Я был на седьмом небе от счастья.
30.
«Вы – миллионеры», - радостно сообщили нам наши финансовые советники в конце 1976 года. Песня «Бет» стала чартовым хитом, ее начали транслировать в АМ-диапазоне. «Destroyer» стал нашим вторым платиновым альбомом. В конце августа, во время выступления на бейсбольном стадионе команды «Калифорнийские ангелы» в Анахайме, Калифорния, мы собрали самое большое количество зрителей за всю историю группы - сорок две тысячи наших поклонников. Наша «империя мерчандайзинга» процветала. В общем, дела шли отлично.
Известие о том, что мы стали миллионерами, конечно же, впечатлило меня, но все же не показалось настолько значимым достижением, как получение первого золотого альбома. Тогда это была веха в развитии, которую я мог осязать физически. А сейчас? Да, это было замечательно, я был рад, но не более. К тому же, нам было сложно понять истинное значение этой новости, так как эти деньги все еще были для нас абстрактным понятием. Я, например, до сих пор жил в съемной квартире.
Но теперь у нас было два месяца в Нью-Йорке – на то, чтобы переварить новости и записать новый альбом.
Я купил родителям «Крайслер». Они впервые в жизни стали владельцами новой машины. Незадолго после этого я также приобрел для них новый дом. Мой отец тогда как раз потерял работу и, соответственно, пенсию. Однако, вместо того, чтобы жить на пособие и получать продуктовые талоны, мои родители праздновали новоселье и разъезжали на новеньком автомобиле. Эрика пошла в первый класс, уже живя в приличном районе в пригороде; кстати, в школе она делала успехи. (Через много лет, ее без экзаменов приняли в престижный университет, и я был счастлив оплатить ее обучение). Тем не менее, отец называл меня скрягой, так как дом я записал на себя. Я сделал это, так как боялся, что, если запишу дом на родителей, отец его сразу же продаст.
От отца я часто слышал, что я достиг успеха просто потому, что мне повезло. По моему мнению, люди, которые списывали успехи других на чистое везение, сами были неудачниками. Таким образом, они оправдывали собственный провал и принижали таланты тех, кому удалось чего-то достичь. К тому же, они считали, что, коль успех – это результат везения, то «везунчик» просто обязан поделиться с ними своей удачей. И моя семья была не исключением.
Себе я купил «Мерседес» 450 SL вишневого цвета с кожаным салоном. Когда я впервые поехал на нем в Квинс, в гости к родителям, я припарковался за несколько кварталов от их дома, и еще какое-то время сидел в машине, не выключая двигатель.
Я думал, стоило ли мне покупать эту машину?
Я включил радио. ФМ- станция транслировала «Rock and Roll All Nite». Я нажал «АМ», повернул колесико.. и услышал «Бет».
Да, машину стоило покупать.
Осенью 1976, во время перерыва, мы снова вернулись в студию, чтобы записать альбом «Rock and Roll Over», вышедший в ноябре. Это был наш шестой альбом менее чем за три года. Изначально наша продуктивность была обусловлена тем, что мы старались удержаться на плаву. И я не считал, что мы должны снизить темп только потому, что достигли успеха и финансовой стабильности. Мне нравилось в студии, ведь я так долго мечтал оказаться там. К тому же, это место было моим убежищем в межгастрольные периоды. Светские развлечения до сих пор были мне чужды, у меня было очень мало друзей, так что студия была для меня островком спасения – и, что немаловажно, с неограниченным доступом. Я мог находиться там, сколько угодно, и мне не нужно было смотреть на часы. Все счета оплачивались, стоило мне только поднять бровь.
После выхода «Destroyer» ранее в том же году, некоторые наши поклонники были в замешательстве – ведь он очень отличался от нашего «живого» звучания. Но, тем не менее, в нем была отражена сущность того, что мы делали. Несмотря на то, что звук был другим, благодаря кинематографичности альбома воссоздавались атмосферность и величие нашего шоу. Боб Эзрин улучшил и расширил наше звучание. Он сделал нашу четверку величественнее. Но, когда мы спрашивали людей, что они думают о новом альбоме, зачастую нам отвечали: «Он другой». В данном контексте «другой» - это не очень хорошо, так как это слово люди обычно используют, когда не могут определиться, нравится им что-то или нет.
