Зачем нужна идеология?
В программе принимает участие коллектив Центра научной политической мысли и идеологии
Степан Сулакшин: Итак, я хочу всех нас сегодня приветствовать и поздравить, потому что Центр научной политической мысли и идеологии открывает новый для себя, волнующий, тревожащий нас публичный научно-просветительский проект, общее наименование которого «Идеология». Сегодняшний вызов, на который мы будем отвечать, – что такое идеология и зачем она нужна. Задачи, которые мы перед собой ставим, цели, которые, нам кажется, важны не только для нас, но и для тех, кто нас сейчас видит и слышит, заключаются в том, что это важнейший институт, важнейшая категория в жизни современных обществ и государств и, вероятно, именно по этой причине получивший в жизни постсоветской России, в ее конституции очень специфическое закрепление. В статье 13 Конституции написано: «В Российской Федерации признается идеологическое многообразие». Во-первых, мы видим фиксацию самой категории: в конституции говорится об идеологии, говорится об ее многообразии. Но, если не иметь в виду иные статьи конституции, то сразу стоит задать вопрос, а фашистские идеологии тоже входят в этот перечень многообразия? Второй пункт в этой статье: «Никакая идеология не может устанавливаться в качестве государственной или обязательной». И вновь четкое указание на термин категории «идеология», а что при этом в нее вкладывается, конституция не объясняет. Но при этом очень четкая и жесткая формула: «…не может устанавливаться в качестве государственной или обязательной». Почему «государственная» и «обязательная» здесь объединены, это тоже вызов.
Почему указание на то, что целостный общественный институт, страна или государство, для нас, граждан страны, это единица? У нас только одно государство, только одна родина, только одна страна. Значит, конституция специально запрещает одной стране, единой нашей принадлежности, которая всех нас объединяет в народ, в граждан, в сынов и дочерей своего отечества, – этой единой единственной целостности почему-то запрещено иметь единую идеологию, ибо определение «государственная идеология» в силу единичности и целостности государства по логике определяет, что речь идет о единой для всей страны идеологии и это запрещено. Конституция – это ключевой политический программирующий управленческий документ, который конструирует и определяет жизнь всей страны и, между прочим, результаты жизни этой страны во всех сферах жизнедеятельности – от здоровья и настроения людей до авторитета страны в мире, от экономического развития до обороноспособности, от интеллектуальной культурной развитости до устойчивости развития, и так далее. Почему столь жесткая, отчетливая, ключевая, с неким очевидно смысловым целевым нагружением формула «единой стране запрещена единая идеология» внедрена в нашу конституцию? Ведь это не может быть случайно. При этом говорится, что множество идеологий – это пожалуйста. И, конечно, кроме этого вопроса, первый, первейший вопрос, который возникает, а что такое идеология и зачем она нужна.
Вардан Багдасарян: Степан Степанович, еще хотел бы я добавить. Анализ нам говорит, что это общая практика – запрет на идеологию в конституцию стран мира – общее дело, и мы ничем не отличаемся. Однако анализ конституции страны показал следующее, что такой запрет есть только на постсоветском пространстве. Помимо постсоветского пространства есть только две страны, где такой запрет существует. Это Болгария и еще Португалия, имея в виду эту инверсию в середине 70-х годов после отказа от фашизма. Больше нигде нет. То есть это не общемировая практика, а есть запрет на государственную идеологию только в определенной группе стран.
Степан Сулакшин: Некоторую подсказку в поиске организации нашей мысли на эту тему Вардан Эрнестович Багдасарян нам уже добавил. Вообще поиск ответов на эти вопросы, содержательных, осмысленных, это дело творческое. Просто так, с потолка, в мгновение ока эти ответы не найти. Поэтому нам придется какую-то дорогу, непростую творческую, идти вместе с коллегами, вместе с вами. Мы рассчитываем и на ваше обращение к нам, на письма-вызовы, комментарии, дискуссионные реплики, оппонирование, и так далее. И все-таки что это такое – идеология? Если взять изданные в последние постсоветские десятки лет характерные тиражированные учебники, справочники, энциклопедии, то там намечается удивительно интересное раскрытие всей той закулисной подоплеки, которую мы будем раскрывать. Послушайте, Кара-Мурза, книга «Идеология и мать ее наука», 2002 год: «Идеология – это комплекс идей и концепций, с помощью которых человек понимает общество, социальный порядок, самого себя в обществе и мире». Значит, это комплекс идей, концепций. Дальше там будет еще словечко: «представлений».
