Когда я говорил ему, что не стоит браться за все сразу, он возражал: «Нет, нет, я вкладываюсь в группу на сто процентов (вариант- я же делаю все для группы, или я же выкладываюсь на полную)».
Мое мнение о нем, как о предателе, крепло с каждым днем, я все больше убеждался в том, что его вклад в группу был недостаточным, если был вообще. Он не поддерживал команду, он думал только о себе. Наша группа была для него далеко не на первом месте.
А ведь я считал тебя единственным человеком, на которого могу рассчитывать.
Однажды, когда я в очередной раз заговорил о том, что воспринимаю его поведение, как предательство, Джин ответил: «Ну, ты тоже можешь заняться чем-то еще».
Полный бред. Если бы я так поступил, не было бы ни группы, ни альбомов. Я не мог позволить группе развалиться, и он прекрасно об этом знал.
Кроме того, он предложил мне заняться чем-то другим помимо группы именно потому, что сам принял такое решение и следовал ему. Мне не нужно было оправдание, чтобы найти себе другое занятие – в отличие от него. Он не советовался со мной по поводу того, стоит ли ему это делать и когда. Джин ставил свои интересы и выгоду на первое место, а на меня ему было плевать.
Также у него вошло в привычку использовать логотип «KISS» и свой сценический образ для личных проектов – естественно, без моего одобрения, хоть ему и было известно, что для этого нужно. Когда я указывал ему на это и начинал протестовать, все, что я от него слышал – это неискреннее «извини», и в дальнейшем все повторялось вновь, как будто мы никогда об этом не говорили. Он делал то, что хотел, не обращая внимания ни на мои протесты, ни на законные обязательства, которые накладывало на него наше партнерство. Для Джина слово «извини» ничего не значило, он использовал его, чтобы я хоть на какое-то время от него отстал. А потом он опять принимался за свое, жертвуя нашим общим делом ради личной выгоды. Его «извини» означало не «извини за то, что я сделал», а «извини, что тебя это волнует». Подобное неуважение задевало мои чувства, было попросту оскорбительным.
Видимо, я должен был играть по его правилам. У меня был выбор – либо все бросить, либо работать за двоих. Но здесь был еще один момент – даже делая двойную работу, я должен был делиться доходами.
Это меня злило все больше и больше.
А Джин в своих интервью все чаще приписывал себе достижения, к которым либо имел частичное отношение, либо не имел вообще никакого. И, если репортеры, которые говорили с ним, делали ошибочные выводы, преувеличивая его роль в деятельности группы, он никогда их не поправлял. Когда я говорил ему об этом, или даже показывал цитаты из его бесконечных интервью, он всегда возмущенно восклицал: «Я такого не говорил!»
Но мне тоже приходилось давать интервью, и я прекрасно знал правила этой игры в вопросы и ответы. Случаев, когда обо мне писали что-то, не соответствующее действительности, было меньше, чем пальцев на одной руке. Если Джеймс Браун был Самым Трудолюбивым в Шоу Бизнесе, то Джин Симмонс – по его собственным словам – был Звездой Шоу Бизнеса, Которую Чаще Всего Неправильно Цитировали. Но я на это не купился.
Джин лгал мне и сознательно преуменьшал (а иногда и сводил к нулю) не только мою роль, но и роли других людей в деятельности группы.. Это были эгоистичные, злые поступки. Они причиняли мне душевную боль. Когда-то мы с Джином побратались, и всегда помнили об этом. Но, видимо, у нас были разные представления о том, как следует себя вести с братьями.
Поскольку Джин самоустранился от нашего общего дела, я реже стал появляться на людях, уделяя все свое время и внимание работе. Мои песни стали популярными не случайно. Ведь больше никто не старался написать хорошие, качественные композиции. Если Джин хотел быть кем-то большим, чем просто бас-гитарист, он должен был и делать больше. Любой сможет «накропать» песню за пять минут. Но неприятность заключалась в том, что, после заключения договора с лейблом, Джин имел право включать свои песни в альбом, независимо от их качества.
Я написал такие песни, как «Heaven`s On Fire» и «Tears Are Falling», потому что должен был это сделать. Вся работа была на мне, и я радовался, когда мои усилия были вознаграждены. На пике нашей MTV- популярности я был таким себе «красавчиком из восьмидесятых» – сережки с перьями, румяна, розовые перчатки (спасибо стилисту ван Халена, которого мы наняли), и, если честно, очень сильно походил на трансвестита. Не забывайте, что критерии привлекательности эпохи хейр-металла существенно отличались от современных.
