Альбер улыбнулся.
- Кстати, - продолжал он, - наш милый Франц воз вращается; впрочем, вы его, кажется, не любите?
- Я? - сказал Монте-Кристо, - помилуйте, дорогой виконт, с чего вы взяли, что я его не люблю? Я всех люблю.
- В том числе и меня... Благодарю вас.
- Не будем смешивать понятий, - сказал Монте-Кристо. - Всех я люблю так, как господь велит нам любить своих ближних, - христианской любовью; но ненавижу я от всей души только некоторых. Однако вернемся к Францу д'Эпине. Так вы говорите, он скоро приедет?
- Да, его вызвал Вильфор. Похоже, что Вильфору так же не терпится выдать замуж мадемуазель Валентину, как Данглару мадемуазель Эжени. Очевидно, иметь взрослую дочь - дело не легкое; отца от этого лихорадит, и его пульс делает девяносто ударов в минуту до тех пор, покуда он от нее не избавится.
- Но господин д'Эпине, по-видимому, не похож на вас; он терпеливо переносит свое положение.
- Больше того, Франц принимает это всерьез: он носит белый галстук и уже говорит о своей семье. К тому же он очень уважает Вильфоров.
- Вполне заслуженно, мне кажется?
- По-видимому, Вильфор всегда слыл человеком строгим, но справедливым.
- Славу богу, - сказал Монте-Кристо, - вот по крайней мере человек, о котором вы говорите не так, как о бедном Дангларе.
- Может быть, это потому, что я не должен жениться на его дочери, ответил, смеясь, Альбер.
- Вы возмутительный фат, дорогой мой, - сказал Монте-Кристо.
- Я?
- Да, вы. Но возьмите сигару.
- С удовольствием. А почему вы считаете меня фатом?
- Да потому, что вы так яростно защищаетесь и бунтуете против женитьбы на мадемуазель Данглар. А вы оставьте все идти своим чередом. Может быть, вовсе и не вы первый откажетесь от своего слова.
- Вот как! - сказал Альбер, широко открыв глаза.
- Да не запрягут же вас насильно, черт возьми! Но послушайте, виконт, - продолжал Монте-Кристо другим тоном, - вы всерьез хотели бы разрыва?
- Я дал бы за это сто тысяч франков.
- Ну, так радуйтесь. Данглар готов заплатить вдвое, чтобы добиться той же цели.
- Правда? Вот счастье! - сказал Альбер, по лицу которого все же пробежало легкое облачко. - Но, дорогой граф, стало быть, у Данглара есть для этого причины?
- Вот она гордость и эгоизм! Люди всегда так - по самолюбию ближнего готовы бить топором, а когда их собственное самолюбие уколют иголкой, они вопят.
- Да нет же! Но мне казалось, что Данглар...
- Должен быть в восторге от вас, да? Но как известно, у Данглара плохой вкус, и он в еще большем восторге от другого...
- От кого же это?
- Да я не знаю; наблюдайте, следите, ловите на лету намеки и обращайте все это себе на пользу.
- Так, понимаю. Послушайте, моя мать... нет, вернее, мой отец хочет дать бал.
- Бал в это время года?
- Теперь в моде летние балы.
- Будь они по в моде, графине достаточно было бы пожелать, и они стали бы модными.
- Недурно сказано. Понимаете, это чисто парижские балы; те, кто остается на июль в Париже, - это настоящие парижане. Вы не возьметесь передать приглашение господам Кавальканти?
- Когда будет бал?
- В субботу.
- К этому времени Кавальканти-отец уже уедет.
- Но Кавальканти-сын останется. Может быть, вы привезете его?
- Послушайте, виконт, я его совсем не знаю.
- Не знаете?
- Нет; я в первый раз в жизни видел его дня четыре назад и совершенно за него не отвечаю.
- Но вы же принимаете его?
- Я - другое дело; мне его рекомендовал один почтенный аббат, который, может быть, сам был введен в заблуждение. Если вы пригласите его сами - отлично, а мне это неудобно; если он вдруг женится на мадемуазель Данглар, вы обвините меня в происках и захотите со мной драться; наконец, я не знаю, буду ли я сам.
- Где?
- У вас на балу.
- А почему?
- Во-первых, потому что вы меня еще не пригласили.
- Я для того и приехал, чтобы лично пригласить вас.
