Оживление на политическом аукционе невест 7 глава




Эта новая, беспредельная страсть несоизмерима с ее прежней влюбленностью вДарнлея. Тогда она впервые открыла для себя чувство самозабвенной жертвенностии только испробовала его – теперь она полностью живет им; с Дарнлеем ейхотелось всем делиться – короной, могуществом, жизнью. Для Босуэла же она неможет ограничиться отдельными дарами, – все, все жаждет она ему отдать, чемтолько владеет на земле, самой стать нищей, чтобы сделать его богатым, супоением принизить себя, чтобы его возвысить. В каком-то непонятном экстазеотбрасывает она все, что стесняет и связывает ее, лишь бы удержать и неотпускать его, единственного. Она знает; друзья от нее отвернутся, весь мир еепокинет и станет презирать, но именно это наполняет ее новой гордостью взаменстарой, растоптанной; вдохновенно возвещает она:

 

Pour luy depuis j’ay mesprise l’honneur,

Ce qui nous peust seul pourvoir de bonheur.

Pour luy j’ay hasarde grandeur & conscience,

Pour luy tous mes parens j’ay quitte & amis,

Et tous autres respectz sont a part mis.

 

Pour luy tous mes amis j’estime moins que rien,

Et de mes ennemis je veux esperer bien.

J’ay hasardé pour luy nom & conscience

Je veux pour luy au monde renoncer,

Je veux mourir pour le faire avancer.

 

Я для него забыла честь мою –

Единственное счастье нашей жизни.

Ему я власть и совесть отдаю,

Я для него отринула семью,

Презренной стала в собственной отчизне.

 

Я для него отвергла всех друзей,

Прошу поддержки вражеского стана,

Пожертвовала совестью своей,

Презрела гордость имени и сана

И, чтобы он возвысился, умру…

 

Отныне ничего больше для себя, все только для него, кому она впервые отдаласебя без остатка.

 

Pour luy je veux rechercher la grandeur,

Et feray tant que de vray congnoistra

Que je n’ay bien, heur, ne contentement,

Qu’a I’obeir & servir loyaument.

 

Pour luy j’attendz toute bonne fortune,

Pour luy je veux garder sante & vie,

Pour luy tout vertu de suivre j’ay envie,

Et sans changer me trouvera tout’ une.

 

Лишь для него и трон мой и венец!

И, может быть, поймет он наконец.

Что я одно преследую упорно:

Жить для него; служить ему покорно.

Лишь для него все блага обрести,

Стремиться к долголетию, к здоровью

И для него с незыблемой любовью

К вершинам добродетели идти!

 

Все, чем она владеет, всю себя – свою корону, свое достоинство, свое тело,свою душу – швыряет она в бездну страсти и в глубине своего падениянаслаждается преизбытком своей любви.

 

Такое бешеное напряжение и перенапряжение всех чувств в корне преображаетдушу. Неведомые и невиданные силы исторгает безмерная страсть у беспечной идотоле сдержанной женщины. Удесятеренной жизнью живет в эти недели ее тело, еедуша, наружу пробиваются способности и дарования, которых она не знала раньше ине будет знать потом. В эти недели Мария Стюарт способна, восемнадцать часовпроскакав на коне, всю ночь бодрствовать и неутомимо писать письма. Она, до сихпор сочинявшая разве лишь короткие эпиграммы да незначительные стишки наслучай, в порыве пламенного вдохновения пишет те одиннадцать сонетов, гдеизливает свои страдания и свою страсть с неведомой ей дотоле – да ивпоследствии – силою красноречия. Всегда беспечная и неосторожная, она такмастерски притворяется, что в течение долгих месяцев никто не замечает ееизменившихся отношений с Босуэлом. В присутствии других у нее хватает духуповелительно и холодно, как с подчиненным, разговаривать с человеком, от чьегоприкосновения ее бросает в дрожь, или же казаться веселой и беспечной, в товремя как нервы ее напряжены до крайности, а душа исходит слезами и отчаянием.В ней вдруг как бы пробудилось некое демоническое «сверх-я», и оно увлекает ееза собой, заставляя превзойти себя, превысить свои возможности и силы.

