Ян Чжу пришел к правителю царства Лян и сказал ему:
— Управлять царством так же легко, как вращать ладонями.
Царь сказал:
—Вы, учитель, не можете справиться даже с одной женой и одной наложницей, не в силах возделать свой сад размером в три му. Как же вы можете говорить мне, что управлять царством очень легко?
—Видели ли вы, государь, как пасут овец? — ответил Ян Чжу. — Пошлите пастушка, ростом в пять локтей, с шестом на плече пасти стадо в сотню овец, и овцы пойдут туда, куда он захочет, — на восток ли, на запад ли.
Пошлите Яо тянуть на веревке одного барана, а позади них поставьте Шуня с плетью в руке — и баран не сделает ни шагу. Кроме того, я, ваш слуга, слышал, что рыба, способная проглотить лодку, не плавает в боковых протоках, а лебедь, взмывающий высоко в небеса, не садится в мелкое болото.
| 4 Древние церемониальные мелодии, исполнявшиеся на каменных пластинах и колоколах. — Примеч. ред. |
Почему так? Да потому, что их привлекают великие цели. Мелодии Хуанчжун и Далюй4 не годятся для сопровождения обыкновенных танцев. Почему так? Да потому, что их звучание намного превосходит обыденные звуки. Об этом и гласит поговорка: «Тот, кто занят великим делом, не обращает внимания на мелочи. Тот, кто одерживает большую победу, не имеет маленьких побед».
Часть 12
Недолговечность славы
Ян Чжу сказал:
— События глубокой старины сгинули навсегда. Кто опишет их? Деяния Трех Владык — то ли были, то ли нет. Деяния Пяти Царей — то ли явь, то ли сон. Деяния Трех Правителей отчасти видны, отчасти сокрыты — из сотни тысяч мы едва ли знаем одно. Из событий, происходящих ныне, можем кое-что знать, а запомнить разве что одно из десяти тысяч. А из событий, случающихся сейчас перед глазами, некоторые мы примечаем, а некоторые нет, запомнится же из них не более одного на тысячу. Сколько лет минуло с начала времен до сегодняшнего дня — то и сосчитать невозможно. Но за триста тысяч лет, прошедших со времен Фуси, память о достойном и презренном, о красоте и уродстве, об успехах и неудачах, о правильном и неправильном меркла и исчезала неотвратимо — то быстро, то медленно. Если мы из-за мимолетной хвалы или хулы обременяем свой дух и тело и стремимся к славе, которая пережила бы нас на несколько сот лет, то как сможем мы вдохнуть жизнь в наши иссохшие кости и испытать радость быть живым.
Часть XIII Человеческий разум
Ян Чжу сказал:
— Человек подобен всем прочим существам, живущим на этой земле, и несет в себе свойства всех пяти стихий мироздания. Среди всего живого он самый
одухотворенный. Но его когти и зубы недостаточно сильны, чтобы его защитить; его кожа недостаточно прочна, чтобы его обезопасить. Он не может бегать так быстро, чтобы спастись бегством, и у него нет ни шерсти, ни перьев, чтобы предохранить себя от жары или холода. Он должен полагаться на вещи вокруг себя, чтобы взращивать свою природу, и он должен опираться на свой разум, а не силу. Вот почему в разуме самое ценное — это знание, как сохранить себя, а в силе самое ничтожное — это то, что она побуждает напасть на других.
Своим телом я не владею, но, коль скоро я рожден, должен хранить его в целости. Вещами вокруг себя я не владею, но, коль скоро я существую, не могу без них обойтись. Конечно, я живу благодаря своему телу, но природу свою я взращиваю благодаря вещам. Хотя я сберегаю свою жизнь в целости, телом я не могу владеть. Хотя я не могу обойтись без вещей, я не могу владеть вещами. Владеть своим телом, владеть вещами — значит произвольно присваивать себе то, что принадлежит всему Поднебесному миру. Воистину только мудрый человек и высший человек относятся к своему телу и к вещам вокруг как к общему достоянию Поднебесной. Вот что называется «вершина высшего».
Часть XIV
Идеал безразличия
Ян Чжу сказал:
— Люди не могут найти отдохновения из-за четырех обстоятельств: первое — долголетие, второе — слава, третье — должность и четвертое — имущество. Тот, кто владеет этими четырьмя, боится духов, боится людей, боится власти, боится наказаний, Такого я зову «бегущим от правды».
Можно погибнуть и можно жизнь спасти.
Веление судьбы — вечно вне нас.
Тот, кто не идет наперекор судьбе, станет ли мечтать о долгой жизни?