Честно говоря, эти перемены напугали и нас самих. К тому же, нам надоело работать с «нянькой» - человеком, который рассказывал, что и как нам нужно делать и свистел нам в лицо. Мы подумали, что время нашего ученичества подошло к концу. Питер и Эйс уж точно не хотели больше работать с Бобом. Поэтому мы решили – хватит новшеств, следующий альбом стоит сделать более традиционным, вернуться к основам, так сказать.
Первым делом мы связались с Джеком Дугласом, продюсером, который работал с тремя последними альбомами «Аэросмит» - «Get Your Wings», «Toys in the Attick» и «Rocks». Проблема заключалась в том, что Джек, будучи другом Боба, тут же рассказал ему о нашей просьбе. Со стороны Билла было нетактично просить Джека о сотрудничестве, не предупредив Боба – в итоге с Джеком ничего не вышло, да и мы чувствовали себя очень неловко.
Затем у нас возникла идея вернуться к Эдди Крамеру, ведь «Alive!» был так хорош. Так мы и сделали. Мы сняли концертный зал «Star Theater» в Нануэте, он находился в пригороде Нью-Йорка, но, в то же время, достаточно близко от города, так что мы могли ездить ночевать домой. Приехал Эдди, и мы постарались как можно быстрее вернуться к тому, что было нам привычно и знакомо.
Хоть родом Эдди был из Южной Африки, у него были манеры английского джентльмена. Он был частью того наследия, которое все мы любили. Мы очень надеялись, что Эдди сможет исправить звучание ударных – ведь у «Led Zeppelin» звук вышел таким богатым частично благодаря ему. Он попросил Питера поставить установку и играть в самом зале, тогда как мы играли в отдельной студии в том же здании. Мы связывались с Питером по видео. В теории, в правильном помещении (помещении с хорошей акустикой) можно было бы посадить даже обезьяну, стучащую по кастрюлям, и звук был бы сильным и внушительным. Но на практике ударные все равно звучали слабенько. Скоро я пришел к выводу, что в случае с «Led Zeppelin» впечатляющий звук был заслугой Джона Бонэма – а Питеру Криссу было до него ой как далеко.
Когда дело доходило до аранжировки, Эдди, в отличие от Боба, не участвовал в процессе, подавая идеи и руководя, и нам этого не хватало. Теперь нам никто не помогал писать песни или придавать им форму. У меня возникли сложности с написанием песен, и я попросил Шона Дилейни прийти ко мне домой и помочь. В результате этих неформальных посиделок в моей квартире на 52 улице на свет появились такие песни, как «Making Love», «Mr. Speed» и «Take Me», вошедшие в альбом «Rock and Roll Over», а также «All American Man», которая появилась в альбоме «Alive II», выпущенном в следующем году.
Песня «Hard Luck Woman» стала своего рода аномалией, ведь она изначально не была предназначена для «KISS». Для меня написание песен не было упражнением или тренировкой, и я обычно хорошо справлялся с отбором своих творений – если мне казалось, что песня не подойдет для альбома «KISS», я не тратил время на то, чтобы ее закончить. В то же время, мне было очень интересно, благодаря чему песни других исполнителей становились хитами. Пытаясь это понять, я слушал Рода Стюарта, его «Maggie May» и «You Wear It Well», и решил попробовать создать нечто подобное. А на лирический лад меня настроила уже другая песня, «Брэнди» группы «Looking Glass», о дочери моряка, работающей в баре. Когда я закончил песню, я не смог ее представить в репертуаре «KISS». Я планировал отдать ее Роду, возможно, он захотел бы ее записать (Род Стюарт). Но, видя, какой успех той осенью имела композиция «Бет», и Эдди Крамер, и Джин решили, что эта песня должна, так сказать, продолжить традицию. Мы подумали, что петь ее должен Питер - у него был хриплый голос, как у Рода. Сначала я записал песню сам, чтобы Питеру было на что ориентироваться, и, конечно же, ему пришлось записывать очень много дублей, чтобы набралось достаточно материала для окончательного варианта.