В те годы я встречался с несколькими девушками, заводя отношения преимущественно ради секса и совместного времяпрепровождения. Я не хотел посвящать себя одной девушке, и не требовал лебединой верности по отношению к себе. Я просто хотел хорошо проводить время.
Я все организовал так, что, даже между гастролями я никогда не был один. Я жил на два города, Нью-Йорк и Лос-Анджелес, либо на съемных квартирах, либо в отелях типа «Сансет Маркиз». В Лос-Анджелес я отправлялся за отношениями, которые всегда начинались, как легкие и ни к чему не обязывающие, ну а когда они усложнялись, я возвращался обратно в Нью-Йорк.
Несмотря на возрастающее внимание зрителей, вызванное снятием масок и трансляцией наших клипов, мне было все еще некомфортно в роли публичной фигуры. Джин, стремясь достичь успеха в своей кинокарьере, пытался окружить себя как можно бОльшим количеством знаменитостей, со мной же дело обстояло с точностью до наоборот. Читать в журналах сплетни о том, с кем я встречаюсь, было весело, а вот о расставаниях – не очень. Однажды я заглянул через плечо женщине, увлеченно читающей «Стар», и увидел интервью с актрисой Лизой Хартман, в котором она рассказывала, почему никогда не вышла бы за Пола Стэнли. Я вполне мог бы без всего этого обойтись.
Люди, которые «жили» на страницах таблоидов, измеряли собственную важность количеством строчек, посвященных им в прессе. Это было смыслом их жизни, и, когда я общался с такими людьми, мне приходилось выслушивать, как им обидно, что о них так мало написали в «Access Hollywood». Как будто у меня не было собственных проблем!
Одна женщина, с которой я встречался в Лос-Анджелесе, переживала, что ее дом находится не в центре Беверли-Хиллс, а на его восточной окраине. Другой также было очень неудобно за свое место жительства, и она постоянно извинялась за то, что ее дом - не на голливудских холмах, а всего лишь в Долине. Мне приходилось вращаться в таких кругах, среди всех этих легкомысленных, мелких людей, но жить так я бы не хотел.
Отношения, которые я заводил, ни к чему не приводили, но они скрашивали мое одиночество. Однажды, ближе к концу года, мы давали концерт в Нью-Джерси перед тем, как отправиться обратно в Нью-Йорк. После концерта ко мне за кулисы пришла знакомая модель из «Пентхауза» и сказала: «У меня есть для тебя подарок на Рождество».
«Я подвезу тебя в город на лимузине», - ответил я.
Когда мы ехали по шоссе, она расстегнула молнию на моих джинсах, и я получил свой подарок. После всего она подняла голову и сказала: «Счастливого Рождества».
Эй, а как же Ханука?
Что касается моих сексуальных подвигов, можно сказать, что, если в семидесятых я только разведывал обстановку, то в восьмидесятых стал настоящим профи. Как-то я пришел на вечеринку в особняк «Плейбой». Войдя внутрь, я увидел одну из моделей, Девушку Года, знакомую мне по фото в журнале. Она мне очень понравилась, настоящая знойная красотка. Мы немного поболтали, и она спросила: «Хочешь уйти отсюда?»
«Да», - сказал я, ожидая ответной реплики: «Тогда какого черта ты здесь торчишь?»
Вместо этого она сказала: «Ну, пойдем».
И мы устроили собственную вечеринку у нее дома.
В том же году мой класс из Школы Музыки и Искусства собирался на встречу выпускников 1970 года. Я пропустил десятую встречу, из-за концерта в Австралии (это было как раз после того, как к нам присоединился Эрик Карр), и не собирался пропускать пятнадцатую. Мне хотелось узнать, как сложилась жизнь у моих одноклассников, но еще больше – похвастаться своим успехом.
Женщина, с которой я на тот момент встречался в Нью-Йорке, была – вот так сюрприз! – моделью из «Плейбоя». Я подумывал взять ее с собой, но затем вспомнил свое школьное увлечение, Викторию. Наше свидание закончилось моей беседой с ее отцом, в то время как сама она отправилась спать. После этого злополучного свидания самая крутая девчонка в классе потешалась надо мной до окончания школы. И сейчас, вспомнив об этом, я решил пойти на встречу выпускников один. Я сказал своей «зайчишке», что позвоню ей, как только уеду со встречи. Но, естественно, промолчал о том, что надеялся довести до конца свое неудавшееся завоевание.
