Еще не просохли все подписи под позорной сделкой, а в Англию уже скачутгонцы оповестить Меррея, чтоб он готовился к возвращению. Да и английскийпосол, играющий в заговоре не последнюю роль, торопится упредить Елизавету окровавом сюрпризе, ожидающем соседнюю королеву. «Мне доподлинно известно, –писал он уже тринадцатого февраля и, значит, задолго до убийства, – чтокоролева сожалеет о своем замужестве и ненавидит как его, так и все их племя.Известно мне также, что он подозревает, будто кто-то охотится в его владениях(partaker in play and game) и у них с отцом состряпан некий комплот – онинамерены захватить власть против ее воли. Известно мне, что, ежели все у нихсойдет успешно, Давиду с согласия короля не далее как на той неделе перережутглотку». Но соглядатай Елизаветы, по всему видно, посвящен и в болеесокровенные помыслы заговорщиков: «Дошли до меня слухи и о делах болеестрашных, будто покушение готовится и против ее особы». Письмо показывает совсей достоверностью, что заговор ставил себе куда более обширные цели, чемсочли нужным рассказать дурачку Дарнлею его сообщники, что меч, занесенныйякобы над одним только Риччо, метит и в Марию Стюарт, и жизни ее угрожает,пожалуй, не меньшая опасность, чем жизни ее секретаря. Бесноватый Дарнлей – ибоникто не превзойдет лютостью труса, почувствовавшего за собой какую-то силу, –жаждет особенно изощренной мести человеку, похитившему у него государственнуюпечать и доверие его супруги. Для посрамления непокорной он требует, чтобыубийство свершилось у нее на глазах – бредовая идея труса, который надеется«примерным наказанием» сломить строптивый дух ослушницы и зрелищем зверскогонасилия усмирить женщину, его презирающую, По личному желанию короля решено и всамом деле произвести расправу в покоях беременной королевы, назначив 9 мартакак наиболее подходящий день: гнусность исполнения должна превзойти даженизость замысла.
В то время как Елизавета и ее министры уже много недель как посвящены во всеподробности заговора (она, однако, забывает остеречь «сестрицу»), в то времякак Меррей держит на границе оседланных лошадей, а Джон Нокс готовит проповедь,где прославляет свершившееся убийство как деяние, «заслуживающее всяческойхвалы» («most worthly of all praise»), всеми преданная Мария Стюарт и неподозревает о готовящемся покушении. Как раз за последние дни Дарнлей(предательство вдвойне презренно своим притворством) на удивление кроток, иничто не предвещает ей ночи ужасов и роковых предопределений на долгие, долгиегоды – ночи, что наступит вслед за гаснущим вечером 9 марта. Риччо, правда,получил остережение, писанное незнакомой рукой, но не обратил на него внимания,так как, желая усыпить его недоверие, Дарнлей после обеда предлагает ему партиюв мяч; весело и беспечно откликается итальянец на зов своего бывшего доброгоДруга.
Тем временем спустился вечер. Мария Стюарт, как всегда, распорядиласьсервировать ужин в малой башенной комнате, смежной с ее опочивальней, во второмэтаже; это – небольшое помещение, где собираются только самые близкие. Вот онирасположились в тесной привычной компании, несколько дворян и сводная сестраМарии Стюарт, окружая тяжелый дубовый стол, освещенный свечами в серебряныхжирандолях. Против королевы, богато разодетый, словно знатный вельможа, сидитДавид Риччо, в шляпе a la mode de France[94], вузорчатом кафтане с меховой опушкой; он острит и развлекает общество, а послеужина они немного помузицируют или еще как-нибудь с приятностью проведут время.Поначалу никого не удивляет, что занавес, скрывающий вход в королевскуюопочивальню, отдергивается и входит Дарнлей, король и муж; все встают, редкомугостю освобождают место за тесным столом, рядом с его супругой, он осторожнообнимает ее и запечатлевает на ее губах иудин поцелуй. Оживленная беседа несмолкла, ласково, радушно бренчат тарелки, позванивают стаканы.