- О, это слишком любезно с вашей стороны. Но я, возможно, буду занят.
- Я вам скажу одну вещь, и, надеюсь, вы пожертвуете своими занятиями.
- Так скажите.
- Вас просит об этом моя мать.
- Графиня де Морсер? - вздрогнув, спросил Монте-Кристо.
- Должен вам сказать, граф, что матушка вполне откровенна со мной. И если в вас не дрожали те симпатические струны, о которых я вам говорил, значит, у вас их вообще нет, потому что целых четыре дня мы только о вас и говорили.
- Обо мне? Право, вы меня смущаете.
- Что ж, это естественно: ведь вы - живая загадка.
- Неужели и ваша матушка находит, что я загадка? Право, я считал ее слишком рассудительной для такой игры воображения!
- Да, дорогой граф, загадка для всех, и для моей матери тоже; загадка, всеми признанная и никем не разгаданная; успокойтесь, вы все еще остаетесь неразрешенным вопросом. Матушка только спрашивает все время, как это может быть, что вы так молоды. Я думаю, что в глубине души она принимает вас за Калиостро или за графа Сен-Жермен, как графиня Г. - за лорда Рутвена. При первой же встрече с госпожой де Морсер убедите ее в этом окончательно. Вам это не трудно, ведь вы обладаете философским камнем одного и умом другого.
- Спасибо, что предупредили, - сказал, улыбаясь, граф, - я постараюсь оправдать все ожидания.
- Так что вы приедете в субботу?
- Да, раз об этом просит госпожа де Морсер.
- Это очень мило с вашей стороны.
- А Данглар?
- О! ему уже послано тройное приглашение; это взял па себя мой отец.
Мы постараемся также заполучить великого д'Агессо <Знаменитый судебный деятель XVIII века.>, господина де Вильфор; но на это мало надежды.
- Пословица говорит, что надежду никогда не следует терять.
- Вы танцуете, граф?
- Я?
- Да, вы. Что было бы удивительного, если бы вы танцевали?
- Да, в самом деле, до сорока лет... Нет, не танцую; но я люблю смотреть на танцы. А госпожа де Морсер танцует?
- Тоже нет; вы будете разговаривать, она так жаждет поговорить с вами!
- Неужели?
- Честное слово! И должен сказать вам, что вы первый человек, с которым моя матушка выразила желание поговорить.
Альбер взял свою шляпу и встал; граф пошел проводить его.
- Я раскаиваюсь, - сказал он, останавливая Альбера на ступенях подъезда.
- В чем?
- В своей нескромности. Я не должен был говорить с вами о Дангларе.
- Напротив, говорите о нем еще больше, говорите почаще, всегда говорите, - но только в том же духе.
- Отлично, вы меня успокаиваете. Кстати, когда возвращается д'Эпине?
- Дней через пять-шесть, не позже.
- А когда его свадьба?
- Как только приедут господин и госпожа де Сен-Меран.
- Привезите его ко мне, когда он приедет. Хотя вы и уверяете, что я его не люблю, но, право же, я буду рад его видеть.
- Слушаю, мой повелитель, ваше желание будет исполнено.
- До свидания!
- Во всяком случае в субботу непременно, да?
- Конечно! Я же дал слово.
Граф проводил Альбера глазами и помахал ему рукой. Затем, когда тот уселся в свой фаэтон, он обернулся и увидел Бертуччо.
- Ну, что же? - спросил граф.
- Она была в суде, - ответил управляющий.
- И долго там оставалась?
- Полтора часа.
- А потом вернулась домой?
- Прямым путем.
- Так. Теперь, дорогой Бертуччо, - сказал граф, - советую вам отправиться в Нормандию и поискать то маленькое поместье, о котором я вам говорил.
Бертуччо поклонился, и так как его собственные желания вполне совпадали с полученным приказанием, он уехал в тот же вечер.
Глава 12
РОЗЫСКИ
Вильфор сдержал слово, данное г-же Данглар, а главное самому себе, и постарался выяснить, каким образом граф Монте-Кристо мог знать о событиях, разыгравшихся в доме в Отейле.
Он в тот же день написал некоему де Бовилю, бывшему тюремному инспектору, переведенному с повышением в чине в сыскную полицию. Тот попросил два дня сроку, чтобы достоверно узнать, у кого можно получить необходимые сведения.