Тот, кого не смущают награды, станет ли мечтать о славе? Тот, кто не хочет власти, станет ли мечтать о должности? Тот, кто не хочет богатства, станет ли мечтать об имуществе? Такого я зову «живущим в согласии с правдой».
В целом мире нет ему врагов.
Его судьба таится в нем самом.
Вот почему в народе говорят:
«Без должности чиновной, без семьи
Забудешь половину всех страстей.
Когда не думают о пище и одежде,
Путь государя и слуги не действен более».
Чжоуская пословица гласит: «Земледельца оставить без дела — что убить его». Он считает естественным и неизменным уходить в поле утром и возвращаться домой вечером, он думает, что на свете нет ничего вкуснее бобовой похлебки. Его кожа и плоть толсты и грубы, жилы у него — твердые и прочные. Если однажды утром уложить его на мягкие меха за шелковыми занавесями, поднести ему лучшего зерна и мяса и сочные мандарины, его разум помутится, в теле поднимется жар и его здоровье придет в расстройство. А если бы цари Сун или Лу поменялись местами с крестьянином и поработали вместо него в поле, то не прошло бы и часа, как они утомились бы. Вот почему неотесанный мужлан называет лучшим в Поднебесном мире то, что ему самому привычно и ему самому нравится.
Когда-то в царстве Сун жил крестьянин. Одевался он в очесы конопли, только чтобы пережить зиму, а когда весной приходили теплые дни, любил греть спину на солнце. Он даже не знал, что в мире существуют просторные дворцы и теплые покои, гладкие шелка и мягкие меха. Однажды он сказал жене:
— Никто не знает, как приятно греть спину на солнце. Пойду доложу об этом государю, наверняка заслужу большую награду!
А его сосед, богатый человек, сказал ему:
— Некогда жил человек, похожий на тебя. Он любил есть большие бобы, конопляные семена, сельдерей и чечевицу и стал расхваливать эти кушанья перед своими соседями-богачами. Отведали богачи его угощение — и рты их словно огонь опалил, а животы у них разболелись. Тут все стали насмехаться над этим человеком, и ему стало очень стыдно.
Часть XV
Не ищи, не избегай
Ян Чжу сказал:
— Большой дом, роскошная одежда, изысканные яства, красивые женщины — если ты обладаешь этими четырьмя вещами, чего еще желать в этом мире? А тот, кто, обладая этим, хочет еще чего-то, потворствует алчности в себе. Потворствовать алчности — значит тратить впустую свои жизненные силы.
Преданности недостаточно для того, чтобы уберечь государя от опасностей. Преданный человек может лишь подвергнуть опасности себя. Исполнения долга недостаточно для того, чтобы помочь людям. Исполняющий долг лишь мешает жить сам себе. Когда увидят, что преданности недостаточно для того, чтобы уберечь от опасностей государя, добрая слава преданного исчезнет. Когда увидят, что исполнение долга недостаточно для того, чтобы помочь людям, добрая слава мужа, исполняющего долг, перестанет существовать. Правитель и подданные не подвергали себя опасностям, а люди друг другу помогали — таков был Путь древности. Юй-цзы сказал:
— Тот, кто отказывается от славы, не ведает забот. Лао-цзы говорил, что слава — это гость сущности. Однако же неразумные люди вечно гонятся за славой. Действительно ли от славы невозможно отказаться? Действительно ли имя — только гость сущности?
Ныне добрая слава приносит почет и восхищение людей. Отсутствие же славы делает человека презираемым и ничтожным. Почет и восхищение доставляют нам удовольствие и радость, позор и презрение несут нам скорби и муки. Скорби и муки противны нашей природе. Удовольствие и радость угодны нашей природе. Значит, все это связано с нашей сущностью. Как же можно отказаться от славы? Как же можно считать славу только гостем сущности? Нужно только избегать привязанности к славе, что обременяет нашу сущность. Если вы привязаны к имени и тем обременяете свою сущность, вы будете жить в постоянной тревоге и волнении. Тогда вам не придется даже выбирать между удовольствием и скорбью, радостью и мукой!
Глава 7
БЕССМЕРТНЫЙ БАКБУК
(Нефритовый дракон Ли Хуан)
Дао смертных и бессмертных передать очень просто:
Для начала накопляйте и очищайте силу цзин,
Затем из этой силы восстанет сила ци,
И они, объединившись, воздвигнут шэнь.
Так по Желтому потоку ляжет путь к совершенству.