Однако за эти порывы чувства, насильно исторгнутые у воли, приходитсяплатить периодами тяжелого душевного упадка. И тогда она целыми часами визнеможении валяется в постели, часами блуждает по комнате в каком-тобесчувственном забытьи, рыдая, взывает простертая на своем ложе: «Хоть бы мнеумереть!» – требуя, чтобы ей дали кинжал – она хочет лишить себя жизни. Как этасила таинственно снизошла на нее, так временами она бесследно ее покидает. Ибоплоть не в состоянии долго переносить такое яростное перенапряжение всех своихресурсов, такое исступленное стремление подняться над собой; она бунтует,восстает, каждый нерв горит огнем и трепещет. Как ее организм потрясенбезмерной экзальтацией страсти, ярко показывает знаменитый джедбороский эпизод.Седьмого октября Босуэл был тяжело ранен в схватке с контрабандистом. Эта вестьзастает Марию Стюарт в Джедборо, где она присутствует на сессии суда. Чтобы непривлекать внимания, она не позволяет себе в ту же минуту вскочить в седло ивихрем понестись за двадцать пять миль от Джедборо в замок Эрмитаж. Но, видимо,недобрая весть совершенно ее перевернула; находившийся при ней стороннийнаблюдатель, посланник Дю Крок, в то время и не подозревавший о ее близкихотношениях с Босуэлом, сообщает в Париж: «Ce ne luy eust este peu de perte dela perdre»[115]. Да и от Мэйтленда не укрыласьнеобычайная рассеянность и озабоченность королевы, и, не зная настоящейпричины, он высказывает предположение, что «эти мрачные настроения, эти тяжелыемысли у нее из-за неладов с королем». Лишь два-три дня спустя королева всопровождении Меррея и других приближенных скачет во весь опор проведатьБосуэла. Два часа проводит она у постели раненого, а потом так же бешено мчитсяназад, словно желая яростной скачкой подавить мучительную тревогу. Ноподорванный жгучей страстью организм внезапно сдает. Едва ее снимают с седла,она падает замертво и два часа лежит в беспамятстве. Вечером у нее открыласьгорячка, типичная нервная горячка, она мечется в бреду. И вдруг члены еецепенеют, она ничего не чувствует, никого не узнает; в растерянности окружилиприближенные во главе с врачом свою королеву, заболевшую столь загадочнойболезнью. Во все концы мчатся нарочные за королем, а также за епископом, чтобыкоролева не отошла без соборования. Восемь дней витала она между жизнью исмертью. Можно подумать, что скрытое желание уйти из жизни, налетевшееураганом, истощило ее нервы, исчерпало силы. А все же – и это с клиническойдостоверностью показывает, что болезнь была скорее душевная, что это былтипичный случай истерии, – как только на крестьянском возу привезливыздоравливающего Босуэла, королева ожила, и – новое чудо! – спустя две неделивосставшая покойница уже снова сидит в седле. Ибо опасность возникла в нейсамой, и она справилась с ней собственными силами.

Но и окрепнув физически, Мария Стюарт никак не придет в себя, все ближайшиенедели она подавлена, угнетена. Даже посторонние замечают, что королева «наСебя не похожа». Что-то в ее чертах, во всем ее существе сникло, привычнойбеспечности и уверенности как не бывало. Она ходит, живет, действует, какчеловек, на которого свалились тяжкие невзгоды. Она запирается у себя, иприслужницы слышат за дверью, как она стонет и рыдает. Всегда откровенная,общительная, она никому не доверяет свое горе. Уста ее скованы молчанием, иникто не подозревает страшной тайны, которая преследует ее днем и ночью игнетет душу.