Через два дня Вильфор получил следующую записку:
"Лицо, которое зовут графом Монте-Кристо, близко известно лорду Уилмору, богатому иностранцу, иногда бывающему в Париже и в настоящее время здесь находящемуся; оно также известно аббату Бузони, сицилианскому священнику, прославившемуся на Востоке своими добрыми делами".
В ответ Вильфор распорядился немедленно собрать об этих иностранцах самые точные сведения. К следующему вечеру его приказание было исполнено, и вот что он узнал.
Аббат, приехавший в Париж всего лишь на месяц, живет позади церкви Сен-Сюльпис, в двухэтажном домике; в доме всего четыре комнаты, две внизу и две наверху, и аббат - его единственный обитатель.
В нижнем этаже расположены столовая, со столом, стульями и буфетом орехового дерева, и гостиная, обшитая деревом и выкрашенная в белый цвет, без всяких украшений, без ковра и стенных часов. Очевидно, в личной жизни аббат ограничивается только самым необходимым.
Правда, аббат предпочитает проводить время в гостиной второго этажа.
Эта гостиная, или скорее библиотека, вся завалена богословскими книгами и рукописями, в которые он, по словам его камердинера, зарывается на целые месяцы.
Камердинер осматривает посетителей через маленький глазок, проделанный в двери, и если лица их ему незнакомы или не нравятся, то он отвечает, что господина аббата в Париже нет, чем многие и удовлетворяются, зная, что аббат постоянно разъезжает и отсутствует иногда очень долго.
Впрочем, дома ли аббат или нет, в Париже он или в Каире, он неизменно помогает бедным, и глазок в дверях служит для милостыни, которую от имени своего хозяина неустанно раздает камердинер.
Смежная с библиотекой комната служит спальней. Кровать без полога, четыре кресла и диван, обитые утрехтским бархатом, составляют вместе с аналоем всю ее обстановку.
Что касается лорда Уилмора, то он живет на улице Фонтен-Сен-Жорж. Это один из тех англичан-туристов, которые тратят на путешествия все свое состояние. Он снимает меблированную квартиру, где проводит не более двух-трех часов в день и где лишь изредка ночует. Одна из его причуд состоит в том, что он наотрез отказывается говорить по-французски, хотя, как уверяют, пишет он по-французски прекрасно.
На следующий день после того, как эти ценные сведения были доставлены королевскому прокурору, какой-то человек, вышедший из экипажа на углу улицы Феру, постучал в дверь, выкрашенную в зеленовато-оливковый цвет, и спросил аббата Бузони.
- Господин аббат вышел с утра, - ответил камердинер.
- Я мог бы не удовольствоваться таким ответом, - сказал посетитель, потому что я прихожу от такого лица, для которого все всегда бывают дома. Но будьте любезны передать аббату Бузони...
- Я же вам сказал, что его нет дома, - повторил камердинер.
- В таком случае, когда он вернется, передайте ему вот эту карточку и запечатанный пакет. Можно ли будет застать господина аббата сегодня в восемь часов вечера?
- Разумеется, сударь, если только он не сядет работать; тогда это все равно, как если бы его не было дома.
- Так я вернусь вечером в назначенное время, - сказал посетитель.
И он удалился.
Действительно, в назначенное время этот человек явился в том же экипаже, но на этот раз экипаж не остановился на углу улицы Феру, а подъехал к самой зеленой двери. Человек постучал, ему открыли, и он вошел.
По той почтительности, с какой встретил его камердинер, он понял, что его письмо произвело надлежащее впечатление.
- Господин аббат у себя? - спросил он.
- Да, он занимается в библиотеке; но он ждет вас, сударь, - ответил камердинер.
Незнакомец поднялся по довольно крутой лестнице, и за столом, поверхность которого была ярко освещена лампой под огромным абажуром, тогда как остальная часть комнаты тонула во мраке, он увидел аббата, в священнической одежде, с покрывающим голову капюшоном, вроде тех, что облекали черепа средневековых ученых.
- Я имею честь говорить с господином Бузони? - спросил посетитель.
- Да, сударь, - отвечал аббат, - а вы то лицо, которое господин де Бовиль, бывший тюремный инспектор, направил ко мне от имени префекта полиции?
- Я самый, сударь.
- Один из агентов парижской сыскной полиции?
- Да, сударь, - ответил посетитель с некоторым колебанием, слегка покраснев.