Наставления Белой тигрицы
В этой главе представлен перевод биографии даоса Ли Хуана (1712 —?). Поиски Дао привели его к тому, что он стал Нефритовым драконом и взял себе в пару одну из своих учениц по имени Цинь Хуа (Цинь Хуа была первой Белой тигрицей, принявшей участие в составлении трактата «Наставления Белой тигрицы» в 1748 г.). По ее просьбе Ли Хуан записал краткую историю своих поисков Дао, описал свою жизнь в роли Нефритового дракона, а затем и годы отшельничества.
Во многом эти записи могут послужить путеводной звездой для современных даосов, поскольку они очень хорошо передают жизнь и духовные практики истинного последователя Дао. Здесь же показано, чего может добиться любой мужчина, искренне следующий по Пути.
Помимо всего прочего, это очень интересная история. Даосская литература изобилует мистическими трактатами, предназначенными для обучения адептов; очень сложно найти книгу, повествующую о личном опыте как таковом, а Ли Хуан в своем повествовании рассказывает именно о своей личной жизни в роли монаха-даоса.
Пролог
Это история жизни Ли Хуана, то есть моя, и повествует она о том, как я был членом даосских сект чжэн-и и «Зеленый дракон — Белый тигр», о моем опыте и скромных достижениях на духовной стезе. Родился я в юго-восточной провинции Нанцзин в эпоху правления императора Канси из династии Цин, в году 1712-м. Я пишу эти записки, находясь в добром здравии и почтенном возрасте шестидесяти шести лет. Когда мне исполнилось двадцать девять, я удалился в этот маленький горный монастырь, что носит имя «Лазурные облака спокойствия» и расположен в дальней земле Лун Ху Шань (горы Тигра и Дракона). В этом прекрасном монастыре живут семь высокодуховных и одаренных даосов, всем им за восемьдесят лет. Есть и девять новичков помладше, они заботятся о нашем спокойствии и поддержании порядка в монастыре, в то время как мы садимся на наших драконов и журавлей и направляемся в еще более высокую обитель — рай небесных бессмертных.
Несмотря на то что мои духовные достижения так невелики по сравнению с моими старшими братьями, всю свою жизнь я занимался изучением книг и разных трактатов, по большей части согласно настоянию отца, который многим пожертвовал, дабы дать мне образование. В результате, достигнув почтенного возраста, я хочу оставить после себя эти записи — частично в отчаянной надежде, что другие вдохновятся ими и встанут на Путь, тем самым тоже обретя спокойствие, здоровье и долголетие, как и я, которому выпала такая удача. В дополнение к этому, делая данные записи, я исполняю обещание, много лет назад данное Бессмертной Цинь Хуа, которая не один раз просила меня написать честный и подробный отчет о своем опыте и о том, что повлияло на формирование и очищение моего бессмертного духовного плода. Посему я скромно заявляю, что все мои слова истинны и правдивы.
Опыт и влияния юности
В юности я обладал слабым телосложением, был тонок, как тростник, и весил меньше, чем полагалось, часто впадал в прострацию и, кажется, переболел всеми известными болезнями. Мои родители отчаянно пытались найти способы укрепления моего организма, но ни один из этих способов не возымел сколько-нибудь длительного эффекта. Дело было в том, что я родился со слабыми, плохо развитыми почками, что зачастую причиняло мне острую боль в области спины. Целебные грибы и травы давали некоторый положительный эффект, но не излечивали причину болезни. Как один целитель сказал моему отцу: «Мы не можем вернуть нормальный вид изуродованной конечности и почки увеличить тоже не можем». Так что мне оставили только те лекарства, что были способны хотя бы отчасти приглушить боль, но исцеления я не получил. Ожидали, что доживу я лет до тридцати, не больше.
Мой отец был торговцем, в общем-то успешным, но нельзя сказать, чтобы слишком богатым, так что лекарства от моих болезней тяжелым бременем ложились на семейное достояние. Мать постоянно боялась, что я не проживу столько, чтобы успеть обзавестись женой и родить внуков, родить наследника и продолжить род. Поскольку я был единственным мальчиком в семье, этот вопрос тревожил обоих родителей. Когда мне исполнилось десять лет, мне подыскали супругу — дочь одного из соседей. Но сосед разорился после нескольких неудачных сделок, и, покрытая позором, эта семья переехала в другую провинцию. Так я остался без жены.
