Один-единственный из присутствующих пользуется наступившим после чтениязамешательством, чтобы незаметно покинуть таверну; другие, потому ли, что домокружен вооруженными приспешниками Босуэла, или потому, что про себя они решилипри первом же удобном случае отступиться от подневольной присяги, подмахнулиграмоту. Они знают: что написано пером, прекрасно смывается кровью. А потомуникто особенно не задумывается: что значит для этой братии какой-то росчеркпера! Все подписываются и продолжают пировать и бражничать, а пуще всехвеселится Босуэл. Наконец-то желанный приз у него в руках и он у цели. Ещенесколько недель – и то, что кажется нам в «Гамлете» небывальщиной, поэтическойгиперболой, становится здесь действительностью: королева, «еще и башмаков неизносив, в которых прах сопровождала мужа»[129],идет к алтарю с его убийцей. Quos Deus perdere vult…
Путь безысходный
(апрель – июнь 1567)
Невольно, по мере того как трагедия «Босуэл», нарастая, стремится к своейвысшей точке, нам, словно по какому-то внутреннему принуждению, все снова иснова вспоминается Шекспир. Уже внешнее сюжетное сходство этой трагедии с«Гамлетом» неоспоримо. И тут и там – король, вероломно убранный с дорогилюбовником жены, и тут и там – вдова, с бесстыдной поспешностью устремляющаясяк венцу с убийцею мужа, и тут и там – неугасающее действие сил, рожденныхубийством, которое труднее скрыть и от которого труднее скрыться, чем былосовершить его. Уже одно это сходство поражает. Однако еще сильнее, ещенеодолимее воздействует на чувство поразительная аналогия многих сценшекспировской шотландской трагедии с исторической. Шекспировский «Макбет»,сознательно или бессознательно, сотворен из атмосферы драмы «Мария Стюарт»; то,что волею поэта произошло в Дунсинанском замке, на самом деле не так давнопроисходило в Холируде. И тут и там то же одиночество после содеянного, тот жетяжкий душевный мрак, те же овеянные жутью пиршества, на которых гости не смеютотдаться веселью и откуда они втихомолку бегут один за другим, между тем какчерные вороны несчастья, зловеще каркая, кружат над домом. Порой не скажешь:Мария ли Стюарт ночами блуждает по дому в помрачении разума, не ведая сна,смертельно терзаемая совестью, или же то леди Макбет, пытающаяся смытьневидимые пятна с обагренных кровью рук? То ли Босуэл перед нами, то ли Макбет,все решительнее и непримиримее, все дерзновеннее и отважнее противостоящийненависти всей страны и в то же время знающий, что все его мужество бесплодно ичто смертному не одолеть бессмертных духов. И здесь и там – страсть женщины какдвижущее начало и мужчина как исполнитель, но особенно здесь и там схожаатмосфера, гнетущая тяжесть, нависшая над заблудшими, замученными душами,мужчиной и женщиной, что прикованы друг к другу одним и тем же преступлением иувлекают один другого в пагубную бездну. Никогда в мировой истории и мировойлитературе психология преступления и таинственно тяготеющая над убийцей властьубиенного не проявлялись так блистательно, как в обеих шотландских трагедиях,из коих одна была сочинена, а другая реально пережита.
Это сходство, эта поразительная аналогия только ли случайны? Или же должнопризнать, что в шекспировском творении реально пережитая трагедия Марии Стюартнашла свое поэтическое и философское истолкование? Впечатления детстванеугасимо властвуют над душой поэта[130], итаинственно преображает гений ранние впечатления в вечную, непреходящуюдействительность. Одно несомненно: Шекспиру были известны события, происшедшиев Холирудском замке. Все его детство в английском захолустье было овеянорассказами и легендами о романтической королеве, которой безрассудная страстьстоила страны и престола, и теперь, в наказание, ее постоянно перевозят изодного английского замка в другой. Он, верно, совсем недавно прибыл в Лондон,этот юноша – лишь наполовину мужчина, но уже вполне поэт, – когда по всемугороду трезвонили колокола, ликуя оттого, что великая противница Елизаветынаконец-то сложила голову на плахе и что Дарнлей увлек за собой в могилуневерную жену. Когда же впоследствии в Холиншедовой хронике[131]он натолкнулся на повесть о сумрачном короле Шотландском[132], быть может, вспыхнувшее воспоминание отрагической гибели Марии Стюарт таинственным образом связало обе эти темы втворческой лаборатории поэта? Никто не может утверждать с уверенностью, ноникто не может и отрицать, что трагедия Шекспира была обусловлена той реальнопережитой трагедией. Но лишь тот, кто прочитал и прочувствовал «Макбета»,сможет полностью понять Марию Стюарт тех холирудских дней, невыразимые мукисильной души, которой самое дерзновенное ее деяние оказалось не под силу.