Ибо есть нечто грозное в этой страсти, от чего веет одновременно жутью ивеличием, нечто невыразимо грозное: королева с первой же минуты знает, чтолюбовь ее преступна и обречена на безысходность. Ужасным было, верно, ужепробуждение после первого объятия – поистине тристановское мгновение, – когдаотравленная любовным питьем королева приходит в себя и оба вспоминают, что онине одни в беспредельности своего счастья, что их держит в плену этот мир, долги закон. Ужасное пробуждение, когда она наконец очнулась, и громом поражает еемысль о том, в какое безумие они впали. Ибо она, отдавшая ему себя, принадлежитдругому, и он, отдавший ей себя, принадлежит другой. Прелюбодеяние, двойное,прелюбодеяние – вот куда увлекло их неистовство чувств, а ведь совсем недавно,две-три недели или месяц назад, Мария Стюарт как шотландская королеваторжественно подписала и издала указ о том, что нарушение супружеской верности,как и всякое другое оскорбление нравственности, карается смертью. С первой жеминуты эта страсть заклеймена как преступная, и утверждать себя и развиватьсяона может лишь за счет все новых и новых преступлений. Чтобы соединиться навек,оба они должны сперва насильственно избавиться – она от мужа, он от жены.Только ядовитые плоды может принести эта греховная страсть, и Мария Стюарт спервого же часа с непреложной ясностью отдает себе отчет в том, что отныне ейнет покоя и спасения. Но именно в такие трудные минуты просыпается у МарииСтюарт мужество отчаяния, и она готова бросить вызов судьбе – вопреки всякойнадежде и смыслу готова спасать то, что непоправимо обречено. Не станет онатрусливо отступать, прятаться и укрываться, нет, с гордо поднятой головойпройдет она до конца путь, ведущий в бездну. Пусть все потеряно – средитягчайших испытаний находит она счастье в том, что ради него принесла все этижертвы.

 

Entre ses mains & en son plain pouvoir,

Je mets mon fils, mon honneur, & ma vie,

Mon pais, mes subjects, mon ame assubjettie

Est tout à luy, & n’ay autre vouloir

Pour mon objet, que sans le decevoir

Suivre je veux, malgré toute l’envie

Qu’issir en peut.

 

Ему во власть я сына отдаю,

И честь, и совесть, и страну мою,

И подданных, и трон, и жизнь, и душу.

Все для него! И мысли нет иной,

Как быть его женой, его рабой,

Я верности до гроба не нарушу!

С ним каждое мгновенье, каждый час,

А там – пусть зависть осуждает нас!

 

Что бы потом ни было, она отважится на этот путь в безнадежность. После тогокак она всем – телом, душой, всей своей жизнью – пожертвовала ради него,несказанно любимого, эта исступленная любовница боится лишь одного на свете –потерять его.

 

Но самое ужасное в этом ужасе, самое мучительное в этой муке ей еще толькопредстоит. При всем своем ослеплении Мария Стюарт достаточно проницательна –скоро она увидит, что и на этот раз попусту себя расточает: человек, к которомуустремлены ее чувства, в сущности, ее не любит. Босуэл овладел ею, как это нераз с ним бывало, в пылу животной страсти, необдуманно, жестоко. И так жеравнодушно готов он ее покинуть, едва чувства его остыли. Для него это лишьжаркий миг обладания, мимолетное приключение, и несчастной скоро приходитсясказать себе, что господин ее мыслей и чувств не очень-то ее почитает:

 

Vous m’estimez legiere, que je voy,

Et si n’avez en moy nulle assurance,

Et soupconnez mon coeur sans apparence,

Vous meffiant a trop grand tort de moy.

Vous ignorez l’amour que je vous porte.

Vous soupconnez qu’autre amour me transporte

Vous despeignez de cire mon las coeur.

Vous me pensez femme sans jugement;

Et tout cela augmente mon ardeur.

 

Вы верите наветам злой молвы,

Вам кажется, что я пуста и лжива,

Мою любовь – о, как несправедливо! –

Готовы счесть игрой нечестной вы.

И, моего не уважая слова,

Решили вы, что я люблю другого,

Что я коварство низкое таю,

Что нравственных устоев не имею, –

Но и самой враждебностью своею

Вы жажду распаляете мою.