На мне был модный, сшитый на заказ голубой шелковый костюм, выгодно оттенявший загар. Я не мог дождаться встречи с людьми, которые когда-то не верили, что мне удастся чего-то добиться в жизни.
Встреча проходила в школе. Войдя внутрь, я был неприятно удивлен. Атмосфера была мрачной, а большинство моих одноклассников с возрастом изменились не в лучшую сторону. Я до сих пор представлял их молодыми, энергичными, полными надежд на светлое будущее, а увидел постаревших, старомодно одетых людей, которые как будто собрались на вечеринку по случаю Хэллоуина.
Спустя пятнадцать лет Виктория уже не была такой горячей штучкой: короткие волосы мышиного цвета, ортопедическая обувь, юбка столетней давности. Сначала я почувствовал некое удовлетворение, вспомнив, как она издевалась надо мной после нашего первого (и последнего) свидания. Но затем мне стало ее жаль, я был бы не против, если бы она выглядела так, как пятнадцать лет назад. Видеть ее такой было печально.
Еще один мой одноклассник в школьные годы был настоящим Адонисом – красавец с длинными кудрями и шикарным голосом. Он мог вопить, как Роберт Плант, и поэтому задирал нос. Теперь он был толст и лыс, как бильярдный шар. Так что первый красавец школы растерял всю свою красоту, а вот я, которого все считали неудачником, оказался в итоге победителем.
Все это мероприятие было сплошным разочарованием. Я быстро уехал оттуда, забрал свою девушку и мы поехали ужинать в ресторан.
Я не получил никакого удовольствия, продемонстрировав свои успехи бывшим одноклассникам. И точно знал, что больше никогда не пойду на встречу выпускников.
44.
«Asylum» продавался почти так же хорошо, как «Animalize», но после его выхода мы слегка выдохлись, и к началу 1986го уже почти год не гастролировали.
Говард Маркс, наш бизнес-менеджер, как-то позвонил мне и сказал, что с ним связался Том Зутаут, агент по поиску новых талантов, знаменитый тем, что нашел «Мотли Крю». «Том только что помог новой группе подписать контракт с лейблом», - сказал Говард, - «и спрашивал, не хочешь ли ты их посмотреть. Они как раз ищут продюсера».
Джин уехал на очередные съемки. Работу над новым альбомом мы запланировали на следующий год. Так что почему бы и нет?
Говард приехал вместе со мной на встречу с группой, которая называлась «Guns N' Roses» и состояла из молодых ребят. Мы договорились встретиться на квартире, которую снял для них менеджер на углу Ла Сьенага и Фонтейн. Я в шутку представил лысого, пузатого Говарда, как своего телохранителя, но юмора никто не понял, и оглядевшись вокруг, я догадался, почему.
Иззи был в бессознательном состоянии, из угла его рта текла слюна, было не очень понятно, умер он или спит. Дафф и Стивен показались мне неплохими парнями, Стивен все время говорил о том, что он большой поклонник нашей группы. Я сначала не понял, что кудрявый гитарист Слеш, валяющийся в коматозе, был тем самым милым пареньком, который приходил ко мне на прослушивание несколько лет назад, перед записью «Creatures». Затем мы поговорили с Экслом, и он поставил мне несколько их песен, найдя где-то в квартире старенький дешевый магнитофон.
Песня «Nighttrain» произвела на меня хорошее впечатление, однако я заметил, что лучше было бы припев сделать предприпевом, а потом добавить еще один припев. После этого он больше со мной не разговаривал. Никогда.
Потом Слеш пришел в себя, и мы начали разговаривать о «Роллинг Стоунз». Я показал ему «фишку» Кита – пятиструнную версию открытого строя Open G, основу для всех его песен. Я убрал одну струну и перенастроил гитару, что ему очень понравилось. Также я предложил познакомить его с людьми, которые могли помочь получить гитары бесплатно – нашими спонсорами были несколько компаний, производящих музыкальные инструменты, и я подумал, что молодому парню вроде Слеша не помешают несколько новых гитар и кое-какая аппаратура для записи.