Аббат поправил большие очки, которые закрывали ему не только глаза, но и виски, и снова сел, пригласив посетителя сделать то же.
- Я вас слушаю, сударь, - сказал аббат с очень сильным итальянским акцентом.
- Миссия, которую я на себя взял, сударь, - сказал посетитель, отчеканивая слова, точно он выговаривал их с трудом, - миссия доверительная как для того, на кого она возложена, так и для того, к кому обращаются.
Аббат молча поклонился.
- Да, - продолжал незнакомец, - ваша порядочность, господин аббат, хорошо известна господину префекту полиции, и он обращается к вам как должностное лицо, чтобы узнать у вас нечто, интересующее сыскную полицию, от имени которой я к вам явился. Поэтому мы надеемся, господин аббат, что ни узы дружбы, ни личные соображения не заставят вас утаить истину от правосудия.
- Если, конечно, то, что вы желаете узнать, ни в чем не затрагивает моей совести. Я священник, сударь, и тайна исповеди, например, должна оставаться известной лишь мне и божьему суду, а не мне и людскому правосудию.
- О, будьте спокойны, господин аббат, - сказал посетитель, - мы во всяком случае не потревожим вашей совести.
При этих словах аббат нажал на край абажура так, что противоположная сторона приподнялась и свет полностью падал на лицо посетителя, тогда как лицо аббата оставалось в тени.
- Простите, сударь, - сказал представитель префекта полиции, - но этот яркий свет режет мне глаза.
Аббат опустил зеленый колпак.
- Теперь, сударь, я вас слушаю. Изложите ваше дело.
- Я перехожу к нему. Вы знакомы с графом Монте-Кристо?
- Вы имеете в виду господина Дзакконе?
- Дзакконе!.. Разве его зовут не Монте-Кристо?
- Монте-Кристо название местности, вернее утеса, а вовсе не фамилия.
- Ну что ж, как вам угодно; не будем спорить о словах и раз Монте-Кристо и Дзакконе одно и то же лицо...
- Безусловно одно и то же.
- Поговорим о господине Дзакконе.
- Извольте.
- Я спросил вас, знаете ли вы его?
- Очень даже хорошо.
- Кто он такой?
- Сын богатого мальтийского судовладельца.
- Да, я это слышал; так говорят; но вы понимаете, полиция не может довольствоваться тем, что "говорят".
- Однако, - возразил, мягко улыбаясь, аббат, - если то, что "говорят", правда, то приходится этим довольствоваться и полиции, точно так же, как и всем.
- Но вы уверены в том, что говорите?
- То есть как это, уверен ли я?
- Поймите, сударь, что я отнюдь не сомневаюсь в вашей искренности; я только спрашиваю, уверены ли вы?
- Послушайте, я знал Дзакконе-отца.
- Вот как!
- Да, и еще ребенком я не раз играл с его сыном на верфях.
- А его графский титул?
- Ну, знаете, это можно купить.
- В Италии?
- Повсюду.
- А его богатство, такое огромное, опять-таки, как говорят...
- Вот это верно, - ответил аббат, - богатство действительно огромное.
- А каково оно по-вашему?
- Да, наверно, сто пятьдесят - двести тысяч ливров в год.
- Ну, это вполне приемлемо, - сказал посетитель, - а то говорят о трех, даже о четырех миллионах.
- Двести тысяч ливров годового дохода, сударь, как раз и составляют капитал в четыре миллиона.
- Но ведь говорят о трех или четырех миллионах в год!
- Ну, этого не может быть.
- И вы знаете его остров Монте-Кристо?
- Разумеется; его знает всякий, кто из Палермо, Неаполя или Рима ехал во Францию морем: корабли проходят мимо него.
- Очаровательное место, как уверяют?
- Это утес.
- Зачем же граф купил утес?
- Именно для того, чтобы сделаться графом. В Италии, чтобы быть графом, все еще требуется владеть графством.
- Вы, вероятно, что-нибудь слышали о юношеских приключениях господина Дзакконе?
- Отца?
- Нет, сына.
- Как раз тут я перестаю быть уверенным, потому что именно в юношеские годы я потерял его из виду.
- Он воевал?
- Кажется, он был на военной службе.
- В каких войсках?
- Во флоте.
- Скажите, вы не духовник его?
- Нет, сударь: он, кажется, лютеранин.
