Мои песни были в большинстве своем основаны на аккордах, потому что мои способности играть гитарные риффы были довольно ограничены. Так что Джин иногда дополнял ими мои песни. Он больше меня понимал в том, как нужно играть ноты и риффы. Например, в «Black Diamond» он добавил аккомпанирующий рифф. Слова этой песни были очередной романтизированной сценкой городской жизни. Ведь о «ночных бабочках» я знал не больше, чем, например, о лилипутах.
В процессе работы мы с Джином подпитывали и дополняли друг друга – это касалось как музыки, так и слов к песням. Я помню, как на 23й улице мне внезапно пришли в голову слова к «100 000 Years» - «Прости, что меня так долго не было, / Тебе, наверное, было очень плохо без меня». В «Deuce» вступительный аккорд, который затем повторяется после соло, придуман мной. Считаться автором песни мог кто-то один, но, на самом деле, мы оба принимали участие в создании всех песен.
Также мы с Джином помогали друг другу придумывать названия для песен. Я начал писать песню под названием «Christine Sixteen», но именно Джин придумал название и продолжил работу над ней, добившись отличного результата. А вот в случае с «Black Diamond» все было наоборот. Между нами не было неприязни или вражды – только чувство, что мы вместе движемся к нашей общей мечте. Также у каждого из нас было несколько старых песен, которые нужно было только слегка переделать, чтобы они могли войти в наш новый репертуар. Например, «She» - это была песня Джина, а «Firehouse» и «Let Me Know» - мои.
Вместе мы сознательно меняли наши песни, чтобы они соответствовали новой концепции группы, а не практиковали смешение стилей, как раньше. Я был в восторге. Вдвоем мы делали то, что до тех пор не могли сделать поодиночке. Нам удалось заложить фундамент для нашего будущего успеха – рок-н-ролльный манифест в виде сборника сильных, ярких песен, написанных и исполненных в одном стиле.
Помимо нашего музыкального развития, мы пытались меняться и сами, стараясь вписаться в образы, которые для себя придумали. Впервые я работал с человеком, который так же, как и я, умел видеть перспективу. Я и раньше знал ребят, которые умели играть на музыкальных инструментах, но только Джин понимал самое главное – то, что один музыкальный талант не сделает из тебя успешного музыканта. Он, как и я, осознавал, насколько важно было правильно себя подать – не в стиле Мэдисон Авеню, а, находя общий язык с людьми, проявляя инициативу, рассказывая о себе. Успех не приходит волею случая, это – результат постоянной работы.
Для достижения успеха внешний вид также немаловажен, так что мы приняли решение сбросить вес. Джин стал одеваться более стильно. А еще мы оба сменили наши имена. Джин уже один раз менял имя, став из Хаима Витца Джином Кляйном, поэтому сделаться из Кляйна Симмонсом ему было проще простого. Я всегда ненавидел свое имя, и в детстве говорил родителям, что хочу сменить его. Они отвечали, что я смогу это сделать, когда вырасту. Однако они понятия не имели, что я действительно собирался сменить имя, как только достигну совершеннолетия.
У Стэнли Айзена были невысокие шансы сделаться рок-звездой. Это имя звучало совсем не так, как Роджер Далтри или Элвис Пресли. Звездные имена должны были соответствовать статусу. Почему никто не знал Арчибальда Лича? Потому что «Кэри Грант» звучало намного лучше. Так же, как и «Ринго Старр» - лучше, чем «Ричард Старки». И дело не в том, что я хотел отказаться от своих корней. Просто лично я лучше был бы Полом Маккартни, чем, к примеру, Шломой Гинзбергом. Но и какой-то тупой псевдоним, вроде Рок Фьюри (Ярость Рока), мне тоже не хотелось иметь. Я хотел, чтобы мое новое имя было легко узнаваемо и одновременно ассоциировалось с людьми, на которых я стремился быть похожим. Вопрос был в том, какое же имя выбрать? Псевдоним Оззи Осборна был производной от его фамилии. Айзи Айзен? Не-е. И вдруг меня осенило – Пол. Это имя было мне по душе. Так звали Пола Маккартни, и Пола Роджерса из группы «Free», которая мне тоже нравилась. Но я не хотел полностью отказываться от того, кем я был. Поэтому я рад, что, выбирая фамилию по аналогии с «Далтри» и «Пресли», я вдруг нашел идеальный вариант – Стэнли.