За полгода, прошедшие с момента выхода «Destroyer», отношения внутри группы испортились еще больше. Питер принес кассету с черновой записью песни под названием «Baby Driver», состоящей из разрозненных отрывков. Он всегда приносил кассеты с песнями, которые записывал вместе с соавторами, ведь сам он, кроме ударных, ни на чем играть не умел. Но, когда мы работали над «его» песнями, Питер всегда негодовал. Но, на самом деле, проблема была не в том, что мы с Джином переписывали его песни, а в том, что материал, принесенный им, песнями назвать было сложно в принципе. Рифма отсутствовала в принципе, между куплетом и припевом не было разграничений. Это были не песни, а обрывки. Да, группа, несомненно, становилась сильнее, когда в ее развитии принимали участие все ее члены, но у нас уже были определенные стандарты, ниже которых нельзя было опускаться. Кто-то должен был установить критерии, определяющие, что нам подходит, а что – недостаточно хорошо для нас. Во время работы над «Destroyer» эту роль взял на себя Боб, создавший для Питера «Бет» и умело руководивший нами. Но теперь эта задача легла на наши плечи, и мы очень быстро поняли, что попытки заставить Питера соответствовать установленным стандартам были напрасной тратой времени. Да, конечно, мы хотели песню от Питера – ведь это было частью имиджа «KISS». И сам он после «Бет» рассчитывал, что будет исполнять свои песни, а не мои, Джина или Эйса. Мы не требовали идеала, но «творения» Питера в первозданном виде нельзя было включать в альбом, это нарушило бы его целостность и испортило нашу репутацию.
Конечно, для соавторов Питера участие в создании альбома «KISS» было неплохой «кормушкой», поэтому он всегда старался продвигать идеи своих дружков и устраивал истерики, если кто-то говорил, что эти идеи – дерьмовые. Питер тратил всю свою эмоциональную энергию, беспокоясь о том, какое место занимает в нашей иерархии, вместо того, чтобы подумать о качестве вклада, вносимого им в творчество группы, и объективно его оценить.
Эйс очень изменился, став бледной тенью себя прежнего. Раньше он был ярким огнем, бомбой, готовой взорваться, он был талантлив, и, хоть оценивал себя высоко, эта оценка была заслуженной. У него был огромный потенциал, он имел все шансы стать поистине великим музыкантом. Но алкоголь, кокаин и «Валиум» лишили его этих шансов. Он почти все время был «под кайфом» или пьян, и мы молились, чтобы он успел сыграть соло, прежде чем вырубиться окончательно. Он уже не был весельчаком, постоянно травившим анекдоты – теперь он их просто забывал..
Иногда сложившаяся ситуация безумно меня злила. Я ради группы жилы рвал, но, в то же время, мое будущее зависело от этих двоих, от их истерик, перепадов настроения и внутренних конфликтов. Тем не менее, из-за того, что ситуация ухудшилась не сразу, а постепенно, я принимал то, что раньше для меня было бы немыслимым. Если вы резко пригибаете дерево к земле, оно ломается; если вы сгибаете его постепенно, по чуть-чуть, вы сможете достичь цели, не сломав дерево. (Вам просто нужно немного времени). Так было и со мной.
Понятие нашей общности, как группы, уже становилось прошлым. У трех других участников «KISS» были свои компании, свой круг общения, у каждого из нас были знакомые, от которых мы слышали похвалу в свой адрес. Слушая своих льстивых друзей и вжившись в образ, созданный нами для прессы, Питер и Эйс поверили, что они на самом деле – профессионалы и виртуозы, несмотря на многочисленные факты, которые доказывали обратное. Когда мы спорили с Питером по поводу его песен, он часто говорил что-то вроде: «Вы не хотите, чтобы я это делал, потому что я написал самую лучшую песню», или «Вы мне просто завидуете, потому что я пою лучше всех». Также он продолжал обвинять меня в том, что я «не заплатил свой взнос, не заслужил свое положение». (ПС. Во второй части было об этом, я там перевела «не заплатил взносы», т.к. не объяснялось, о чем речь, исправьте, пож, на вариант, который вам покажется более приемлемым) Видимо, он хотел сказать, что до «KISS» я должен был, как и он сам, лет десять играть в никому не известных (и уже несуществующих) группах.
И Питер, и Эйс все время были под алкоголем или наркотиками. Я видел людей, которые, несмотря на свою зависимость, могли плодотворно работать. Боб Эзрин нюхал кокаин и заливался «Реми Мартеном» во время записи «Destroyer», но это никак не влияло на качество его работы. Билл Окойн, Нил Богарт и многие другие из «Casablanca» также встали на эту скользкую дорожку, употребляя наркотики в большом количестве. Наркотики и алкоголь были, как езда на «Феррари» - ты вроде бы контролируешь ситуацию, но через секунду уже врезаешься в телеграфный столб. Ты думаешь, что держишь все под контролем, и не осознаешь, что переступил черту, пока не становится слишком поздно. Я надеялся, что Биллу удастся спасти Питера и Эйса. Но оказалось, что это были глупые надежды, ведь он даже самого себя спасти не мог.