Когда мне исполнилось семнадцать лет, в состоянии моем не было изменений, и, к ужасу матери, никто из соседей больше не хотел выдавать за меня свою дочь. Даже посредники в брачных делах несколько раз отказывали моей матери со словами, что для ее сына они не могут сыскать подходящей супруги. На самом деле это был вежливый способ дать понять, что мною не интересуются девушки, поскольку я слишком слаб здоровьем. Как-то раз я даже подслушал разговор двух любовниц моего отца, Фэн Си и Фэн Сун (они были близняшками), по возрасту близких мне (когда отец сделал их своими любовницами, мне было шестнадцать, а им — по семнадцать лет). Они хихикали надо мной и злобно сплетничали, называя меня «зеленой шапкой»5 и болтая, будто я настолько слаб, что не способен даже войти в женщину.
| 5 В китайском обществе «зеленой шапкой» оскорбительно называли мужчин, страдающих импотенцией или другими формами сексуальных расстройств, по причине которых у них не возникала эрекция. Этот термин берет начало в старом китайском мифе, где черепахи не могли заняться любовью друг с другом, поскольку обладали неуклюжими панцирями — «зелеными шапками». Существовало поверье, что для получения потомства самки черепах пользуются услугами змей. «Зеленая шапка» не мог оплодотворить свою супругу и был вынужден пользоваться услугами постороннего мужчины. — Примеч. автора. |
Все это повергло меня в глубокий стыд и заставило всерьез задуматься о самоубийстве. Я думал, что это будет лучшим выходом из ситуации, нежели продолжать жить, будучи настолько больным человеком. Но я медлил в выполнении своего желания, поскольку знал, что родители и младшие сестры — Мэй Ли и Мэй Сюнь — любят меня. Сестры всегда баловали меня и проявляли ко мне заботу, а время от времени даже ссорились с любовницами отца и били их, если слышали, что те насмехаются надо мной. Старшая из двух сестер, Мэй Ли, родилась в год Кабана, что придавало ей исключительную верность, но вместе с тем и вспыльчивость. Рука у нее была тяжелее, чем у моего отца, и он редко вмешивался в ее ссоры с любовницами. Она жила согласно такому принципу: если кто-то одарил ее счастьем, она возвратит его втройне, а если кто-то причинил ей горе, и его она возвратит втройне тоже. Мой отец все время шутил, что мужчина, взявший Мэй Ли в жены, должен будет обладать вежливой речью и быть адептом школы боевых искусств, иначе не прожить ему с Мэй Ли счастливую жизнь.
Мои родители придерживались всех трех популярных в Китае религиозно-философских систем — конфуцианства, буддизма и даосизма, точно так же, как и многие семьи, жившие по соседству. Когда я был маленьким мальчиком, родители все время водили меня в местные храмы на разные праздники и прочие события религиозной жизни. Но, честно говоря, мне все это не слишком нравилось, поскольку такие походы, казалось, лишали меня сил, и часто я ощущал, что не способен с должным почтением наблюдать за ходом бесконечных ритуалов и церемоний. Прибавьте к этому необходимость находиться рядом с двумя любовницами отца и проводить с ними много времени; все, что я помню о них, — постоянные сплетни и попытки перетянуть на себя внимание отца, что, очевидно, сильно беспокоило мою мать. Обычно в таких походах я симулировал какую-нибудь болезнь, и отец немедленно отсылал меня домой вместе с Мэй Ли.
Однако несколько раз мне очень понравилось в даосском храме на окраине города. Настоятель храма, учитель Чан, был очень интересным человеком, который, казалось, никогда ни на что не злился и обладал великолепной интуицией. Он всегда улыбался и смеялся, даже когда на самом деле насмешничал над кем-либо. Мэй Ли и меня обычно приходилось чуть ли не силой уводить из этого храма.
Настоятель был человеком пожилым, но лицо его, обрамленное длинной белой бородой, было румяным и лучилось здоровьем. На совместных прогулках меня всегда поражало то, насколько он был проворен и оживлен. Поговаривали, что он прожил в отшельническом монастыре на горе Хуа Шань больше шестидесяти лет, но он утверждал, что ему стало не хватать общения с людьми, и потому переехал сюда и взял в свои руки этот маленький храм. Отец рассказал мне, что настоятель покинул Хуа Шань потому, что у него был племянник, в старости заболевший, и настоятель приехал в Нанцзин, чтобы вылечить его. Когда по округе распространились слухи о том, что настоятель обладает целительским даром, к нему потянулись бесчисленные толпы людей в надежде обрести исцеление, что и заставило его больше не возвращаться на Хуа Шань.