Пол Стэнли.
Сначала я не менял имя официально, потому что планировал вернуться к своему настоящему имени после завершения нашей карьеры. В то время, век музыкальных групп был недолог. До десяти лет не дотягивал никто, кроме редких исключений – например, «The Who» и «Роллинг Стоунз», - которые приближались к этой отметке.
Я надеялся хотя бы лет на пять.
14.
Теперь, когда у нас были песни и зачатки имиджа, нам требовалась группа. Мы не были ни «Simon and Garfunkel», ни «Everly Brothers», ни «Jan and Dean». Наши песни были предназначены для рок-группы.
Поиск ведущего гитариста мы сделали своей задачей номер один. Я никогда не стремился играть ведущие партии. Если честно, я даже не был уверен, способен ли на это. Когда я слышал, как кто-то поет, я знал, что смогу спеть если не так же, то похоже. Но, слыша гитарное соло, я никогда не думал: «Я смогу сыграть что-то подобное». Если, конечно, гитарист не играл очень медленно. Иногда, слушая соло Пола Кософфа из группы «Free», я подумывал, что, возможно, смогу это повторить. Но все же для соло мне не хватало скорости и яркости. Мой внутренний голос подсказывал мне, что на этом поприще высоких результатов мне не добиться – сколько бы усилий я не прилагал, навсегда останусь «середнячком».
К счастью, Джин знал парня, идеально подходящего для этой работы. К сожалению, этот идеальный кандидат жил где-то на севере штата, а где именно, Джин точно не помнил. Кто такой был этот парень – он тоже позабыл. Джин слышал его, когда жил в тех краях, и именно этот незнакомец – кем бы он ни был – стал нашей главной целью. Итак, осенью 1972 мы отправились в поход в направлении Кэтскилских гор, охотясь за таинственным соло-гитаристом, который, по идее, должен был играть в барах и танцевальных залах недорогих пансионатов в этом районе. Мы стояли на скоростной автостраде имени майора Дигана, подняв большие пальцы вверх, пытаясь поймать попутку. Я – в ярко-зеленых сапогах на каблуках, а Джин – в винтажной женской шубе.
Естественно, поскольку мы ехали автостопом, ночевать нам было негде. Как-то мы познакомились с ребятами из загородной коммуны, и они пригласили нас к себе переночевать. Оказалось, что жили они в сарае, а спать нам пришлось вообще в курятнике. Наши новые знакомые собирали яйца – такова была их обязанность при коммуне. Они предложили нам горячей еды, но это место было настолько ужасным, что мне ничего в горло не лезло. Посреди ночи я проснулся от сильного чувства голода. Я пошел на кухню, чтобы посмотреть, не осталось ли чего в духовке. Когда я открыл ее, оттуда выпрыгнула мышь.
В другой раз, две девчонки в фургончике «Фольксваген» забрали нас с собой, предложив переночевать в их доме на вершине горы. Минут десять мы ехали по извилистой подъездной дороге, чтобы добраться туда. Дом у них оказался то ли недостроенным, то ли заброшенным, и они предложили нам место для сна на черновом настиле, рядом с их собаками. Когда мы уже начали дремать, одна из девушек прошла через комнату, полностью голая. Джин открыл глаза, и я увидел, что он пошел за ней. Я уже был в курсе, что Джин пытался трахать (?) все, что движется. Он так себя и называл: одержимый кисками.