Когда мы с Джином пытались сгладить ситуацию, говоря: «Да ладно тебе, дружище, это не ты (делал, говорил), а наркотики», Питер и Эйс утверждали, что полностью осознавали свои слова и действия. Из-за пристрастия к наркотикам страхи и неуверенность Питера усилились еще больше. Он считал, что весь мир был против него. Однажды, в студии, он на что-то разозлился и в гневе разбил о стену мою двенадцатиструнную акустическую гитару. Это привело всех в шок – на какой-то момент воцарилось гробовое молчание.
Как-то, во время очередной ссоры, Джин заявил: «Питер, ты – неграмотный идиот, который не умеет ни писать, ни говорить правильно! Да ты даже школу не закончил».
«Да», - парировал Питер, - «а еще я играю в той же группе, что и ты».
И по сей день я считаю эту фразу самым умным изречением Питера.
Подписи к фото: (сверху вниз, постранично)
Выступление в Ист Виллидж, в Томкинс-сквер-парке, с «The Baby Boom».
Я в своей спальне. Мне девятнадцать и у меня большие планы.
Мне восемнадцать. Тогда я еще жил на 75 улице. Вот такой у меня был голубой «Ford Fairlane».
Джин, я, Питер и Эйс. В самом начале мы были неукротимы.
Япония, 1977 год. Фанаты сделали эти куклы для меня.
Юное «Звездное Дитя». Гастроли с альбомом «Destroyer».
На гастролях в 1977 году. Спонтанное решение одеться, как Элвис. Нереально крут.
1977. Прощай, «Uriah Heep», здравствуй, Линда.
Вот такое безумие я себе намечтал
Никаких проводов. Никаких фокусов.
Вопреки всем законам гравитации. На гастролях в Европе с альбомом «Sonic Boom», 2008 год.
Сцена – моя кафедра проповедника. Я не слышу ваше «аллилуйя!»
Во время последних гастролей. Шоу под дождем из конфетти. И вот все уже позади…
1985 год. Студия «Электрик Леди», запись альбома «Asylum».
Сорок лет. Мы многое пережили вместе.
Джин, Эрик, я и Томми. Лучшая музыка. Лучшее шоу. Лучшие времена.
Я и Леди Гага. Она летела на шоу через всю страну, и весь концерт проходила в моих сапогах. Она – девушка, что надо! Холмдел, Нью-Джерси, 2010.
Жизнь прекрасна. За кулисами в Wembley Arena в Лондоне с вечным источником моего вдохновения, Джимми Пейджем. Истинный джентльмен.
19 ноября, 2005 года.
Не думал, что это когда-нибудь случится в моей жизни. Крещение Эмили. Для Эрин было очень важно, чтобы Колин, Сара и Эмили были крещены, а, значит, это было важно и для меня. Эван уже прошел бар-мицву, остальных это тоже ждет. Места для праздника хватит всем.
Гордый папа с сыном Эваном. Здесь ему тринадцать.
Фантом.. сбывшаяся мечта. Я никогда в жизни так тяжело не работал. Невероятно ценный опыт.
Я нарисовал портрет Роберта Джонсона, и повесил у себя в холле, чтобы благословить свое жилище и напомнить себе, с чего все начиналось.
Я с детьми в офисе.
Лучше и быть не может.
31.
Однажды, в Техасе, в начале 1977 года, в лобби нашего отеля собралась группа молодежи, приехавшей на религиозную конференцию. Пытаясь быть добрым, великодушным христианином, один парень из этой группы подошел ко мне и сказал: «Я буду молиться за тебя».
«Да как ты смеешь?», - возмутился я. – «Почему тебе вообще пришло в голову, что мне нужны твои молитвы?»
Что бы они обо мне не думали, это не помешало всей группе собраться у двери моего номера и слушать, как я, посланник Сатаны, снимаю с местной девушки все запреты вместе с одеждой.
Теперь везде, где бы мы ни давали концерты, появлялись люди, размахивающие плакатами, транспарантами и крестами. Я был ошарашен. Эти люди цитировали Библию и называли нашу музыку сатанинской.
