Русский национальный идеал

Владимир Сергеевич Соловьев

(1853-1900)

На протяжении всей своей жизни, всего своего творческого пути В.С. Соловьев постоян­но напоминал, что главный вопрос - для отдельного чело­века, для народа, для всего человечества - есть вопрос о достойном существовании. Многие работы В.С. Соловьева подлежали цензурному запрету. Его идею «свободной теок­ратии», как и вообще деятельность этого публициста и философа, обер-прокурор святейшего Синода К.П. Победоносцев считал «вредной для России и православия». Церковно-политические поиски Соловьева претерпевали эволюцию, но главное в них было неизменно - принцип всеединства, основанный на безусловных нормах хрис­тианской нравственности. Другой аспект соловьевского всеединства - неприятие национализма, национального самодовольства. Истинный патриот России, В.С. Соловьев был далек от «патриотов ликующих»; его патриотизм тре­бовал, «чтобы мы хотели действительно практически помочь своему народу в его бедах». Ниже приведены отрывки из произведений Соловьева, связанные с этим аспектом его публицистики.

В.С. Соловьев

Три силы

От начала истории три коренные силы управляли человеческим развитием. Первая стремится подчинить человечество во всех сферах и на всех степенях его жизни одному верховному началу, в его исключи­тельном единстве стремится смешать и слить все многообразие част­ных форм, подавить самостоятельность лица, свободу личной жизни. Один господин и мертвая масса рабов - вот последнее осуществле­ние этой силы. Если бы она получила исключительное преобладание, то человечество окаменело бы в мертвом однообразии и неподвиж­ности. Но вместе с этой силой действует другая, прямо противополож­ная; она стремится разбить твердыню мертвого единства, дать везде свободу частным формам жизни, свободу лицу и его деятельности; под ее влиянием отдельные элементы человечества становятся исходными точками жизни, действуют исключительно из себя и для себя, об­щее теряет значение реального существенного бытия, превращается в что-то отвлеченное, пустое, в формальный закон, а наконец, и совсем лишается всякого смысла. Всеобщий эгоизм и анархия, множествен­ность отдельных единиц без всякой внутренней связи - вот крайнее выражение этой силы. Если бы она получила исключительное преобла­дание, то человечество распалось бы на свои составные стихии, жиз­ненная связь порвалась бы и история окончилась войной всех против всех, самоистреблением человечества. Обе эти силы имеют отрица­тельный, исключительный характер: первая исключает свободную мно­жественность частных форм и личных элементов, свободное движе­ние, прогресс, вторая - столь же отрицательно относится к единству, к общему верховному началу жизни, разрывает солидарность целого. Если бы только эти две силы управляли историей человечества, то в ней не было бы ничего, кроме вражды и борьбы, не было бы никако­го положительного содержания; в результате история была бы только механическим движением, определяемым двумя противоположными силами и идущим по их диагонали. Внутренней целости и жизни нету обеих этих сил, а следовательно, не могут они ее дать и человечеству. Но человечество не есть мертвое тело и история не есть механическое движение, а потому необходимо присутствие третьей силы, которая дает положительное содержание двум первым, освобождает их от их исключительности, примиряет единство высшего начала с свободной множественностью частных форм и элементов, созидает таким обра­зом целость общечеловеческого организма и дает ему внутреннюю ти­хую жизнь. И действительно, мы находим в истории всегда совместное действие трех этих сил, и различие между теми и другими историчес­кими эпохами и культурами заключается только в преобладании той или другой силы, стремящейся к своему осуществлению, хотя полное осуществление для двух первых сил, именно вследствие их исключи­тельности, - физически невозможно.

Оставляя в стороне древние времена и ограничиваясь современ­ным человечеством, мы видим совместное существование трех исто­рических миров, трех культур, резко между собою различающихся, - я разумею мусульманский Восток, Западную цивилизацию и мир Сла­вянский: все, что находится вне их, не имеет общего мирового значе­ния, не оказывает прямого влияния на историю человечества. В каком же отношении стоят эти три культуры к трем коренным силам истори­ческого развития?