Но что особенно поражает нас в обеих трагедиях, как вымышленной, так иреально пережитой, это полная аналогия в том, как меняются под влияниемсодеянного обе героини – Мария Стюарт и леди Макбет. Леди Макбет вначале –преданная, пылкая, энергичная натура, с сильной волей и пламенным честолюбий,ем. Она грезит о величии своего супруга, и эта строка из памятного сонета МарииСтюарт могла быть написана ее рукой: «Pour luy je veux rechercher lagrandeur…»
Основной стимул преступления – в ее честолюбии, и она действует хитро ирешительно, пока дело – лишь тень ее желания, лишь замысел и план, пока алаягорячая кровь не обагрила ей руки, не запятнала душу. Льстивыми речами, как иМария Стюарт, завлекшая Дарнлея в Керк о’Филд, зазывает она Дункана вопочивальню, где его ждет отточенный клинок. Но сразу же после содеянного онауже другая, ее силы исчерпаны, мужество сломлено. Огнем сжигает совесть ееживую плоть, с остановившимся взором, безумная, бродит она по замку, внушаядрузьям ужас, а себе – отвращение. Неутолимая жажда разъедает ее измученныймозг – жажда все забыть, ни о чем не думать, ничего не знать, жажда небытия. Нотакова же и Мария Стюарт после убийства Дарнлея. С ней происходит перемена,внезапное превращение, даже черты ее лица так несхожи с прежними, что Друри,соглядатай Елизаветы, доносит в Лондон: «Никогда еще не было видно, чтобы затакой короткий срок и не будучи больной женщина так изменилась внешне, какизменилась королева». Ничто больше не напоминает в ней ту жизнерадостную,разумную, общительную, уверенную в себе женщину, какой все знали ее лишь занесколько недель. Она уединяется, прячется, замыкается в себе. Быть может,подобно Макбету и леди Макбет, она все еще надеется, что мир промолчит, еслимолчать будет она, и что черная волна милосердно пронесется над ее головой. Нопо мере того, как все настойчивее звучат голоса и требуют ответа; по мере того,как ночами на улицах Эдинбурга, под самыми ее окнами, все громче выкликаютимена убийц; по мере того, как Ленокс, отец убитого, ее недруг Елизавета, еедруг Битон, как весь мир восстает против нее, требуя суда и справедливости, –рассудок ее мутится. Она знает: нужно что-то сделать, чтоб скрыть содеянное,оправдаться. Но не находит сил для убедительного ответа, не находит умногоОбманного слова. Точно в глубоком гипнотическом сне, Слышит она голоса изЛондона, Парижа, Мадрида, Рима, они обращаются к ней, увещают, остерегают, ноОна не в силах воспрянуть, она слышит эти зовы, лишь рак заживо погребенныйслышит шаги идущих по земле, – бессильно, беспомощно, из глубины отчаяния. Оназнает: надо разыграть безутешную вдову, отчаявшуюся супругу, надо исступленнорыдать и вопить, чтобы мир поверил ее невиновности. Но в горле у нее пересохло,она не в силах заговорить, не в силах больше притворяться. Неделя тянется занеделей, и наконец она чувствует: больше ей этого не вынести. Подобно тому, какзагнанная лань с мужеством отчаяния поворачивается и бросается напреследователей, подобно тому, как Макбет, стремясь защитить себя, громоздитвсе новые убийства на убийства, взывающие о мщении, так и Мария Стюартвырывается наконец из сковавшего ее оцепенения. Ей уже все равно, что подумаетмир, все равно – разумно или безрассудно она поступает. Лишь бы не этаонемелость, лишь бы что-то делать, двигаться все вперед и вперед, все быстрей ибыстрей, бежать от этих голосов, убеждающих и угрожающих. Лишь бы вперед ивперед, не задерживаться на месте и не думать, а то как бы не пришлосьсознаться себе самой, что никакая мудрость ее уже не спасет. Одна из тайннашей, души заключена в том, что на короткий срок быстрое движение заглушает внас страх; словно возница, который, слыша, что мост под ним гнется и трещит,все шибче нахлестывает лошадей, ибо знает, что лишь сумасшедшая езда может егоспасти, так и Мария Стюарт во всю мочь гонит вороного коня своей судьбы, чтобызадавить последние сомнения, растоптать любое прекословие. Только бы не думать,только бы не знать, не видеть – все дальше и дальше в дебри безумия! Лучшестрашный конец, чем бесконечный страх! Таков непреложный закон: как каменьпадает тем быстрее, чем глубже скатывается в бездну, так и заблудшая душа безпамяти торопится вперед, зная, что кругом безысходность.
Ни один из поступков Марии Стюарт в недели, следующие за убийством, неподдается объяснению доводами разума, а единственно лишь душевным затмением напочве безмерного страха. Даже в своем неистовстве не могла она не понимать, чточесть ее навеки загублена и утрачена, что вся Шотландия, вся Европа увидит вбраке, заключенном спустя лишь несколько недель после убийства, да еще субийцею ее супруга, надругательство над законом и добрыми нравами. Достаточнобыло бы любовникам затаиться и выждать год-другой, и все эти обстоятельства,возможно, позабылись бы. При искусной дипломатической подготовке можно было бытысячу объяснений придумать, почему именно Босуэла избрала она в супруги. Итолько одно неизбежно грозило столкнуть Марию Стюарт в бездну гибели – решисьона кощунственно нарушить траур и бросить вызов всему миру, с преступнойторопливостью возложив корону убитого на голову убийцы. Но именно к этомустремится Мария Стюарт в своем постыдном нетерпении.
Для столь необъяснимого поведения обычно разумной и тактичной женщинысуществует одно лишь объяснение: у Марии Стюарт нет выхода. По-видимому, ейнельзя ждать, что-то мешает ей ждать, так как всякое ожидание, всякаяпроволочка грозит разоблачить перед миром то, чего ни одна душа еще неподозревает. И нет иного объяснения для такого безоглядного бегства в брак сБосуэлом, как то – последующие события подтвердят эту догадку, – что несчастнаяуже знала о своей беременности. Но ведь не сына Генри Дарнлея, не королевскогоотпрыска носит она под сердцем, а плод запретной преступной любви. Однакокоролеве Шотландской не подобает произвести на свет внебрачного младенца, даеще при обстоятельствах, что огненными письменами вещают на всех стенах о еевине или соучастии. Ибо с непреложной ясностью вышло бы наружу, каким забавампредавалась она со своим возлюбленным в дни траура; ведь каждый можетсосчитать, вступила ли Мария Стюарт – и то и другое одинаково зазорно! – впредосудительную связь с Босуэлом до убийства Дарнлея или сразу же после него.Только поторопившись узаконить рождение ребенка, может она спасти его честь, аотчасти и собственную. Ведь если его появление на свет застанет ее супругойБосуэла, слишком ранние роды не так бросятся в глаза, да и рядом будет человек,который даст ребенку свое имя и отстоит его права. А потому каждый месяц,каждая неделя проволочки – непоправимо упущенное время. Быть может, ей кажется– ужасная альтернатива! – что чудовищное решение взять в мужья убийцу своегомужа все же менее позорно, чем родить внебрачного ребенка и этим открытопризнать свой грех. Только допустив как некую вероятность такое неумолимоевмешательство природы, ее элементарных законов, можно как-то понятьпротивоестественное поведение Марии Стюарт в течение этих недель – все прочиедомыслы искусственны и лишь затемняют картину ее душевного состояния. Толькоприняв в соображение этот страх – страх, который миллионы женщин всех временузнали на собственном опыте, который и самых честных и смелых не раз приводил кпревратным и преступным решениям, – мучительный страх перед тем, как бынепрошеная беременность не раскрыла тайны, – можно уяснить себе, что заставлялопотрясенную женщину так торопиться. Только это, единственно это соображениепридает какой-то смысл бессмысленной спешке, одновременно открывая взгляду всюглубину трагедии этой несчастной.
Страшная, убийственная ситуация, сам дьявол не выдумал бы более ужасной.Время не ждет, время, поскольку королева знает, что беременна, вынуждает ееторопиться, а с другой стороны, именно торопливость навлекает на нееподозрение. Как королева Шотландии, как вдова, как женщина, дорожащая своейчестью и доброй славой и знающая, что вся страна, весь европейский мир глаз снее не сводят, Мария Стюарт и думать не должна о супруге с такой сомнительной,ужасной репутацией, как у Босуэла. Но беспомощная женщина, попавшая вбезвыходное положение, она в нем одном видит спасителя. Она и не должнавыходить за него замуж и должна непременно. А чтобы мир не угадал истиннойпричины ее поступка, надо было изобрести другую, от нее не зависящую причину вобъяснение этой безумной горячки. Надо было изобрести такой предлог, которыйсообщил бы смысл немыслимому с точки зрения морали и закона поступку, –предлог, который бы сделал брак Марии Стюарт печальной необходимостью.
Однако что может заставить королеву заключить столь неравный брак, снизойтидо человека столь скромного ранга? Кодекс чести того времени лишь в одномслучае допускал такую уступку: если женщина насильственно обесчещена, виновникобязан был женитьбою восстановить ее честь. Только как оскорбленная женщинамогла бы Мария Стюарт, с некоторым правом отважиться на этот союз, только тогдаможно было бы внушить народу, что она подчинилась неизбежности.
Единственно лишь безысходное отчаяние могло породить такой фантастическийплан. Только полнейший сумбур в голове мог привести к такому сумбурномурешению. Даже Мария Стюарт, столь отважная и решительная в критические минуты,отступает в ужасе, когда Босуэл предлагает ей разыграть этот трагический фарс.«Лучше мне умереть, я чувствую, все кончится ужасно», – пишет эта мученица. Ночто бы ни говорили о Босуэле моралисты, он верен себе в своей великолепнойотваге отчаянного сорвиголовы. То, что ему предстоит разыграть перед всейЕвропой роль отпетого негодяя, насильника, посягнувшего на честь своейкоролевы, разбойника с большой дороги, цинично презирающего добропорядочность изакон, нимало его не смущает. Да хоть бы перед ним распахнулись врата ада, нетакой он человек, чтобы остановиться на полдороге, когда на карту поставленакорона! Нет опасности, перед которой он отступил бы, – невольно вспомнишьМоцартова Дон Жуана, его дерзновенную выходку, когда он приглашает каменногокомандора откушать с ним. Рядом с Босуэлом трясется Лепорелло – его шуринХантлей, согласившийся за взятку в виде кое-каких церковных владенийблагословить развод Босуэла со своей сестрой. При мысли о столь рискованнойкомедии душа у трусоватого рыцаря уходит в пятки, и он бросается к королеве,пытаясь ее отговорить. Но Босуэла не тревожит отпадение еще одного союзника,после того как он бросил вызов всему миру; не пугает его и то, что план увоза,по-видимому, кем-то выдан – соглядатай Елизаветы доносит о нем в Лондоннакануне назначенного срока; ему безразлично, будет похищение принято за чистуюмонету или нет, лишь бы оно привело его к цели – стать королем. Он делает все,что ни вздумает, не боится ничего на свете, и у него еще хватает силы увлечь засобой свою противящуюся жертву.
Ибо, как опять-таки показывают письма из ларца, судорожно восстает какое-товнутреннее чутье Марии Стюарт против железной воли ее господина. Явственноговорит ей предчувствие, что напрасен и этот новый обман, что им не удастсяникого обмануть, кроме самих себя. Но, послушная раба, она и на этот разбезропотно подчиняется Босуэлу. Так же покорно, как недавно она помогала емуувезти Дарнлея из Глазго, так и теперь с тяжелым сердцем помогает она «увезти»самое себя, и вся комедия согласованного «похищения» разыгрывается как понотам.
Двадцать первого апреля, спустя несколько дней после вынужденного оправданияБосуэла на суде дворян и «награждения» его парламентом, – двадцать первогоапреля, еще и двух суток не прошло, как Босуэл в харчевне Эйнслея выманил улордов согласие на свой брак с королевой, и ровно девять лет минуло, как онаполуребенком была обвенчана с французским дофином, – Мария Стюарт, доселе неслишком заботливая мамаша, вдруг изъявляет горячее желание проведать своегосыночка в замке Стирлинг. Недоверчиво встречает ее граф Мар, официальный опекуннаследника, – до него, видимо, дошли темные слухи. Только в присутствии другихженщин дозволено Марии Стюарт встретиться с сыном – верно, лорды страшатся, какбы она не завладела младенцем и не выдала его Босуэлу: всем уже ясно, что этаженщина готова выполнить любое, хотя бы и преступное, приказание своего тирана.В сопровождении нескольких всадников, в том числе Мэйтленда и Хантлея, конечно,во все посвященных, возвращается королева в Эдинбург. Но в шести милях отгорода из засады выскакивает большой конный отряд во главе с Босуэлом и«нападает» на королевский кортеж. Дело, разумеется, обходится миром: «воизбежание кровопролития» Мария Стюарт запрещает своим спутникам оказатьсопротивление. Достаточно Босуэлу схватить за повод ее коня, как королевадобровольно «сдается в плен» – позволяет увезти себя в сладостное заточение взамке Данбар. Какому-то переусердствовавшему капитану, который, собрав подмогу,разлетелся было освободить ее, дают понять, что в его услугах не нуждаются, авзятых в плен Мэйтленда и Хантлея наилюбезнейшим образом отпускают по домам.Никто не пострадал, все с миром отправляются восвояси, и только королеваостается в плену у возлюбленного «насильника». Больше недели «жертва» делитложе похитителя, а между тем в Эдинбурге с величайшей поспешностью и не щадязатрат обстряпывают дело о разводе Босуэла с его законной супругой – сначала впротестантском суде под весьма шатким предлогом, будто Босуэл нарушилсупружескую верность, согрешив со служанкою, а затем и в католическом – судьи сзапозданием спохватились, что Босуэл состоит со своей женой Джейн Гордон вкаком-то отдаленном родстве. Но вот благополучно завершена и эта темная сделка.Пришло время объявить миру, что Босуэл, как дерзкий разбойник с большой дороги,напал на бедную королеву и в своей необузданной похоти надругался над ней, итеперь только брак с человеком, овладевшим ею против воли, может восстановитьпоруганную честь королевы Шотландской.
Однако «похищение» сработано чересчур уж топорно: никто всерьез не верит,что над королевой Шотландской «учинено насилие», и даже испанский посланник,наиболее из всех благожелательный, доносит в Мадрид, что все это чистейшаяуловка.
Но как ни странно, именно те, кому обман особенно ясен, притворяются, будтоони убеждены в факте насилия. Лорды, тем временем подписавшие новый «бонд» напредмет полного свержения Босуэла, отваживаются почти на остроумную каверзу:они принимают версию о похищении королевы со всей подобающей серьезностью.Внезапно преисполнясь трогательной верности, они заявляют с великимвозмущением, что государыня их страны «насильственно содержится в заточении,сие же есть величайшее надругательство над честью Шотландии». С необычнымединомыслием договариваются они вырвать беззащитную овечку из пасти злого волкаБосуэла. Наконец-то они обрели желанный повод напасть на грозного диктатораиз-за угла под флагом ультрапатриотизма. Наспех сговариваются они «избавить»Марию Стюарт от Босуэла и этим помешать свадьбе, которую сами еще неделю назадпоощряли.
Разумеется, для Марии Стюарт не может быть худшей услуги, чем это внезапноеи назойливое попечение лордов, вознамерившихся вырвать ее из когтей«насильника». Тем самым у нее выбиты из рук карты, которые она смешала с такимхитрым расчетом. И так как она отнюдь не хочет быть «избавленной» от Босуэла,а, наоборот, хочет навек с ним соединиться, то ей приходится по возможностисвести на нет выдумку, будто он ее обесчестил. Если еще вчера она усиленночернила Босуэла, то сегодня не знает, как его обелить. Весь фарс теряет, такимобразом, всякий смысл. Чтобы уберечь своего обольстителя от суда и расправы,она выгораживает его со всеми увертками заправского адвоката. «Поначалу с ней,правда, обошлись несколько странно, зато уж потом – как нельзя лучше, и у неенет оснований жаловаться». А так как не было рядом никого, кто бы мог прийти ейна помощь, то она «была вынуждена умерить свое первоначальное неудовольствие издраво поразмыслить над сделанным предложением». Все постыднее становитсяположение женщины, запутавшейся в дебрях страсти. Последняя прикрывавшая еепелена стыдливости разодрана в клочья, и, вырвавшись из чащи, стоит онаобнаженная перед насмешкою всего мира.
Глубокое замешательство охватывает друзей Марии Стюарт, когда в первыхчислах мая они встречают свою высокочтимую королеву при ее возвращении вЭдинбург: Босуэл ведет коня под уздцы, а его солдаты в знак того, что онаследует за ним по доброй воле, бросают свои копья наземь. Напрасно пытаютсяистинные доброжелатели Марии Стюарт и Шотландии предостеречь ослепленную.Французский посланник Дю Крок заявляет ей, что брак с Босуэлом – это конецдружбы с Францией; один из ее верных, лорд Херрис, бросается к ее ногам, аиспытанному Мелвилу, который еще в последнюю минуту старается помешать этомубраку, приходится бежать от гнева Босуэла. С сокрушенным Сердцем взирают онина то, как эта отважная, независимая женщина отдается на волю оголтелогоавантюриста, и с тревогой предвидят, что в сумасбродном нетерпении соединитьсяс убийцей своего мужа она неминуемо утратит престол и честь. Зато враги ееторжествуют. Сбылись во всем своем страшном значении мрачные пророчества ДжонаНокса. Его преемник Джон Крэг отказывается вывесить в храме греховноеоглашение; не обинуясь, называет он этот брак «odious and slanderous before theworld»[133]и только тогда вступает впереговоры, когда Босуэл грозится отправить его на виселицу. Марии Стюартприходится все ниже и ниже клонить голову. Теперь, когда все знают, как онаспешит со свадьбой, каждый бесстыдный вымогатель старается сорвать с неепобольше. Хантлей за хлопоты о разводе Босуэла получает доставшиеся коронецерковные земли; католического епископа умасливают высокими титулами иназначениями; но самую тяжкую мзду налагает на нее протестантское духовенство.Суровым судьей, а не подданным выступает перед королевою и Босуэлом пастор,требующий от нее публичного самоуничижения; пусть – она, католическаягосударыня, племянница Гизов, обвенчается и по реформатскому, еретическому,чину. Решившись на эту позорную уступку, Мария Стюарт теряет последнюю опору,единственный козырь, какой у нее оставался: лишается поддержки католическойЕвропы, утрачивает благоволение папы, симпатии Испании и Франции. Теперь онаодна против всех. Сбылись слова одного из ее сонетов:
Pour luy depuis j’ay mesprise l’honneur,
Ce qui nous peust seul pourvoir de bonheur.
Pour luy j’ay hazardé grandeur & conscience,
Pour luy tous mes parents j’ay quitte & amis.
Я для него забыла честь мою –
Единственное счастье нашей жизни,
Ему я власть и совесть отдаю,
Я для него покинула семью,
Презренной стала в собственной отчизне.
Но нет средства помочь тому, кто сам себя отдал на заклание: бессмысленныхжертв не приемлют боги.
История не помнит за многие столетия такой трагической свадьбы, как та, чтоимела место 15 мая 1567 года: все унижение Марии Стюарт, как в зеркале,отразилось в этой мрачной картине. Первый ее брак с французским дофином былзаключен среди бела дня; то был день блистательного торжества. Десятки тысячзрителей приветствовали юную королеву, вся знать стеклась из городов и весей;послы всех государств прибыли полюбоваться на то, как окруженная королевскойфамилией и цветом рыцарства дофина торжественно шествует в Нотр-Дам. Мимоликующих трибун, мимо восторженно машущих окон проследовала она в пышнойпроцессии, и весь народ благоговейно и радостно взирал на нее. Уже втораясвадьба была куда скромнее. Не среди бела дня, а в сумерках рассвета, в шестьчасов утра, соединил ее священник с правнуком Генриха VII. Однако же наторжество явилась вся знать, присутствовали послы, целые дни напролет шлопирование, Эдинбург веселился напропалую. Эта же, третья свадьба – с Босуэлом(его еще второпях жалуют титулом герцога Оркнейского) – совершается тайком,словно преступление. В четыре часа утра – город еще спит, ночь нависла надкрышами – несколько робких фигур незаметно прокрадываются в замковую часовню,ту самую – не прошло еще и трех месяцев, и королева еще не сняла свой траурныйнаряд, – где отпевали ее убитого супруга. Пусто на сей раз в часовне.Приглашено много гостей, но явилось оскорбительно мало, никому не хочется бытьсвидетелем того, как королева Шотландии наденет кольцо на руку, злодейскиприкончившую Генри Дарнлея. Почти никто из лордов королевства не счел нужнымприйти и даже не удосужился извиниться, Меррей и Ленокс покинули страну,Мэйтленд и Хантлей – даже эти полуверные держатся поодаль, а единственныйчеловек, которому она, истовая католичка, поверяла до сих пор свои тайныемысли, ее духовник, навсегда ее покинул: печально возвещает страж ее совести,что отныне считает ее своей утерянной овечкой. Ни один человек, дорожащийчестью, не хочет видеть, как убийца Дарнлея берет в супружество жену убиенногои как служитель божий благословляет кощунственный союз. Напрасно умоляет МарияСтюарт французского посланника быть на свадьбе, чтобы придать торжеству хотя бывидимость блеска. Всегда столь обязательный друг, он наотрез отказываетсяприйти. Ведь его присутствие могут истолковать как соизволение Франции. «Ещеподумают, – возражает он в свое оправдание, – что мой король как-то в этомзамешан»; к тому же он не хочет признать в Босуэле супруга Марии Стюарт.Священник не служит обедни, молчит орган, обряд совершается с неприличнойпоспешностью. Ввечеру слуги не осветили свечами зал, готовя его к танцам, неснарядили пиршественных столов. Никто с криками «Largesse, largesse!»[134]не швырял денег в народ, как это было на еепредыдущей свадьбе; холодная, пустая и сумрачная часовня напоминает гроб;угрюмо, словно плакальщики на похоронах, выстроились свидетели странногопразднества. Свадебный кортеж не шествует через весь город по ликующим улицам;издрогнув в пустынной часовне, удаляются новобрачные во внутренние покои ипрячутся за крепкие затворы.
Именно теперь, когда она у цели, к которой неслась, бросив поводья, неразбирая дороги, именно теперь в душе у Марии Стюарт происходит какой-тонадлом. Исступленная ее мечта завладеть Босуэлом и удержать его – сбылась;лихорадочно ждала она, вперив глаза в одну точку, желанного часа соединения вобманчивой надежде, что его близость, его любовь победят страх. Но теперь,когда ее воспаленный взор не устремлен к одной цели, глаза ее прозревают; онаоглядывается и видит вокруг себя пустоту, ничто. Даже между ним, безрассуднолюбимым, и ею сразу же после женитьбы пошли нелады: всегда, когда двоевовлекают друг друга в гибель, начинаются упреки и взаимные обвинения. Уже втрагический день свадьбы французский посол находит королеву, обезумевшую,убитую горем. Еще не спустился вечер, а между супругами уже пролегла холоднаятень. «Началось похмелье, – сообщает Дю Крок в Париж. – Когда в четверг ЕеВеличество прислала за мной, я сразу почувствовал, что между ними не все ладно.Чтобы отвести мне глаза, она сказала: если я нахожу ее печальной, то лишьпотому, что она ничего уже не ждет от жизни и жаждет одной лишь смерти. Вчераиз-за запертой двери, где они были одни с графом Босуэлом, вдруг раздались еекрики; пусть ей дадут нож, она хочет покончить с собой. Люди в соседнейкомнате, слышавшие эти вопли, выражали опасения, как бы она чего над собой несотворила, – один только бог в силах ей помочь». Ходят все новые слухи ораздорах между супругами. Босуэл, очевидно, смотрит на развод со своей юнойкрасавицей женой как на пустую формальность и все ночи проводит с ней, а не сМарией Стюарт. «Со дня злополучной свадьбы, – сообщает посол в Париж несколькопозднее, – Мария Стюарт не перестает стенать и лить слезы». Итак, не успелаослепленная женщина достигнуть того, чего так пламенно добивалась, как она ужезнает, что все для нее потеряно и что даже смерть была бы избавлением от тойпытки, на которую она себя обрекла.
Три недели длится тот горький медовый месяц – три недели неизбывного страхаи агонии. Все старания новобрачных как-нибудь удержаться, спастись идут прахом,Босуэл на людях сугубо почтителен и нежен с королевой, он – сама преданность иуважение, но никакие слова и позы уже ничего не могут изменить; в сумрачноммолчании взирает город на преступную чету. Тщетно старается диктатор снискатьлюбовь народа: он разыгрывает простодушного, доброго, благочестивого правителя;он посещает проповеди реформатских священников, однако протестантскоедуховенство держится так же враждебно, как и католическое. Он пишет смиренныеписьма Елизавете – она не внемлет. Он обращается в Париж – его не замечают.Мария Стюарт зовет своих лордов – те шагу не делают из Стирлинга. Она требует,чтобы ей вернули сына, – никакого ответа. Все затаилось, все зловещенемотствует вокруг обреченной пары. Босуэл для поднятия духа еще устраиваетнапоследок маскарад и водные игрища; он сам участвует в них, и королева стрибуны улыбается ему бледной улыбкой. В зеваках, как всегда, недостатка нет,но ликования не слышно. Какое-то оцепенение страха, какая-то мертваянеподвижность объяла страну, одно неосторожное движение – и грянет бурявозмущения и гнева.
Однако Босуэл не из тех, кто обольщается сентиментальными иллюзиями.Опытный моряк, он чувствует в этой зловещей тишине предвестие бури. Как всегдарешительный, он берется за приготовления. Он знает: в закладе его голова, ипоследнее слово в близком споре скажет оружие. Лихорадочно набирает он отовсюдуконных и пеших ратников, чтобы достойно встретить нападение. С готовностьюжертвует Мария Стюарт для его наемников все, чем она еще может пожертвовать:продает драгоценности, занимает где только можно и даже – позор дляшотландской, оскорбление для английской королевы – отдает перелить недавнопривезенную золотую купель – дар Елизаветы крестнику, – чтобы получить лишнийдесяток золотых монет и хоть немного продлить агонию. Но от молчания лордов всебольше веет грозой, свинцовые тучи обложили королевский замок, вот-вот ударитмолния. Босуэлу слишком знакомо коварство его сотоварищей, чтобы доверять этомуспокойствию; он знает: на него готовится вероломное нападение. И чем ждатьприступа в незащищенном Холируде, он седьмого июня, без малого три неделиспустя после бракосочетания, бежит в неприступную Бортуикскую крепость, поближек своим верным. Туда же созывает Мария Стюарт на двенадцатое июня, очевидно, впоследней попытке обратиться к народу, своих subjects, noblemen, knights,esquires, gentlemen and yeomen[135], предлагаяим явиться в полном вооружении, с шестидневным запасом довольствия; видимо,Босуэл замыслил молниеносным ударом разбить всю шайку своих врагов, прежде чемони соберутся с силами.