– А как с остальными рейсами? – выкрикнул молодой интеллигент.
– Вопрос решается, товарищи! – ответил сверху Горохов.
Вдруг над аэропортом раздался гул двигателей. Все подняли головы вверх. На посадку шел лайнер «ИЛ-86».
– Это еще что?.. – растерянно прошептал Афанасьев и, расталкивая поднимавшихся по трапу пассажиров, бросился к своей машине.
Он хлопнул дверцей, машина умчалась.
Горохов, насупившись, смотрел в сторону садящегося самолета.
Пассажиры с других рейсов, участвовавшие в митинге, нестройной толпой потянулись обратно к аэровокзалу.
Навстречу им по летному полю бежала дежурная Пирожкова, держа в руках листок бумаги, который колыхался на ветру.
Она подбежала к трапу.
– Петр Герасимович… – пролепетала она, тяжело дыша.
– Что случилось? – недовольно спросил Горохов, спускаясь.
– Вот… – она протянула листок.
– Погоди… – Горохов достал из кармана футляр с очками, водрузил очки на нос, принялся читать бумажку.
Он прочитал текст, тяжело вздохнул и, аккуратно сложив, спрятал во внутренний карман шинели. Засунув руки в карманы и не взглянув на Пирожкову, Горохов пошел прочь от самолета по летному полю.
Бортпроводница у трапа, пропускавшая пассажиров, не выдержала, обратилась к Пирожковой:
– Танька, чего там?
– Телефонограмма. Лунева назначили. Завтра приступает к должности.
Горохов уходил вдаль по бескрайнему полю – сгорбленный, сломленный ударом судьбы.
Аэровокзал бурлил. Новость о Луневе передавалась из уст в уста, ее обсуждали. У кабинки справочной службы выстроилась длинная очередь.
В прорези окошка появилось лицо.
– Девушка, это правда?
– Что?
– Ну, Лунев…
– Правда.
Лицо сменилось.
– Девушка, я слышал, Лунева назначили?
– Назначили.
– А какой он?
– Что значит – какой?
– Хороший или плохой?
– У нас все начальники хорошие, – с достоинством отвечала Мила.
– Сколько ему лет, хотя бы?
– Кажется, пятьдесят.
– Что делается! – лицо исчезло.
Появился кавказец.
– Девушка, скажи, в Баку теперь совсем не будем летать?
– Почему вы так решили?
– Лунев…
– Будем летать по расписанию.
– Хорошая девушка…
Возникло лицо молодого парня, который уже пытался познакомиться с Милой.
– Девушка, как вас зовут?
– Мила.
– А Лунева как зовут?
– Геннадий Сергеевич.
– А меня зовут Витя, – он протянул в окошечко руку, пожал милину ладошку. – Говорят, правильный мужик?
– Не знаю.
– Давайте встретимся!
– Где?
– Во Фрунзе. Если улетим. Теперь ведь улетим, да?
– Не знаю.
Парня вытеснила деревенская старушка.
– Доченька, расскажи…
– Что вам рассказать?
– Про этого… нового начальника.
– Зачем это вам?
– Не летала я никогда, понимаешь? У меня сын в Сибири. Туда только самолетом можно. А я боюсь… Недельку здесь потолкалась, еще больше испугалась. Загробят, как пить дать, при такой-то службе… Вот я и думаю: мне дальше ждать или как? Может, что перемениться?
– Не могу сказать.
– А кто могёт?
– Подождите, я узнаю.
Мила опустила шторку окошка, набрала по телефону номер.
– Тань, а Тань… Там у вас Нади нету?.. Ну, которая с Луневым работала… Скажи ей, чтобы ко мне пришла. Только быстренько!
В тесной комнатке, набилось человек десять молодых аэрофлотовцев – бортпроводницы, пилоты, техники… Пирожкова остановилась в дверях.
Надя рассказывала.
– Театры любит… Как прилетим в какой-нибудь город, сразу идем в театр всем экипажем. Потом обсуждение спектакля… Особенно комедии. Но не пустые, а со смыслом. Правда, смеялся на них он мало, все больше грустнел. Выйдет из зала, головой тряхнет и говорит: «Ничего, еще не вечер…»
– А что это значит? – последовал вопрос.
– Кто его знает?.. Я его как-то спросила: «Геннадий Сергеевич, почему вы комедии любите?» А он говорит: «Человечество, смеясь, расстается со своим прошлым. Маркс сказал». – «Чего же вы не смеетесь?» – спрашиваю. – «Да видишь, Надя, – говорит, – никак нам с прошлым не расстаться, никак…»
Вошла Пирожкоова.
– Надя, тебя Мила просит зайти. В справку.
– Зачем?
– Не знаю.
– Пассажиры, видать, интересуются, – сказал один из пилотов.
– А как же? Всем интересно, – согласился другой.
Надя пошла к дверям. Несколько человек двинулись за нею.
Чиненков и Туркин вылезли из канализационного люка, откинув изнутри крышку, и оказались в хозяйственном дворе ресторана. Здесь стояли баки, переполненные пищевыми отходами, в которых копошилось множество кошек.
У распахнутого служебного входа в ресторан стояла «Волга» – пикап с откинутой задней дверцей. В нее грузили ящики с помидорами, на заднее сиденье наваливали какие-то пакеты. Сноровисто бегали официанты под присмотром буфетчицы.
– Наверняка, кот здесь. К местным прибился, – сказал Чиненков, указывая на кошек.
Туркин жмурился на солнце.
– Откуда вы, такие красивые? Боря, погляди на себя! – сказала буфетчица.
Чиненков принялся отряхиваться.
– Кота ищем, Ирина Семеновна.
– Какого кота?
– Потерялся важный кот. Не поможете?
– Не до тебя сейчас. Тут такое творится!
– А что случилось? ОБХСС?
– Хуже… Лунева назначили.
Чиненков окаменел.
– Ну, все. Это все, – не разжимая зубов, проговорил он.
Туркин с корзиной ходил вдоль мусорных баков, высматривая кота… Кошки лениво укрывались за баками. Чиненков подошел к Туркину вплотную. Туркин испуганно взглянул на него.
– Лунева назначили, слышал?
– Думаете, это серьезно? – спросил Туркин.
– Это крышка… Мне. Тебе. Котам… Всему крышка!
– А мне почему? – спросил Туркин.
– Ты что – не понимаешь? Теперь и твой Панкратов полетит. Все полетят.
– Так это же хорошо… Давно не летали. Мало же летали… – лепетал Туркин.
– Дурак! – Чиненков круто повернулся, зашагал к служебному входу.
– Боря! А я? – растерялся Туркин.
Чиненков остановился, обернулся.
– Мой тебе совет: лови здесь кота – любого! – и дуй на службу. И сиди тихо. С котом. Жди новостей.
Он скрылся в дверях.
Туркин раскрыл корзину и трусцой побежал к бакам. Кошки кинулись врассыпную.
Саксофонист все еще сидел в ресторане, ждал товарищей. Вокруг суетились официанты – убирали грязную посуду, рассчитывались с посетителями, свертывали скатерти, клали на столы ножками вверх стулья.
Саксофонист смотрел на это удивленно.
Подошел официант.
– Давайте рассчитаемся.
– А я не собираюсь уходить.
– Ресторан закрывается.
– Вот как? Интересно, почему?
– Буфетчица и шеф-повар уволились.
– Быстро у вас все делается. А кофе?
– Гражданин, я спешу.
– Да объясни толком, Кеша! – воскликнул саксофонист.
– Лунев, – коротко сказал Кеша.
– И… что?
– Ваш товарищ был прав. Назначили Лунева.
– И на этом основании я не могу выпить кофе? Не понимаю!
В зал ресторана со служебного хода вошел Чиненков в грязной шинели. Подошел к официанту.
– Иннокентий, налей мне сто пятьдесят.
– Боря! – взмолился официант. – Ну, ты же знаешь… Борьба за трезвость!
– Пожалуйста, здесь осталось, – саксофонист налил в фужер коньяку из фляги.
– Спасибо, – Чиненков присел на стул.
Саксофонист отсчитывал деньги. Официант взял, пересчитал, положил на стол сдачу.
– Сдачи не надо, – сказал музыкант.
– Я лучше знаю, что надо и что не надо, – сказал Иннокентий с достоинством и отошел.
– Что с ним? – удивился саксофонист. – Сдал до копейки.
– Лунев… – вздохнул Чиненков и залпом выпил коньяк.
– А что это все-таки, значит?
– Это значит – полетим… – мрачно сказал Чиненков.
– О! Тогда я побежал. Извините! – саксофонист исчез.
Чиненков посмотрел ему вслед и слил остатки его коньяка в свой фужер.
Руководитель полетов Афанасьев, как раненый зверь, метался у запертых дверей диспетчерского зала, в котором Леша продолжал методично сажать самолеты.
– Алексей, немедленно прекрати! – взывал он.
Афанасьев подбежал к окну. Увидев, что по взлетно-посадочной полосе катится очередной самолет, он снова подбежал к двери.
– Сажай! Сажай! Потом я тебя посажу!
За дверью слышался ровный глуховатый голос Леши:
– Рейс 4918, вас понял. Даю координаты. Удаление восемь, курс 250. Посадку разрешаю…
Афанасьев вновь подбежал к окну. Вывернув шею, стал вглядываться в небо. Поодаль в нерешительности маялись Саша и Миша.
– Что вы стоите?! Вызывайте «Скорую»! – накинулся на них Афанасьев.
– Зачем?
– Он сумасшедший! Не видите?!
По полосе катился зарубежный самолет с маркой авиакомпании «САС». Афанасьев приник к двери диспетчерского зала.
– Лешенька, христом-богом прошу… Зачем губишь? Зачем иностранца посадил? Нам и без иностранца не разобраться… Что он о нас подумает?.. Алексей! Ты слышишь меня?! – сорвался он в крик.
– Рейс 4617, посадку разрешаю… – донесся из-за двери Лешин голос.
– Леша, мне же до пенсии полгода. Потерпи чуток… Потом сажай кого хочешь… Будь человеком, Алексеи!.. – умолял Афанасьев.
Он вдруг выпрямился, глаза его сверкнули безумным огнем.
– Предатель! – заорал он и вдруг схватился за грудь.
– Вызывай «Скорую», – шепнул Миша Саше.
Тот побежал по коридору.
Афанасьев без сил подошел к окну, оперся на подоконник.
– Как сажает… – восхищенно прошептал он. – Как классно сажает… Гаденыш… Мне бы так сажать.
У кабинки справочного бюро в немом молчании застыла огромная толпа пассажиров. Новости передавались по цепочке от деревенской старушки, которая так и дежурила у окошка с просунутой в него головой, и далее по залу, как волны.
Надя в кабинке рассказывала, старушка изредка поворачивалась к толпе и передавала свое резюме.
– Говорит: добрый, – и снова головой в окошко.
– Добрый… добрый… добрый… – зашелестело в толпе.
– Говорит: двое детей. Жена – инженер.
– Двое детей… инженер… жена… – пошло кругами.
И снова напряженное ожидание.
– Говорит: честный. Без обману.
– Честный… обману… честный…
Последовала долгая пауза, во время которой тишина достигла такой степени, что стало слышно, как мяучит где-то кот.
– Говорит: не пьет! – радостно сообщила старуха.
В толпе разнесся гул не то одобрения, не то изумления.
– Спроси, бабуля, порядок будет или нет?
Старушка сунула голову в окошко и тут же вынырнула.
– Порядок любит! – одобрительно передала она.
– Любит… любит… любит… – передавалось по цепочке.
– Пошли, Георгий, все понятно, – кивнул грузин своему приятелю, и они начали выбираться из густой толпы. Люди смыкались за ними.
А чуть поодаль, в тех же креслах, но теперь развернутых лицом к залу, чтобы можно было видеть толпу у справочной, сидели те же, знакомые нам, интеллигентный старик, румяный интеллигент и производственник, который по-прежнему дремал, надвинув шапку на глаза.
– Луневу я не завидую, – сказал старик. – Принимать такое хозяйство. Тут нужно сперва все сломать, а потом строить заново.
– Не согласен с вами, Максим Петрович, – возразил молодой. – В сущности, требуется только одно: твердо сказать, как обстоит истинное положение вещей. Лунева поддержат. Пассажиры полны энтузиазма.
– А служащие аэропорта? Они привыкли к тому, что самолеты не летают. Им так удобнее. Они уже потеряли квалификацию… Да и пассажиры ваши… – с сомнением сказал старик.
– Есть молодые силы. Надо выдвигать их.
– Сказать просто… Хозяйство большое, его сразу не повернуть. Боюсь, неразберихи только прибавится.
– Вы скептик, Максим Петрович.
– Я просто больше вас жил, Андрей Константинович.
– И все же что-то должно произойти.
– Иркутский рейс до сих пор стоит… – как бы невзначай заметил старик, обернувшись на окно.
– А вы видели, как много сегодня прибыло рейсов?
– Видел… Принять рейсы – не штука. Надобно их отправить.
– Все зависит от руководства! – убежденно сказал молодой.
– Ничего от руководства не зависит, – покачал головой старик. – Вы говорите, что Лунев деловой, умный, порядочный человек. Вполне допускаю. Допускаю также, что в первый месяц что-то изменится. На энтузиазме… А потом все вернется на круги своя. Вот увидите.
– Давайте встретимся здесь через год, – предложил молодой.
– Если доживу…
Раздалось объявление:
– «Товарищи пассажиры! Произвел посадку рейс 4675 из Махачкалы. К пассажирам большая просьба: помогите разгрузить багаж. В аэропорту не укомплектована бригада грузчиков. Желающих прошу собраться у выхода на перрон».
– Ну, вот вам и перемены, – сказал старик – Скоро объявят, что не укомплектованы экипажи и попросят пассажиров самих управлять самолетами…
– По крайней мере, это будет честно! – сказал интеллигент.
– А по-моему, лучше бы укомплектовали бригаду грузчиков, – не сдавался старик.
Производственник сдвинул шапку на затылок, привстал, осмотрел собеседников.
– Хватит болтать. Пошли грузить, – сказал он.
Он поднялся с кресла и направился к выходу на перрон. Старик и молодой, переглянувшись, последовали за ним.
В кабинете Горохова горела настольная лампа. Петр Герасимович сидел за столом, ящики были выдвинуты. Он доставал папки, сортировал их, кидал ненужные бумаги в корзину. Там уже был огромный ворох.
Он нажал на клавишу селектора.
– Боря, зайди ко мне, – сказал в микрофон.
Петр Герасимович подошел к окну. На аэродром спустились сумерки. Было заметно оживление на летном поле, где стояли несколько самолетов. Горели фары заправщиков, раздавался гул. Горохов смотрел долго, как бы прощаясь со всем этим.
Неслышно появился Чиненков.
– Звали?
– Это ты, Боря… – Горохов обернулся. – Вот такие дела…
– Знаю, – сухо сказал Чиненков.
– Остаешься за меня. Я тебя рекомендую Луневу.
– А вы, Петр Герасимович?
– Я свое оттрубил. Пора на покой… Надо дело в надежные руки передать.
– У меня ненадежные, – оказал Чиненков.
– В каком смысле?
– Как вы – я могу работать, Петр Герасимович, Как Лунев – не могу.
– Ничего, пообвыкнешь. Сдерживать его будешь. А то он больно горяч. Захочет все сразу… Кота нашли?
– Нашли, – соврал Чиненков.
– И то слава богу. Где был?
– В ресторане.
– А чего там народ на поле делает? – спросил Горохов, указывая за окно.
– Грузят. Перешли на самообслуживание.
– Стоит лишь на секунду отвлечься – и сразу… черт знает что… – вздохнул Горохов. – Ну, я пошел… – он пожал Чиненкову руку – Смотри, чтобы до Лунева рейсы не выпускали. Он придет – пусть сам разбирается.
Тяжело ступая, он вышел из кабинета.
Чиненков подошел к столу, сел, как бы примериваясь, расставил локти. Потом откинулся на спинку стула и вдруг судорожно, болезненно захохотал.
На поле аэродрома, в свете прожекторов, разгружали и загружали самолеты. Длинные цепочки пассажиров выстроились от багажников к аэровокзалу. По цепочкам передавались чемоданы, тюки, рюкзаки.
Работали старик с молодым интеллигентом. В цепочке стоял и Туркин. У ног его была корзинка для кота.
К цепочке подъехала служебная машина. Из нее выглянул человек в форме..
– Товарищи! Кто умеет заправлять лайнер «ИЛ-86»? – обратился он к толпе.
Пассажиры приостановили работу.
Производственник подошел к машине.
– Что я вам говорил, – оказал старик, передавая молодому человеку чемодан.
– Ну и что! И ничего особенного, – упрямо возразил тот, тяжело дыша.
Старик уже протягивал ему очередной чемодан.
Из иллюминаторов самолета иркутского рейса разглядывали картину погрузки пассажиры. Они чувствовали себя несколько неловко.
– Товарищи, а что же мы? – спросила, наконец, певица.
– А что мы? Мы, можно сказать, уже улетели.
– Но мы же не улетели!
– Действительно, товарищи, надо помочь, – отозвался голос из конца салона.
– Как хотите! Я не пойду! Я месяц ждал этого рейса. А что, если он улетит, пока мы грузим? – заволновался пассажир.
– Морозно —протянул другой.
– Да куда он улетит? Без экипажа?!
– Пойдемте, пойдемте, товарищи! – певица в шубке двинулась по проходу к дверям.
Пассажиры иркутского рейса сходили по трапу и пристраивались к цепочкам разгружающих.
Вновь подъехала машина. Из нее выглянула Надя.
– Товарищи! В буфете для вас приготовлен горячий кофе и закуски!
Алексей с видом человека, хорошо сделавшего свое дело, отворил двери диспетчерского зала и сказал:
– Теперь можете расстреливать!
В комнате отдыха над лежащим Афанасьевым хлопотали врачи. Афанасьев был раздет до пояса, ему снимали кардиограмму. Он приподнял голову, взглянул на Лешу.
– Все рейсы посадил? – спросил он слабый голосом.
– Все, Игорь Дмитриевич.
– Молоток… Под суд… пойдешь… Но суд тебя… оправдает, – он уронил голову на подушку.
– Не шевелитесь, больной, – строго сказала женщина – врач.
Поздно вечером аэровокзал выглядел по-праздничному. Потрудившиеся на морозе пассажиры пили кофе, сгрудившись вместе и разложив на чемоданах еду, захваченную в дорогу и купленную в буфете. Все смешались – рабочие, студенты, военнослужащие. Настроение у всех было приподнятое. Молодые аэрофлотовцы тоже были в этом кругу.
Старик с молодым интеллигентом, как всегда, сидели рядом. Они ели вареные вкрутую яйца. Тут же пристроилась и музыкальная группа во главе с певицей. И Леша с Надей были тут, и даже Туркин, примостившийся на отшибе.
– Жаль немного, товарищи, что не умеем мы еще водить самолеты, – с жаром говорил молодой интеллигент, держа в правой руке стакан с кофе. – Я думаю, что со временем так и будет. Помните, об этом мечтал еще Маяковский. «Землю попашем – попишем стихи!»
– Надеюсь, – вы шутите, Андрей Константинович, – наклонился к нему старик.
– Нисколько!
– Нет уж, я в свою дудку дудел и буду дудеть, – сказал саксофонист.
– Друзья, я предлагаю тост, – администратор Аркадий взял застолье в свои руки. – Все налейте кофе!
Из термосов полился кофе.
– Я хочу выпить за Алексея, – обратился Аркадий к Леше. – Чтобы он в будущем руководил не только полетами вниз, на землю, но и полетами вверх! В частности, чтобы завтра же за обеспечил нас рейсом на Иркутск!
– А нас – на Кишинев.
– На Мурманск!
– На Ригу!
Все выпили кофе.
– Теперь, товарищи, у нас осталась только одна мечта, – продолжал Аркадий.
– Какая?
– Поспать, – сказал саксофонист.
– Найти кота товарищу Туркину! – закончил Аркадий.
Туркин вздрогнул, засмущался.
– Да я сам, спасибо…
Вдруг щелкнул репродуктор, и над залом разнесся вежливо – холодноватый женский голос:
– «Вниманию пассажиров, вылетающих рейсом 4122 на Тюмень. Ваш вылет задерживается на два часа по метеоусловиям…»
Лица пассажиров помрачнели.
– Опять… – вздохнул кто-то.
– Это новая смена пришла. Они еще ничего не знают! – догадалась Надя.
– Валя, спой, – попросил саксофонист.
– Что ж… – певица повела плечом. – Только вы подыграйте. Музыканты расчехлили инструменты, и над залом поплыло;
«Летят утки и три гуся…
Кого люблю, не дождуся…»
Стоял в ночном поле иркутский самолет на старте, и ветер трепал разноцветные ленты у него на крыльях. Прожектор высвечивал далекий снежный путь.
Аэровокзал спал. Спали пассажиры в зале и сотрудники аэропорта на рабочих местах.
Спали самолеты на стоянках.
Спали пассажиры иркутского рейса в салоне.
Спали индикаторы.
Спал руководитель полетов Афанасьев в больнице.
Ворочался во сне Горохов.
Не спал только кот ангорский дымчатый, который прогуливался по аэровокзалу, обходя спящих пассажиров и неслышно ступая по мраморному полу мягкими лапами.
Лунева разбудил будильник.
Он поднялся с кровати, начал делать утреннюю гимнастику. Пело утренние песни радио.
Потом Лунев брился. Он был сосредоточен.
Жена проводила его до дверей. Лунев был в форме. Он молча поцеловал жену.
Лунев вышел на улицу, сел в «Жигули», завел мотор и поехал.
Он ехал по городу – сосредоточенный и собранный. Машина свернула на шоссе. Вдалеке виднелось здание аэровокзала.
Лунев оставил машину на стоянке и направился ко входу в аэровокзал. Вокруг не было ни души. Под стеклянными дверями вокзала съежился на морозе ангорский кот.
– Ну что? Холодно? – Лунев наклонился, взял кота на руки.
Так он и вошел в аэровокзал – с котом на руках. И сразу рядом с Луневым тихо и услужливо возник Чиненков.
– Разрешите, Геннадий Сергеевич… Котика…
Лунев передал ему кота и пошел через аэровокзал твердым спокойным шагом, будто не замечая, что пассажиры встают со своих мест, провожая его глазами.
Так он и шел в фокусе людских ожидающих взглядов, а за ним мягко шагал Чиненков с котом на руках, а еще позади плелся с корзиной бедняга Туркин.
Март 1985 г.
Не уезжай ты, мой голубчик!