«Если ты полезешь к ней и она обидится», - прошептал я умоляюще, - «они вышвырнут нас отсюда, и мы замерзнем до смерти на вершине этой чертовой горы, в заднице мира».
Джин вернулся обратно. Но на следующее утро он все же попытался соблазнить эту девушку – и вполне удачно. Выяснилось, что она носила слуховой аппарат и, когда Джин наклонялся к ней поближе, он слышал (отзвуки? Эхо? Самого себя?)
А как-то на выходных мы оказались в городе, который уже спал. Мы долго стояли на пустынной улице, и наконец, увидели машину, которая ехала в нашу сторону. Мы подняли большие пальцы вверх, и она подъехала к нам. В машине сидели четверо черных парней довольно угрожающего вида. «Куда вам нужно?», - спросил водитель.
«О, нам? Никуда нам не нужно».
Водитель разозлился. «Вы же стояли с поднятыми пальцами. Куда вам нужно?»
Мы рассказали ему, что хотели бы доехать до Гроссинджера, крупного курорта в Еврейских Альпах. У Джина там были знакомые, у которых можно было остановиться.
«Садитесь!» - прозвучало больше как приказ, чем как приглашение.
И вот мы уже едем по извилистой и темной грунтовой дороге. Мне начало становиться страшно. Вдруг впереди я увидел еще одну машину, стоящую на обочине дороги.
Круто, они нас ждут. Двух еврейчиков на тарелочке с голубой каемочкой.
Мы остановились возле той машины, и из нее вышли несколько парней такого же угрожающего вида. Перед глазами у меня пронеслась вся моя жизнь. Но, оказалось, они просто хотели вместе потусоваться и выпить. Когда мы сели обратно в машину, я сказал: «Ребята, вам не обязательно нас туда везти». Со злым и раздраженным выражением, водитель прошипел: «Я сказал – довезу, значит – довезу».
И довез. Прямо до Гроссингера.
Гитариста мы, в итоге, так и не нашли, но это путешествие стало подтверждением нашей преданности делу. Кто, кроме Джина, отважился бы на такую поездочку? Автостопом, в непонятном виде, ночуя на полу или в сарае, практически без денег. Большинство людей просто разместили бы объявление в газете.
Мы тоже, в конечном итоге, так поступили. Правда, не разместили, а стали просматривать. Но теперь мы решили найти не гитариста, а барабанщика. В конце концов, мы нашли интересное объявление в «Роллинг Стоунз», и позвонили по указанному там номеру. Нас интересовали определенные вопросы.
«Ты готов на все, чтобы добиться успеха?»
«Да», - сказал парень на другом конце провода.
«И даже одеть платье?»
«Да».
Мы договорились встретиться с ним перед офисом «Электрик Леди» на Восьмой Улице. Он был одет очень круто. Круче, чем мы. Он выглядел на порядок старше меня, и у него было имен пять, или около того – Джордж Питер Джон Крискуола, бла-бла-бла – но он себя называл Питером Криссом. Мы зашли в пиццерию, заказали еду и сели за столик. Не успели мы поговорить и пяти минут, как Питер вдруг выдал: «У меня член – двадцать три сантиметра».
Я даже не знал, что на это сказать. Передай сыр, пожалуйста?
Этот парень был совсем не таким, как мы. Питер едва умел читать и писать, да и мыслителем его назвать было сложно. Но мы всё же согласились пойти посмотреть его выступление в одном бруклинском баре под названием «King`s Lounge». Другие два парня из его группы были больше похожи на пиццейоло или мафиози. Питер был не таким как они, к тому же, его отличал уверенный и самодовольный вид.
Народу в баре было немного, но он играл так, как будто перед ним был переполненный концертный зал, и это меня поразило. Он выкладывался на полную. После выступления, мы попросили его прийти к нам завтра, чтобы попробовать поиграть вместе.