 

И вместо того чтобы гордо отвернуться от неблагодарного, вместо того чтобывзять себя в руки, обуздать, опьяненная страстью женщина бросается на колениперед равнодушным любовником, стараясь удержать его. Ее былое высокомериесловно каким-то чудом превращается в неистовое самоуничижение. Она молит,клянчит и тут же превозносит себя, выхваляет, как товар, пресытившемуся еюлюбовнику. Утратив чувство собственного достоинства, готовая на последнееунижение, она, гордая царица, словно торговка на рынке, высчитывает ему, чемтолько она для него не пожертвовала, и настойчиво, чуть ли не назойливо,уверяет в своем рабском смирении:

 

Car c’est le seul desir de vostre chere amie,

De vous servir, & loyaument aimer,

Et tous malheurs moins que rien estimer,

Et vostre volonte de la mienne suivre

Vous cognoistrez aveques obeissance,

De mon loyal devoir n’obmettant la science,

A quoy j’estudiray pour tousjours vous complaire.

Sans aimer rien que vous, soubs la subjection

De qui je veux sans nulle fiction

Vivre & mourir.

 

Единственная цель подруги вашей –

Служить вам, угождать и подчиняться,

Вас обожать, пред вами преклоняться

И, презирая все несчастья впредь,

Свой видеть высший долг в повиновенье,

Чтобы отдать вам каждое мгновенье,

Под вашей властью жить и умереть.

 

С дрожью ужаса и сострадания наблюдаем мы, как эта прямая и смелая женщина,никогда не отступавшая ни перед какой земной опасностью, ни перед каким земнымвластителем, утратив былое достоинство, унижается до постыдных уловокзавистливой и злобной ревности. По каким-то признакам Мария Стюарт, верно,заметила, что Босуэл куда более предан молодой жене, которую королева сама длянего избрала, и что он отнюдь не собирается ее покинуть ради своей новойвозлюбленной. И она силится – не правда ли, ужасно, что именно большое чувствоспособно так умалить женщину, – очернить его супругу, не останавливаясь передсамой низкой и бесчестной, перед самой злобной клеветой. Играя на мужскомтщеславии Босуэла, она напоминает ему (очевидно, исходя из его интимныхпризнаний), что жена недостаточно отзывается на его ласки, что вместо того,чтобы отвечать со всем пылом страсти, она лишь нехотя ему уступает. В прошломсама сдержанность и высокомерие, она с жалким самохвальством перечисляет, накакие жертвы, на какое самозаклание во имя любви приходится идти ей,нарушительнице супружеской верности, тогда как его жена пользуется всемиблагами и преимуществами его высокого положения. Так нет же, пусть останется сней, пусть принадлежит ей одной и не поддается на обманчивые письма, слезы изаверения этой «лжесупруги»!

 

Et maintenant elle commence à voir,

Qu’elle estoit bien de mauvais jugement,

De n’estimer l’amour d’un tel amant,

Et voudroit bien mon amy decevoir,

Par les ecrits tous fardez de scavoir…

Et toutes fois ses paroles fardeez,

Ses pleurs, ses plaincts remplis de fictions,

Et ses hautz cris & lamentations

Ont tant gaigné, que par vous sont gardeez

Ses lettres, escrites, ausquels vous donnez foy,

Et si l’aimez, & croiez plus que moy.

 

Она лишь поняла (даю вам слово!),

Что надо быть бездушной и слепой,

Чтоб не ценить любовника такого,

И хочет лицемерною мольбой

Вас обмануть, мой друг, опутать снова…

Но ложью слез, наигранной тоски,

Упреков, просьб, рассчитанных умело,

Она вас так заворожить сумела,

Что мертвые фальшивые листки

Читаете вы, бережно храните,

А мне, живой, и верить не хотите!

 

Все большим отчаянием звучат ее вопли. Неужели он ее, единственно достойную,может сменять на недостойную? Пусть прогонит ту и соединится с ней, ведь онаготова бороться за него не на жизнь, а на смерть. Пусть требует от нее, молитона на коленях, всего, что только хочет, любого доказательства ее верности инерушимой преданности, она все ради него кинет: дом, семью, корону, все своедостояние, свою честь и сына. Пусть все отнимет, лишь бы не отталкивал ее, всеотдавшую ему, единственно любимому.