Именно учитель Чан помог мне избавиться от болезни и направил меня на путь обретения бессмертия. В один из моих визитов я предложил ему помочь на огороде, и, пока я стоял на коленях, выдергивая сорные травы, отнимающие жизнь у полезных овощей, настоятель проходил мимо и удивил меня одним своим замечанием. С широкой ухмылкой на лице и в очень веселой манере он сообщил: «Думаю, только тогда ты чувствуешь себя живым и счастливым, когда приходишь навещать нас, бедных бессмертных. Но самое большое счастье ты испытываешь, подглядывая, как твоя сестра Мэй Ли раздевается и принимает ванну. Прав ли я?»
Ошеломленный, я не мог вымолвить ни слова. Я не хотел признавать его правоту касательно того, что я подглядываю за сестрой, что я, кстати, делал достаточно часто. Так что, нервничая, я сказал хриплым голосом: «Да, я люблю сюда приходить». Но разум мой метался в попытках понять, как этот человек узнал, что я подсматриваю за сестрой, и как он узнал, что от этого я бываю настолько счастлив. Мэй Ли была очень красива, и вид ее обнаженного тела действительно заставлял меня чувствовать себя живым. Но я всегда полагал это всего лишь наивной бестактностью. После короткой паузы и сердечного смешка он заговорил снова. «Мэй Ли знает, что ты за ней наблюдаешь, — сказал он мне. — Она очень любит тебя и надеется, что так ты обретешь силу и сможешь привлечь внимание женщин. Она желает тебе удачи в обретении хорошей жены и прекрасных детей. Но не беспокойся — между братом и сестрой часто происходят подобные вещи, и это очень естественно. Любопытство юноши в вопросах секса — природный способ обретения мужественности». Сказав это, он сразу же развернулся и легкой походкой направился прочь, напевая себе под нос какую-то песню, которую я не понимал.
Я сел на землю, и по щекам моим заструились слезы. Меня обуревали смешанные чувства. С одной стороны, я чувствовал себя пристыженным и беззащитным и не мог понять, каким образом учитель Чан раскрыл мою тайну; с другой стороны, я чувствовал себя так, как если бы сделал публичное признание в своих порочных наклонностях. Расскажет ли он об этом моим родителям? Расскажет ли он об этом Мэй Ли? О, мой разум тут же наполнили возможные последствия этих бесед. Мне было очень больно, и я совсем не знал, что делать дальше. Одновременно с этим я размышлял, не должен ли я поспешить за учителем Чаном с просьбой даровать мне прощение и совет, или же я должен тайком пробраться за ворота храма и никогда более сюда не возвращаться? Будучи молод, я предпочел последнее и вернулся домой так быстро, как только смог.
Следующие несколько дней я запрещал себе думать о том, что сказал учитель Чан, и не подсматривал за купанием сестры. Вместо этого я занялся чтением книг из библиотеки отца. Я обнаружил, что меня интересуют жизнеописания Бессмертных, стихи Лю Дун Биня, «Баобу-цзы» и «Ле-цзы». Интерес к этим трудам я представил отцу как простой интерес к даосской философии. Но моими истинными намерениями было понять учителя Чана, поскольку меня сильно пугала мысль, что кто-то способен проникнуть в дальние закоулки моего разума и вытащить оттуда все то, что я полагал совершенно личным, так же просто, как вытащили бы ведро воды из колодца. Но, увы, книги не содержали ответов на мои вопросы, по крайней мере таких, какие я в то время был бы способен понять.
Однажды, поздним вечером, я рылся в отцовской библиотеке и на верхней полке нашел книгу, обернутую в шелк. Я видел ее много раз, но никогда не брал ее в руки, поскольку на обложке книги значилось, что это трактаты об обработке камня. Но сейчас меня обуревали любопытство и скука, так что я снял книгу с полки. Отворив застежки из слоновой кости и открыв коробку, я увидел, что внутри лежат десять небольших свитков. Раскатав один из них, я быстро обнаружил, что это руководство по технике секса, жарко и подробно повествующее о том, как мужчина может использовать женскую энергию инь способом «дождя и облака» (полового акта) для восстановления собственной энергии ян, что укрепит его здоровье, обеспечит долголетие и, если придерживаться более сложных методик; даже бессмертие.
Я был молод и любопытен, и эти тексты полностью завладели моим вниманием. Каждый вечер я тайно приносил один из свитков к себе в спальню и копировал его от руки. Боясь, что сестры или отец раскроют мои тайные деяния, я прятал сделанные копии в мешок и засовывал его наверх, туда, где потолочные балки соединялись со стеной. Каждый вечер я доставал свитки и вчитывался в содержащиеся там наставления. Это вело к частому самоудовлетворению, поскольку я не мог сдерживаться и нуждался в разрядке, а разум мой был переполнен похотливыми мыслями.