Когда он впервые играл с нами на 23 улице, впечатление было не из лучших. Питер мало знал о британской музыке. Он знал «Битлз». И ему нравился Чарли Уоттс из «Роллинг Стоунз». Скорее всего, потому, что, как ему казалось, он играл в той же манере, поставив на первое место качество, а не показуху. Что касается других барабанщиков, подражать которым у него не получалось, - они все ему не нравились.
Также Питер совершенно не понимал основы песенной структуры. Куплет, припев, бридж (интерлюдия) – все эти слова ничего для него не значили. Если я говорил «Вступай на втором куплете», - он просто сидел и не знал, что ему делать. Ему приходилось заучивать песни от начала и до конца, и, если мы, к примеру, останавливались посредине песни, он просто терялся. Возможно, именно поэтому его манера исполнения была такой дикой. Кто-то мог бы назвать ее нестандартной, но это было бы неточное определение – она была попросту хаотичной. Его проигрыши менялись от куплета к куплету. Но такая хаотичность компенсировалась огнем и энергией, которые он вкладывал в игру. Он был всегда разный.
Мы пригласили его и на следующую репетицию.
И она уже прошла намного лучше. Его игра отражала его личность и жажду жизни. Некоторые из песен в исполнении Питера приобрели совсем другой смысл, (другое звучание?) чем вкладывали в них мы с Джином – ведь, создавая песню, мы явно представляли не такого барабанщика, как он. Но, тем не менее, то, что выдавал Питер, отлично вписывалось в концепцию группы, придуманную нами. Сейчас, оглядываясь назад, я могу сказать, что такой барабанщик, как, например, Джон Бонэм, нам бы не подошел, хотя, имей мы такую возможность, мы бы выбрали его. Но именно тогда Питер идеально подошел для нашей группы. Его игра была резкой, полной жизненной энергии.
Питер инстинктивно играл «на опережение». Иногда нам приходилось «догонять» его. В идеале, барабанщика можно сравнить со спинкой стула – ты можешь на нее опереться, и знаешь, что она никуда не денется. Так должно быть. Но с Питером все было совсем по-другому – он бежал не позади, а рядом с нами. Но даже это не портило картину. Даже как трио, мы звучали очень многообещающе. Настолько, что мы даже решили снова сыграть для «Эпик Рекордс» и узнать, готовы ли они сотрудничать с нами согласно существующему контракту.
На тот момент, мы с Джином уже собрали денег, чтоб купить новую аппаратуру. Я купил две гитары: одну – фирмы Gibson (модели Firebird, расцветка tobacco sunburst), а вторую мне сделал на заказ мастер по имени Чарли Лебо. Я познакомился с Чарли, когда он работал в маленьком магазинчике на 48й улице – это был первый увиденный мною магазин, который специализировался на винтажных гитарах. Гитары Дэна Армстронга, модели Les Paul 1950х – эти инструменты были великолепны, но я не мог их себе позволить. Тогда Чарли занимался ремонтом инструментов, но потом решил открыть собственное дело и начал делать гитары. Я заказал у него гитару с двойным вырезом (катавеем) цвета грецкого ореха. Ну, а Gibson Firebird - это была классика. Она мне нравилась, так как напоминала ту, на которой играл Эрик Клептон в Cream. Я попросил папу завезти гитару в мебельный магазин, чтобы ребята покрасили ее в черный цвет. В итоге, она таки стала черной, хотя не так сильно блестела, как обычно блестят гитары или пианино.
Также мы купили акустическую систему фирмы Peavey, с двумя колонками на телескопических стойках, и микшерный пульт с двумя огромными дисками. Это нам нужно было для вокала. В нашем зале для репетиций – и в небольших клубах, где мы рассчитывали играть в будущем – нам не нужно было подключать к микрофону гитарные усилители, звук и без этого был достаточно громким.