 

И тут впервые приоткрывается глубина всей этой трагической ситуации.Благодаря чрезмерности признаний Марии Стюарт на сцену проливается яркий свет.Босуэл лишь случайно увлекся ею, как и многими другими женщинами, и этим,собственно, для него эпизод исчерпан. Однако Мария Стюарт, предавшаяся ему всейдушой и всеми чувствами, вся огонь и экстаз, стремится удержать его, удержатьнавсегда. Но сама по себе любовная связь нисколько не привлекает счастливого всемейной жизни, честолюбивого человека. В лучшем случае ради тех преимуществ ивыгод, какие дает ему любовь женщины, держащей в своих руках все почести имилости шотландской короны, Босуэл тянул бы еще какое-то время, он терпел быМарию Стюарт в качестве наложницы рядом с женой. Но этого недостаточно королевес душою королевы, недостаточно женщине, которая не хочет делиться, которая всвоей неистовой страсти хочет одного – владеть им всецело. Но как им завладеть?Как привязать навек своевольного, необузданного искателя приключений? Клятвы вбезграничной верности и покорности лишь наскучат такому мужчине, он немало,слышал их от других женщин. Нет, одна только приманка может увлечь ненасытногочестолюбца, единственный приз, ради которого грешили и блудили столь многие, –корона. Как бы мало Босуэл ни стремился сохранить отношения с женщиной, ккоторой он, в сущности, равнодушен, великий соблазн исходит от мысли, что этаженщина – королева и что она может сделать его королем Шотландии.

Правда, мысль эта на первый взгляд кажется безрассудной. Ведь жив законныйсупруг Марии Стюарт – Генри Дарнлей, и ни о каком другом короле не может быть иречи. А все же эта безрассудная мысль, и только она, отныне приковывает Босуэлак Марии Стюарт нерасторжимой цепью, ибо нет у несчастной другой приманки,которая могла бы удержать этого неукротимого человека. Ничто не заставитвольного, независимого кондотьера продаться своей рабыне и терпеть ее любовь,как только корона. И нет такой цены, какой эта опьяненная женщина, давнозабывшая честь, порядочность, достоинство, закон, не была бы готова уплатить заего любовь. И если придется добыть корону для Босуэла ценой преступления, она,ослепленная страстью, не отступит и перед преступлением.

Ибо так же, как Макбет, выполняя демоническое предсказание ведьм, не можетстать королем иначе, как ценою крови, ценою полного уничтожения целогокоролевского рода, так и Босуэлу прегражден честный, законный путь кшотландскому престолу. Дорога к нему ведет через труп Дарнлея. Для того чтобыкровь соединилась с кровью, должна неизбежно пролиться кровь.

 

В том, что Мария Стюарт не станет серьезно противиться, когда, освободив ееот Дарнлея, он потребует у нее руки и короны, Босуэл, разумеется, ни минуты несомневался. И если бы даже ясно сформулированное письменное обязательство,якобы найденное в пресловутом серебряном ларце, обязательство, в коем онаобещает сочетаться с ним браком, «невзирая на любые препятствия, какие стали бычинить ей родичи, а равно и другие лица», если бы даже оно было чистейшим мифомили фальшивкой, он и без ее обещания, скрепленного подписью и печатью, был быуверен в ее покорности. Как часто жаловалась она ему – да и не только ему, –до чего тяжела ей мысль, что Дарнлей – ее супруг, как пылко (пожалуй, слишкомпылко) уверяла в своих сонетах, а тем более, надо думать, с глазу на глаз, вчасы любовных свиданий, сколь страстно она мечтает навек соединиться с ним,Босуэлом! Да, с этой стороны ему ничто не угрожало, он мог отважиться на любуюкрайность, на любое безрассудство.