Несколько недель спустя я все еще находил подходящие причины для того, чтобы не видеть учителя Чана, вместо этого развлекаясь чтением руководств по технике секса. Больше всего, однако, меня интриговало замечание о том, что с помощью секса я смогу поправить свое здоровье. Я отчаянно желал иметь жену, любовницу или сексуального партнера, чтобы воспользоваться прочитанными наставлениями. Но, увы, моей судьбой было одиночество. Я бы подумал о том, чтобы нанять проститутку, но это означало, что мне следует пойти к отцу и взять у него денег, а это было совершенно невозможно. Он уже потратил целое состояние на мою школу и частных учителей — дать должное образование своему единственному сыну было его главной жизненной целью.
Чтобы обуздать свою похоть, я занялся медитацией, дважды в день сидя в своей комнате со скрещенными ногами, считая вдохи и выдохи. По большей части это было впустую; у меня не было ни необходимых для этого знаний, ни наставника, и чаще всего я проваливался в глубокий здоровый сон или же в наполненную сновидениями дрему. Но я старался, как мог, и в какие-то дни достигал нужной концентрации сознания, а в какие-то дни не мог добиться ничего и даже помышлял о том; чтобы вовсе бросить эти занятия. И я действительно мог все бросить, если бы не интересный благотворный эффект, который эта поза оказала на мой позвоночник. Я чувстовал, что укрепляю свое тело, а временами даже полностью избавляюсь от боли в почках. Когда у меня было время, я пытался изучать и читать различные даосские книги, имевшиеся в библиотеке отца, в надежде, что я смогу найти в них новые способы медитации, но вся эта философия была для меня слишком сложна, а мои способности понимать мистический подтекст оставляли желать лучшего, вовсе не отвечая поставленной задаче.
В течение этих лет ко мне несколько раз приходили одни и те же сны, в которых женщина неземной красоты, конечно же бессмертная, появлялась, чтобы сообщить мне о том, что меня ожидает удел бессмертных. Говоря это, она протягивала руку, в которой был большой спелый ароматный персик, и просила меня взять его и съесть. Я отчаянно пытался дотянуться до этого плода, но безуспешно; руки мои словно бы примерзали к бокам.
Во сне я постоянно находился на заброшенной горной тропке, которая шла по самому краю обрыва, а в сотне футов внизу, под обрывом, громоздились утесы. Тропинка эта пестрела глубокими, зловещими черными дырами. Моей задачей было следовать за женщиной по этой опасной тропе — она обещала, что если я буду ступать по ее следам, то достигну безопасного места. Но я вечно замирал, не сделав и шага, утратив способность двигаться и испытывая такой ужас, что просыпался в холодном поту.
С чувством глубокого стыда я должен признаться, что мои наблюдения за купанием моей сестры Мэй Ли со временем превратились в настоящую любовную страсть. Свое дурное поведение я объяснял необходимостью восполнять энергию ян ее энергией инь. Мой невежественный юношеский ум, направляемый сексуальными побуждениями юного тела, изобретал средства, с помощью которых я смог бы вступить с ней в контакт и воспользоваться некоторыми из описанных в руководстве методик, не заходя так далеко, чтобы играть в «дождь и облако». К счастью, я помнил о том, что сестра помолвлена и через год должна уехать в другой округ, чтобы воссоединиться с суженым. Я не хотел, чтобы ее вернули в нашу семью с великим позором, поскольку она не сохранила свою девственность до свадьбы, так что я успешно противостоял желанию вступить с ней в соитие.
Через несколько месяцев, зная о том, что я подсматриваю за ней во время купания, и улавливая мои застенчивые знаки, говорящие о том, что это чистая правда, она вошла в мою комнату обнаженной, притворившись, что это произошло случайно. Нижняя часть моего тела также была обнажена — стеганое одеяло покрывало мою голову, но не мои мужские достоинства. Несколько секунд я притворялся спящим. Затем я притворился, что страдаю от острой боли в спине, — в этих случаях сестра всегда прибегала меня утешать, и положил ее изящные ручки на свой восставший половой орган.
Чаще всего она нежно поглаживала меня до того момента, как я готов был извергнуть семя, и тогда сильно сжимала основание моего члена, щипая при этом отверстие на его головке, чтобы удержать меня от извержения семени. Иногда это приводило меня в исключительный восторг, гораздо более сильный, чем тот, что я испытывал во время медитации. Но моей сестре понравилось наблюдать за тем, как из меня изливается семя, и каждый раз она настаивала на моем семяизвержении. Она оправдывалась тем, что помогает своему несчастному старшему брату познать гармонию инь и ян, которой он может и не познать в дальнейшем, и помогает мне ощутить, что такое прикосновение женщины, из чистого сострадания. Она заявляла, что высвобождать мое столь долго сдерживаемое семя — естественное и здоровое занятие.
К счастью, наши отношения ни разу не зашли дальше прикосновений. Так что помимо стыда, который я испытывал в связи с инцестом, пусть даже по-своему ограниченным, я могу признаться, что испытывал тогда настолько глубокое ощущение силы, как никогда раньше. Но более того: именно тогда я понял, насколько мощной может быть сексуальная энергия, если сдерживать извержение семени.
Три месяца спустя сестра моя вышла замуж и оставила наш дом, моего отца убили разбойники, и на моих руках оказалось семейное дело. По своему характеру я не был склонен к подобного рода занятиям, так что дело очень пострадало от моего управления. Через год моя мать тоже умерла, причиной смерти моя сестра Мэй Сюнь считала разбитое сердце. С матерью мы никогда не были близки; я уважал и почитал ее, равно как и она меня, но в наших отношениях все время чего-то не хватало. Часто я думал, что она попросту была разочарована слабостью моего здоровья и мною самим. Несмотря на это и на то, что я не плакал, когда умер отец, которого я сильно любил, после смерти матери я плакал очень много и чувствовал себя ужасно одиноким.
В следующем году моя младшая сестра ушла из семьи и соединилась со своим женихом. Я не был намерен обитать в семейном доме вместе с любовницами моего отца, которые вызывали у меня отвращение и чьи эгоистические препирательства и постоянные жалобы о том, как они страдали при жизни моего отца, я больше не мог выслушивать. Этими разговорами они ошибочно пытались завоевать мою симпатию, чтобы завладеть вещами и деньгами, на которые у них не было права. Однажды вечером, когда они наконец осознали, что меня не трогают их лживые жалобы и жертвенный вид, они решили бежать из дома, что и сделали этой же ночью, забрав с собой часть драгоценностей моей матери и другие вещи. Я радовался, что больше никогда не услышу их высокие, резкие голоса.
Оказалось, что жить в одиночестве довольно спокойно, но в то же время и сложно. Я практически разрушил семейное дело, поскольку каждый день долго предавался медитации. В конце концов мне пришлось распродать имущество семьи, и, поскольку мне некуда больше было идти, я решил пожертвовать остатки денег от продажи имущества учителю Чану в храме Небесных врат в надежде, что мне позволят там жить. Я твердо решил стать монахом-даосом и провести свои дни в спокойствии и удалении от мира, в котором я видел куда больше потерь и страданий, чем даров и счастья.
Храм Небесных врат
Стоя напротив главных ворот храма Небесных врат с одним мешком, в котором хранились самые нужные личные вещи, я размышлял, что же сказать учителю Чану, когда он обратит на меня свой взор. Прошло больше двух лет с того момента, когда я потихоньку выбрался из задней калитки за храмовые стены и убежал прочь, поняв, что учитель Чан знает о моей склонности подглядывать за своей сестрой Мэй Ли. Несколько раз, возвращаясь от учителя Чана, отец сообщал мне, что настоятель справлялся о моем здоровье. Когда отец оправдывался тем, что я не люблю выходить на улицу, учитель Чан каждый раз от всей души предлагал ему помочь мне восстановить здоровье, если я останусь с ним в монастыре на несколько месяцев. Частично из чувства стыда, частично оттого, что я не хотел отказываться от радостей жизни рядом с Мэй Ли, я всегда находил предлог, чтобы отказаться от этого. Но теперь жизнь моя сильно изменилась, и я полагал, что единственный путь к счастью для меня ведет за суровые каменные стены и ярко-красные лакированные двери храма Небесных врат.
Столько раз я воображал, как захожу в храм и иду прямо к учителю Чану, чтобы рассказать ему о своем твердом намерении стать монахом-даосом, — так ребенок со всех ног мчится к отцу с хорошими новостями... Я представлял его широкую улыбку и выражение радости на лице, а потом как он отводит меня в назначенную мне комнату, где я смогу вести спокойную жизнь бессмертного. Но теперь, когда я стоял здесь, всего в метре от ворот, я не мог поднять руку, чтобы постучаться в створку или открыть ее. Все мои внутренности похолодели, и на меня накатило чувство стыда, страха и печали; никогда я не ощущал себя таким бесполезным и ничего не заслуживающим. Мешок выпал у меня из рук. Я упал на колени и начал громко рыдать и трястись всем телом. Мне снова захотелось убежать, но я не мог сдвинуться с места. Все, что я мог, — стоять на коленях и плакать.