В тот же вечер они выступали в небольшом кабачке в Голливуде под названием «У Раджи», и я пришел их послушать. Те песни, которые я уже слышал на квартире, были хороши, но я и представить не мог, насколько круто они звучали вживую. «Guns N' Roses» были невероятны. Я был в шоке, особенно учитывая то, в каком состоянии ребята были во время нашей встречи днем, и понял, что стал свидетелем рождения поистине великой группы.
Позже я посетил еще одно их выступление в клубе «У Газарри», который позже переименовали в «Клуб Ки». Их не устраивал парень, который занимался микшированием, и Слеш неожиданно попросил меня помочь. Несколько десятилетий спустя воспоминания Слеша об этом вечере перестали иметь что-либо общее с реальностью. Ему нравилось делать вид, что я посмел вмешаться в их дела, когда меня никто об этом не просил. Парень из «KISS» не мог иметь никакого отношения к «Guns N' Roses» - Боже упаси, ведь парни из «KISS» - это же абсолютное зло. Он также «вспоминал», что в тот вечер со мной была моя «статусная жена», блондинка. Но на то время я не был женат, а на выступление пришел с невысокой брюнеткой по имени Холли Найт, автором песен (например, 'Love is a Battlefield»). После таких случаев еще больше убеждаешься, что не зря адвокаты отказываются привлекать алкоголиков или наркоманов в качестве свидетелей.
Все это произошло много лет спустя. Однако и тогда ситуация вышла довольно неприятная. После того, как я начал общаться с этой группой, мне стали рассказывать, что Слеш поливает меня грязью за спиной. Он называл меня геем, смеялся над тем, как я одеваюсь, в общем, пытался показаться крутым рок-музыкантом за мой счет. Это было задолго до того, как его цилиндр, солнечные очки и сигарета в зубах стали карикатурным образом, который он эксплуатировал в течение многих лет.
Конечно же, после этого у меня не было никакого желания помогать «Guns N' Roses» с альбомом. Однако, несколько месяцев спустя Слеш позвонил мне и напомнил о моем обещании помочь им достать несколько гитар бесплатно.
«Ты хочешь, чтобы я достал тебе гитары, после того, как ты вылил на меня тонну грязи за моей спиной?»
Слеш замолчал.
«Знаешь, первое, чему тебе стоит научиться – это не выносить сор из избы. Приятно было познакомиться, и пошел ты на хрен».
45.
Пятиструнная версия Open G – это было не единственное, о чем я узнал от Кита Ричардса. При личном знакомстве он сказал мне, что ему предложили купить любую вещь с нашего нью-йоркского склада, где мы хранили старые декорации, аппаратуру, все костюмы «эпохи грима», кучу инструментов и многое другое.
«Да, братишка», - смеялся он. – «Я мог бы купить что угодно».
Сначала я просто не понял, это был такой своеобразный английский юмор или старый анекдот, который он пытался рассказать? Но, чем больше я об этом думал, тем больше беспокоился. После нашего разговора я начал замечать, что со склада пропадают вещи. Несколько раз я ходил туда за гитарами, но возвращался ни с чем, так как не смог найти те, которые были нужны. Одну из них я привез туда всего неделю назад, она должна была быть там.
Разгадка этой тайны оказалась печальной: наши вещи распродавал Билл Окойн, у которого остались ключи от склада. К тому моменту он уже порядком опустился, ему даже негде было жить, и он ночевал у друзей. От него ушел последний клиент, Билли Айдол, а, если от тебя в 1980х уходит Билли Айдол из-за твоих проблем с наркотиками, значит, ситуация действительно серьезная. Что касается склада, нам пришлось перенести его в другое место. Кое-что мы сожгли или разобрали на части, как, например, декорации, которые мы использовали на гастролях с «Animalize» - но большинство вещей и аппаратуры мы сначала отвезли в Нью-Джерси, а затем и в Лос-Анджелес.
Однако, скоро выяснилось, что у нас есть гораздо более серьезные проблемы, чем проступки Билла. Я до сих пор жил в квартире с одной спальней и имел всего одну машину, но, тем не менее, Говард Маркс начал говорить о том, что мне стоит затянуть пояс потуже, и даже перестать давать деньги родителям. Это привело меня в ярость.
Конечно же, мы долго не были на гастролях, поэтому на гастрольные деньги я не рассчитывал. Но как же деньги, которые он вкладывал от нашего имени? Где они? Где дивиденды?