Но Босуэл, разумеется, заручился и одобрением лордов, хотя бы молчаливым. Онзнает, все они единодушны в своей ненависти к настырному, несносному мальчишке,их предавшему, и нельзя оказать им большей услуги, как любыми средствами и повозможности скорее убрав его из Шотландии. Босуэл и сам присутствовал на томзнаменательном сборище в замке Крэгмиллер, на котором, при участии МарииСтюарт, игра, пусть и в завуалированной форме, велась за голову Дарнлея. Первыесановники страны – Меррей, Мэйтленд, Аргайл, Хантлей и Босуэл – сговорилисьпредложить королеве своеобразную сделку: пусть вернет на родину опальныхвельмож, убийц Риччо – Мортона, Линдсея и Рутвена, а они берутся избавить ее отДарнлея. Перед королевой речь идет сначала о легальном освобождении, подсловами «to make her quit of him»[116]разумеется официальный развод. Однако Мария Стюарт ставит условием, чтобырасторжение брака было законным и вместе с тем не угрожало правам ее сына, наЧто Мэйтленд весьма загадочно отвечает: насчет того, как и что, пусть королеваположится на них, они так поведут это дело, что сын ее не потерпит ни малейшегоущерба, и даже Меррей, уж на что он придира (scrupulous), на многое «закроетглаза» – ведь, как протестант, он проще смотрит на эти вещи.

Странное заявление, и именно таким оно кажется Марии Стюарт. Не надо делатьничего, возражает она Мэйтленду, что «легло бы бременем на ее честь и совесть».За этими темными речами сквозит – и уж от Босуэла это, во всяком случае, неукрылось – некий темный смысл. Ясно лишь одно, что уже тогда все они – МарияСтюарт, Меррей, Мэйтленд, Босуэл, – все главные актеры этой трагедиисогласились в том, что Дарнлея надо устранить; неясным осталось только, как этосделать – добром, хитростью или силой.

Босуэл, самый нетерпеливый и отчаянный из вельмож, стоит за силу. Он нехочет и не может ждать, как другие, – ведь для него речь идет не только о том,чтоб убрать с глаз долой ненавистного мальчишку, а о том, чтобы унаследоватьпосле него корону и власть. Пока другие только тянут и выжидают, он вынуждендействовать, и действовать решительно; по-видимому, он заблаговременнонащупывает почву, подыскивая себе среди лордов помощников и пособников. Ноздесь огни истории снова горят приглушенно, ведь преступление всегда готовитсяв темноте или в неверном, сумеречном свете. Никогда уже не станет известным,кого из лордов и скольких посвятил в свои планы Босуэл, а также чьей помощьюили молчаливым согласием он и в самом деле заручился. Меррей, должно быть,знал, но от участия воздержался; Мэйтленд как будто отважился на большее.Положиться можно лишь на признание Мортона, сделанное на смертном одре. Мортонкак раз возвращался из изгнания, затаив смертельную ненависть к предателюДарнлею, когда Босуэл, поскакавший ему навстречу, открыто, без околичностейпредложил ему вместе с ним, Босуэлом, убить Дарнлея. Но Мортон с некоторых порстал осторожен, у него еще свежо в памяти недавнее предприятие, когдасоучастники оставили его одного и умыли руки. Он медлит с ответом и, требуягарантий, спрашивает, согласна ли королева на убийство. Да, она согласна, незадумываясь, отвечает Босуэл, которому важно заручиться его поддержкой. Но,наученный горьким опытом, Мортон знает, как быстро post festum[117]забываются устные договоры, и прежде чем связать себяобещанием, требует письменного согласия королевы черным по белому. По добромушотландскому обычаю он хочет запастись «бондом», дабы в случае неприятностейему было на что сослаться. Босуэл и это ему обещает. На самом деле ни о каком«бонде» не может быть и речи, вожделенная свадьба состоится лишь при условии,что королева останется в стороне и в критическую минуту события «застигнут ееврасплох».

Итак, Босуэлу не на кого опереться, задуманное дело падает на него, самогонетерпеливого, самого отчаянного, и у него, конечно, достанет решимостипривести его в исполнение. Но уже та двусмысленная уклончивость, с какойвыслушали его Мортон, Меррей и Мэйтленд, показала, что открыто противитьсялорды не будут. Если они и не благословили его намерения тайным письмом, топоддержали сочувственным молчанием и дружеским невмешательством. А с того дня,как выясняется, что Мария Стюарт, Босуэл и лорды – все в этом вопросе мыслятодинаково, можно сказать, что дни Дарнлея сочтены.