И тут снова поднимается занавес. Но на этот раз все вскакивают в удивлении,в досаде, испуге: на пороге, словно черный ангел, в полном вооружении стоит собнаженным мечом в руке один из заговорщиков, лорд Патрик Рутвен, которого всебоятся и считают чернокнижником. Сегодня его бледное лицо кажется восковым;хворый, в горячке, встал он с одра болезни, чтоб не упустить столь славногодела. Неумолимо оглядывают всех его налитые кровью глаза. Охваченная недобрымпредчувствием, королева – ибо никому, кроме ее мужа, не разрешено пользоватьсяпотайной витой лесенкой, что ведет в опочивальню, – грозно спрашивает, ктопозволил ему войти без доклада. Хладнокровно и сдержанно возражает Рутвен, чтони ей, ни кому другому нечего опасаться. Он явился сюда только ради «yonderpoltroon David»[95].
Риччо бледнеет под своей роскошной шляпой и конвульсивно хватается за стол.Он понял, что его ждет. Только его госпожа, только Мария Стюарт может егоспасти, король не делает и попытки указать наглецу на дверь, а сидит,безучастный и смущенный, как будто это его не касается. И Мария Стюартдействительно заступается за него. Она спрашивает, в чем обвиняют Риччо, какоеон совершил преступление.
Рутвен только презрительно пожимает плечами.
– Спросите у вашего мужа. «Ask your husband».
Мария Стюарт невольно поворачивается к Дарнлею; Но в решительную минуту этоничтожество, которое уже неделями только и делает, что призывает к убийству,сразу съеживается. Он не решается открыто и прямо присоединиться к своимсотоварищам.
– Ничего я не знаю, – мямлит он смущенно и прячет глаза.
Но из-за занавеса снова доносятся гулкие шаги и бряцание оружия.Заговорщики гуськом поднялись по тесной лестнице, и теперь их латы железнойстеной преграждают Риччо выход. Бежать невозможно. И Мария Стюарт пускается впереговоры, чтобы выручить верного слугу. Если Давид в чем виноват, она самапривлечет его к суду, и он ответит перед дворянами в парламенте, а сейчас,приказывает она, пусть Рутвен и прочие очистят ее покои. Но бунтовщики невнемлют. Рутвен двинулся к помертвевшему Риччо, чтобы схватить его, но туткто-то накинул на итальянца петлю и потащил его к выходу. В поднявшейсясуматохе перевернулся стол и погасли свечи. Слабосильный безоружный Риччо,никакой не герой и не воин, вцепился в платье королевы, пронзительно звучит вобщей свалке его истошный, дикий вопль:
– Madonna, io sono morto, giustizia, giustizia![96]
Кто-то из заговорщиков поднимает пистолет и наводит на королеву, и он,конечно, спустил бы курок, как предусмотрено заговором, если бы его не толкнулпод руку сосед, а Дарнлей, обхватив руками отяжелевшее тело беременной женщины,держит ее, пока остальные тащат из комнаты дико визжащую и отчаянносопротивляющуюся жертву. Последний раз, когда его волокут через спальнюкоролевы, делает Риччо попытку ухватиться за ножку кровати, и бессильная МарияСтюарт слышит его крики о помощи, но тут ему безжалостно обрубают пальцы итащат в соседнюю парадную палату. Там они, озверев, наваливаются на него.Предполагалось будто бы только взять секретаря под стражу и на следующий деньвсенародно повесить на рыночной площади. Но заговорщики обезумели отвозбуждения. Взапуски набрасываются они на беззащитного итальянца, снова иснова колют его кинжалами; пролитая кровь ударила им в голову; не помня себя отярости, они и друг другу наносят раны. Весь пол в крови, а они все неунимаются. И только когда судорожно бьющееся тело, истекающее кровью изпятидесяти с лишним ран, совсем затихает и последнее дыхание жизни уходит изнего, они отваливаются от своей жертвы. Истерзанной жуткой грудой мясавыбрасывают они из окна во двор труп того, кто был верным другом МарииСтюарт.