А ведь у меня нет ни пафосного стиля жизни, ни безумных трат.
Что-то мне подсказывает, что ОН САМ зарабатывает слишком много денег.
В конце концов, я сказал ему прямо: «Если кто-то и должен получать меньше денег, то это ты». Однако тогда я еще понятия не имел, как обстоят наши дела в реальности.
Музыкальная индустрия никогда не была добра к артистам. И, хотя в случае с нашими бизнес-менеджерами мне не хотелось верить, что они действовали со злым умыслом, некоторые принятые ими решения, фигурально выражаясь, очень плохо пахли. И я это выяснил, когда начал принюхиваться.
Озарение пришло, откуда не ждали – от моего психотерапевта, доктора Джесси Хилсена. Я пожаловался ему, рассказав о финансовой ситуации и требованиях Говарда, и он начал задавать встречные вопросы, – о моих заработках, пенсионных счетах – ни на один из которых я, к стыду своему, ответить не мог. Говард запрещал показывать кому-либо наши финансовые документы (что, опять-таки, должно было меня насторожить), но я решил нарушить его запрет, а доктор Хилсен согласился взглянуть на некоторые из этих документов.
Вопрос, который он задал, ознакомившись с ними, шокировал меня: «Ты в курсе, что вы должны Федеральному налоговому управлению миллионы долларов?»
«Что?»
«Да, и долг этот просрочен, вот уведомление, и теперь вас ждут неприятности».
«Как такое вообще возможно?»
Говард был для нас, как член семьи, я всегда ему доверял. Наши длительные отношения давали мне чувство стабильности – редкость для нашей группы. И, конечно, я был неприятно поражен, начав более детально изучать его способы ведения дел. Было принято множество решений, абсолютно невыгодных ни мне, ни группе в целом – я уверен, что, если бы речь шла о личных средствах наших бизнес-менеджеров, они бы действовали по-другому. Наши деньги вкладывались в бизнес людей, имевших то или иное отношение либо к менеджерам, либо к юристам. Я обнаружил какие-то схемы уклонения от налогов, находившиеся в полном беспорядке и даже не доведенные до конца. Это были безрассудные решения, продиктованные не нашими интересами, а выгодой для знакомых или родственников. Я знал, что в музыкальном бизнесе процветали кумовство и блат, но был уверен, что благодаря Говарду нам это не грозит. Теперь же мне просто хотелось плюнуть ему в лицо. То, что он сделал, было предательством невероятных масштабов.
Я позвонил Джину. «Слушай», - сказал я. – «у нас проблемы с финансами».
«Чепуха», - ответил Джин.
«Да нет же, говорю тебе, все не так, как нам казалось».
Я встретился с ним и попытался объяснить ситуацию. Он только фыркал и раздражался в ответ, думая, что я преувеличиваю. Поэтому я позвал доктора Хилсена, который более подробно рассказал ему, что значила информация в наших финансовых документах. Реакция Джина была довольно агрессивной и враждебной. Но проблемы никуда не делись, хотел он их признавать или нет.
Через пару дней я сказал Джину, что хочу уйти от Говарда. Он пожелал остаться. «Оставайся, если хочешь», - сказал я, - «но я уйду все равно. А ты делай, что считаешь нужным».
Его очень удивило, что я решил уйти, неважно, с ним или без него. Я был очень серьезно настроен, и, осознав это, он начал колебаться. В конечном итоге Джин согласился уйти вместе со мной.
Я не отвечал на звонки Говарда и больше никогда с ним не общался.
Конечно, было очень печально, что нас предал еще один человек, которому мы доверяли. Говард был последним членом нашей первоначальной команды, с которым мы разорвали отношения, но проблемы, которые он нам оставил, нам пришлось разгребать еще долго. Мы наняли юрисконсультов со стороны, которые подтвердили, что действия Говарда были неправильными, и попытались разобраться со всем этим беспорядком.
С того дня мы больше никому и никогда не позволяли подписывать чеки от нашего имени. У меня прилично чернил ушло на подписи, которые я теперь везде ставил сам – и на счетах за сценические декорации, и на обычных телефонных. Мы с Джином отныне все вопросы оплаты контролировали сами, независимо от их масштаба.
Возможно, мы наконец-то научились на собственных ошибках.