Это вы о нас, что ли?
Сначала я смеялся над этими акциями протеста. По моему мнению, им стоило бы обратить свои взгляды на собственных проповедников. Как выяснилось, позже, я оказался прав – скандалы вокруг Джимми Сваггерта, Джима Беккера и других это подтвердили. Мне показалось забавным, что всякий раз, когда телеевангелиста искушал Дьявол, это обычно происходило в отеле с проституткой.
Тот, кто слишком рьяно обвиняет других, часто виновен сам.
Я также понял, что все эти акции протеста были своеобразным, и довольно циничным ходом для привлечения внимания. Они использовали нас, как ступеньку на пути к известности, сначала на местном, а потом и на национальном уровне. И это, бесспорно, служило доказательством того, что мы стали подлинным феноменом.
Мы достаточно знамениты, чтобы привлечь внимание к какому-то идиоту, размахивающему крестом перед сценой на нашем концерте?
Думаю, когда ты становишься успешным, к твоей славе хочет приобщиться каждый.
Но потом я решил, что этим людям стоит дать отпор. Но не так, как Джин, который часто заходил слишком далеко, используя их, чтобы разжечь страсти вокруг нас. Мне не всегда это казалось правильным – я не был согласен с тем, что для паблисити все средства хороши. Противостоять этим людям – не выход. Я не хотел обращаться к ним лично или дать им ту популярность, которой они жаждали. Я хотел прекратить эту игру, заявить, что все эти обвинения неправдивы: мы не были сатанистами, рыцарями на службе у дьявола.
Да, наш бас-гитарист плевался кровью, выдыхал огонь и называл себя воплощением зла. Но в кино тоже показывали и вампиров, сосущих кровь, и мужика с болтами в голове, которого оживил безумный ученый с помощью электрического заряда. И если, увидев по телевизору парня с белым гримом на лице и волосами, собранными на затылке, люди думали, что это – его настоящий образ и что он говорит правду о том, что является воплощением зла, значит, это они были сумасшедшими. А не мы. Неужели они и правда считали, что мы все время выглядели так? И что актер, игравший Бетмена, на самом деле был Бетменом?
В моем понимании, группа «KISS» не была протестом против чего-либо, ни против религии, ни против политики. Мы не были бунтарями, не призывали людей крушить все вокруг или отказываться играть по правилам. Мы говорили: «Станьте теми, кем хотите быть». Наше шоу побуждало людей самосовершенствоваться. Оно было ярким праздником. Лично для меня, нашей концепцией была не борьба с системой, а поиск собственного пути и вера в себя. Ведь настоящий бунт – это не борьба с системой, это умение ее обойти и жить полноценной жизнью. Таким я видел посыл нашей группы, и был уверен, что так же думают и наши фанаты. Может быть, именно поэтому на наших концертах люди всегда улыбались. Мы пели о том, какой прекрасной может быть жизнь, и как много человек может достичь, веря в себя. Наша группа была воплощением позитива, что бы там не твердили демонстранты от религии.
Черт, да достаточно было просто вслушаться в слова нашей песни «Shout Out Loud» из альбома «Destroyer», которые были нашим кредо:
Наступил вечер, ты хочешь повеселиться,
Думаешь, тебе это удастся?
Ты должен стать Номером Один в собственных глазах. (Ты должен полюбить себя)
Тебе нужно об этом напоминать?
Если тебе грустно, есть способ это изменить.
Не сиди дома в печали,
Позвони всем соседям и друзьям
И устрой вечеринку.
В то время, как религиозные демонстранты обвиняли нас в том, что мы представляли опасность для американской молодежи, музыкальные критики твердили, что мы не были достаточно опасными – для самих себя. По-видимому, мы с Джином вели недостаточно безрассудный образ жизни и слишком много думали о деле, что не отвечало стандартам модных музыкальных журналов. Мысль о том, что какой-то журналист, не видящий дальше своего стола, посчитает меня достойным своего одобрения, только если я сыграю в русскую рулетку со своей жизнью, не была лишена своеобразной иронии. Как по мне, принимать наркотики было глупейшим решением, и я думаю так до сих пор. Ведь рано или поздно за это пришлось бы заплатить высокую цену. А становиться мертвой легендой мне было неинтересно.
Самыми близкими к нам по стилю современниками были «Аэросмит». Разница была в том, как нас воспринимали. Они были рок-группой, мы же были гораздо б о льшим. В определенных кругах быть рок-группой было престижнее, но статус всеобъемлющего феномена обеспечивал нам намного более разностороннее признание. Благодаря ему нами начинали интересоваться газеты, журналы, маленькие дети и проповедники.
Что интересно, в глазах некоторых людей наш статус феномена не придавал нам значимости, как группе. Как будто это подрывало наш авторитет – как будто впечатление, которое мы производили благодаря имиджу, логотипу, зрелищности и рекламе отодвигало на задний план наш талант, и все то, что критики так любили в других группах. Журналисты обычно использовали против нас один и тот же аргумент – если бы мы были действительно талантливыми музыкантами, все эти спецэффекты нам были бы ни к чему. Им, видимо, никогда не приходило в голову, что мы были талантливы, а все это (имидж, спецэффекты) делали просто потому, что нам это нравилос ь, и мы этого хотели.
Частично в том, что нас воспринимали неверно, был виновен Нил Богарт и «Casablanca Records». Лейбл выпустил гимн диско «Love to Love You Baby» в исполнении Донны Саммерс, который стал мега-хитом в 1976 году. «Фишкой» Нила были синглы, которые становились хитами, и это повлияло на его принцип ведения дел. С его подачи компания «Casablanca Records» стала специализироваться на синглах, и сосредоточила свое внимание на таких проектах, как «Village People» и т.д. Нил подписал контракт с рок-группой «Angel», которую позиционировал, как анти-«KISS» - все в белом, вместо сапог на платформе – балетки.. Еще одним коньком Нила было открытие новых имен, здесь он недалеко ушел от времен «бабблгам». Раньше группа «KISS» была визитной карточкой лейбла, теперь же мы отошли на второй план, стали частью паноптикума, собранного Нилом. Вместо того, чтобы находиться в одной компании с рок-музыкантами, мы делили лейбл с кучей парней, одетых как строители или полицейские, и с группой, обутой в балетки. Людям, которые считали нас бездарями и фальшивками, достаточно было взглянуть на эту компанию, чтобы укрепиться в своем мнении. Это усиливало негативное впечатление о нас.
Еще одной причиной возникновения этой проблемы были различия в субъективном восприятии людей. Брюс Спрингстин проехался по сцене на коленях - и критики тут же назвали это артистизмом и умением себя подать. Я сделал то же самое – и меня посчитали мошенником и ловкачом. То есть он был артистом, а я – шарлатаном. Но самое негативное, что мы слышали о себе – это что мы были жидами, жадными до денег. То есть, наш предпринимательский талант воспринимался не как положительное качество, а как умение обманывать и манипулировать людьми – потому что это не имело отношения к рок-н-роллу, это было то, что делали евреи.
Такие же настроения царили и внутри коллектива. В случае с Питером, думаю, проблема была в его воспитании и невысоком интеллекте. Эйс владел небольшой коллекцией нацистских памятных вещей. Конечно, я уверен, что есть люди, коллекционирующие подобные вещи, которые не являются нацистами или антисемитами, но Эйс был не из их числа. К тому же, практически невооруженным глазом были заметны постоянные раздражение и злость, направленные на нас с Джином. Мы были главными в группе, писали почти все песни, были генераторами идей – и не потому, что в «KISS» царила диктатура, а потому, что вклад остальных по сравнению с нашим был каплей в море. Их ревность, зависть и раздражение требовали выхода, им нужно было в чем-то нас обвинить, и единственное, за что они смогли зацепиться – это то, что мы с Джином оба были евреями. Их подход не особо отличался от общественного антисемитизма. Если еврейский иммигрант покидал родную землю и селился в новой для себя стране, уже его дети получали достойную профессию (к примеру, становились врачами). Некоторым людям было сложно осознать и принять этот факт. То же самое происходило и внутри нашей группы. Эйс и особенно Питер чувствовали себя бессильными и слабыми, видя нашу с Джином сосредоточенность, напор, амбициозность и неустанный труд на благо группы. И, в результате, они попытались саботировать деятельность нашего коллектива, власть в котором, по их мнению, несправедливо захватили «эти жадные до денег евреи».
Но, тем не менее, мы продолжали поддерживать легенду, изначально созданную нами – четверо парней, бегущие по улице, веселящиеся, живущие под одной крышей. Просто поменяйте Ливерпуль на Нью-Йорк, и это будем мы.