Дон Эллис, бывший на то время главой «Эпик», и еще несколько человек из начальства пришли на Восточную 23ю в конце ноября 1972 года, чтобы послушать нашу группу. Мы позиционировали себя как новую версию «Wicked Lester». Конечно, мы понимали, что создали совершенно другую группу, но у нас пока не было для нее названия. Мы сыграли наш новый репертуар (в основном это были песни, из которых состоял дебютный альбом «KISS»). Во время исполнения песни «Firehouse» я взял ведерко, полное конфетти, и высыпал его на Эллиса, который отшатнулся, думая, что в ведре вода.
В итоге, «Эпик» отказались работать с нашей группой. Также отказались они и от всех юридических обязательств, которые еще действовали согласно контракту с «Wicked Lester».
Я никогда не представлял нашу группу, как сильное трио, и не собирался быть единственным гитаристом. Джими Хендрикс мог своей гитарой вытянуть всю группу, Пит Таунсенд – мог, Джимми Пейдж – тоже мог, а вот я – нет. Поэтому я хотел, чтобы это взял на себя мастер своего дела. И, значит, нам нужно было вернуться к своим баранам. Ну, в нашем случае – к газетам. Нам срочно был нужен ведущий гитарист.
15.
ТРЕБУЕТСЯ ГИТАРИСТ С ОГОНЬКОМ И С ЯЙЦАМИ.
Такое объявление мы разместили в «Village Voice». И в назначенный день, в декабре 1972, к нам в репетиционный зал пришло довольно много кандидатов, около тридцати. Но те, кто хотел быть рок-звездами, должны были выглядеть, как рок-звезды. Так что у нас было несколько требований к внешнему виду – никаких лысин, никаких бород, и никакого лишнего веса!
Один парень пришел в жакете Неру, с бусами на шее. По-английски он не знал ни слова. С ним была его жена, которая выступала в роли переводчика. «Он из Италии.»- пояснила она. Другой парень, по имени Боб Кулик (Кьюлик?), играл очень хорошо, но его внешний вид нам, к сожалению, не подходил. Мы уже устали от этого долгого и бесполезного шоу фриков, как вдруг вошел еще один парень. Один ботинок на нем был красный, а другой – оранжевый. Он был примерно моего возраста, немного косолапил и имел глуповатый вид. Не обращая внимания на то, что мы еще разговаривали с Бобом, этот парень подключил свою гитару и начал играть.
«Эй, чувак, заткнись и жди своей очереди!» - сказали мы ему. Но он не обращал на нас внимания и продолжал играть. В конце концов, мы тоже подключили свои инструменты и присоединились к нему. И в тот момент мы поняли - произошло чудо, которое вынесло нас на совершенно новый уровень. Играя с ним, мы получили великолепный результат, намного лучший, чем с остальными гитаристами, которых мы слушали и с которыми играли. Мы не были великими музыкантами, но то, что мы творили вчетвером – это была сила, взрыв, химическая реакция.
Еще минуту назад мы были обычной группой, а сейчас, с этим парнем по имени Эйс Фрили, (Фрейли?) мы стали чем-то другим, единым целым, обреченным на признание. Я был поражен.
Вот оно.
То, что нужно.
Идеальный вариант.
Уверенности Эйсу было не занимать, это уж точно. Его манера игры напоминала Джимми Пейджа или Джеффа Бека, которые мне очень нравились. Но он был настоящим чудаком. Ходил, как резиновый, почти не разговаривал, все время пожимал плечами.
Очень скоро нам стало понятно, что лучшего варианта не найти. Перед Рождеством, после нашей второй репетиции с Эйсом, мы позвонили Лью Линету, бывшему менеджеру «Wicked Lester», надеясь заинтересовать его. Он был неплохим парнем, но в рок-н-ролле разбирался слабо. На тот момент он работал с группой под названием «JF Murphy & Salt», которая иногда выступала в зале «Филлмор Ист», и пожилым фолк-певцом Оскаром Брэндом. Лью был больше битником, чем рокером, но все же согласился прийти на репетицию нашей новой группы, получившей название «KISS». К счастью, этот вариант, придуманный мной, единогласно одобрили все участники группы. Я был готов бороться за него, так как был уверен, что следующая ступень к успеху – это название, классическое, вне моды и времени. «KISS» означает «поцелуй», и в этом слове я видел несколько значений – от поцелуя смерти до поцелуя страсти. Это название было легко узнаваемо. И само слово было настолько привычно людям, что они вполне могли бы сказать: ««Поцелуй»? О, да, я о них слышал».