- Как лютеранин?
- Я говорю "кажется"; я не утверждаю этого. Впрочем, я думал, что во Франции введена свобода вероисповеданий.
- Разумеется, и нас сейчас интересуют вовсе не его верования, а его поступки; от имени господина префекта полиции я предлагаю вам сказать все, что вам о них известно.
- Его считают большим благотворителем. За выдающиеся услуги, которые он оказал восточным христианам, наш святой отец папа сделал его кавалером ордена Христа, - эта награда обычно жалуется только высочайшим особам. У него пять или шесть высоких орденов за услуги, которые он оказал различным государям и государствам.
- И он их носит?
- Нет, но он ими гордится; он говорит, что ему больше нравятся награды, жалуемые благодетелям человечества, чем те, которые даются истребителям людей.
- Так этот господин - квакер?
- Вот именно, это квакер, но, разумеется, без широкополой шляпы и коричневого сюртука.
- А есть у него друзья?
- Да, все, кто его знает, его друзья.
- Однако есть же у него какой-нибудь враг?
- Один-единственный.
- Как его зовут?
- Лорд Уилмор.
- Где он находится?
- Сейчас он в Париже.
- И он может дать мне о нем сведения?
- Очень ценные. Он был в Индии в одно время с Дзакконе.
- Вы знаете, где он живет?
- Где-то на Шоссе-д'Антен; но я не знаю ни улицы, ни номера дома.
- Вы недолюбливаете этого англичанина?
- Я люблю Дзакконе, а он его терпеть не может; поэтому мы с ним в холодных отношениях.
- Как вы думаете, господин аббат, до этого своего приезда в Париж граф Монте-Кристо когда-нибудь бывал во Франции?
- Нет, сударь, это я могу сказать точно. Во Франции он никогда не был и полгода тому назад обратился ко мне, чтобы собрать нужные ему сведения. Я, со своей стороны, не зная, когда сам буду в Париже, направил к нему господина Кавальканти.
- Андреа?
- Нет, Бартоломео, отца.
- Прекрасно, мне остается задать вам только один вопрос, и я требую, во имя чести, человеколюбия и религии, чтобы вы мне ответили без обиняков.
- Я вас слушаю.
- Известно ли вам, для чего граф Монте-Кристо купил дом в Отейле?
- Разумеется, он мне это сам сказал.
- Для чего же?
- С целью устроить больницу для умалишенных, вроде той, которую основал в Палермо барон Пизапи. Вы знаете эту больницу?
- Я слыхал о ней.
- Это великолепное учреждение.
И при этих словах аббат поклонился посетителю с видом человека, желающего дать понять, что он не прочь снова вернуться к прерванной работе.
Понял ли посетитель желание аббата или он исчерпал все свои вопросы, по он встал.
Аббат проводил его до дверей.
- Вы щедро раздаете милостыню, - сказал посетитель, - и хотя вы слывете богатым человеком, я хотел бы предложить вам кое-что для ваших бедных; угодно вам принять мое приношение?
- Благодарю вас, сударь; но единственное, чем я дорожу на свете, это то, чтобы добро, которое я делаю, исходило от меня.
- По все-таки...
- Это мое непоколебимое решение. Но поищите, сударь, и вы найдете.
Увы, на пути у каждого богатого столько нищеты!
Аббат открыл дверь, еще раз поклонился; посетитель ответил на поклон и вышел.
Экипаж отвез его прямо к Вильфору.
Через час экипаж снова выехал со двора и на этот раз направился на улицу Фонтен-Сен-Жорж. У дома N 5 он остановился. Именно здесь жил лорд Уилмор.
Незнакомец писал лорду Уилмору, прося о свидании, которое тот и назначил на десять часов вечера. Представитель господина префекта полиции прибыл без десяти минут десять, и ему было сказано, что лорд Уилмор, воплощенная точность и пунктуальность, еще не вернулся, но непременно вернется ровно в десять часов.
Посетитель остался ждать в гостиной.
Эта гостиная ничем не отличалась от обычных гостиных меблированных домов. На камине - две севрские вазы нового производства; часы с амуром, натягивающим лук; двустворчатое зеркало, и по сторонам его - две гравюры: на одной изображен Гомер, несущий своего поводыря, на другой - Велизарий, просящий подаяния; серые обои с серым рисунком; мебель, обитая красным сукном с черными разводами, - такова была гостиная лорда Уилмора.
Она была освещена шарами из матового стекла, распространявшими тусклый свет, как будто нарочно приноровленный к утомленному зрению представителя префекта полиции.
После десятиминутного ожидания часы пробили десять; на пятом ударе открылась дверь, и вошел лорд Уилмор.
Лорд Уилмор был человек довольно высокого роста, с редкими рыжими баками, очень белой кожей и белокурыми, с проседью, волосами. Одет он был с чисто английской эксцентричностью: на нем был синий фрак с золотыми пуговицами и высоким пикейным воротничком, какие носили в 1811 году, белый казимировый жилет и белые нанковые панталоны, слишком для него короткие и только благодаря штрипкам из той же материи не поднимавшиеся до колен.
Первые его слова были:
- Вам известно, сударь, что я не говорю по-французски?
- Я во всяком случае знаю, что вы не любите говорить на нашем языке, - отвечал представитель префекта полиции.
- Но вы можете говорить по-французски, - продолжал лорд Уилмор, - так как, хоть я и не говорю, но все понимаю.
- А я, - возразил посетитель, переходя на другой язык, - достаточно свободно говорю по-английски, чтобы поддерживать разговор. Можете не стесняться, сударь.
- О! - произнес лорд Уилмор с интонацией, присущей только чистокровным британцам.
Представитель префекта полиции подал лорду Уилмору свое рекомендательное письмо. Тот прочел его с истинно британской флегматичностью; затем, дочитав до конца, сказал по-английски:
- Я понимаю, отлично понимаю.
Посетитель приступил к вопросам.
Они почти совпадали с теми, которые были предложены аббату Бузони. По лорд Уилмор, как человек, настроенный враждебно к графу Монте-Кристо, был не так сдержан, как аббат, и поэтому ответы получились гораздо более пространные. Он рассказал о молодых годах Монте-Кристо, который, по его словам, десяти лет от роду поступил на службу к одному из маленьких индусских властителей, вечно воюющих с Англией; там-то Уилмор с ним и встретился, и они сражались друг против друга. Во время этой войны Дзакконе был взят в плен, отправлен в Англию, водворен на блокшив и бежал оттуда вплавь. После этого начались его путешествия, его дуэли, его любовные приключения. В Греции вспыхнуло восстание, и он вступил в греческие войска. Состоя там на службе, он нашел в Фессалийских горах серебряную руду, но никому ни слова не сказал о своем открытии. После Наварипа, когда греческое правительство упрочилось, он попросил у короля Оттона привилегию на разработку залежей и получил ее. Оттуда и пошло его несметное богатство; по словам лорда Уилмора, оно приносит графу от одного до двух миллионов годового дохода, но тем не менее может неожиданно иссякнуть, если иссякнет рудник.
- А известно вам, зачем он приехал во Францию? - спросил посетитель.
- Он хочет спекулировать на железнодорожном строительстве, - сказал лорд Уилмор, - кроме того, он опытный химик и очень хороший физик, он изобрел новый вид телеграфа и хочет ввести его в употребление.
- Сколько приблизительно он расходует в год? - спросил представитель префекта полиции.
- Не больше пятисот или шестисот тысяч, - сказал лорд Уилмор, - он скуп.
Было ясно, что в англичанине говорит ненависть, и, не зная, что поставить в упрек графу, он обвиняет его в скупости.
- Известно ли вам что-нибудь относительно его дома в Отейле?
- Да, разумеется.
- Ну, и что же вы знаете?
- Вы спрашиваете, с какой целью он купил его?
- Да.
- Так вот, граф - спекулянт и, несомненно, разорится на своих опытах и утопиях: он утверждает, что в Отейле, поблизости от дома, который он купил, имеется минеральный источник, способный конкурировать с целебными водами Баньерде-Люшона и Котре. В этом доме он собирается устроить Badehaus, как говорят немцы. Он уже раза три перекопал свой сад, чтобы отыскать пресловутый источник, но ничего не нашел, а потому, вы увидите, в скором времени он скупит все окрестные дома. А так как я на него зол, то я надеюсь, что на своей железной дороге, на своем электрическом телеграфе или на своем ванном заведении он разорится. Я езжу за ним повсюду и намерен насладиться его поражением, которое, рано или поздно, неминуемо.
- А за что вы на него злы? - спросил посетитель.
- За то, - отвечал лорд Уилмор, - что, когда он был в Англии, он соблазнил жену одного из моих друзей.
- Но если вы на него злы, почему вы не пытаетесь отомстить ему?
- Я уже три раза дрался с графом, - сказал англичанин, - в первый раз на пистолетах, во второй раз на шпагах, в третий раз - на эспадронах.
- И какой же был результат этих дуэлей?
- В первый раз он раздробил мне руку; во второй раз он проткнул мне легкое; а в третий нанес мне вот эту рану.
Англичанин отвернул ворот сорочки, доходивший ему до ушей, и показал рубец, воспаленный вид которого указывал на его недавнее происхождение.
- Так что я на него очень зол, - повторил англичанин, - и он умрет не иначе, как от моей руки.
- Но до этого, по-видимому, еще далеко, - сказал представитель префектуры.
- О, - промычал англичанин, - я каждый день езжу в тир, а через день ко мне приходит Гризье.
Это было все, что требовалось узнать посетителю, - вернее, все, что, по-видимому, знал англичанин. Поэтому агент встал, откланялся лорду Уилмору, ответившему с типично английской холодной вежливостью, и удалился.
Со своей стороны, лорд Уилмор, услышав, как за ним захлопнулась наружная дверь, прошел к себе в спальню, в мгновение ока избавился от своих белокурых волос, рыжих бакенбардов, вставной челюсти и рубца, и снова обрел черные волосы, матовый цвет лица и жемчужные зубы графа Монте-Кристо.
Правда, и в дом господина де Вильфор вернулся не представитель префекта полиции, а сам господин де Вильфор.
Обе эти встречи несколько успокоили королевского прокурора, потому что хоть он и не узнал ничего особенно утешительного, но зато не узнал и ничего особенно тревожного.
Благодаря этому он впервые после отейльского обеда более или менее спокойно провел ночь.
Глава 13
ЛЕТНИЙ БАЛ
Стояли самые жаркие июльские дни, когда в обычном течении времени настала в свой черед та суббота, на которую был назначен бал у Морсера.
Было десять часов вечера; могучие деревья графского сада отчетливо вырисовывались на фоне неба, по которому, открывая усыпанную звездами синеву, скользили последние тучи - остатки недавней грозы.
Из зал нижнего этажа доносились звуки музыки и возгласы пар, кружившихся в вихре вальса, а сквозь решетчатые ставни вырывались яркие снопы света.
В саду хлопотал десяток слуг, которым хозяйка дома, успокоенная тем, что погода все более прояснялась, только что отдала приказание накрыть там к ужину.
До сих пор было неясно, подать ли ужин в столовой или под большим тентом на лужайке. Чудное синее небо, все усеянное звездами, разрешило вопрос в пользу лужайки.
В аллеях сада, по итальянскому обычаю, зажигали разноцветные фонарики, а накрытый к ужину стол убирали цветами и свечами, как принято в странах, где хоть сколько-нибудь понимают роскошь стола, - вид роскоши, который в законченной форме встречается реже всех остальных.
В ту минуту, как графиня де Морсер, отдав последние распоряжения, снова вернулась в гостиные, комнаты стали наполняться гостями. Их привлекло не столько высокое положение графа, сколько очаровательное гостеприимство графини; все заранее были уверены, что благодаря прекрасному вкусу Мерседес на этом бале будет немало такого, о чем можно потом рассказывать и чему, при случае, можно даже подражать.
Госпожа Данглар, которую глубоко встревожили описанные нами ранее события, не знала, ехать ли ей к г-же де Морсер; но утром ее карета встретилась с каретой Вильфора. Вильфор сделал знак, экипажи подъехали друг к другу, и, наклонившись к окну, королевский прокурор спросил:
- Ведь вы будете у госпожи де Морсер?
- Нет, - отвечала г-жа Данглар, - я себя очень плохо чувствую.
- Напрасно, - возразил Вильфор, бросая на нее многозначительный взгляд, - было бы очень важно, чтобы вас там видели.
- Вы думаете? - спросила баронесса.
- Я в этом убежден.
- В таком случае я буду.
И кареты разъехались в разные стороны. Итак, г-жа Данглар явилась на бал, блистая не только своей природной красотой, но и роскошью наряда; она вошла в ту самую минуту, как Мерседес входила в противоположную дверь.