– Пониманий.
Степан Сулакшин: «Пониманий». То есть некоторых piece of information, кусочков информации: сведений о чем-нибудь – этот подход. Может быть, он случайный и характерен только для уважаемого Сергея Георгиевича? Нет. Читаем учебник философии Алексеева и Панина, 2005 год: «Идеология определяется как отражение общественного бытия сквозь призму социально-групповых или классовых интересов». Что-нибудь поняли? Мне моих двух докторских степеней не хватает, чтобы понять. Но дальше очень важно. «Назначение идеологии в выработке систем ценностей, в обосновании того, что должно быть и чего не должно быть в социальном мире». Провожу черту – ставлю здесь римское I, ставлю здесь римское II. Система ценностей. Вы сейчас увидите, насколько редка эта зверушка в этом словесном энциклопедическом зоопарке. Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона: «Идеология – это метафизическая философия, принимаемая как учение об идеях». Опять слово «идея», без расшифровки, что же это такое. Не зря рисую здесь два смысловых ручейка. Большая советская энциклопедия: очень интересно. ««Идеология» от «идея» и «логия»: система взглядов и идей (опять – «идеи», и опять не расшифровывается), в которых осознаются и оцениваются отношения людей друг к другу, к действительности, проблемы и конфликты, содержатся цели и программы социальной деятельности («цели» – на одну и ту же букву). Идеология всегда отражает классовые интересы». Возникает еще одна категория – «интересы». Статья в журнале «Полис» 1992 года «Идеология как детерминанта политики»: «Идеология – это систематизированная теоретически оформленная совокупность идей». Можете вы себе представить, что такое «теоретически оформленная»? Ну, «оформленная совокупность» – это классификация, типология, какие-то таблицы, матрицы.
Но «теоретически оформленная» – болтовня. Ну, не важно: важно, что опять говорится о некой идее, но не говорится, что понимается под этой идеей. А вот удивительно интересный вклад в ручеек под римской цифрой II: «Основа идеологии Белорусского государства». Учебник для вузов под редакцией Князева, Решетникова, 2004 год. Смотрите, в соседней Белоруссии идеология государства есть, в отличие от России, и вот что написано: «Идеология государства – это учение («лог», «логос» – «учение, наука») о нормах жизни, идеалах и ценностях народа, об идеологической политике государственных институтов, об идеологических процессах, характеризующих цели, особенности и пути общественного развития». Мы видим смысловую развилку. Очевидно, что существует важнейшее корневое этимологически образующее категорию «идеология» слово «идея», но очевидно, что она имеет в себе два таких смысловых пространства, и выбор того или другого на самом деле невероятно важен. Вот каков выбор Белоруссии и России в своих учебниках и в своих конституционных формулах, так этот выбор является важнейшей политической, социальной конструктивной основой. Как определишь, как заложишь этот механизм в конституцию, так и жить будешь.
Вардан Багдасарян: Я тут посмотрел по литературе продолжение темы релятивистичности подхода к тому, что есть идеология, – нашел 44 определения того, что есть идеология. И некоторые из них я тоже для представления общей картины зачитаю. Итак, «наука о происхождении идей», «процесс генерации идей смысловой ценности в социальной жизни», «система ложных идей, позволяющая легитимизировать государственную и политическую власть», «систематически искажаемая социально-манипулятивная информация», «формы мысли, мотивированные социальными, прежде всего, классовыми интересами», «социальные иллюзии, действенно ориентированные применительно к социальной жизни», «направленность веры, убеждений», «конъюнктура властного дискурса», «ложное сознание, базирующееся на философии идеализма», «эрзац-религия, формируемая применительно к обществу секулярного типа», «то, что предлагает субъекту точку зрения», «необходимая среда, в которой люди переживают свои отношения к социальной структуре», «соединение слова и власти», «смешение лингвистической и феноменальной реальности», «семиотическая завершенность», «совокупность консолидирующих и мобилизующих на действие ценностей», «духовная структура социальной группы», «представление о захвате целого одной из его частей», «религия, основанная на рациональном сознании», «концентрированное осмысление политики», и так далее. То есть система социальных мифов, когда запрещают государственную идеологию. То есть даже не что определяют, а что запрещают. То есть эпоха постмодерна, релятивистичность, множественность терминов, и, собственно, нет договоренности, а что такое, в итоге, идеология.