Но, естественно, это не было доказательством нашего блестящего ума, скорее, способности быстро приходить в себя и искать решение возникшей проблемы. Самое интересное – несмотря на то, что именно я нашел это решение и отвел от нас дамоклов меч, который мог бы уничтожить все плоды наших трудов, талантливым бизнесменом все считали почему-то Джина. Возможно, дело в том, что людям были удобны простые характеристики, типа «Джин – бизнесмен, а Пол – творческая личность». Однако человеком, который понял, что корабль тонет, и изменил курс, был вовсе не Джин.
По моему мнению, самым успешным деловым проектом Джина было создание себе репутации продвинутого бизнесмена. Это ему блестяще удалось.
С другой стороны, это и неудивительно, ведь он посвящал этому занятию 24 часа в сутки и 7 дней в неделю. Я его не виню – для него это было важное жизненное достижение. Если бы я решился на нечто подобное, у меня попросту не осталось бы времени ни на что другое. Джин постоянно рекламировал себя, я же открывал в себе новые стороны, пытался понять, как стать счастливым, и для меня это было намного важнее, чем создавать вокруг себя легенду, которая, меняя представления людей обо мне, не меняла бы моей сути.
Ведь, заставляя людей верить во что-то, ты необязательно веришь в это сам. Это мне было очень хорошо известно.
Джину было вполне достаточно внешних факторов, ему было неинтересно заглядывать глубже. И это еще мягко сказано, на самом деле он наотрез отказывался это делать. Для него восприятие становилось реальностью, главным было то, что на поверхности. В этом состояло одно из главных различий между нами.
И, возможно, именно поэтому чувство единения, вызванное общим решением уйти от Говарда, было столь недолгим. Этот случай сплотил нас в борьбе против того, что мы оба считали несправедливостью, но, когда мы приступили к работе над следующим альбомом, «Crazy Nights», все снова вернулось на круги своя.
Джин все так же мог явиться в студию после бессонной ночи, он постоянно был занят то съемками, то работой с другими группами, например, такими, как «Black N` Blue», которая играла у нас на разогреве во время последних гастролей. Джин написал несколько песен совместно с их гитаристом, Томми Тейером. В процессе написания он постоянно висел на телефоне, обговаривая ту или иную деталь.
Джин принес несколько песен и для нашей группы, но я был практически уверен, что их написали другие люди, а Джин просто выдал их за свои. Как бы там ни было, эти песни совершенно меня не впечатлили.
Его самоустранение от дел группы давно стало темой для постоянных шуток в студии, однако мне было уже не смешно. Ситуация с Говардом еще больше укрепила меня во мнении, что Джин предавал меня, так же, как ранее Питер и Эйс. На тот момент он делал карьеру за мой счет. И я решил - если Джин хочет иметь равную долю прибыли, ему придется потрудиться наравне со мной, чтобы удержать группу на плаву.
Я был очень, очень зол.
Я не мог больше так жить.
Как-то мы с Джином вместе вышли из студии, и я попросил его сесть ко мне в машину, чтобы серьезно поговорить. Чем бы это все не закончилось, я понимал, что этот разговор должен состояться. Я был уже не в силах жить под постоянным давлением, тянуть на себе всю группу и при этом делиться прибылью с вечно отсутствующим Джином, воспринимая его, как равного партнера.
И я сказал ему: «Так больше продолжаться не может».
Я думал, что мне будет очень неловко говорить с ним об этом, но все оказалось намного проще. Возможно, потому, что я был рад наконец-то «выпустить пар», это принесло мне облегчение. «С меня хватит. Или ты выполняешь свою часть работы, или перестанешь считаться моим партнером».
Так начался наш долгий, откровенный разговор, который мы затем продолжили по телефону. Мы созванивались и обсуждали ситуацию в течение нескольких дней. Выказывая свое недовольство, я, тем не менее, ни разу не повысил голос. Я всегда считал, что тот, кто начинает кричать, обязательно проигрывает.
Я никогда не думал о том, чтобы уйти из группы. И мне не очень хотелось руководить всеми делами «KISS» в одиночку. Но если Джин собирался продолжать в том же духе, сваливая все на меня, я хотел, чтобы мои достижения признавали, а вознаграждение за мои старания было соответствующим. Я не знал, чего ожидать после этого разговора, но, видимо, он таки подействовал на Джина, потому что несколько дней спустя он пришел ко мне и принес каталог автомобилей «Ягуар». Сказал, что я могу выбрать любой из них. Он хотел купить мне машину в знак признательности за все то, что я сделал для группы.