Да, да, да!
Ага. Конечно.
32.
У меня было две больших мечты – золотой альбом и выступление в «Мэдисон Сквер Гарден». Золотой альбом у меня уже был. А 19 февраля 1977 года мы впервые выступали, как хедлайнеры, в «Гарден». Все билеты на концерт были распроданы.
Прошло четыре с половиной года с того дня, когда я подъехал к «Гарден» на такси, и высадил компанию, спешившую на концерт Элвиса.
Я видел концерт «Роллинг Стоунз» в «Мэдисон Сквер Гарден» - чтобы попасть туда, мне пришлось подделать билет. Был я и на «Концерте для Бангладеш» Джорджа Харрисона – чтобы достать билет, я ночевал на улице, возле универмага «Мейсиз» на бульваре Квинс. Я видел Элиса Купера в «Гарден». Я видел «Ringling Brothers Circus» в «Гарден».
«Мэдисон Сквер Гарден» для меня был синонимом настоящего успеха. А выступление там –большим достижением. Очень большим достижением.
Перед концертом я был так взволнован, что мне пришлось принять полтаблетки «Валиума». Но ведь этот препарат вызывает заторможенность, подумаете вы. Не в моем случае. Даже во время обычного концерта в моей крови бурлил адреналин, что уж говорить о первом концерте в «Мэдисон Сквер Гарден». Я, наверное, мог бы выпить несколько таблеток, выйти на сцену, отыграть концерт и потом еще пробежать марафон, установив новый рекорд. Для меня выступления такого уровня все еще были в новинку – я до сих пор не привык к тому, что мы были настолько популярны.
Стоять на вышке для прыжков в воду обычно страшнее, чем прыгать – а ждать выступления страшнее, чем выступать. Так было и со мной. Выйдя на сцену, я сразу же почувствовал радостное возбуждение, и невероятную мощь, исходящую от толпы, приветствующей нас. Когда тысячи людей сосредоточены на тебе и посылают тебе свою энергетику, ты физически ощущаешь эту волну непередаваемой силы. Да, возможно, это звучит, как концепция «нью эйдж», но, на самом деле, это ощущение просто ошеломляет.
Все шоу было невероятным по эмоциональной нагрузке, но, несмотря на это, уже после второй песни я почувствовал себя в своей тарелке.
Я знал, что в зале присутствуют мои родители, и я посмеивался про себя, представляя, как они говорят: «Да, это наш мальчик, вон тот, на высоких каблуках, с накрашенными губами, размахивающий гитарой». Но я все равно доказал им, на что способен. Они были неправы. Все это было возможно, и я этого добился.
Видите? Я – особенный.
И вдруг откуда-то из темноты вылетела бутылка и ударила меня в голову. Я заметил ее в последний момент, и успел немного отклониться в сторону – очень удачно, так как в противном случае она попала бы мне прямо в глаз. Разбитое стекло разрезало мне кожу. До конца выступления этот порез кровоточил. В каком-то смысле это, конечно, было круто, но мне было и больно тоже – не физически, морально, когда я думал о том, что кто-то был способен такое сделать. В то же время, я понимал, что это было сделано не со злым умыслом. Я уже сталкивался с этим ранее. Фаны хотят дотронуться для тебя, и используют для этого все возможные способы. Этот дотронулся до меня бутылкой. Наши преданные роуди потом нашли этого парня и отлупили его как следует.
Все же, это был первый раз, когда я почувствовал себя уязвимым на сцене. Я всегда находился в свете прожекторов, а передо мной была темная масса людей, которую я не воспринимал как угрозу. Но теперь я понимал, что мне могут сделать больно. Впервые мне пришло в голову, что «четвертую стену» могут снести они, а не я.
Из-за концерта в «Гарденс» мы провели в Нью-Йорке неделю, и я в очередной раз осознал тот факт, что вне группы у меня не было настоящей жизни, полноценного общения. Все мои знакомые музыканты обожали говорить об аппаратуре, а мне это было скучно. Хоть я только учился познавать мир, я чувствовал, что в нем есть намного больше интересного и невероятного. Я любил говорить о музыке, но больше на историческом или эмоциональном уровне – а не на техническом. Я часто был недоволен из-за того, что у меня не было друзей, с которыми я мог бы поговорить на интеллектуальные темы, или о чем-то, что вдохновляло и стимулировало меня.