Степан Сулакшин: И чаще всего такая техника – задурить мозги, заполонить их смысловым терминологическим шумом и шелухой, вывести человека из состояния осмысленного отношения к жизни, конституции, к этим проблемам, такая техника применяется тогда, когда нужно манипулировать. Когда кто-то очень умный и профессиональный ставит свои цели и главная из них – управлять и благоденствовать. И мы сейчас придем к тому, что это действительно так в российском случае.
Владимир Лексин: Мне кажется, что все, что Вардан Эрнестович сейчас рассказывал – зачитывал эти определения – на самом деле они все полезны и нужны, поскольку каждое из них было включено в определенный контекст. И одно из них мне очень нравится – то, что это рационально воспринимаемые религиозные вещи. Но у меня такой вопрос. Степан Степанович, не кажется ли вам, что знаменитая статья нашей конституции должна была бы читаться несколько иным образом и в ней просто пропущено несколько слов? «В Российской Федерации ни одна идеология не может быть признана государственной и обязательной, кроме той, которая зафиксирована во второй главе нашей конституции».
– Высшей ценностью является человек и его свободы?
Владимир Лексин: Да.
Степан Сулакшин: Надо пояснить, что Владимир Николаевич имеет в виду, говоря, наша конституция. Дело в том, что этот коллектив, эта научная школа выпустила проект новой конституции России, в которой эти проблемы решены, конечно, уже на базе того понимания, которое мы сейчас и будем оформлять вместе с вами.
Разумеется – да.
Владимир Лексин: Но в действующей конституции этот хвост просто пропал: «…кроме той, которая зафиксирована в нашей конституции».
Вардан Багдасарян: Да, запрещая идеологию, сама номинирует в качестве высшей ценности во второй статье одну определенную идеологию.
Владимир Лексин: Да, причем мы знаем, какую.
Степан Сулакшин: Если уж уточнять эту позицию, то, конечно, ни государство, ни народ, ни человек, ни конституция, которая описывает это государство, без идеологии не бывает. Как говорил Достоевский, ни человек, ни государство без идеи жить не могут. И, конечно, он имел в виду смысловое содержание слова «идея» не как кусочка информации, сведения о чем-нибудь, а как совершенно иного и очень важного смысла, к которому сейчас подойдем. Прозвучало еще одно важное однокоренное слово – «идеализм». Идеалистичность как противопоставление материалистичности, материализму. И некоторые аллергии, которые отразила конституция 1993 года, конечно, корнями происходят из советского социалистического и идеологически-коммунистического пространства. Это, прежде всего, отбрасывалось, это или что-то похожее отвергалось и запрещалось. Но дело не только в этом: оно гораздо более глубоко. Итак, «идео-» от «идея», а идея – это что такое? Это либо какие-то довольно бесформенные хаотичные наборы представлений, концепций, информации, знаний, понимания о чем-нибудь для чего-нибудь, и, ради бога, действительно многообразие таких идей. И, пожалуйста, спорьте хоть до утра о каких-то своих представлениях – главное, не затрагивайте главного. Главное, что вы не задавайте вопросы, почему вам так живется, почему кому-то живется совсем по-другому и кто-то вами управляет. А главное-то заключается совсем в другом. Вот эти слова: «ценности», «цели», «идеал»… Мне кажется, что идеология исторически вырабатывала свою смысловую нагрузку непростым, сложным путем, нелинейным путем. Когда-то это действительно была наука, или система знаний, об идее. Но идею тоже по-разному воспринимали. Античные философы как раз вырабатывали базовые смысловые определенности применительно к тому основному вопросу философии – сознания и мироздания. Я и мир, разум и неразум, идеальное, идеалистическое и материальное, материалистическое, если упрощенно все это называть. И в этом контексте идея употреблялась как некое обозначение образа сознания относительно сущности мироздания.
Дискурс и вызов заключался в чем? Существует ли сущность сама по себе, вне нашего сознания, или она тождественна этому, эйдос, идее – обозначению в нашем сознании этих сущностей? Развивается ли и бытийствует ли эта самая идея только в нашей голове, или она существует и развивается в какой-то воображаемой абсолютной голове? Религии определяют, что это за голова, философ тоже может говорить о духе всеобщем, всемирном, абсолютном, и так далее. И вот там нагрузка слова «идея» была совершенно иной, чем контекст, в котором мы сегодня ее определяем. «Политически актуальная, практически очень значимая и результативная» – очень эффективно действующее содержание термина «идеология» применительно к запрету конституции. Итак, идея – это не образ сознания о сущностях мироздания. Эту философскую тему мы отводим в сторону, хотя она уважаемая и исторически имеет место. Идея – это не простая какая-то консервная банка, кусочек информации о чем-нибудь. Это неинтересно: очевидно, что это никуда не ведет. Очевидно, что это никак не связано с очень важной глобальной политической нагрузкой, отражаемой в конституции. И остается что? Остается вопрос о ценности, вопрос об идеале. И вот здесь ключ к ответу на конституционный вызов и к дальнейшему обращению с категорией «идеология» в определении ее политического значения и, что называется, каждодневной актуальности. Дело в том, что высший вопрос жизни для человека и для его сообщества заключается в том, насколько он отличается в своей мегаисторической эволюции от своего предтечи-прародителя. Если здесь мы обозначим такой странный, интересный, но волнующий параметр эволюции развития человека как его очеловеченность, оразумленность, как отличительность от нулевого состояния, когда он был еще животным и вдруг превратился в человека и начал эволюционировать в сторону какого-то предела: «человек категориальный», «человек настоящий»…
Религия говорит, человек – по образу и подобию, то есть вводит понятие некоторого образа. Как чего? Как идеала. Как некой нормы, сущностной, содержательной, которая человека делает человеком и отличает его от животного или от этой деревяшки или от булыжника на дороге. И если вдуматься во все обстоятельства своей жизни, особенно, тогда, когда над твоим разумом не довлеют твои гормоны и твоя физиология, то более высокого вопроса и значимой темы для каждого из нас, для нашего сообщества, чем быть человеком в этом истинном, идеальном, единственном, предельном, абсолютном смысле, более важного вопроса для человека нет. И вся эволюция каждого из нас и человечества направлена сюда. А теперь, внимание, вопрос, что в реальной жизни является производным из этого тезиса? Да миллион вопросов. Как поступить в данный момент, украсть или трудом зарабатывать себе право на благо? Добить слабого или протянуть ему руку? Подставить щеку, когда тебя по одной хлопнули, или дать в зубы тому, кто тебя хлопнул? Накапливать сверх меры, настолько, что с собой, как говорится, туда не унесешь, или жить неким праведным нестяжательным образом? Любить женщину и рождать детей или получать удовольствие от соития с кем угодно или с чем угодно и даже и не с человеком, а, черт его знает, с чем? Эта система вызовов пронизывает всю жизнь. Она пронизывает всю материю и пространство жизнеустройства страны. Не случайно поэтому столь ключевая категорическая закладка сделана в нашей конституции. Так вот начинаем ее расшифровывать.
Если идеология – это манифест собрания о ценностях, которые, в совокупности, определяют идеал, абсолютное, высший, ценность и содержание, образ человека и его сообщества, а, соответственно, институтов, процедур, механизмов, законодательства, практик, устоев, укладов, культуры – всех проявлений человека и внутри головы (его мнения, мировоззрение), и в интенциях (мои помыслы, намерения, желание что-то совершить), и в реальных проявлениях (я уже что-то в жизни совершил, поменял в этом мире, что становится заметным, значимым для других членов человеческого сообщества в реальной деятельности), – все это на самом деле нанизано на вызов и выбор: ты – человек, ты – табуретка, ты – животное или ты – контр-человек, который является противоположностью этому образу и подобию. Так нам в конституции предписано: в нашей стране самого представления, единого, общего для общества, для нашего государства, о том, что такое идеал, о том, что такое ценности во всех вызовах жизнедеятельности страны, человека и общества, не должно быть. А что должно быть? Но мы уже говорили, что без ценностного, без идеального ни общество, ни государство не бывает. Значит, что-то за кулисами сюда предложено и внедрено, а что? Да очень легко догадаться. Посмотрите на экраны телевизоров, на прилавки торговых центров, что там пользуется самым большим спросом? Может быть, вот эти высокие, высочайшие человеческие ценности, идеалы и точки притяжения, точки стремления, точки, которые формируют целеразвитие, в том числе, в планах правительства, президентских программах, партийных программах? Нет, там другое.
Там то, что продается. А что продается? А то, что пользуется спросом. А что пользуется спросом, если ты, при всем, при том, еще и обезьяна и у тебя все те же потребности: покушать, сиречь, пожрать, украсть, сиречь, без труда рыбку из пруда выловить, и, тут слова даже трудно подобрать, чего там в подворотне поделать, чтобы физиологическое удовлетворение получить? То есть идеология – на самом деле тем самым предложена антиценностная повестка для нашей страны: будьте нелюдьми, не стремитесь туда, не ставьте себе идеальных высших ценностных точек целеполагания, будьте животными, будьте потребителями, будьте теми, кто приносит гешефт тому, кто все это придумал. Я сейчас не буду выходить далеко за рамки от заявленной темы, но в наших политических конструктах и теориях существует понятие Клуба бенефициаров, или хозяев жизни, которые миром хозяйствуют, долларом торгуют, зелеными бумажками. Бумажка эта стоит 4 цента, а продают за 100 долларов: благоденствие, передовая держава, пример и урок для всех. Что там эти ленивые пьяные русские, ни работать не хотят, ни производительность труда у них не растет? Вот Америка, смотрите, светоч, лидер и пример для всего мира. Да они – паразиты, которые бумагой зеленой торгуют и за счет этого благоденствуют. Но они – хозяева. Они перевели с английского эту конституцию, наша пятая колонна ее подхватила и создала программу жизни для нашей России. Так вот идем дальше. Если в конституции написано, что идеала единого, собрания ценностей, выработанных, одобренных обществом, выношенных столетиями предыдущей практики, закрепленных в государственном манифесте – в конституции, охраняемой так же, как все другие символы государства: флаг, герб, сама конституция – если этого нет, то тогда невозможно установить целеразвитие.
Ведь на самом деле это ценностное содержание точки, к которой мы должны развиваться не только как личность, человек, но и как государство. Какие цели развития у государства в экономике, в экологии, в культуре, в здравоохранении, в образовании, во внешней политике, в региональном устройстве? Если не заявлены ценности… А они могут быть только абсолютными, только высшими… Потому что попытка представить себе дело таким образом, что нравственность – это не идеал, это не абсолют, нравственностей может быть много, своя нравственность может быть даже у преступника (там же у них тоже есть кодекс чести) – означает, что уничтожается само понятие целеполагания, само понятие этого абсолютного эволюционного движения человека разумного, человека одухотворенного, одушевленного от животного к образу и подобию. Все это уничтожается подобным релятивизмом. А если нет качественного содержания, точки устремленности, то невозможно поставить цели. А цели и не ставятся: посмотрите на риторику, политические документы, так называемые программы: основы политики, стратегии, национальные проекты современной России под шапкой этой конституции – вы найдете там цели? Вы их найдете, но мгновенно увидите, что это либо глупость, либо непрофессионализм, либо лукавство и закладка, когда цели путаются с задачами, а это абсолютно не одно и то же. Когда цели путаются со средствами, а это уж совсем не одно и то же. И получается, что страна живет бесцельно. Получается, что она не управляется. Получается, что в национальном проекте жилье под раскрутку Медведева в свое время придумано: доступное жилье. Вроде как цель, вроде как, в общем, благая цель. Но жилье-то за время выполнения этого нацпроекта стало гораздо более недоступным, но никто за это не ответил, и даже никто не спросил по этому поводу. Поэтому идеология, в нашем подходе, это собрание ценностей как отражение идеальных постановок, определяющих целеполагание в развитии личности, сообщества, страны и государства. Это не собрание представлений о чем-нибудь для чего-нибудь и по какому-нибудь поводу. Этот подход, за 20 лет внедренный в учебники, в справочники, в головы студентов, в головы преподавателей, как раз релятивизирует ситуацию. Он адвокатирует закладку в нынешней конституции, он девальвирует понятие идеи от идеала до невесть чего, он делает государственное управление, общество в России беспомощным, бессмысленным, а страну – не имеющей своего будущего. А при этом над всем все равно нависает идеал и высшая ценность и высшее целеполагание.
Я немножко сейчас обращаю, реверсирую терминологию, но имею в виду следующую очень важную мысль. Кроме движения к образу и подобию, к этому положительному количественному исчислению очеловеченности человека и сообщества, ведь совершенно правомочно представить себе и другой процесс, движение в другом направлении: расчеловечивание человека и человечества. И это очень выгодно, повторяю, потому что продается. Потому что общество потребления – это общество, которое сюда развивается. Это общество, которое Клубу бенефициаров, владельцев капиталов, основных фондов, административного ресурса, власти, властного мандата, приносит их богатство, приносит их благо. И все это сводится к тому, что в человеческом сообществе есть этот самый Клуб бенефициаров, прописанный в мировых координатах, но прописанный и в рамках Российской Федерации, который благоденствует за счет того, что человек, мы с вами, наши дети, человечество, наше население в стране превращается в этих полуживотных, и это уже страшно. Это означает, что, если мы понимаем и солидаризируемся с этим пониманием, то согласиться с тем, что нас превращают в животных и нашим детям это формирует будущее, ну, никак не возможно. Если мы уже не превратились в животных. Я возвращаюсь к тому же вызову, зачем мы все это для себя раскапываем, зачем мы об этом говорим. Вероятно, затем, что мы еще не окончательно тут. Что мы все-таки хотим с нашей страной развиваться вот сюда. Что мы все-таки уважаем и ценим усилия многих поколений наших предков, которые Россию родили 1000 лет назад, которые ее пестовали и выращивали, которые отражали агрессии внешние и внутренние, которые миру показывали, куда двигаться, вместе с православием, вместе с другими российскими коренными мировоззренческими доктринами религиозного, в том числе, форматирования. Страна двигалась туда, а сегодня она заболела и пошла сюда, и это записано и предписано в конституции. С этим согласиться нельзя, поэтому идеология – это собрание ценностей. Ценностей как идеалов, которые позволяют установить истины естественные. Не то чтобы даже разумные, а важнейшие, категориально образующие цели развития для страны, которые позволяли ли бы жизнеобустроить нашу страну и нашу Россию.
На этом базовом понимании родился тот самый проект новой конституции России, в который введена категория: «высшие ценности России». В который введена категория «государственная идеология» как единая, выработанная обществом, а не навязанная из ЦК и Политбюро, согласованная с отечественным мировоззрением традиционного длительного исторически выпестованного отношения к ценностям как закрепленным в обязательных документах и как момент и точка борьбы с этими вещами, которые всегда, как и в религии говорят, есть Он, а есть анти-Он, поражают нас, являются искушением, соблазном в каждом из нас. Так общество для того и собралось назваться человеческим, для того государство и построило, чтобы противостоять этому соблазну искушения, противостоять этому расчеловечению. То есть получается, что наше базовое принципиальное философское проникновение порождает практическую программу действий, позволяет нам понять, чему мы должны противостоять, что мы должны противопоставить, как это построить профессионально, самостоятельно, независимо, самозначимо, правдиво, адекватно, работоспособно, дееспособно, патриотично, а не по таким закладкам переведенной болтовни, специально разработанной, чтоб замусорить мозги и наши, и профессуры, и наших ребятишек, студентов и школьников. Вот что, на мой взгляд, принципиально в базе, тогда, когда мы берем понятие «идеология» и когда мы начинаем видеть, что базовая философия как будто бы, но касается каждой минуты, секунды жизни каждого из нас.
Надежда Пак: Степан Степанович, позвольте такой вопрос. Вы сказали, что есть какие-то общие ценности для конкретного общества. С другой стороны, как вы полагаете, конкретные ценности – это есть результат некой договоренности, скажем, большинства общества, это есть некая величина, которая выводится каким-либо иным образом, не из договоренности – скажем, из представления идеала, сформированного религиями, и так далее? Каким образом, вы полагаете, можно найти всеми разделяемые ценности и закрепить их?
Степан Сулакшин: Спасибо. Я чуть-чуть начну, как всегда, от базы. Очень интересно заметить, что в разных языках мира то, что мы называем нравственностью, просто отсутствует. Это имеет отношение к вашему вопросу.
– Есть мораль.
Степан Сулакшин: Да. Слово «нравственность» в русском языке соседствует со словом «мораль». Но там еще присоседилась этика. Если вы возьмете такие же словари и учебники для первого курса, вы увидите, что в этих трех соснах бесконечное блуждание: мораль – это нравственность, нравственность – это мораль, а все это этика, и прочее. В чем разница: почему в других языках этого нет? Почему, как я говорил, у России есть некий особый исторический трансцендентный вид нагрузки? Кто-то придумал, зачем нужна наша Россия в этом мире, а мы – вместе с ней. Нравственность – это тот самый идеал. Это предел, к которому можно только стремиться, как говорят физики-математики, асимптотически, все время приближаясь, но не достигая. В этом и есть смысл бесконечной эволюции, бесконечного развития и совершенствования к образу и подобию. А мораль – это вот что такое. Это исторически конкретно доступные, воплощенные, достигнутые приближения к идеалу. Мораль выработана общественным либо нормативно-правовым образом и закреплена. Ходить с голой попой на Красной площади нехорошо – за это посадят в тюрьму, вот фиксация некой моральной нормы. А вместе с тем, в средние века топлесс ходить по улицам было вполне допустимо. Ну, загорали там дамы или что там они еще делали, не важно. То есть мораль – это релятивистская, относительная, доступная и достигнутая в данный конкретный момент времени норма воплощения идеала.
Почему я и говорю, что, если нравственностей много, то исчезает целеполагание развития. Вот это все исчезает. Поэтому нравственность единая абсолютно – это идеальная высшая ценность для человека – быть человеком, быть нравственным. А мораль здесь вырабатывается. Она закрепляется в традициях, в поведенческих стереотипах – кроме нормативно-правовых уложений, конечно, в культурных образцах, в литературе, в искусстве, в театре, в нынешнем кинематографе. Все они либо поддерживают это движение, либо как в разных фильмах разных Михалковых и Бондарчуковых, эксплуатируют на рыночной конъюнктуре вот этого движения. Эксплуатируют даже те святые, священные темы, которые… скажем, отец одного из этих преуспевающих режиссеров тоже разрабатывал кинематограф, но сравните те разработки и эти, это вот как движение туда и как движение вот сюда. Поэтому мораль – это достигнутая и зафиксированная в укладах и нормах жизни общества в конкретный исторический момент, приближение к нравственности, а этика – это свод правил поведения, реализующих вот это самое приближение к абсолюту и к ценностям.
– Простите, пожалуйста, на мой вопрос, Степан Степанович, не ответили.
Степан Сулакшин: А это и был вопрос: откуда берется представление о ценностях норм на примере морали и так далее.
– Нет, там нравственность она едина для всего человечества, а мораль – это вот конкретно в историческом пространственном положении…
Степан Сулакшин: Тогда я добавлю, тогда, вероятно, вопрос еще касался вот чего: существует ли для всех цивилизаций, для всех народов в разные исторические времена единое представление вот об этом наборе высших ценностей.
Владимир Лексин: Ну вот даже для нас и сейчас, для нашей страны.
– Для всего человечества.
Владимир Лексин: Ну, для нас хотя бы.
Степан Сулакшин: Ответ вот какой: он тоже вытекает вот из этой диаграммы. Человек – это категория, явление мироздания, единое, целостное, нельзя сказать, что разные человеки – какой-нибудь там марс-человек, лун-человек или землечеловек, человек – это понятие целостно неделимое единство, абсолютно идеально. Для этого понятия набор идеалов как характеристик человеческой сущности, категориальных сущностных признаков абсолютно одинаков. По нашим работам и вычислениям их двенадцать – это так называемые в нашем простонародье обычном реостаты. Вот здесь отсутствие данного качества, здесь абсолютная, идеальная стопроцентная выраженность этих качеств, а вот тут абсолютная выраженность антикачества. Ну, например, такая характеристика человека сущностная, категориальная как труд, ибо ни неживая природа, небиологическая природа не трудится, хотя нужны оговорки, там и дятел долбит вроде как шахтер отбойным молотком. Ну, оговорки не снимают главной, доминирующей модели и мыли. Трудится только человек, свое благо добывает в жизни только человек. Так вот труд, стопроцентная идеальная выраженность для каждого человека любой национальности, любого места проживании на земном шаре одинакова, но есть ведь отсутствие труда, это что? – это лень, леность, это тунеядство, это захребетничество. А вот еще хуже – это предел движения вот этого расчеловечивания.
– Паразитизм.
Степан Сулакшин: Это паразитизм, но еще хуже тут есть вещи, это разбой, это отъем. Труд – это способ обеспечить свое право на получение блага для потребности, чтобы жить. Потребность жизни – основная, тройственная – это обмен информацией, обмен энергией, обмен веществом с окружающим миром, необходим для того, чтобы ваша сущность, ваше «я», ваша вещность, ваша бытийность продолжалась бы. Вот потребность этих обменов она есть всегда, иначе вы исчезаете и все вопросы исчезают. Так вот эту потребность можно обеспечить либо праведным образом, трудом, идеально, категориально, идеологически, человеческим путем, либо можно там, не знаю, тунеядствовать и по милости, по альтруистичности, по любви к ближнему, на кой предмет есть свой реостат, тебе копеечку подадут, кусочек хлебца дадут, либо убивать, захватывать, отнимать, воровать или высасывать просто как Федеральная резервная система со всего мира вот этой самой торговлей необеспеченными бумажками. Так вот когда мы все эти 12 реостатов таким образом изобразим, на сайте «Росрент» есть наши работы, в которых это более подробно изложено.
Здесь есть и креативность, индифферентность, стремление к разрушению, здесь есть стремление к идеалу и его противоположность, здесь есть любовь полов, семейность, детность, а есть вот извращения в угоду физиологическим потребностям. Вот такие характеристики. Позиция «плюс-100» для каждого человека в каждой точке земного шара одинакова, но воплощенность в разных странах, в разных цивилизациях при движении вот этом сюда направо она разная. Поэтому и мораль разная в разных обществах. Где-то там в человеческом обществе в джунглях Амазонки вполне морально там съесть мозги своего там умершего отца – ну, так принято, так в том обществе считается морально. Поэтому вот эти различия существуют, но сама номинация абсолютно одинакова, и вызов для любого человеческого общества двигаться направо, что есть нравственно, приближение к идеалу, а не налево, что есть безнравственно, расчеловечивание, удаление от идеала. Добро и добро то, что движет человеком и сообществом направо. Зло и недобро – то, что движет человеком налево. Вот, наверное, я более точно на ваш вопрос ответил.
Надежда Пак: Я вот, знаете, что спрашивала главным образом: есть ли в этом наборе высших ценностей для государства, для личности конвенциальные нормы, а есть нечто, ну, будем говорить о каких-то объективных вообще вещах?
Владимир Лексин: Естественные.
Надежда Пак: Да, естественные или конвенциальные?
Степан Сулакшин: Это невероятно интересный вопрос, он тоже в наших работах рассматривался, и этот вопрос я бы таким образом проиллюстрировал. Мы с вами живые образцы жизни, лягушечки, подсолнечники, там амебы – это тоже образцы жизни. Так устроено мироздание, природа, что высший смысл жизни – что человека, что амебы – он один и тот же. Это иногда шокирует, потому что говорят, высший смысл человека – это там освоение космоса, это познание мира, можно даже сказать вот о чем: высший смысл человека, это как раз наша позиция, – это движение направо, это будет правильно, но не полно. Так вот высший смысл существования любого образца жизни – это жить, это быть. Потому что если вас нет, то нет всех остальных вопросов. Главный вопрос – это быть, то есть бытийная способность или жизнеспособность. Чем она определяется? Как я уже говорил, образец жизни соотносится с окружающим мирозданием тремя потоками, ресурсными потоками. И природа так хитро придумала, что когда он родила органическую жизнь, способность обратных связей в них – что-то потребил, что-то отдал – а потом еще и наделила эту амебу разумом и душой, что многократно увеличило ее способность к адаптации, к организации обратных связей, к организации вот этих трех ресурсных потоков, то есть увеличила жизнеспособность образцов жизни. И эволюционно это выглядит следующим образом, и я хочу обратить внимание, что у нас в работах нашей школы введено понятие бесконечного эволюционизма жизни и этапности этого эволюционизма.
Нет сомнений, что человек – двусоставная сущность, биосоциальная. Ну ведь когда-то вот по этим осям… биосовершенствование, биогенез, социоген<