Это было очень мило с его стороны. Но я уже положил глаз на «Порше».
Когда мы снимали клип на второй сингл из альбома «Crazy Nights», «Reason To Live», по сюжету, одна красотка должна была взорвать машину. Это был черный «Порше-928».
И именно на нем я возвращался домой со съемок, благодаря Джину.
46.
Песня «Crazy, Crazy Nights» стала настоящим хитом в Британии, и осенью 1988 года мы снова отправились на гастроли по Европе. После окончания нашего турне я остался в Лондоне, чтобы провести время с английской певицей и моделью Самантой Фокс, с которой недавно начал встречаться.
Однажды мы с ней пошли на знаменитый мюзикл «Призрак Оперы», о котором я очень много слышал. Мне нравились масштабные шоу, которые я видел в Штатах несколько лет назад, и я подумал, что здесь меня ждет нечто подобное. Однако эта история произвела на меня неожиданный и невероятно сильный эффект.
В одной из самых впечатляющих сцен Кристина, прекрасная оперная певица, находится наедине с Призраком, загадочным музыкальным гением, одетым во фрак и с неизменной белой маской на лице. Эта сцена была полна драматизма, и, когда Кристина сорвала с Призрака маску, открыв его уродливое лицо, я ахнул. Этот эпизод затронул глубокие струны моей души. Параллель с моей собственной жизнью была очевидной - страдающий человек, закрытый от всего мира мощной броней, под которой бьется ранимое сердце. Но на тот момент я не увидел этой связи. Однако мне пришла в голову мысль, которая доказывала, что я все же провел эту параллель, пусть и на подсознательном уровне. Я понял, что смогу сыграть эту роль.
Я, Майк Тайсон, Саманта Фокс и рокер Билли Сквайр в 1988 году.
Майк положил мне руку на плечо, и я не мог даже пошевелиться.
Я никогда раньше не задумывался о театральном поприще, и не проявлял к нему никакого интереса. Но почему-то я был уверен, что у меня все получится.
Я смог бы сыграть эту роль.
После спектакля, мы с Самантой отправились ко мне в отель. До этого мы с ней не были близки, но тем вечером она спросила: «Хочешь, примем вместе ванну с пеной?»
«Да, конечно, хочу».
Когда мы вернулись в США, ситуация внутри команды стала еще более напряженной. Эрик перестал со мной разговаривать во время гастролей с «Crazy Nights». С ним такое бывало – он зацикливался на чем-то и замыкался в себе. Мне показалось, что он на меня обижен, но он не хотел говорить об этом, так что, спустя несколько месяцев – месяцев! – мне пришлось сделать ему строгий выговор. «Твое поведение недопустимо, тем более, что все это длится уже слишком долго».
Возможно, я показался ему диктатором, но, с другой стороны, он пришел к нам, чтобы играть на барабане и быть членом группы. Молчание и напряжение стали просто невыносимыми. Я сказал ему: «Твой обет молчания должен закончиться сегодня».
Так и вышло. Видимо, Эрику нужно было, чтобы кто-то помог ему, вытащил из тюрьмы, в которую он сам себя загнал.
Его поведение становилось все более странным, хотя за ним такое замечалось и раньше. Например, когда мы были в Лос-Анджелесе, и я приглашал его к себе в гости, он всегда спрашивал: «А еще кто-то будет?»
Если я ожидал еще гостей, я говорил: «Да, Эрик, но они очень хорошие люди, мы часто тусуемся вместе. Приходи, будет весело». Но он всегда отказывался, если знал, что будет не единственным гостем.
Во время турне с альбомом «Crazy Nights» он снова начал переживать по поводу того, что не был нашим первым барабанщиком. Это мне вообще было непонятно. Но тут я не мог ничего возразить, он действительно не был нашим первым барабанщиком, и никак не мог им стать.
А еще был Джин. Несмотря на его извинения и широкий жест с покупкой «Порше» (пс. я, честно, не была уверена, как правильно, Порше или Порш, но все таки правильно П О рше- это фамилия создателя)., никакого качественного вклада в «Crazy Nights» он не сделал. Более того, он даже не был заинтересован в этом. А, когда потребовались новые песни для компиляции «Smashes, Thrashes & Hits», эта задача снова упала на мои плечи.