 

Собственно, все уже готово. Босуэл призвал на помощь своих головорезов. Отом, где и как произойдет убийство, договорились на секретных совещаниях. Нодля жертвенного заклания не хватает главного – самой жертвы. Как Дарнлей нинаивен, а все же он учуял опасность. Уже за много недель до этого он отказалсяпереступить порог Холируда, зная, что еще не разошлись собравшиеся тамвооруженные лорды; но и в замке Стирлинг он больше не чувствует себя вбезопасности, с тех пор как преданные им убийцы Риччо по знаменательнойамнистии королевы снова вернулись в Шотландию. Непоколебимо, не поддаваясь, нина какие приманки и посулы, засел он в Глазго. Там живет граф Ленокс, его отец,там все их друзья, это крепкий, надежный дом, а на случай, если враг вторгнетсясилой, в порту день и ночь стоит судно, в любую минуту готовое принять его наборт. А тут, словно чтобы охранить в опасную минуту, судьба посылает ему впервых числах января оспу – удобный предлог для того, чтобы еще много недельбезвыездно просидеть в Глазго, в надежном убежище у самого моря.

Болезнь Дарнлея путает созревшие планы Босуэла, с нетерпением поджидающегосвою жертву в Эдинбурге. По каким-то причинам, о которых мы можем толькогадать, Босуэл, видимо, не хотел терять время: то ли ему не терпелось поскорейдобраться до престола; то ли он вполне основательно боялся опасных проволочек,так как слишком много ненадежных людей знало о заговоре; то ли его интимныеотношения с Марией Стюарт не остались без последствий – трудно сказать, вовсяком случае, ждать он больше не намеревался. Но как заманить больного,заподозрившего недоброе юношу под топор? Как вытащить его из постели, изтвердыни родительского дома? Официальное приглашение заставило бы Дарнлеянасторожиться, а ведь ни Меррей, ни Мэйтленд, ни кто другой при дворе ненастолько близок всем ненавистному, всеми презираемому экс-королю, чтобыубедить его вернуться по доброй воле. И только одна-единственная сохранила надним власть. Уже дважды заставляла она несчастного юношу, преданного ей раба,покориться. Только Мария Стюарт, она единственная, надев личину любви к тому,кто жаждет ее любви, может заманить притаившуюся жертву в расставленнуюловушку. Из всех людей на свете ей одной дано совершить этот чудовищный обман.А так как и сама она больше себе не госпожа, а лишь послушная марионетка вруках тирана, то достаточно Босуэлу повелеть, и невероятное или, лучше сказать,то, чему наше чувство отказывается верить, свершилось: двадцать второго январяМария Стюарт, уже много недель избегавшая встречи с Дарнлеем, отправляетсяверхом в Глазго, будто бы для того, чтобы навестить больного супруга, на самомже деле чтобы по приказанию Босуэла заманить его домой, в город Эдинбург, гдеего ждет не дождется с отточенным кинжалом – смерть.

 

Дорога к убийству

(22 января – 9 февраля 1567)

 

И вот начинается самая зловещая строфа баллады о Марии Стюарт. Поездка вГлазго, из которой она привезла еще больного супруга прямо в логовозаговорщиков, – один из наиболее сомнительных ее поступков. Снова и снованапрашивается вопрос: была ли Мария Стюарт и вправду под стать древним Атридам– Клитемнестре, с лицемерной заботливостью готовящей вернувшемуся домой супругуАгамемнону теплую ванну, меж тем как ее возлюбленный убийца Эгисф затаился втени с отточенным топором? Или же она сродни леди Макбет, кроткими и льстивымисловами провожающей ко сну короля Дункана, которого Макбет потом зарежет восне, – одна из тех демонических преступниц, какими великая страсть порой делаетсамых отважных и любящих женщин? А может быть, правильнее мыслить ее безвольнойрабой жестокого сутенера Босуэла, движущейся в каком-то трансе исполнительницейчужой непререкаемой воли, наивно послушной марионеткой и не подозревающей острашных приготовлениях за ее спиной? Чувство отказывается верить такомузлодейству, обвинить в сокрытии и соучастии женщину, которая до сих пор былапреисполнена человечности. Вновь и вновь ищешь другого, более гуманного инезлобивого истолкования ее поездки в Глазго. Опять и опять откладываешь всторону, как пристрастные, показания и документы, обличающие Марию Стюарт, и счистосердечной готовностью и желанием дать себя убедить проверяешь теоправдательные доводы, которые ее защитникам удалось найти или изобрести. Увы,при всем желании отнестись к ним с доверием эти адвокатские доводы никогоубедить не могут: звено совершенного злодеяния без швов включается в цепьсобытий, в то время как домыслы защитников при ближайшем рассмотрениирассыпаются в руках трухой.

Ибо как предположить, что нежная забота погнала Марию Стюарт к постелибольного Дарнлея и что она забрала его из безопасного убежища в надежде создатьему дома лучший уход? Ведь уже несколько месяцев супруги живут врозь, какчужие. Присутствие Дарнлея ей несносно; как ни молит он, чтобы Мария Стюартделила с ним супружеское ложе, его законные права попираются. Испанский,английский и французский послы в своих донесениях давно говорят о наступившемохлаждении как о чем-то бесспорном и само собой разумеющемся. Лорды официальноначали дело о разводе, а про себя помышляют и о менее безобидной развязке.Недавние любовники так равнодушны друг к другу, что, даже услышав, что МарияСтюарт заболела в Джедборо и находится при смерти, преданный супруг отнюдь неспешит проститься с той, которую уже готовят к принятию святых даров. С помощьюсамой сильной лупы не обнаружите вы в этом союзе и ниточки любви и атоманежности; а значит, предположение, будто горячая забота подвигнула Марию Стюартна эту поездку, отпадает как несостоятельное.

Однако – и это последний довод ее защитников à tout prix[118]– быть может, Мария Стюарт, отправляясь в Глазго, хотелапокончить с злополучной ссорою? Разве не могла она ехать к больному искатьпримирения? К сожалению, и этот наипоследний благоприятный довод опровергаетсядокументом за собственноручной ее подписью. Всего за день до отъезда в Глазго всвоем письме к архиепископу Битону – неосторожная и не думала, когда писалаписьма, что они будут свидетельствовать против нее, – Мария Стюарт дала волюсвоему гневу и раздражению против Дарнлея. «Что до короля, нашего супруга, тоодному богу известно, как мы всегда к нему относились, но и богу и всему светуизвестны его происки и козни против нашей особы; все наши подданные были томусвидетелями, и я нисколько не сомневаюсь, что в душе они осуждают его». Слышенли здесь кроткий голос миролюбия? Это ли настроение преданной жены, которая всмятении и тревоге спешит к больному мужу? И второе неопровержимоеобстоятельство, явно не говорящее в ее пользу, – Мария Стюарт предпринимает этупоездку не просто с тем, чтобы проведать Дарнлея и вернуться домой, а с твердымнамерением тут же увезти его в Эдинбург: опять чрезмерная забота, которой,пожалуй, не веришь. Ибо не противно ли всем законам медицины и здравого смыславытащить оспенного больного, в горячке, с еще не опавшим лицом, из постели ивезти его зимой, в январе, целых два дня в открытом экипаже, по лютому морозу.А ведь Мария Стюарт даже телегу прихватила с собой, чтобы Дарнлею некуда былоподаться, так не терпелось ей со всею поспешностью отвезти его в Эдинбург, гдезаговор против него был уже в полном ходу.



Поделиться:




Поиск по сайту

©2015-2024 poisk-ru.ru
Все права принадлежать их авторам. Данный сайт не претендует на авторства, а предоставляет бесплатное использование.
Дата создания страницы: 2016-08-07 Нарушение авторских прав и Нарушение персональных данных


Поиск по сайту: