскаяться, надо сотрудничать с администрацией - иначе нихрена.

Заводят меня в зал суда, сажают в «аквариум». Там какая-то женщина-адвокат, которую я первый раз вижу, она сухо поддерживает моё ходатайство, прокурор оспаривает. Говорит, что я не исправился. Представитель учреждения, ДПНСИ, говорит, что я не поступил в отряд хозобслуги, не исправился, не утратил социальной опасности и, самое главное, что я не отбываю наказание в следственном изоляторе, а только содержусь там под стражей. Поэтому он против моего освобождения. Судья, конечно, удовлетворяет требование прокурора, домой я не иду. Отводят в боксик, вечером я оказываюсь опять в камере. Понимаю, что мне надо готовиться к этапу, только теперь уже, надеюсь, по-настоящему будет этап.

Прощание с тюрьмой.

После того как мне отказали в УДО, буквально через день ко мне на свиданку пришла Саша. С ней пообщались замечательно, я ей говорю:

- Сейчас меня где то в течении месяца на зону этапируют. В принципе через две недели будет еще одна свиданка положена, короткая, на час, ты приходи, я скорее всего здесь еще буду.

Так и договорились. Она и через две недели пришла, так же пообщались мы с ней, я сказал, что неделю мне осталось, и всё, дальше я поеду. Как жалко было, что разговаривали мы даже не через решетку, а через стекло, по телефону! И дотронуться, хоть кончиком пальца до ладони, – нельзя!

Действительно, через неделю заказывают, полностью с вещами. Я понимаю, что сейчас-то, скорее всего, должен выбраться из этой подводной лодки, куда то на открытые пространства. Надо уехать из под всевидящего ока ЗОГа, потому что эта тюрьма – то место, где ЗОГ на тебя смотрит в лупу. А окажусь я где-нибудь в колонии в середине России, про меня и забудут немного, и на УДО сорвусь нормально. Вот такие были у меня мечты.

Как проверить, везут меня на этап или просто переводят в другую камеру? Попросил позвать врача, врач пришел. Я говорю:

- Меня сейчас увозят, мне нужны мои лекарства, которые на складе лежат. Там таблетки, витамины, кальция Д3 банка. Вы мне лекарства на руки дайте!

Да, хорошо, сейчас принесу.

Вот, если он сейчас действительно их принесет, то всё, меня отправляют. Если же сейчас скажет, что нет заявления, подпишите у главного врача, то всё понятно, просто перевод в другую хату. Волнуюсь.

Смотрю, пришел через 20 минут, принес мне мой кальций, все витамины, какие-то антиаллергенные средства которые у меня изъяли еще при моем прибытии в ИЗ, капли в нос, капли в глаза - в стеклянных пузырьках, которые нельзя давать в камеру. Я про них и забыл уже, у меня и аллергия прошла.

Значит уже точно – поехал! Мы давай все вместе в камере собирать меня на этап. Взяли здоровый баул, освободили, нагрузили в него всё что можно: конфет, чая, кофе, печенья, орехов, колбасы, сыра. Полный баул жратвы, я его еле поднять мог.

- Давай, всё тебе пригодится на этапе, на зонах голод!

- Хрен его знает…

- Этап - месяц. По-любому, ты пока до зоны доедешь, в бауле ничего не останется.

Думаю, может и правда. Поблагодарил всех, обнялись, попрощались.

Сборка перед этапом.

Дверь открылась, меня привели в пустую камеру, где обычно проводили обыски. Я знал, что эта камера такая транзитная, по сути - сборка. Меня в нее перевели, обыскали слегка, сказали: «шмон будет попозже». Выдали полный баул вещей со склада. Я и не знал, что там так много. Штаны, майки, кофты, трусы, не распущенные на канатики носки, стоптанные, сношенные кроссовки … притащили мне здоровую пачку писем - всё то, что мне не пропускали, и то, что не уходило от меня. Всё это вернули. Свои, естественно, читать не стал, там их порвал, да выкинул, зачем они мне нужны? Стал читать те, которые мне присылали. И со словами поддержки, и с вырезками, и с фотографиями. Вот это то, чего мне больше всего не хватало, когда от меня требовали показаний на моих соратников! Хитры, собаки! Ничего здесь нет такого сверхсекретного, но именно без этих писем мне было особенно тяжело. «Макс, привет! Как дела? Вот, смотри, про тебя статья в газете, смотри что врут!» Вроде ничего особенного не было, не было никакого режимного смысла это письмо отправлять на склад. Но был оперативный смысл, и поэтому я их получил только при отбытии из ФБУ.

Через пару часов пришли ко мне с обыском, два сотрудника изолятора. Молодые парни, как я, наверно, по возрасту, может чуть постарше, спортивные, нормальные. Я с ними не то что бы общался – доброжелательно здоровался. Понятно, что и они ко мне были положительно настроены. Но никогда с ними не разговаривали - это запрещено и мне, и им. И тут значит, они вдвоем проводят обыск.

- Всё Макс, уезжаешь?

По имени, не «Максим Сергеевич», что-то новое.

- Ну да, уезжаю, а что?

- А ты скажи, за что тебя на самом деле посадили? Мы все тут видео смотрели, интервью смотрели, за судом следили, но не смогли понять - за что тебя посадили-то?

- Ну вот, за призывы наркотаджикцев вешать, либералов убивать.

- Не, это всё понятно. На самом-то деле за что посадили? Ты же не совершил ничего такого, чтобы тебя вообще арестовывать. Ты год и восемь месяцев у нас в изоляторе пробыл. Здесь простых не держат. Что ты сделал-то такого?

- Ну как что сделал? Не помогал соответствующим органам выявлять неблагонадежных элементов в Движении…

- Это мы так и знали. Давай, держись! Тебе немножко осталось. Сейчас отсюда уедешь, сразу на УДО уйдешь, ты знай, что мы все за тебя!

- Спасибо парни!- Смешно, конечно. Охраняли меня тут всё время, а тут поддержку выразили - вроде никакой благодарности им быть не должно, но так тепло стало на душе. Думаю блин, даже здесь у меня есть сторонники. Обрадовался.

Они обыскали всё, пожелали мне удачи, ушли.

Я рассортировал вещи – те, что велики сильно или просто изношены – в один баул, нормальные – в другой. Никого нет. Полежал часа два на шконаре, почитал письма, вырезки из газет...

Заходит ДПНСИ говорит:

- Ну что, готовы следовать этапом?

- Всегда готов!

Смотрит, у меня три баула; один баул с моими вещами, второй баул с продуктами, и еще один с лишними вещами. Говорит:

- А это куда? Всё повезешь?

- Два с собой беру, один выкину. Или детям Осетии отдам.

- Тут оставлять нельзя, всё с собой бери.

- Нахрена мне старые шмотки, которые мне велики на 40 кг? Волонтерам отдайте, или выкидывайте где-нибудь, я не повезу это с собой!

- Ладно, тут брось. Баландеры заберут.

Этап – пошел!

Всё, полчаса я подождал, выводят меня во двор, там уже стоит ФСИНовский автозак. Не такой, в котором возят на суды, а более современный, с зеленой полосой на боку! Шикарно! Написано «ФСИН России». Стоит конвой в камуфляжной форме. Зачитывают мою фамилию имя отчество, идентифицируют личность. Вдруг не того всучат?

- Готовы следовать этапом?

- Да, готов.

А это уже конец марта, меня спрашивают:

- Где у вас шапка? Есть?

- Ну да, есть, в бауле.

- Надо одеть.

- На улице тепло, может она там полежит?

- А, может, ты ее щас на голову оденешь?!

Тааак, что-то новое началось. Это был первый раз, когда сотрудники мне грубанули! Что-то здесь начинается нехорошее. У него и дубинка на поясе весит, весь такой агрессивно настроенный, аж притопывает ногой от злости. Мне ДПНСИ тихонько говорит:

- Ты с ними не рамси особо-то, это вологодский конвой, они тебя повезут!

Хрен его знает, посмотрим. Залез в автозак, и там я был один, дальше поехали на общую матросскую. Сначала грузят со спецов. Первым кто залезает ко мне в отсек, оказывается Саша, один из той «банды», которые торговали должностями государственными, генерал МЧС, второй человек после Берия, которого арестовали в кремле. Мы с ним ехали как-то.

- О, Максим, здорова!

- Здарово, Саша! Че, куда?

- Да вот, всё, на зону еду, 8 лет общего режима.

- Понятно, а у меня три с половиной. Тоже куда-то еду.

- А куда?

- Я не знаю.

- А я в пермский край.

- А мне ничего не сказали!

Потом грузят какую-то шушеру. Разбойников мелких, за сотовые телефоны, наркоманов - обычных бандерлогов, таких маленьких, обдолбаных, с пакетиками - ни у кого ничего нет, как у латыша – хуй да душа. Всё, залезают они, и мы едем. Проехались по двум тюрьмам - заехали на Бутырку, загрузились, заехали на Красную Пресню, кого-то взяли.

Приезжаем на Курский вокзал. Вечерняя Москва, уже ночь, красиво огоньки горят. У меня, конечно, воспоминания, вспомнил - как я смешно в армию уходил. Заколдованное место! Тут автозак подъезжает вплотную к железнодорожным путям, двери открываются, и мы выпрыгиваем на снег вместе с баулами, быстро садимся на корточки, высаживаемся строем в ряд по четыре, голова вжата, руки за голову. Всё, открывается дверь «столыпинского» вагона, мы туда запрыгиваем с максимальной скоростью. Всех забили по клеткам. Все залезли, дверь за нами закрыли. Закинул свои баулы наверх, залез на шконку и сижу, смотрю в окно. Окна все запотели, только чуть-чуть приоткрыты, небольшая щелка сантиметров пять… Но в нее видно, всё-таки, какие-то огоньки, знакомые очертания, которые я помнил еще с воли… Настроение дикой ностальгии по свободе!

Столыпинский вагон.

Поезд тронулся, и у меня начинаются новые воспоминания. Как я в детстве ездил на Селигер и на дачу - поезд такой же, и под стук колес я засыпаю. Где-то через час меня будят, говорят: «все, слезай, сейчас обыск». Я слезаю, беру баулы, выхожу в соседнее купе, там я один, меня начинают менты обыскивать, осматривают все мои вещи, прощупывают печеньки, орешки, сахар, чай - всё смотрят. Один конвойный такой говорит:

- Что-то я тебя где-то видел…

- Может по телевизору?

- Ну, да, по телевизору! Ты не Тесак?

- Да.

- Блин, уважаю, там это, молодец, я вот ролики твои смотрел…

- Нормально, смотрел…

- Нет, серьезно!

- Ну, хорошо, что я могу сделать?

Обыскали меня, посадили в другую камеру, где уже половина моих сокамерников. Там же Саша, и еще несколько человек. Мы с ним начинаем разговаривать, он мне говорит:

- Макс, мне на этой неделе журнал пришел, «Русский ньюсвик», там сказано, что ты какое-то отношение к убийству Бабуровой имеешь!

- Да? С фига ли? Покажи!

Он показывает, там фотография такая – типа, стена около места убийства Маркелова и Бабуровой, и написано баллончиком «F18 - смерть всем!». Ну и эта вот фигня, о том, что она писала сюжеты обо мне, что последний репортаж был с моего приговора. Думаю, прикольно. Посмеялись. Тут бандерлоги подползают эти, говорят:

- О, можно журнал почитать?

- Да, почитайте.- Они читают, на меня смотрят.- Это что, про тебя?

- Ну да.

- Ты что скинхед?

- Национал-социалист.

- А это скинхед?

Думаю, блин, тупые болваны, говорю:

- Ну да, скинхед.- Про различие между субкультурой и идеологией говорить совершенно бесперспективно.

- А как ты там сидеть-то будешь? Там же черные в лагере есть.

- А как я в тюрьме-то сидел с ними…

Тупые разговоры!

- Ладно не мешайте мне с Саней базарить!

Едем, разговариваем. Попросили у конвоя кипяточку. Сидим, чай пьем, колбасы порезали, тушенки открыли, картошки заварили. А пить-то надо поменьше, в туалет тут сходить не дадут так просто. Немножко колбаски скушал, пюрешки навернул, чаю глотнул, напиваться не буду! Надо спать лечь.

Я всё предусмотрел, с собой на этап взял несколько таблеток снотворного. Нервы - нервами, но таблеточку закинул, залез, и уснул часов на 12. Просыпаюсь уже довольно далеко от Москвы, не так чтобы очень, потому что это всё-таки столыпин.

«Столыпинский» вагон – это, по сути дела, обычный вагон, купешка. Только вместо дверей в купе там решетки, как и в тюрьме. Не 2 яруса спальных, а три, на всех можно спать, на любой можно по желанию кинуть баул. Между шконками второго яруса опускается перегородка, и там получается дополнительное место. Такая камера, на семерых. Но нет, в такую стандартную купешку сажают человек по 12, если повезет - по 8. Двое спят на самых верхних полках, плюс на втором ярусе три человека, и внизу человек 5-6 сидят, потом меняются - спят по очереди. Окно есть только со стороны коридора, там, где ходит конвойный. Другая стена глухая.

Не кормят ничем, дают только кипяток. Обычно, если ты откуда-то убываешь, выдают сухой поек, на сутки-двое. Там несколько видов каш: перловая, овсяная, пшенная, пюре, суп быстрого приготовления - заливаешь кипятком и съедаешь. Несколько галет, чай, и грамма четыре сахара. Ложки там смешные, одноразовые, которые, после того как в кипяток их окунул, скручиваются. Приходится выкидывать. Пожалуй, самое вкусное там - это гороховый суп. Просто шедевр кулинарии, я бы даже на воле такой ел. Не знаю почему – люблю все эти супы-минутки. Самое неприятное в этом столыпине, что в туалет водят крайне редко и крайне неохотно. Просишь конвойного отвести в туалет, он говорит что не положено, чуть попозже, сейчас отъедем, подожди. И сидишь, терпишь. Кто поумнее, тот не пьет. Такая небольшая голодовка этот этап. Потому что поезд едет полтора-два дня максимум, обычно это сутки. За эти сутки ты в туалет сходишь всего 2 раза, там стандартное расписание. Кому очень надо, выводят и чаще. Но, если ты будешь, как идиот, чифирить – очень захочется в туалет. Но тебя не поведут - ищи пакет, ищи бутылку, чтобы поссать в купе. А эти бутылки есть не у всех и не всегда, довольно быстро заканчиваются, и надо искать какой-то выход.

У чифирастов мозгов-то не много. Если они видят, что у человека есть чай, и человек этим чаем угощает, значит надо пить чифир. Кипяток конвойные дают без пререканий, это не такой уж геморрой - пошел, налил в чайник, и разнес. Не надо открывать камеры, не надо выставлять цепь охраны, не надо делать никаких лишних движений. Открыл кормяк, налил кипятка и закрыл. У меня скажем, был с собой чай, были конфеты, и я не видел каких-либо причин чтобы «отказывать сокамерникам в насущном». Естественно, они постоянно пили чифир, постоянно ломились в туалет. «Начальник, отведи в туалет! Ну, че тебе! Будь человеком! Тебя по людски просят! Че ты, не откажи!» В общем, на следующий день решил я их ограничить в чифире, потому что это уже перебор, они уже мне мозг ебли с этим начальником и туалетом.

Кировская пересылка.

Приехали мы в Киров, остановились, постояли на путях несколько часов, нас выгрузили на улицу. Опять рассадили на кортах шеренгами. Вокруг оцепление, собаки лают. «Попробуете дернуться – стреляем на поражение!» Может и не врет.

Забили полный автозак и повезли на тюрьму. Полные боксы зеков, те что помельче сидят на коленях у тех, что побольше, плюс баулы под лавками и на коленях у тех, кто на коленях. Все курят... Табор на выпасе! За час буквально доехали, что очень порадовало. Стали выгружаться. Тут уже никакого культурного обращения не было:

- Побежали быстро!

- Бошки опустили!

- Сумки схватили, давай, подорвались!

Кто замешкается - дубинкой по спине, это вообще не вопрос. Отношение совсем другое: во-первых, это уже не Москва, это не спецтюрьма, а во-вторых, эти люди не подсудимые, это уже осужденные, это преступники, это скот на который можно орать, который можно гнать, бить.

Все выстроились с баулами в каком-то приемном помещении. Там проходишь, называешь срок, статью, тебя сверяют с карточкой, по которой ты приехал, фотография чтобы соответствовала твоей роже. Проходишь шмон, проходишь в мини-сборки. Нас там оказалось человек 10 в одной камере два на три метра.

Саша там оказался, Вадик Мошенник, припизднутый еврей, лет тридцати, спортивный, с мозгами. Но дико мерзкий тип, которому я через полчаса общения пообещал расколотить ебло. Почувствовал, что гнет системы с меня спал, и мне как-то захотелось сломать лицо. Но не стал трогать, надо держать себя в руках, что я полсрока держался, а тут начну? Был еще Женя, длинный и тощий тип, на полголовы выше меня, и очень блатной, блатной вообще до ужаса! Парню 21 год, нахватался вершков по тюрьмам, срок у него, за наркоту, 9 месяцев - вообще мелочь. Это приемлемо, это неприемлемо, что-то по понятиям качает… Такая собака, вот бы ты мне на свободе попался, со своими понятиями и пацанскими движухами! Тоже ебло пообещал расколотить. И тоже не стал. Зато на время успокоил.

Сидим, разговариваем. Час, два, три, ни в туалет сходить ничего, стали стучаться в дверь. Сводили в сортир и опять закрыли на несколько часов. Потом нас всех поднимают, проводят какими-то коридорами в подвал. Долго петляем по коридорам с низкими сводчатыми потолками. В подвале выдают: простыню, одеяло, наволочку, подушку, миску, кружку, и ложку.

– Сейчас на пересылке, в тюрьме города Вятка. Она красная, ни каких понятий здесь нет, здесь есть правила внутреннего распорядка, всем ясно?

Всем, естественно, ясно. Проходим, спускаемся еще куда-то глубже. По одному, по двое - всю нашу десятку рассаживают по камерам. Меня в камеру запустили одного. Зашел, смотрю - там сидят человек двадцать. Видно, что они сидят уже давно, все до последнего очень худые, половина в телогрейках, в робах, не в вольной одежде, а уже в тюремной. Поздоровался, поставил баулы, на меня смотрят с такими выпученными глазами - с двумя баулами на пересылке, это вообще редкость.

- Ты что, откуда?

- Из Москвы.

- О, с Москвы. А за что? А что за 282? Экстремизм? А сам кто?

- Национал-социалист…

- Расскажи…

В хате несколько чурок есть, чурки, естественно, самые блатные, ну и начинаем с ними общаться. Прошло уже часа полтора, «уделил хате внимания», дал заварки для чифира, угостил конфетами ребят. А сам веду пропаганду, хожу из угла в угол, рассказываю про ответственность справедливость, что в нашей стране сажают людей которые правду говорят, а тех кто не говорит, молчит и кладет деньги в карман - никто не тронет, они самые «замечательные» люди.

- Да, ты прав, тебя бы на зону, там такой беспредел творят, мусора мужиков ломают, беспределят, вот здесь надо людей защищать, потому что на воле об этом никто не знает!

Прикольно, меня правозащитником воспринимают. Тут один парень, более-менее интеллигентного вида, говорит:

- Я вот слышал, что в Москве скинхедов много?

- Ну, да.

- А вот главного скинхеда недавно посадили,

- Кого?- Интересно, кого еще принять успели из известных?

- Такой там был, здоровый, Тесак! Я в газете читал.

- Так это я Тесак.

- Блин, я думаю ну ты похож на кого-то!

- Но я-то не главный скинхед. Главного нет. Я пропагандист просто раскрученный,

- А, ну я понял. Дай руку тебе пожму, вообще уважаю!

Тут с нар сверху срывается парень, лет 18, говорит:

- Тесак, блин, а я читал, что тебя убили! Рад тебя видеть! Думаю, ты это или не ты? Вроде ты, но вдруг ошибусь.

- А ты кто?

- Да я тоже правый, из Кирова. Чурбана зарезал.

- Сколько тебе лет-то?

- Мне 19.

- А дали сколько?

- Дали 20.

Вот срок влепили! Парню жизнь сломали, но он не теряет духа. Нормальный, веселый. Сели общаться, я орешки достал, шоколадки, колбаски, едим, разговариваем. Я смотрю, ребята какие-то совсем тощие, спрашиваю:

- А вы откуда, куда?

- Да мы с зоны, с самарской области, бунт был, зону расформировывали, нас по другим лагерям раскидывают.

- А вы что такие здоровые-то?

- Да ты тоже таким будешь! Там вообще не кормят.

- Как не кормят?

- Ну так. Ешь капусту, с какими-то луковыми палочками. Растет лук, там стрелки луковые, они их срезают и с капустой их варят, пока все жеваться не станет, до барака доходишь, и уже голодный.

- Не может быть!

- Ну, как не может? Может! Приедешь и сам всё увидишь через месяц. Понимаешь, там козлы беспределят. Вот если ты мужик, на должность не встал, других мужиков не сдаешь, не бьешь, то ты вообще не человек, ты говно! С тобой и разговаривать не будут, тебя будут унижать, оскорблять.

- А зачем на должность встают люди?

- Во-первых, жрать дают. Во-вторых, есть власть. Это самое главное, что ты можешь командовать. Не тебе будут указывать, а ты будешь. Люди, имеющие жажду власти, находят себя в этом. Они и пытают других зеков. Приходит разнарядка Мусорская - надо выбить двадцать явок с повинной с зоны. Всё, им пофигу, они берут первых попавшихся заключенных и долбят их пока те не признаются в разбое, ограблении, изнасиловании, в краже какой-нить. Человека бьют, он думает: «Да мне проще признаться по мелочи, добавят три-четыре месяца к моему сроку, но ничего страшного, хоть не убьют. А эти убить могут и выебать!»

- Да не может такого быть!

- Может, сам всё увидишь, Максим!

Может – не может, но как-то в голове это не укладывается!

Просидел я в этой хате два дня, постоянно общался со скином, Лехой, которому дали 20. Потом его перевели куда-то, хату раскидывают. Это хата этапная, там долго никто не сидит. Одного забрали, другого, потом еще троих, потом еще четверых. Осталось нас там несколько человек всего. Что мне там запомнилось - нам дали покушать яички. Каждый вечер давали яйца. В тюрьме мне их вообще не давали, и вкус-то забыл, а тут вообще шикарно!

Смотрю, мыши какие-то бегают по окнам, на 99 я этого вообще не видел, там была просто стерильная чистота. И в хате нет ничего курить. Ну, парням я дал сигареты, они скурили, пачку, вторую, третью. В момент.

Думаю, дай-ка пошучу, как над Глебом и Юнфэем, когда сказал «Смотрите, пачка парламента под шконарем!» Они полезли туда искать ее, а вроде взрослые люди! Тут сидит человек 20 младше меня, они обшмонали все щели в камере, все закоулки, доски проковыряли, дырки между шконарями осмотрели, подоконники все обшарили, всё выковыряли, все бычки. Я говорю

- О, парни, смотрите! Пачка «парламента» под нарами!

Никто даже не пошевелился. Я говорю:

- Че, не хотите посмотреть?

- Ну, Макс, откуда здесь пачка «парламента», ты че?

Если логически посудить, то действительно, откуда она здесь возьмется?

 

Через два дня меня из этой камеры перевели в другую. Там я пересекся с двумя парнями со своего этапа. Был и смешной случай. Женя, длинный муркопев, встретился с каким то пиздюком, которого подняли с малолетки только-только. И начал ему что-то тереть за понятия. Что нельзя докладывать мусорам, нельзя делать то, нельзя делать это. Парень послушал-послушал, и, значит, принял позу любителя блатной романтики. В камере проверка, и этот парень дежурный по камере. Он должен выйти, сказать, что в камере семь человек, всё в порядке, вопросов нет, и вынести мусор. По понятиям он должен вынести мусор, ведь камера – «наш дом», мусор надо из нее выносить. Он отказывается.

-Я не буду докладывать.

Менты говорят:

- Ну, ты мусор-то вынеси!

- Не буду мусор выносить!

У ментов глаза на лоб лезут.

- Нахрен ты не будешь мусор-то выносить? Дурной?

И чем это закончится? Мент заходит в камеру, говорит:

- Не хочешь мусор выносить, будешь его убирать.- ногой перевернул ведро, хата стала грязная.

Муркопев, как самый оперативный, говорит:

- Сейчас я соберу!-, собрал всё в ведро, высыпал его в мусорской мешок.- Всё, нормально.

В камеру заходим, он начинает этому парню предъявлять:

- Ты че беспредельничаешь! Ты почему отказался мусор вынести? Хату надо убирать!

Я так сижу, слушаю, говорю:

- Да ты же ему сам час назад рассказывал, что требования мусорские выполнять - это сотрудничество с администрацией, это зекам всегда вредит, это западло.

- Не, ну мусор вынести это не западло.

- Так ты бы ему сказал, ему же 18 лет, ты где-то нахватался и чуть-чуть это переварил, а он это даже проглотить не успел.

- Не, ты понимаешь, он набеспределил, на хату сейчас точковку поставили, что здесь черный ход процветает, с парня надо спросить!

- Ну, спроси. Мне-то вообще до пизды ваши черные ходы.

- Так, сейчас будем поучать!- дал парню по уху.

- Всё, я понял, спасибо за науку!- Ответил тот.

Я говорю:

- Блядь, длинный, ну ты вообще дурак, как мне кажется!- Он со мной почему-то не согласился, начал показывать зубы,- Слышь, я тебя сейчас сломаю тебя и вон туда в угол брошу!

- Здесь это не приветствуется!

-Да мне похуй, что не приветствуется, дрищь ты тупорылый, ты кровь мне не сворачивай своим черноходством!

- Ты понимаешь, в тюрьме всё на слове держится!

- На каком слове держится? На твоем, тупорылом?

- Вот такие, как ты, козлами становятся, зеков ломают!

- Знаешь, я козлом уж точно не стану, это 100%, а вот ты - хрен его знает. Ты привык дешево командовать, а вот на зоне тебе командовать не дадут. Черного хода если там не окажется, то тебе пизда, ты будешь страдать.

- Я вывезу!

Да, ему реально сидеть-то несколько месяцев… Он вывезти-то вывезет, но выйдет таким блатным, таким блатным! Это будет просто возмутительно, если он окажется на черной зоне! Я просто начну верить, что существует какой-то тайный Блатной Бог.

Кормили в Кирове довольно сносно. Там очень вкусный чай, и каша рисовая с мясом. Какое-то куриное мясо, сильно проваренное, но было вкусно. Но есть «нельзя» из той посуды, что нам выдали, потому что она «келешеванная». Это значит, что никто не разделяет миски на «чистые» и те, из которых ели обиженные. Зеки ими пользуются, потом ее сдают опять администрации, а там по-новой выдают ее, не глядя кому. Поэтому есть надо было только из своих, у кого они были. И своими ложками. Почти все ели одноразовыми, из упаковок с рационами. В принципе это смешно. Я спросил у блатного:

- Ты мне скажи, ты в ресторан когда-нибудь ходил?

- Никогда!

- Может в кафе каком-нибудь ел?

- В кафе да, ел.

- Ты же понимаешь, что в этом кафе едят и педики, обиженные, и девки, которые хуй сосут. Ты же приходишь и ешь, не ходишь же со своей посудой туда?

- Ну, там другая тема, вольная, по незнанке не канает! А здесь тюрьма, ты знаешь, что с нее пидоры ели, она келешеванная, жрать нельзя!

Здесь мне, к сожалению, приходилось соглашаться. В том плане, что если пойти на жесткий нонконформизм, и сказать «Да мне вообще похуй, буду есть с этой посуды!», то могло закончится всё тем, что меня бы объявили обиженным, который жрал с обиженной посуды. И мой статус был бы просто ниже плинтуса. В этих вопросах надо было уступать беспонтовым традициям, хотя бред полный. Играть в эти околоблатные игрушки приходилось.

Захожу я в камеру, и увидел там портрет Маши Гейбар в газете. Опана, думаю, вот оно че! Заманили меня сюда, походу, на расправу еврейскую! Мало того, что заявление на меня писала, проститутка толстая, так тут еще и портрет ее лежит, и написано какая она замечательная! ЗОГ за мной следит, специально сюда привезли, сейчас придет сюда пытать меня со страшными подружками-либерками, и это будет конец моей карьеры. Придут и замочат меня, как царскую семью в подвале! Об этом своем страхе рассказал сокамерникам, все посмеялись и легли спать.

Шконарей там больше, чем заключенных. Никакой переполненности не было. Хата большая, оставались еще свободные места. Пробыл я в ней еще два дня, перевели в третью камеру.

Там меня поразило то, как малолетки играются, человек шесть. Бегают по камере, борются с друг другом, кусаются, дерутся, вроде смешно-смешно. Но из их разговоров по ходу игры я понимаю, что у одного из них СПИД, у второго СПИД! А они возятся, ха-ха, хи-хи! Им смешно, они друг друга хватают, кусают. Ну ладно у одних СПИД, а у других-то его пока нет! А им вообще пофигу! Я себе даже представить такого не мог, чтобы со спидозным играться, а им нормально. Вот это жесть!

 

Повели нас в душ. Душ в Кирове был просто замечательный, человек на 150. Нас туда привели десятерых, каждый мылся под двумя кранами, открываешь две лейки, направляешь их в одну точку. Я вот сделал так, что из одной текла вода горячая, а из другой холодная. Получился жесткий душ-шарко. Времени нам дали, наверное, часа два мыться. Мы натерлись мочалками, постирали всё, что надо, пропарились, облились холодной водой, опять пропарились, вышли просушились, потом опять сходили помылись. Единственное, что мне запомнилось в кировской бане – не, то что бы там был евроремонт, или хотя бы какая-то цивильная внешняя форма, но вода и время - это было просто изумительно.

Просидел еще в другой камере несколько дней с этими малолетками. Мы с ними погадали кроссворды, я им рассказал про политику немного. Но, на самом деле, мне уже стало немножко скучновато на эту тему разговаривать с людьми. Ведь это не те люди, с которыми я сидел в 99/1, которые многое понимают. Это, ну просто, обычные россияне, Люди, попавшие в тюрьму, не имеющие никакого образования, большая часть из них наркоманы, остальные алкоголики, думающих - один из десяти.

То есть ты сидишь, с человеком разговариваешь, он может спросить, «за что сидишь, что за статья?». Экстремизм. «А это что, ты на сноуборде катался, где не положено?» Да, катался.

То есть интеллектуальный уровень крайне низок, и даже если человек тебе симпатичен, казалось бы, мозг у него есть, а образования нет вообще никакого, он не может поддержать с тобой разговор на нормальном уровне. Вопросы одни распространенные задает, ошибки в суждениях стандартные, основанные на показаниях «ЗОГ-ТВ». Поговорил с одним, с другим, с пятым, и ты прекрасно понимаешь, что тебе скажет шестой-седьмой-десятый. Ты прекрасно знаешь, как вести разговор, и ты знаешь, чего ждать от человека. А если ты это знаешь, то тебе становится неинтересно с ними разговаривать. В итоге я просто стал гадать кроссворды и рассказывать анекдоты. Тем более, как я заметил, как только уезжаешь из изолятора, или следственного какого-то учреждения, может прекращаются ментовские происки, но перестают поступать глупые вопросы. «А откуда деньги?» «Много ли на вашей организации мокрух?», «А кого убить хотите?» Вопросы становятся наивные, глупые и обыденные, и человек это спрашивает чисто из вежливости. Потому что всем всё пофигу, им так, любопытно, почему человек из Москвы куда-то едет. Больше им интересно, где взять покурить или чифирнуть, чем что-то выяснять. Это уже плюс.

Хотя, конечно, я понял, что общаться мне будет тяжело. «Макс, вот ты вроде по-русски говоришь, но что ты говоришь - я плохо понимаю! Какие-то слова странные используешь, ты говори попроще!» Я говорю обычно. Да, прочитал много книжек, но я стараюсь не употреблять каких-то энциклопедических слов, слова-то все обычные… Но у них все равно не хватает знаний, чтобы это расшифровывать. И приходится упрощать, сознательно материться, потому что мат заменяет многие слова, и делает речь более доступной для понимания.

Бывало, и я не понимал, что мне говорят зеки. Какие-то сильно жаргонные слова, которые я слышал первый раз. Я сидел в такой тюрьме, где содержались по большей части интеллигентные люди, по фене никто там не ботал, даже матом мало ругались. А здесь наоборот - через слово матерное, и, естественно, жаргон. Мне как-то говорят:

- Подай майдан!

- Какой майдан?

- Ну, майдан мой подай!

- Какой майдан тебе подать, че это за фигня? Майдан это площадь по-украински, тебе че надо?

- Ну, баул мне мой подай! Ты на нем сидишь!

- Ааа, баул! Ты так и говори!

Он на меня смотрит, как на пришельца. Много таких слов.

Настоящая параша.

Там я увидел, что такое настоящая параша. Та, что была в Хамовническом суде - это просто образец чистоты. Тут такая обосранная стремная параша, над которой даже на корточки садиться страшно. Затыкается таким пакетом, набитым изнутри тряпками и на веревке, получается шар. Посрал, спустил, заткнул пакетом, может для того, чтобы ничего не лилось, может, чтоб не воняло. А хрен его знает зачем, но положено затыкать. На этап я специально взял с собой приговор суда. Я вспомнил тот случай, когда увидел приговор с мазком какашки посередине, смотрю он смотрится очень уместно, в куче использованной бумаги, и специально взял приговор для этих целей.



Поделиться:




Поиск по сайту

©2015-2024 poisk-ru.ru
Все права принадлежать их авторам. Данный сайт не претендует на авторства, а предоставляет бесплатное использование.
Дата создания страницы: 2016-04-15 Нарушение авторских прав и Нарушение персональных данных


Поиск по сайту: