Собственно полемика о двух стилях органично подводит к вопросу о генезисе лирики трубадуров: А. Жонруа настаивает на книжном происхождении лирики провансальских поэтов, заимствовавших рифму и строфу из восточной поэзии, ему возражает Г. Парис, выдвигающий версию народных истоков лирики трубадуров. В пользу концепции последнего говорят жанры баллады (песни с припевом, сопровождающей пляс) и пасторелы. Собственно сама сюжетная ситуация, воспетая в альбе может быть идентифицирована со свадебным диалогом жениха и друга, охраняющего покой новобрачных. Безусловно, народные истоки лежат в основе генезиса жанра плача. В тоже время изысканная строфическая организация кансоны, настойчивый поиск новых строфических решений и открытие новых возможностей рифмы указывает не неотъемлемую связь лирики трубадуров с книжной традицией. Собственно открытие рифмы, а с нею и строфы было совершено в европейской поэзии именно трубадурами, что отмечал А. С. Пушкин, указывая: «…поэзия проснулась под солнцем полуденной Франции». Открытые трубадурами строфы и созданный ими язык поэтических символов (любовь соловья и розы, метафора жизни как кораблика в бурном море) создали основу для появления итальянской ренессансной лирики «сладостного нового стиля» и «Канцоньере» Ф. Петрарки. «На Пиренейском полуострове поэтика провансальцев легла в основу галисийской школы поэзии, нашедшей самое яркое выражение в песнях короля Кастилии Альфонса Х и португальского короля Дионисия (XIII в.). Наконец, значительное влияние оказали трубадуры на немецкий миннезанг» - так характеризуют влияние лирики трубадуров на европейскую поэзию авторы учебника «История зарубежной литературы. Средние века и Возрождение» (М., 1987).
Рыцарский роман
1. Роман как жанр возникает и развивается в период Зрелого Средневековья на протяжении XII в., и формируется и функционирует внутри рыцарского сословия. Основным ареалом рождения романа были северные и центральные земли Франции. Первоначально под романом понималось произведение светского содержания, написанное на одном из романских языков, а не на классической латыни. По мере развития рыцарского романа в западноевропейской литературе Средних веков он приобретает жанровую определенность: как большая форма эпоса, показывающая значительный промежуток жизни героя через повествование и описание. Рыцарский роман формируется под влиянием самых разных факторов: рыцарской современности, эпохи Крестовых походов, представлений об идеальном рыцаре, эпопей и героев античности, народных эпических песен и героических эпосов, восточных сказок, христианских агиографий. Но решающее воздействие на генезис рыцарского романа оказали литературные обработки кельтских легенд о племенном вожде Артуросе.
2. Рыцарский роман формируется постепенно и начинает свое развитие с романов «античного цикла». Эти романы не могут считаться собственно рыцарскими, поскольку в них пока не найден способ соединить любовь и рыцарские подвиги. Поведение героя по-прежнему имеет государственную, а не личную направленность, хотя характеры героев теряют однозначность, подвергаются психологической разработке. Историческими романы на античные сюжеты назвать нельзя, поскольку античные герои перенесены в рыцарскую современность XII в.. Смысл обращения к героям античности в рыцарском романе состоял в необходимости установить преемственные связи между современным рыцарством и древними и прославленными героями, чтобы создать иллюзию длительности пребывания в мире рыцарского сословия. Кроме того, уже в этих романах обнаруживается стремление создать идеал рыцаря, показать способы достижения этого идеала. Так, «Александрия» Ламбера де Тора и Александра де Берне показывает, как был воспитан и чему обучался Александр Македонский, чтобы стать образцовым рыцарем и героем: кроме искусств ведения боя и верховой езды, Александр обучается искусству охоты, игре в шахматы, письму, счету и астрономии. Правда, свои способности Александр направляет больше на познание мира (поднимается в клетке, несомой двумя грифами, под облака, спускается на дно морское), чем на поиски любви и славы, что определяло бы его как современного эталонного рыцаря.
3. Рыцарские идеалы и рыцарская мечта об идеальном монархе нашли выражение не в романах «античного цикла», способствовавших становлению жанровой традиции, а в романах «артуровского цикла», истоки которых лежат в кельтских и валлийских легендах и в их более поздних обработках. В качестве наиболее продуктивного материала для рыцарского романа выступила легенда о племенном вожде бриттов Артуре или Артуросе (Y в. н. э.), который объединил кельтские племена в борьбе против англосаксов. Клирик и поэт Гальфрид Монмутский в латинской хронике «История королей Британии» (1136) изображает Артура (Артуроса) как всеевропейского монарха. А историограф и поэт Роберт Вас во французской обработке хроники стремится не столько к тому, чтобы придать Артуру черты идеального короля, сколько к разработке сюжета и политического подтекста хроники. Вас вводит идею рыцарского братства, образ Круглого стола, разрабатывает темы предательства и коварства вассалов, супружеской измены, вводит волшебных, сказочных персонажей – Мерлина, Моргану. Королевство Артура у Васа отнесено к прошлому, такое дистанцирование выражало упрек далекой от идеалов рыцарского братства современности. Утопический характер государства короля Артура в интерпретации Васа так охарактеризован Г. Стадниковым: «Образным олицетворением главного принципа этого «государства» является Круглый стол — стол согласия, дружбы, мира. Располагаясь за этим столом, все рыцари оказываются равны. Поэтому «Бретонский цикл», или цикл «Короля Артура», называют еще и циклом «Круглого стола»». В «артуровских романах» традиционная, формульная сюжетная рамка – изображение «картины двора короля Артура как средоточия идеального рыцарства в его новом понимании….. Отсюда паломничество всех героев к этому двору, а также включение в артуровский цикл сюжетов первоначально ему чуждых», поскольку нельзя было сделаться совершенным рыцарем, героем романа, «в смысле воинских подвигов и высокой любви, не пожив и не «потрудившись» при дворе короля Артура». «Артуровский цикл» как наиболее специфическое выражение рыцарского романа складывается в западноевропейской литературной традиции в творчестве К. де Труа.
О жизни Кретьена де Труа (Крестьена из Тройе) известно немного. Свои наиболее значительные произведения он создал при дворе Марии Шампанской (с 1164 г.), затем нашел нового покровителя Филиппа Фландрского (1169-1188), позже его следы теряются. В романах Кретьена мир короля Артура – воплощение идеальной рыцарственности – возник бесконечно давно и длится вечно как гарант продолжения бытия рыцарского сословия. Этот мир идеален, трансисторичен и вынесен за пределы реальности. Герои романов Кретьена совершают подвиги и влюбляются во внеисторическом, противопоставленном реальной действительности мире. Нравственной мерой поведения рыцаря становится подвиг – «авантюра», т. е. подвиг, совершенный во имя любви, к тому же нравственно формирующий рыцаря. Основная проблема у Кретьена – соотношение любви и авантюры, поскольку образцовый рыцарь – это рыцарь влюбленный. Конфликт между любовью и авантюрой приводит Кретьена к идее о направленности, моральном смысле приключения, которое перестает быть самоцелью, а имеет задачей и результатом нравственное воздействие на рыцаря. «Авантюра» не только прославляет рыцаря, но и воспитывает его, духовно формирует. Этим обусловлен в романах Кретьена устойчивый мотив поисков приключений, выбора пути, в том числе, а иногда и в первую очередь, – в этическом смысле. Чем выше этическая направленность поведения героя, тем возвышеннее и благородней его образ.
Решая проблему соотношения любви и рыцарского подвига, К. де Труа подчеркивает созидательную силу любви, под воздействием которой подвиг приобретает этическую направленность. Романы Кретьена утверждают силу человеческой личности. Герои ищут опоры только в самих себе, поэтому их личные переживания, особенно любовные, рассмотрены так подробно. Уже первый роман Кретьена «Эрек и Энида» (ок. 1170) поднимает проблему совместимости любви и брака, а также счастливой супружеской любви и рыцарского подвига. Испытание, которое Эрек назначает себе как рыцарю и Эниде как любящей супруге, осуществляется уже после свадьбы героев. Таким образом, роман уже в своем генезисе намечает пути преодоления стереотипа, связанного с представлением о счастливой развязке как о свадьбе героев. В «Клижесе» (1175) Кретьен поднимает актуальную для его эпохи проблему адюльтера. Император Алис женат на германской принцессе Фенисе, которая влюблена в его племянника Клижеса. Страсть молодых людей обоюдна, но они исключают самую мысль об адюльтере: Фениса каждую ночь дает Алису волшебный напиток, который погружает его в сон, а когда император умирает, не опрочив невинности своей жены, Клижес и Фениса вступают в законный брак. Г. К. Косиков считает, что мотив волшебного напитка и любовный треугольник, сложившейся между венценосным дядей, его племянником и Фенисой, избран Кретьеном в полемике с популярными легендами о Тристане и Изольде и их первыми литературными обработками.
В романе «Ивэйн, или Рыцарь Льва» (между 1176-1181) герой показан в развитии, изображен процесс формирования характера. Кретьен, создавая психологический портрет героя, обращается к динамическому портрету, самоанализу и аналитическому описанию чувств героя, прямой авторской характеристике. Здесь Кретьен снова поднимает проблему осмысленности и нравственной направленности подвига. Прославленный рыцарь Круглого стола Ивэйн в честном поединке побеждает Черного рыцаря, стража лесного источника. Скрываясь от погони, Ивэйн прячется в замке только что сраженного им рыцаря. Помощь разумной служанки, снабжающей героя шапкой-невидимкой, помогает ему спрятаться. Иэйна потрясает глубина скорби и красота вдовы Клодины, и он решает во что бы то ни стало на ней жениться. Вновь при помощи разумной служанки, которая внушает хозяйке замка, что никто не сумеет лучше охранять ее и источник, чем тот, кто сразил ее мужа, Ивэйну удается стать мужем Клодины. Хотя союз, по крайней мере, со стороны Клодины, был заключен по вполне рационалистическим соображениям, молодожены любят друг друга. Но Ивэйн заскучал и просит у супруги разрешения уехать на год к королю Артуру. В пирах и забавах время пролетает незаметно, Ивэйн легкомысленно забывает о назначенном сроке, а когда возвращается, находит опустевший замок. Несчастный Ивэйн не знает, где искать Клодину и от печали впадает в безумие. Он, как дикий зверь бродит по лесу, спит на сырой земле. В таком-то жалком виде однажды Клодина обнаруживает спящего Ивэйна. Она полна сострадания, но пока не может простить своего легкомысленного возлюбленного, потому что не знает, стал ли он дейстивтельно дорожить ее любовью. Ее диалог со спутницей Ивэйн слышит сквозь сон и просыпается исцелившимся от безумия. Теперь герой знает, что ему делать, чтобы вернуть Клодину: он должен доказать ей, что он - настоящий рыцарь, достойный ее любви. С этого момента в романе героя начинает сопровождать лев, как символ осмысленности и правильности его поступков. Поединок с Черным рыцарем был вызван эгоизмом и самоутверждением Ивэйна, которому нужно было доказать всем и прежде всего своему антоганисту Говэйну, что он самый смелый и сильный рыцарь. Теперь, излечившийся от безумия Ивэйн совершает совсем другие подвиги: он освобождает девушек-ткачих, томящихся в плену у великана, и выступает защитником девицы, обделенной сестрой при разделе наследства. На этом судебном поединке присутствует Клодина и прощает Ивэйна после победы. Подвиги Ивэйна во второй части романа – подвиги истинного рыцаря, который не просто стремится к славе, а защищает слабых, несправедливо обиженных, униженных и оскорбленных. Таким образом, приключение нравственно формирует рыцаря, выступает не занимательным сюжетным узлом и не рыцарской забавой, а психологически оправданным этапом нравственной эволюции героя. Повествание у Кретьена чередуется с описаниями, воссоздающими картины быта. Кретьен не скупится и на описание турниров, праздников, пиров, убранства комнат. Таким образом, рыцарский роман становится отражением реального быта рыцарского сословия. Кретьен не боится показать несоответсвие куртуазного идеала нравственным требованиям («Клижес») или человечности («Ивэйн»).
4. Цикл романов о Тристане и Изольде образует отдельную линию в истории рыцарского романа. Г. К. Косиков, обращаясь к французским источникам, указывает: «Роман о Тристане и Изольде сохранился в двух неполных вариантах, записанных нормандскими труверами Тома (70-80-е годы XII в.) и Берулем (90-е годы), однако восходят они к более ранним редакциям и опираются на кельтскую эпико-мифологическую коллизию»51. К приведенным источникам можно добавить следующие, собственно романные: немецкий роман Эйльгарта фон Оберге (ок. 1190), немецкий роман Готфрида Страсбурского (начало XIII века), французский прозаический роман о Тристане (ок. 1230), а также выполненные в иных жанровых формах интерпретации: лэ «О жимолости» Марии Французской, небольшую английскую поэму «Сэр Тристрем» (конца XIII века), скандинавскую сагу о Тристане (1126), эпизодическую французскую поэму «Безумие Тристана», известную в двух вариантах (около 1170). Приведенный список красноречиво свидетельствует об огромном интересе, который вызывала легенда в Зрелом Средневековье. Продолжить список можно обработками легенды, созданными медиевистами XIX-ХХ века Жозефом Бедье (1898) и Пьером Шампионом (1938), обработка последнего приведена в «Библиотеке всемирной литературы» в томе 22 «Средневековый роман и повесть» (М., 1974).