В какой-то момент мимо прошла старуха и увидела меня. Она спросила, все ли со мной в порядке, но я не смог ей ответить. Исчезнув в дверях храма, она быстро вернулась с послушником, который несколько раз попытался выяснить, все ли со мной в порядке и чего я хочу от этого скромного храма. Единственными словами, вырвавшимися у меня изо рта, были: «Скажите... учителю Чану». Послушник исчез, а старуха наклонилась ко мне, успокаивающе положив руки мне на плечи.
Когда двери храма открылись снова, за ними в величественной позе стоял учитель Чан. Улыбаясь, он порылся в складках своей одежды и достал оттуда ярко-желтый персик, а затем протянул его мне со словами:
— Следуй за мной. Всего несколько легких шагов, и все твои проблемы рассеются, как дым.
Поднявшись, я пошатнулся и скорее упал в ворота, чем прошел сквозь них. Оказавшись внутри, я ощутил легкость — такую легкость я не ощущал прежде ни разу. Учитель Чан повернулся и прошел через двор в живописные ворота. Дойдя до другой стороны двора, он повернулся ко мне и крикнул:
— Персик — для тех, кто находит Путь. Я дам его тебе, когда придет время. А теперь предлагаю тебе отдохнуть. Для тебя приготовлено скромное жилище; прими нашу бедность и почти нас своим присутствием столь долго, сколь пожелаешь.
Сказав это, он снова отвернулся от меня и ушел прочь в развевающихся синих одеждах так быстро, словно бы взлетел и исчез в небе, хотя на самом деле он просто ушел дальше по коридору.
И тон его, и поведение сильно отличались от того, что я о нем помнил. Он говорил так, будто мы встретились с ним впервые, и выглядел так ярко, величественно и строго, а я помнил его таким обыкновенным, беззаботным и радостным... Интересно, думал я, может быть, за прошедшие два года он достиг истинного бессмертия и каждая часть его тела претерпела трансформацию? Что-то, безусловно, произошло, поскольку он, честное слово, выглядел намного мудрее, моложе и здоровее.
Юный послушник жестом предложил мне следовать за ним, так что я поднял свой мешок и молча пошел следом, пока мы не прибыли в небольшое здание, расположенное в дальней части принадлежавшей храму земли. Он подвел меня к одной из десяти дверей, затем отступил назад, трижды поклонился в пояс, улыбнулся и сказал:
— Добро пожаловать. Я приду к тебе позже, чтобы посмотреть: вдруг что-то тебе понадобится, и сделать твое пребывание здесь более приятным.
С этим он покинул меня, и я вошел в маленькую комнату.
Комната представляла собой маленькую, отделанную деревом спальню. Верхняя часть спинки кровати, с деревянной резьбой ручной работы, была украшена образами Восьми Бессмертных. Сквозь тонкую ткань, покрывающую кровать, я рассмотрел тонкий ватный матрас, аккуратно скатанное одеяло и два бруска, один из них в форме полумесяца; я подумал, что он используется как сиденье для медитации. В комнате было еще только два предмета мебели: стойка с тазиком для умывания и ящик для хранения одежды и личных вещей.
Самой замечательной частью комнаты, однако, было большое круглое окно. На его решетке висел символ долголетия, нарисованный на промасленной рисовой бумаге, красиво просвечивающей желтым от солнечного света, льющегося снаружи. Подойдя к окну, я осторожно раздвинул перегородки и увидел ухоженный сад камней, обрамленный плотно растущим бамбуком и украшенный деревцем можжевельника, кроне которого была придана форма плывущих облаков.
По сторонам окна висели две прекрасные картины-свитка. С правой стороны располагался портрет бессмертного даоса Лю Дун Биня, а с левой висел превосходный образчик каллиграфического письма, выполненный рукой учителя Чана. Надпись представляла собой два иероглифа — «цзы» и «рань», значение которых было «жить согласно природе» или «просто так». Иероглифы были выписаны четко и крупно. Под окном на маленькой полочке стоял бронзовый треножник для воскурения благовоний, рукоятки которого представляли собой двух драконов.
Я сел на край кровати, чувствуя огромную благодарность учителю Чану и его щедрости, — ведь он предложил мне такие спокойные и прекрасные условия для работы над собой и самосовершенствования. На тот момент я и не представлял, как долго я здесь пробуду и что ждет меня впереди.
По совету учителя Чана я раскатал кроватный матрас, чтобы отдохнуть, но провалился в глубокую дрему и спал так мирно, как не спал годами. В этом послеобеденном сне я видел учителя