В неистовстве ловит Мария Стюарт каждый предсмертный вопль преданного слуги.Она не в состоянии оторваться неповоротливым телом от ненавистного мужа,держащего ее в железных тисках, но всеми силами неукротимой души восстает онапротив неслыханного унижения, которое собственные подданные нанесли ей в еедоме. Дарнлей может стиснуть ей руки, но не зажать рот. Задыхаясь, вбезрассудной ярости, она выплевывает ему в лицо всю смертельную ненависть.Изменником называет она его и сыном изменника и казните, себя за то, что такоеничтожество возвела на трон: если до сих пор в этой женской душе жила толькосмутная антипатия к мужу, то теперь это чувство крепнет и кристаллизуется внепреходящее, неугасимое презрение. Тщетно старается Дарнлей перед нейоправдаться. Он осыпает ее упреками: сколько раз за эти месяцы она неподпускала его к себе, да она этому чужаку Риччо уделяла куда больше времени,чем ему, своему супругу. Но и Рутвена, который входит в комнату и,обессиленный кровавой работой, в изнеможении падает на стул, не щадит МарияСтюарт, она угрожает ему великими опалами. Будь Дарнлей способен читать в еевзоре, он ужаснулся бы убийственной ненависти, которая неприкрыто в нем пылает.Да, будь он хоть немного прозорливее и умнее, он должен был бы почуять всюопасность ее клятвы, что она больше не считает его своим мужем и не даст себени сна, ни покоя, пока он не узнает таких же страданий, какие рвут ее сердце начасти. Но нет, Дарнлей способен лишь на мизерные, плоские чувства и побуждения,он не в силах понять, как смертельно ранена ее гордость, он и не подозревает,что она в этот миг произнесла ему приговор. Дряблая душонка, мелкий изменник,позволяющий каждому водить себя за нос, он воображает, что теперь, когда этаобессилевшая женщина умолкла и как будто безвольно дает увести себя вопочивальню, ее гордый дух окончательно сломлен и она снова ему покорится. Носкоро он узнает, что ненависть, умеющая молчать, во сто крат опаснее, чем самыенеистовые речи, и что тот, кто смертельно оскорбит эту неукротимую женщину, самсебя обречет смерти.
Крики итальянца о помощи, звон оружия в королевских покоях всполошили весьзамок: с обнаженными мечами выскакивают из своих спален верные слуги королевы –Босуэл и Хантлей. Но заговорщики и это предусмотрели: Холируд со всех сторонокружили их вооруженные слуги, они сторожат подступы к замку, чтобы никто изгорода не подоспел на выручку королеве. Босуэлу и Хантлею ничего не остается –столько же для спасения своей жизни, сколько и для того, чтобы вызвать подмогу,– как выскочить в окно. Когда они прискакали с тревожной вестью, что жизнькоролевы в опасности, городской профос[97]приказал бить в набат, и встревоженные обыватели поспешили за городские ворота,стремясь увидеть свою королеву и говорить с ней. Но, вместо королевы к нимвыходит Дарнлей и облыжно заверяет, будто ничего не случилось: просто в замкепойман иностранный шпион, намеревавшийся ввести в страну испанские войска, но сним удалось расправиться. Профос, конечно, не смеет усомниться в королевскомслове: притихнув, расходятся честные горожане по домам, а между тем МарияСтюарт, которая тщетно рвалась передать весточку своим верным, надежно запертау себя в опочивальне. Ни придворным дамам, ни горничным и камеристкам нетдоступа к королеве, у всех дверей и ворот замка выставлен тройной караул:впервые в жизни в эту ночь Мария Стюарт превращается из королевы в пленницу.Заговор удался на славу. Во дворе замка валяется в луже крови истерзанный трупее лучшего слуги, шайку ее врагов возглавляет король Шотландии в чаяниизавладеть обещанной короной, тогда как сама она не вправе переступить порогсвоей опочивальни. В мгновение сброшена она с головокружительной высоты,бессильная, всеми покинутая, без помощников и друзей, окруженная ненавистью инасмешкой. Казалось, все рухнуло для нее в эту страшную ночь. Но под молотомсудьбы только крепнет и закаляется пламенное сердце. Всегда и неизменно, когдана карту поставлена ее свобода, ее честь и корона, Мария Стюарт обретает в себебольше сил, чем найдется у всех ее помощников и слуг, вместе взятых.
Преданные предатели
(март – июнь 1566)
Опасность всегда благотворна для Марии Стюарт как личности. Лишь в самыетрудные минуты, требующие величайшей внутренней собранности, становится ясно,какие незаурядные дарования кроются в этой женщине: нерассуждающая железнаярешимость, быстрый, живой ум, схватывающий все на лету, неукротимая, можносказать, геройская, отвага. Но для того чтобы эти силы взыграли, должны бытьпотревожены глубинные залежи, таящиеся в этой богатой натуре. Только тогда ееспособности, рассыпанные с детской беспечностью, сгустятся в несокрушимуюэнергию. Кто хочет согнуть эту женщину, лишь помогает ей выпрямиться во весьрост. Любой удар судьбы; если смотреть вглубь, ей на пользу, как нечаянноебогатство, как бесценный подарок.
Эта ночь ее первого унижения меняет в корне характер Марии Стюарт, меняетнавсегда. В горниле жестоких испытаний, когда ее слишком беспечная доверчивостьбыла обманута одновременно мужем, братом, друзьями и подданными, этаженственная, мягкая натура приобретает твердость стали и вместе с тем упругуюподатливость хорошо откованного на огне металла. Но как добрый меч двуостр, такдуша ее двулика с той страшной ночи, положившей начало всем ее невзгодам.Великая кровавая трагедия началась.
Только мысль о возмездии владеет королевой, когда, запертая в своей спальне,узница вероломных подданных, она мечется из угла в угол, перебирая и взвешиваяв уме все одно и то же: как ей прорвать кольцо своих врагов, как отметить закровь верного слуги, которая еще теплыми каплями стекает в щели пола, какобуздать, поставить на колени или перед плахой тех, кто святотатственно поднялруку на нее, помазанницу божию? Рыцарственная воительница, жестоко потерпев отлюдской неправды, она считает, что против врагов все средства дозволены ихороши. С ней происходит превращение: неосторожная, она становится осторожной,скрытной; слишком честная по натуре, чтобы сказать неправду, она учитсяпритворяться и хитрить; всегда справедливая и прямая с людьми, она теперьприложит все свои незаурядные способности, чтобы обратить против врагов ихсобственные козни. Бывает, что за день человек выучится тому, чему его ненаучили месяцы и годы; именно такой суровый урок преподан Марии Стюарт на всюжизнь; кинжалом заговорщиков прикончили на ее глазах не только верного слугуРиччо, они убили беззаботную доверчивость и непосредственность ее души. Какаяошибка – довериться предателям, быть честной с лжецами, какая непростительнаяглупость – открыть свое сердце тем, кто вовсе лишен сердца! Нет, притворяться,скрывать свои чувства, хоронить злобу, уверять в любви тех, кого навеквозненавидел, и, затаив ненависть, ждать часа, когда удастся отомстить заубитого друга, – часа возмездия! Все силы приложить к тому, чтобы скрытьсобственные помыслы и усыпить подозрения врагов, пока еще опьяненных победой;лучше на день, на два притворно смириться перед негодяями, чтобы потомокончательно их усмирить! За такое чудовищное предательство можно отплатитьлишь предательством, но только еще более смелым, дерзостным, циничным.
Во внезапном озарении, которое в виду смертельной опасности подчас нисходитдаже на беззаботные и вялые души, составляет Мария Стюарт свой план. ДоколеДарнлей держит руку заговорщиков, ее положение безвыходно, это ясно ей спервого взгляда. Только одно может ее спасти: пока еще не поздно, расколотьблок заговорщиков, вбить в него клин. Если цепь, стягивающую ее шею, нельзяразорвать махом, значит, надо исхитриться перепилить ее в самом слабом звене:пусть один из предателей предаст остальных. А кто среди жестковыйных мятежниковсамый малодушный, ей слишком хорошо известно: конечно же, Дарнлей, heart ofwax, восковое сердце, которое любая сильная рука лепит по своему произволу.
Первый же ход Марии Стюарт мастерски задуман и психологически верен. Онаобъявляет, что чувствует приближение схваток. Волнение прошедшей ночи, зверскоеубийство, совершенное на глазах у женщины на пятом месяце беременности, сполным основанием подсказывали возможность преждевременных родов. Мария Стюартделает вид, будто ей очень плохо, и ложится в постель – никто не посмеетнавлечь на себя обвинение в чудовищном бессердечии, отказав страждущей в уходеее камеристок и врача. А это, собственно, все, что ей покамест нужно, еестрогое заключение нарушено. Наконец-то у нее появляется возможность послать снадежной служанкой весточку Босуэлу и Хантлею и все подготовить к задуманномупобегу. Более того, угроза преждевременных родов поставила заговорщиков, и вособенности Дарнлея, в крайне затруднительное положение. Ведь дитя, что онаносит под сердцем, – наследный принц Шотландии, наследный принц Англии; какаяответственность падет на голову отца-садиста, который для удовлетворения своейличной мести повелел злодеянию совершиться на глазах у беременной женщины, темсамым убив младенца в ее чреве! Теряя голову от страха, спешит Дарнлей вопочивальню королевы.
И тут разыгрывается совершенно шекспировская по масштабам сцена, своейблистательной смелостью идущая в сравнение разве лишь с той, где Ричард IIIперед гробом убитого им супруга домогается любви его вдовы[98]– и в том преуспевает. И здесь непогребенное тело все ещеваляется на земле, и здесь убийца и соучастник убийц стоит перед жертвой,которую он подло, бесчеловечно предал, и здесь искусное притворство извергаеткаскады дьявольского красноречия. Никто не присутствовал при этой сцене;известны лишь ее начало и исход. Дарнлей спешит к жене, которую лишь вчеранещадно унизил и которая в первом неподдельном гневе поклялась ему в такой жебеспощадной мести. Как Кримгильда над трупом Зигфрида[99], она еще вчера потрясала стиснутыми кулаками, грозя врагамрасправой, но, так же как Кримгильда, за одну эту ночь научилась скрывать свойгнев. Сегодня Дарнлей не находит вчерашней Марии Стюарт, этой гордо восстающейпротивницы и мстительницы; перед ним лишь бедная, сломленная женщина,смертельно усталая, больная, с робкой нежностью взирающая на него, своегонеумолимого тирана-мужа, который показал ей, чего он стоит. Тщеславный глупецуже мнит себя победителем, ведь он достиг всего, о чем только смел мечтать:наконец-то Мария Стюарт снова у его ног. Едва почувствовав его железную руку,она гордая, надменная, покорилась. Стоило ему убрать этого итальянскогопроходимца, как она вновь готова служить своему истинному господину иповелителю.
Человека умного и рассудительного такое внезапное превращение, верно,заставило б насторожиться. У него бы не отзвучал еще в ушах пронзительный крикэтой женщины, которая только вчера, сверкая глазами, как смертоносной сталью,называла его предателем и сыном предателя. Он вспомнил бы, что гордая дочьСтюартов не прощает оскорблений и не забывает обид. Но, как все тщеславныелюди, упивающиеся лестью, Дарнлей легковерен, и, как у всякого глупца, у негокороткая память. К тому же – о, каверзная судьба! – из всех мужчин, когда-либолюбивших Марию Стюарт, он, этот пылкий мальчик, особенно к ней вожделеет: скакой-то собачьей преданностью льнет чувственный юноша к ее телу: ничто так нераздражало и не оскорбляло его все это время, как пренебрежение, с каким онастоль явно уклонялась от его объятий. И вдруг – о, неслыханное чудо! – желаннаялюбовница снова в его власти. Пусть не уходит, пусть остается с ней этой ночью,молит строптивица, – и вмиг он растаял, он снова нежен и покорен, ее слуга, ееверный холоп. Никто не знает, какой прельстительной ложью свершила Мария Стюартэто чудесное превращение. Не прошло и двадцати четырех часов после убийства, аДарнлей, обманувший ее вместе с лордами, смиренно готов на все и будет из кожилезть, стремясь обмануть вчерашних сообщников; с еще большей легкостью, чем тесманили его на свою сторону, возвращает королева к себе своего раба. Он выдаетей имена всех участников, он готов содействовать ее побегу, малодушно идет он ина то, чтобы стать орудием мести, которая в конце концов сразит и его самого,архипредателя и коновода. Послушным орудием покидает эту спальню тот, кто вошелв нее, казалось, господином и повелителем. Одним усилием разорвала Мария Стюартдушившую ее цепь – и это лишь несколько часов спустя после жестокого унижения:глава заговора неведомо для заговорщиков стал их заклятым врагом, гениальноепритворство победило притворство низменное.
Итак, полдела сделано для освобождения Марии Стюарт, а между тем в Эдинбургприскакали Меррей и другие опальные лорды; великий тактик и дипломат, Меррей небыл здесь во время убийства – попробуй докажи, что он к нему причастен; этотпройдоха всегда выйдет сухим из воды. Но как только с грязной работойпокончено, он тут как тут, спокойный, величавый, самонадеянный, руки у негочисты, и он готов пожать плоды чужих трудов. Как раз на этот день –одиннадцатое марта – назначено в парламенте по высочайшей воле всенародноеоглашение его изменником, и – о, чудо! – его плененная сестра вдруг позабыластарые счеты. Талантливая актриса – актриса поневоле, – она бросается к нему нашею с таким же иудиным лобзанием, какими не далее как вчера приветствовал еемуж. Нежно и проникновенно испрашивает она у опального бунтовщика братскогосовета и помощи.
Меррей, и сам неплохой знаток человеческого сердца, правильно оцениваетположение. Он, без сомнения, призывал и благословлял убийство Риччо в надеждерасстроить тайные шашни Марии Стюарт с папизмом; для него черномазый интриганбыл врагом протестантских, шотландских интересов и к тому же помехой для егособственных властолюбивых планов. Но теперь, когда с Риччо благополучнопокончено, Меррей готов зачеркнуть былое, пойти на мировую: пустьослушники-лорды тотчас же снимут стражу, оскорбительную для королевскогодостоинства Марии Стюарт, и вернут ей все прерогативы неограниченнойкоролевской власти. Она же должна забыть прошлые обиды и отпуститьпатриотическим убийцам все их вины.
Мария Стюарт, у которой при пособничестве изменника-мужа готов и разработанв мельчайших подробностях план побега, и не думает прощать убийц. Но, чтобыусыпить бдительность бунтовщиков, она готова на великодушные уступки. Спустясорок восемь часов после убийства весь эпизод, вместе с растерзанным теломРиччо, по-видимому, погребен и предан забвению: все притворяются, будто ничегоне случилось. Прикончили какого-то музыкантишку – велика важность! Скоро ниодна душа не вспомнит о безвестном бродяге и в Шотландии водворится мир.
Устный пакт заключен. И все же заговорщики не решаются снять караул передпокоями королевы. Какое-то смутное беспокойство гложет их. Наиболее догадливымиз них слишком знакома гордость Стюартов, чтобы поддаться на заманчивыеуверения, будто Мария Стюарт от чистого сердца готова простить и забыть подлоеубийство своего слуги. Им кажется, что куда вернее держать неукротимую женщинупод замком, отнять у нее всякую возможность мести: на свободе, чувствуют они,она станет для них постоянной угрозой. Им также не нравится, что Дарнлей то идело бегает на ее половину и о чем-то подолгу шушукается с мнимобольной. Они поопыту знают, как мало нужно, чтобы вертеть этим мозгляком, как вздумается.Открыто говорят они о том, что Мария Стюарт хочет перетянуть его на своюсторону. Они убеждают Дарнлея не верить ни одному ее слову и заклинают непредавать их, в противном случае – справедливое пророчество! – и ему и ейпридется худо. И хотя лгунишка клянется, что все прощено и забыто, ониотказываются снять охрану, прежде чем королева письменно не гарантирует имполную безнаказанность. Как для убийства, так и для отпущения убийствадомогаются эти друзья законности одного: писаной грамоты – «бонда».
Очевидно, многоопытным матерым клятвопреступникам мало сказанного слова – имли не знать, сколь оно эфемерно и легковесно! – подавайте им отпускную грамоту!Однако Мария Стюарт не намерена официально обязываться перед убийцами – дляэтого она слишком осторожна и самолюбива. Никто из этих негодяев не сможетпохвалиться «бондом» за ее подписью! Но, решив не давать заговорщикамотпускной, она с тем большей готовностью изъявляет согласие: все, что ей нужно,– это как-нибудь дотянуть до вечера. Дарнлею – он опять как воск в ее руках –дается унизительное поручение удерживать в узде своих вчерашних сообщниковмнимой приязнью и обещаниями высочайшей подписи. Словно преданная нянька,вертится он среди мятежников и вместе с ними вырабатывает текст отпущения;остановка единственно за подписью Марии Стюарт. К сожалению, время позднее,заверяет их Дарнлей: королева утомилась и почивает. Но он клянется – что стоитлжецу солгать лишний раз! – завтра же утром вручить им грамоту за высочайшейподписью. Раз король дает такое обещание, не верить ему – значит оскорбить его.В доказательство своей доброй воли заговорщики снимают стражу у покоевкоролевы. Марии Стюарт только того и нужно. Путь к побегу ей открыт.
Как только караульные ушли, Мария Стюарт вскакивает с мнимого одра болезни иэнергично готовится к отъезду. Босуэл, Хантлей и прочие друзья за стенами замкадавно предупреждены: в полночь оседланные лошади будут ждать у погоста в тениограды. Главное теперь – обмануть бдительность заговорщиков, и постыдноепоручение оглушить и одурманить их вином и знаками своей милости снова, подобнодругим неблаговидным делишкам, выпадает на долю Дарнлея. По приказу королевы онзовет своих вчерашних сообщников на веселый пир, гости бражничают, и праздникпримирения затягивается до глубокой ночи; когда же собутыльники, нагрузившись,отправляются на боковую, обуянный усердием Дарнлей даже не решается изосторожности вернуться в покои королевы. Но лорды слишком уверены в своемтриумфе, чтобы быть начеку. Королева обещала их помиловать, сам король в томпорукой, Риччо покоится в земле, а Меррей вернулся в Шотландию – зачем жераздумывать и оглядываться? Опьяненные вином и победой, заваливаются лорды наотдых, чтобы отоспаться после тревожного дня.
Полночь, тишина стоит в коридорах спящего замка, как вдруг где-то наверхуосторожно приотворяется дверь. Ощупью крадется Мария Стюарт через помещения дляслуг и по лестнице – вниз, в подвал, откуда подземный ход ведет в кладбищенскиекатакомбы. Ледяным холодом веет в мрачном подземелье, от вечной сырости каплетсо сводов и стропил. Зажженный факел отбрасывает пляшущие тени на черные, какночь, стены, на прогнившие гробы и сваленные в кучи человеческие кости. Но вотповеяло свежим, чистым воздухом, они у выхода! А теперь только пересечькладбище и добежать до ограды, за которой ждут друзья с оседланными конями! Нотут Дарнлей обо что-то спотыкается и едва не падает, королева подбегает, и обас содроганием видят, что стоят перед свеженасыпанным холмом – могилой ДавидаРиччо.
Последний удар молота – он еще больше закалит броню, в которую одето сердцеоскорбленной женщины. Она знает: перед ней теперь две задачи – восстановитьпобегом свою королевскую честь и даровать миру сына, наследника престола. А тамотмщение всем, кто так ее унизил! Отмщение и тому, кто сейчас по глупостистарается ей услужить! Не колеблясь ни секунды, вскакивает беременная на пятоммесяце женщина в мужское седло к Артуру Эрскину, верному начальнику еелейб-гвардии; под защитой чужого она чувствует себя в большей безопасности, чемс мужем; кстати, тот, не дожидаясь, шпорит коня, торопясь унести ноги. ТакЭрскин и цепляющаяся за него Мария Стюарт мчатся галопом на одном коне вседвадцать с лишним миль до замка лорда Сетона. Там ей наконец дают коня и стражув две сотни, всадников. Новый день беглянка встречает уже повелительницей. Кобеду она доскакала до своего замка Данбар. Но вместо того чтобы отдохнуть,дать себе покой, сразу же берется за дела: мало называться королевой, в такиеминуты должно бороться, чтобы и в самом деле ею быть. Она диктует и пишетписьма во все концы: надо кликнуть клич верным присяге дворянам, брать войскопротив засевших в Холируде бунтовщиков. Жизнь спасена, но дело идет о короне, очести! Неизменно, когда настает час мщения, когда страсти пожаром бушуют в еекрови, эта женщина не знает ни слабости, ни усталости; только в такие великие,решающие мгновения открывается, какие силы таит в себе это сердце.