Когда пришел Лью и мы начали играть, он сразу же возмутился. «Если вы не убавите звук, я уйду отсюда немедленно!» - гневно вскричал он.
А, услышав о нашем желании выступать в гриме, раздраженно взвыл: «Почему вы не можете одеваться, как «Raspberries»?» Группа «Raspberries» выступала в одинаковых белых костюмах. Лью явно не понял нашей задумки.
Ну что ж. Мы и сами могли организовывать себе выступления. Кроме того, нам еще много над чем нужно было поработать. Мы хотели стать сильной группой, уходящей корнями к британскому рок-н-роллу, и в то же время вынести его на десять шагов вперед. Но мы все еще не знали, как правильно подать себя. Мой блокнот был полон всяческих идей. Я пытался представить группу, которую я, как фанат, хотел бы увидеть. И мое воображение рисовало мне кучу усилителей, и четыре размытых фигуры – как четверо «битлов». Образ, который должен был стать нашей визитной карточкой, виделся мне как что-то среднее между образами Зорро, Одинокого Рейнджера и супергероев из комиксов. А пока что мы придерживались стиля New York Dolls и других местных групп. Мы были гламурны и женственны: обувь на платформах, помада, румяна, яркие тени.
Определившись с составом группы, мы стали репетировать каждый день. Пока другие группы делали себе имя, играя в «Мерсер Арт Центре», или тусуясь в музыкальном клубе «Max's Cansas City», мы продолжали репетировать в нашем «зале» на 23 улице. Участники этих групп были круче нас, у них был более подходящий вид, они вели светскую жизнь, но никто из них не работал так тяжело, как мы. Иногда, отрабатывая свою смену в такси, я ставил машину на стоянке между 23 улицей и 5 авеню, и шел репетировать.
Работать с Эйсом оказалось легко и естественно. Нам не нужно было контролировать и опекать его, как Питера. Он со старта вписался в коллектив. И, прорепетировав с ним около месяца, мы уже были готовы к дебютному выступлению вживую. Мы забронировали себе три вечера подряд в одном месте на бульваре Квинс, под названием «Кавентри» (бывший «Попкорн»). Много модных нью-йоркских групп также скоро начали играть в «Кавентри», например, The Dolls, The Brats, The Dictators, Television и Sniper, первая группа Джоуи Рамона.
Первое из трех выступлений состоялось 30 января, 1973 года. Утром этого дня я сел в метро и поехал в Лонг Айленд Сити (промышленный район Квинса на берегу пролива Ист-Ривер). Там я взял напрокат фургончик в фирме Public Service Rentals, где были самые дешевые цены на аренду грузового транспорта, и поехал обратно на 23 улицу. Фургон был нам нужен для перевозки аппаратуры.
Эйс пришел поздно, и в погрузке участвовать отказался. Не перенес ни одной мелочи. Когда мы приехали к клубу и припарковались за ним, история повторилась. Эйс сидел в фургоне, и даже пальцем не пошевелил. И вот, когда мы выгружали аппаратуру, он неожиданно вытащил свой член, и сказал: «Вот такой у меня хрен, когда не стоит.»
Чего-о-о?
Я понятия не имел, почему Питер и Эйс так были зациклены на размере своего хозяйства. Хотя со временем я начал подозревать, что для них это был своеобразный способ самовыражения.
На наше первое выступление явилось меньше десятка человек. А мест там было примерно пятьсот. Но, тем не менее, мы старались выложиться так, чтоб крышу сносило- мы знали, что никогда не забудем это шоу. И это было просто круто.
Следующие два вечера мы также выступали в «Ковентри», и оба раза людей было очень мало. После каждого выступления мы ехали обратно на 23ю улицу, чтобы выгрузить аппаратуру и инструменты. Эйс ничего не делал, сидел на заднице и бухал (выпивал). Тогда мы еще не полностью привыкли к его характеру. Эти выступления дали нам понять, что, как музыкант, он подходил нам идеально, в нем было все, что мы искали. Но, как человек.. Он был одним из ленивейших, нет, он был самым ленивым человеком, которого я когда-либо знал.
Да, после этих, первых, выступлений, мне многое стало ясно. Изначально, мне хотелось мощного звука, сокрушительной силы двух гитар. Как у «Humble Pie». И - частично - у нас это получилось. Но в то же время нам не хватало основательности, значительности, серьезности. Я видел, что своим поведением наши ребята ставили под угрозу успех нашей группы. Эйс что-то мямлил в микрофон во время одного из выступлений, Питер передавал приветы своим друзьям и благодарил, что они пришли. Все это совершенно не способствовало нашему продвижению в высшую лигу. Я совсем по-другому представлял себе образ, которого жаждал добиться. В реальности же я видел перед собой троих ребят, которые понятия не имели, как произвести впечатление на зрителей. Хотите плавать мелко? Посреди песни окликните Тони или Гвидо. Хотите стать знаменитыми? Произведите достойное впечатление, неважно, сколько людей собралось на вас посмотреть. Общайтесь с публикой так, как будто вы находитесь на сцене «Мэдисон Сквер Гарден».
С этого момента я понял, что должен себя назначить «главным по сцене». Стать представителем группы перед публикой. Не позволять каждому отвлекаться и болтать, создавая беспорядок.
И, хоть я никогда раньше этого не делал, я был уверен, что у меня все получится. Я просто это знал. У меня перед глазами был пример для подражания. Почему мне так нравилась группа «Humble Pie»? Из-за ее вокалиста Стива Марриотта, который на каждом выступлении как будто бы проводил церковную службу. Он никогда не говорил – общаясь с публикой, он пел, он исповедовался, он посылал людям откровения. Каждая его песня была накалом страстей. Скажите «Аллилуйя»! То же самое собирался сделать и я. Скажите «Аллилуйя», люди! Я хотел сделать «KISS» храмом. Да, именно так! Храмом рок-н-ролла. Я не слышу ваше «Аминь»!
Странные идеи, как для еврея.
И не только для еврея, а и для парня, который до сих пор был болезненно застенчив. Но я был убежден, что мне удастся создать персонажа, который сможет привлечь и удержать внимание публики. Наверное, поэтому у меня и появился такой странноватый акцент – нечто среднее между британцем и священником с Юга. С его помощью я хотел показаться людям кем-то более экзотичным, чем простой парень из Квинса. За этим сценическим образом должен был спрятаться безухий никчемушник из неблагополучной семьи.
Я стану ярким и уверенным в себе. Я буду поддерживать имидж популярного и желанного мужчины. Я стану человеком, о знакомстве с которым все будут мечтать. А все те, кто был недобр ко мне, кто отказывался дружить со мной? Они локти себе будут кусать.
А на самом деле я буду Волшебником Изумрудного Города – неуклюжим человечком за кулисами, управляющим этим великим персонажем.
16.
«The New York Dolls» были эталоном для всех групп, которые в то время появлялись в нашем городе. Конечно, я о них слышал, но живьем на тот момент еще не видел. Как-то вечером, в марте 1973 года мы с Джином пошли посмотреть их выступление в танцевальном зале дешевого отеля под названием «Дипломат», основными клиентами которого были проститутки и наркоманы.
«The New York Dolls» были королями нью-йоркского рока, поэтому они позволили себе опоздание – просто неприличное, я бы сказал. Выглядели они великолепно. А, когда они вышли на сцену, я отметил, что от них исходит потрясающая энергетика и дружелюбие. Их игра, однако, не была такой потрясающей.
Но, все равно, выглядели они шикарно. Талии у них были не толще моего запястья. По сравнению с ними, мы с Джином смотрелись верзилами. Мы посмотрели друг на друга, и поняли, что наша группа выглядела, как команда пожарных в женской одежде. Это был заведомо проигрышный вариант. Мы не сможем победить «Dolls» в их игре. Значит, нужно было стать не лучшими «Dolls», а лучшими «KISS». Мы должны были победить на наших собственных условиях. После этого выступления мы решили избавиться от разноцветных нарядов и выбрали себе новый имидж – зловещие парни в черном.
Иногда я ходил рассматривать витрины бутиков, где были выставлены последние новинки моды в стиле рок-н-ролл, особенно то, что было популярно в Лондоне. Как-то я увидел пару брюк в стиле бутика «Джек Попрыгунчик», которые очень подошли бы к нашему новому образу. Но они стоили тридцать пять баксов, это было очень дорого. Я решил купить ткань и попробовать сшить что-то подобное сам. Я никогда в жизни не пользовался швейной машинкой, но это меня не остановило. Я распорол свои любимые джинсы-клеш, чтобы сделать выкройку. Моя мама говорила мне, что я даже молнию вшить не смогу.
Я смогу сделать все, что угодно.
Вопрос только в том, сколько усилий потребуется приложить.
Брюки из блестящего черного атласа вышли на славу, и стоили мне копейки. Молния, кстати, тоже отлично работала. Джину они так понравились, что он попросил меня сшить ему такие же. Я сшил. А Эйсу мама сшила рубашку с аппликацией в виде орла.
Потом мы пошли в зоомагазин и купили себе собачьи ошейники. Естественно, мне нужен был ошейник для дога, а не для пуделя. И, вот, наконец, мы добрались до секс-шопа, торгующего фишками для садо-мазо. Я никогда не забуду, как впервые зашел туда, вытаращив глаза – я понятия не имел, для чего нужны эти штуки. Кожаные маски с отверстиями для глаз на молнии, какие-то трубки для рта – да что с этим вообще можно делать? В итоге, наши первые наручники и ошейники с шипами мы купили в другом садо-мазо магазине, «Гнездо Орла», в Вест Виллидж.
Наш белый грим и новые прикиды удивительным образом гармонировали. Теперь настал черед индивидуальной «раскраски». Мы, все вместе, сидели на своем чердаке для репетиций, и смотрели на себя в зеркало, висящее на двери. Мы понятия не имели, как наносить макияж. Со стороны мы, наверное, показались бы одержимыми – размазывая грим по лицу, стирая его, пробуя новые варианты.
Сначала я накрасил губы красной помадой. Потом попробовал нарисовать вокруг глаза черный круг, как у щенка Пити в «Пострелятах». Но мне всегда больше нравились звезды, к тому же, я собирался стать фронтменом, основным персонажем на сцене. И я решил – я больше не буду изгоем и неудачником. Я стану Звездным Дитя.
Итак, я нарисовал звезду вокруг правого глаза. Было довольно сложно нарисовать двухмерное изображение на трехмерном фоне – моем лице. Первые мои звезды были косые и кривые. К тому времени, как у меня вышла приличная звезда, я уже порядком устал. Так что левый глаз я решил не трогать. Хватит и так.
Очень интересно было наблюдать, как ребята придумывали образы, соответствующие их характерам. Макияж Эйса был неземным, космическим. И, хоть я знал его недолго, именно так я бы его и описал – Пришелец из космоса. Он часто шутил, что прибыл с планеты под названием Джендал, постоянно бросал фразочки вроде «Убью их всех по-одному», независимо от темы разговора, любил говорить на странных языках, придуманных им самим. Иногда он вдруг начинал сильно дрожать, а потом спрашивал – «Что это было, землетрясение?» «Нет», - отвечали мы, -«это тебя пробрала дрожь».