Недоброе пробуждение ждет наутро холирудских заговорщиков: замок опустел,королева бежала, их побратим и покровитель Дарнлей исчез вместе с ней. Но несразу доходит до них вся полнота поражения: слишком велика их надежда накоролевское слово Дарнлея, на то, что генеральное отпущение грехов,составленное накануне при его участии, остается в силе. Да и в самом деле,трудно представить себе подобное предательство. Они все еще не верят обману.Смиренно шлют они в Данбар своего посланца, лорда Семпила, просить у государыниобещанную грамоту. Три дня заставляет Мария Стюарт вестника мира томиться узапертых ворот, словно перед новой Каноссой[100]; нет, она не унизится до переговоров с бунтовщиками, темболее что Босуэл уже собрал войска.
Только теперь страх ледяной струей пробегает по спине у заговорщиков, быстроредеют их ряды. Один за другим пробираются они черным ходом к королевевымаливать прощение; их коноводы, такие, как Рутвен, первым схватившийитальянца, или Фодонсайд, дерзнувший навести на королеву пистолет, разумеется,понимают, что не дождутся милости. Поспешно покидают они Шотландию, и вместе сними бежит на сей раз и Джон Нокс, слишком рано и слишком громко восславившийубийство итальянца как богоугодное дело.
Если бы королева вольна была слушаться обуревающей ее жажды мести, она быпримерно покарала бунтовщиков, внушила бы неугомонной банде знатных смутьянов,что нельзя безнаказанно бунтовать против нее. Но опасность была слишком велика,и в будущем придется ей действовать с большим умом и коварством. Меррей, еесводный брат, конечно, был осведомлен о заговоре – то-то он подоспел таквовремя, – но сам в измене не участвовал; и Мария Стюарт понимает, что этогосильного человека лучше не трогать. Для того чтобы не слишком многихвосстановить против себя, она предпочитает кое на что закрыть глаза. Ибовздумай она всерьез судить мятежников, разве не пришлось бы ей в первую очередьпризвать к ответу Дарнлея, собственного супруга, – ведь это он ввел к нейзаговорщиков, а во время убийства держал ее за руки. Но, памятуя о скандале сШателяром, так невыгодно сказавшемся на ее репутации, она не может допустить,чтобы муж ее выступил в роли рогоносца, защищающего свою честь. Semper aliquidhaeret[101]. Лучше представить дело так, будтоон, главный подстрекатель и зачинщик, не имел к убийству отношения. Правда,трудно выгородить того, кто собственноручно подписал два «бонда», кто заключилпо всей форме контракт, где наперед гарантировал заговорщикам полнуюбезнаказанность, кто свой собственный кинжал – его нашли потом торчащим вистерзанном трупе итальянца – сунул кому-то из убийц. Но не ищите у марионеткини воли, ни чести: стоило Марии Стюарт прибрать его к рукам, как Дарнлейпослушно пляшет под ее дудку. Торжественно возглашает герольд на главнойплощади Эдинбурга самую беззастенчивую ложь века, скрепленную «словом и честьюпринца», о том, что он непричастен к «изменническому заговору», «treasonableconspiracy», и что сущая ложь и клевета, будто заговорщики действовали «с еговедома, совета, приказа и согласия», тогда как король не только «counseled,commanded, consented, assisted», что известно каждому встречному и поперечному,но и официально «approved» – благословил бунтовщиков на измену. Кажется, трудновообразить более жалкую роль, чем та, какую этот слабовольный человек играл вовремя убийства, но на этот раз Дарнлей превосходит самого себя: лжеприсягой,данной на эдинбургской площади перед лицом всей страны и народа, он сам себеподписал приговор. Из всех, кому Мария Стюарт поклялась отомстить, никого онане покарала так жестоко, как Дарнлея, выставив своего втайне презираемогосупруга на открытое поругание всего света.