Что касается мусульманского Востока, то не подлежит никакому сомнению, что он находится под преобладающим влиянием первой силы - силы исключительного единства. Все там подчинено единому началу религии, и притом сама эта религия является с крайне исключи­тельным характером, отрицающим всякую множественность форм, вся­кую индивидуальную свободу. Божество в исламе является абсолютным деспотом, создавшим по своему произволу мир и людей, которые суть только слепые орудия в его руках; единственный закон бытия для Бога есть Его произвол, а для человека - слепой неодолимый рок. Абсолют­ному могуществу в Боге соответствует в человеке абсолютное бессилие. Мусульманская религия прежде всего подавляет лицо, связывает личную деятельность, вследствие же этого, разумеется, все проявления и различные формы этой деятельности задерживаются, не обособляют­ся, убиваются в зародыше. Поэтому в мусульманском мире все сферы и степени общечеловеческой жизни являются в состоянии слитности, смещения, лишены самостоятельности относительно друг друга и все вместе подчинены одной подавляющей власти религии. В сфере соци­альной мусульманство не знает различия между церковью, государс­твом и собственно обществом, или земством. Все социальное тело му­сульманства представляет сплошную безразличную массу, над которой возвышается один деспот, соединяющий в себе и духовную и светскую высшую власть. Единственный кодекс законов, определяющий все цер­ковные, политические и общественные отношения, есть Алкоран; пред­ставители духовенства суть вместе с тем и судьи; впрочем, духовенства в собственном смысле нет, так же как нет и особенной гражданской власти, а господствует смешение того и другого.

<...> Что мусульманский Восток находится под господством первой из трех сил, подавляющей все жизненные элементы и враждебной вся­кому развитию, это доказывается кроме приведенных характеристичес­ких черт еще тем простым фактом, что в течение двенадцати столетий мусульманский мир не сделал ни одного шага на пути внутреннего раз­вития; нельзя указать здесь ни на один признак последовательного ор­ганического прогресса. Мусульманство сохранилось неизменно в том состоянии, в каком было при первых калифах, но не могло сохранить прежней силы, ибо по закону жизни, не идя вперед, оно тем самым шло назад, и потому неудивительно, что современный мусульманский мир представляет картину такого жалкого упадка.

Прямо противуположный характер являет, как известно, Западная цивилизация; здесь мы видим быстрое и непрерывное развитие, свободную игру сил, самостоятельность и исключительное самоутверж­дение всех частных форм Я, индивидуальных элементов - признаки, несомненно показывающие, что эта цивилизация находится под гос­подствующим влиянием второго из трех исторических начал. Уже самый религиозный принцип, легший в основу Западной цивилизации, хотя он представлял лишь одностороннюю и, следовательно, искаженную фор­му христианства, был все-таки же несравненно богаче и способнее к развитию, нежели ислам. Но и этот принцип с самых первых времен за­падной истории не является исключительной силой, подавляющей все другие: волей-неволей он должен считаться с чуждыми ему началами. Ибо рядом с представительницей религиозного единства - римской церковью - выступает мир германских варваров, принявший католи­чество, но далеко не проникнутый им, сохранивший начало не только отличное от католического, но и прямо ему враждебное - начало безу­словной индивидуальной свободы, верховного значения личности. Этот первоначальный дуализм германо-римского мира послужил основани­ем для новых обособлений. Ибо каждый частный элемент на Западе, имея перед собою не одно начало, которое его всецело бы подчиняло себе, а два противоположные и враждебные между собою, тем самым получал для себя свободу; существование другого начала освобожда­ло его от исключительной власти первого, и наоборот.

Каждая сфера деятельности, каждая форма жизни на Западе, обособившись и отделившись от всех других, стремится в этой своей отдель­ности получить абсолютное значение, исключить все остальные; стать одна всем, и вместо того, по непреложному закону конечного бытия, приходит в своей изолированности к бессилию и ничтожеству, захва­тывая чуждую область, теряет силу в своей собственной. Так, церковь западная, отделившись от государства, но присваивая себе в этой от­дельности государственное значение, сама ставшая церковным госу­дарством, кончает тем, что теряет всякую власть и над государством и над обществом. Точно так же государство, отделенное и от церкви и от народа и в своей исключительной централизации присвоившее себе абсолютное значение, под конец лишается всякой самостоятельности, превращается в безразличную форму общества, в исполнительное ору­дие народного голосования, а сам народ, или земство, восставшее и против церкви и против государства, как только побеждает их, в своем революционном движении не может удержать своего единства, распа­дается на враждебные классы и затем необходимо должен распасться и на враждебные личности. Общественный организм Запада, разделившийся сначала на частные организмы, между собою враждебные, дол­жен под конец раздробиться на последние элементы, на атомы обще­ства, т. е. отдельные лица, и эгоизм корпоративный, кастовый должен перейти в эгоизм личный. Принцип этого последнего распадения был впервые ясно выражен в великом революционном движении прошлого века, которое, таким образом, можно считать началом полного откровения той силы, которая двигала всем западным развитием.

<...> В старой Европе жизнь человеческая получала свое идеальное содержание от католичества, с одной стороны, и от рыцарского феода­лизма - с другой. Это идеальное содержание давало старой Европе ее относительное единство и высокую героическую силу, хотя уже оно таи­ло в себе начало того дуализма, который должен был необходимо при­вести к последующему распадению. Революция окончательно отвергла старые идеалы, что было, разумеется, необходимо, но по своему отри­цательному характеру не могла дать новых. Она освободила индивиду­альные элементы, дала им абсолютное значение, но лишила их деятель­ность необходимой почвы и пищи; поэтому мы видим, что чрезмерное развитие индивидуализма в современном Западе ведет прямо к свое­му противоположному - к всеобщему обезличению и опошлению. Край­няя напряженность личного сознания, не находя себе соответствующего предмета, переходите пустой и мелкий эгоизм, который всех уравнивает. Старая Европа в богатом развитии своих сил произвела великое много­образие форм, множество оригинальных, причудливых явлений; были у нее святые монахи, что из христианской любви к ближнему жгли людей тысячами; были благородные рыцари, всю жизнь сражавшиеся за дам, которых никогда не видали, были философы, делавшие золото и умирав­шие с голоду, были ученые схоластики, рассуждавшие о богословии как математики, а о математике как богословы. Только эти оригинальности, эти дикие величия делают Западный мир интересным для мыслителя и привлекательным для художника. Все его положительное содержание в прошлом, ныне же, как известно, единственное величие, еще сохра­няющее свою силу на Западе, есть величие капитала; единственное су­щественное различие и неравенство между людьми, еще существующее там, - это неравенство богача и пролетария, но и ему грозит великая опасность со стороны революционного социализма. Социализм имеет задачей преобразовать экономические отношения общества введени­ем большей равномерности в распределении материального богатства. Едва ли можно сомневаться, что социализму обеспечен на Западе ско­рый успех в смысле победы и господства рабочего сословия. Но настоящая цель этим достигнута не будет. Ибо как вслед за победой третьего сословия (буржуазии) выступило враждебное ему четвертое, так и пред­стоящая победа этого последнего вызовет, наверно, пятое, т. е. новый пролетариат, и т. д. Против социально-экономической болезни Запада, как против рака, всякие операции будут только паллиативами.

<...> И в сфере общественной жизни, и в сфере знания и творчест­ва вторая историческая сила, управляющая развитием Западной ци­вилизации, будучи предоставлена сама себе, неудержимо приводит под конец к всеобщему разложению на низшие составные элементы, к потере всякого универсального содержания, всех безусловных на­чал бытия. И если мусульманский Восток, как мы видели, совершен­но уничтожает человека и утверждает только бесчеловечного бога, то Западная цивилизация стремится прежде всего к исключительному ут­верждению безбожного человека, т. е. человека, взятого в его кажу­щейся поверхностной отдельности и действительности и в этом ложном положении признаваемого вместе и как единственное божество и как ничтожный атом - как божество для себя, субъективно, и как ничтож­ный атом - объективно, по отношению к внешнему миру, которого он есть отдельная частица в бесконечном пространстве и преходящее яв­ление в бесконечном времени. Понятно, что все, что может произвести такой человек, будет дробным, частным, лишенным внутреннего единс­тва и безусловного содержания, ограниченным одною поверхностью, никогда не доходящим до настоящего средоточия. Отдельный личный интерес, случайный факт, мелкая подробность - атомизм в жизни, ато­мизм в науке, атомизм в искусстве - вот последнее слово Западной цивилизации. Она выработала частные формы и внешний материал жизни, но внутреннего содержания самой жизни не дала человечест­ву; обособив отдельные элементы, она довела их до крайней степени развития, какая только возможна в их отдельности; но без внутреннего органического единства они лишены живого духа, и все это богатство является мертвым капиталом. И если история человечества не должна кончиться этим отрицательным результатом, этим ничтожеством, если должна выступить новая историческая сила, то задача этой силы будет уже не в том, чтобы вырабатывать отдельные элементы жизни и зна­ния, созидать новые культурные формы, а в том, чтоб оживить, одухот­ворить враждебные, мертвые в своей вражде элементы высшим при­мирительным началом, дать им общее безусловное содержание и тем освободить их от необходимости исключительного самоутверждения и взаимного отрицания.

<...> третья сила, долженствующая дать человеческому развитию его безусловное содержание, может быть только откровением высшего божественного мира, и те люди, тот народ, через который эта сила имеет проявиться, должен быть только посредником между человечеством и тем миром, свободным, сознательным орудием последнего. Такой на­род не должен иметь никакой специальной ограниченной задачи, он не призван работать над формами и элементами человеческого существо­вания, а только сообщить живую душу, дать жизнь и целость разорван­ному и омертвелому человечеству через соединение его с вечным бо­жественным началом. Такой народ не нуждается ни в каких особенных преимуществах, ни в каких специальных силах и внешних дарованиях, ибо он действует не от себя, осуществляет не свое. От народа - носи­теля третьей божественной силы требуется только свобода от всякой ограниченности и односторонности, возвышение над узкими специ­альными интересами, требуется, чтоб он не утверждал себя с исключи­тельной энергией в какой-нибудь частной низшей сфере деятельности и знания, требуется равнодушие ко всей этой жизни с ее мелкими интере­сами, всецелая вера в положительную действительность высшего мира и покорное к нему отношение. А эти свойства несомненно принадлежат племенному характеру Славянства, в особенности же национальному характеру русского народа. Но и исторические условия не позволяют нам искать другого носителя третьей силы вне Славянства и его главно­го представителя - народа русского, ибо все остальные исторические народы находятся под преобладающей властью той или другой из двух первых исключительных сил: восточные народы - под властью первой, западные - под властью второй силы. Только Славянство, и в особен­ности Россия осталась свободною от этих двух низших потенций и, сле­довательно, может стать историческим проводником третьей. Между тем две первые силы совершили круг своего проявления и привели на­роды, им подвластные, к духовной смерти и разложению. Итак, повто­ряю, или это есть конец истории, или неизбежное обнаружение третьей всецелой силы, единственным носителем которой может быть только Славянство и народ русский.

Внешний образ раба, в котором находится наш народ, жалкое поло­жение России в экономическом и других отношениях не только не может служить возражением против ее призвания, но скорее подтверждает его. Ибо та высшая сила, которую русский народ должен провести в челове­чество, есть сила не от мира сего, и внешнее богатство и порядок отно­сительно ее не имеют никакого значения. Великое историческое призвание России, от которого только получают значение и ее ближайшие задачи, есть призвание религиозное в высшем смысле этого слова.

<...> Когда наступит час обнаружения для России ее исторического призвания, никто не может сказать, но все показывает, что час этот бли­зок, даже несмотря на то, что в русском обществе не существует почти никакого действительного сознания своей высшей задачи. Но великие внешние события обыкновенно предшествуют великим пробуждениям общественного сознания. Так, даже Крымская война, совершенно бес­плодная в политическом отношении, сильно, однако, повлияла на со­знание нашего общества. Отрицательному результату этой войны со­ответствовал и отрицательный характер пробужденного ею сознания. Должно надеяться, что готовящаяся великая борьба послужит могущест­венным толчком для пробуждения положительного сознания русского народа. А до тех пор мы, имеющие несчастие принадлежать к русской интеллигенции, которая вместо образа и подобия Божия все еще про­должает носить образ и подобие обезьяны, - мы должны же наконец увидеть свое жалкое положение, должны постараться восстановить в себе русский народный характер, перестать творить себе кумира изо всякой узкой ничтожной идейки, должны стать равнодушнее к ограниченным интересам этой жизни, свободно и разумно уверовать в дру­гую, высшую действительность. Конечно, эта вера не зависит от одного желания, но нельзя также думать, что она есть чистая случайность или падает прямо с неба. Эта вера есть необходимый результат внутренне­го душевного процесса - процесса решительного освобождения от той житейской дряни, которая наполняет наше сердце, и от той мнимо на­учной школьной дряни, которая наполняет нашу голову. Ибо отрицание низшего содержания есть тем самым утверждение высшего, и, изгоняя из своей души ложных божков и кумиров, мы тем самым вводим в нее истинное Божество.

Русская идея

Цель этих страниц не в том, чтобы сообщить какие-либо подробности о современном положении России, исходя из того предположения, что она является страной, не известной Западу, страной, о которой на За­паде имеют ложные представления.

Не говоря уже о многочисленных переводах, которые сроднили Евро­пу с образцовыми произведениями нашей литературы, мы видим теперь, вособенности во Франции, выдающихся писателей, поставивших себе целью ознакомление европейской публики с Россией и выполняющих это дело много лучше, чем это, быть может, удалось бы русскому.

<...> Благодаря этим писателям... просвещенная часть европей­ской публики должна быть достаточно ознакомлена с Россией во всем, что касается многообразных сторон ее реального существования. Но это знакомство с русскими делами оставляет всегда открытым вопрос другого порядка, весьма затемненный могущественными предрассуд­ками, вопрос, который и в самой России в большинстве случаев по­лучал лишь нелепые разрешения. Бесполезный в глазах некоторых, слишком смелый по мнению других, этот вопрос в действительности является самым важным из всех для русского, да и вне России он не может показаться лишенным интереса для всякого серьезно мысля­щего человека. Я имею в виду вопрос о смысле существования России во всемирной истории.

<...> Раз мы признаем существенное и реальное единство человечес­кого рода - а признать его приходится, ибо это есть религиозная истина, оправданная рациональной философией и подтвержденная точной на­укой, - раз мы признаем это субстанциональное единство, мы должны рассматривать человечество в его целом, как великое собирательное существо или социальный организм, живые члены которого представля­ют различные нации. С этой точки зрения, очевидно, что ни один народ не может жить в себе, чрез себя и для себя, но жизнь каждого народа представляет лишь определенное участие в общей жизни человечест­ва. Органическая функция, которая возложена на ту или другую нацию в этой вселенской жизни, - вот ее истинная национальная идея, предвечно установленная в плане Бога.

<...> Действительно, когда я думаю о пророческих лучах великого будущего, озарявших первые шаги нашей истории, когда я вспоминаю о благородном и мудром акте национального самоотречения, создав­шем более тысячи лет тому назад русское государство в дни, когда наши предки, видя недостаточность туземных элементов для организации об­щественного порядка, по своей доброй воле и по зрелом размышлении призвали к власти скандинавских князей, сказав им достопамятные слова: «Земля наша велика и обильна, а порядка в ней нет, приходите княжить и владеть нами». А после столь оригинального установления материального порядка не менее замечательное водворение христи­анства и великолепный образ Святого Владимира, усердного и фана­тического поклонника идолов, который, почувствовав неудовлетворенность язычества и испытывая внутреннюю потребность в истинной религии, долго размышлял и совещался, прежде чем принять эту пос­леднюю, но, став христианином, пожелал быть им на самом деле и не только отдался делам милосердия, ухаживая за больными и бедными, но проявил большее проникновение евангельским духом, чем крес­тившие его греческие епископы; ибо этим епископам удалось только путем утонченных аргументов убедить этого, некогда столь кровожадно­го князя в необходимости применять смертную казнь к разбойникам и убийцам: «Боюсь греха», - говорил он своим духовным отцам. И затем, когда за этим «красным солнышком» - так народная поэзия прозвала нашего первого христианского князя, когда за этим красным солныш­ком, озарявшим начало нашей истории, последовали века мрака и смут, когда после долгого ряда бедствий, оттесненный в холодные леса северо-востока, притупленный рабством и необходимостью тяжелого труда на неблагодарной почве, отрезанный от цивилизованного мира, едва доступный даже для послов главы христианства, русский народ опустился до грубого варварства, подчеркнутого глупой и невежест­венной национальной гордостью, когда, забыв истинное христианс­тво Святого Владимира, московское благочестие стало упорствовать в нелепых спорах об обрядовых мелочах и когда тысячи людей посы­лались на костры за излишнюю привязанность к типографским ошиб­кам в старых церковных книгах, - внезапно в этом хаосе варварства и бедствий подымается колоссальный и единственный в своем роде образ Петра Великого. Отбросив слепой национализм Москвы, про­никнутый просвещенным патриотизмом, видящим истинные потреб­ности своего народа, он не останавливается ни перед чем, чтобы вне­сти, хотя бы насильственно, в Россию ту цивилизацию, которую она презирала, но которая была ей необходима; он не только призывает эту чуждую цивилизацию, как могучий покровитель, но сам идет к ней, как смиренный служитель и прилежный ученик; и, несмотря на круп­ные недочеты в его характере как частного лица, он до конца являет достойный удивления пример преданности долгу и гражданской доб­лести. И вот, вспоминая все это, говоришь себе: сколь велико и пре­красно должно быть в своем конечном осуществлении национальное дело, имевшее таких предшественников, и как высоко должна, если она не хочет упасть, ставить свою цель страна, имевшая во време­на своего варварства своими представителями Святого Владимира и Петра Великого. Но истинное величие России - мертвая буква для наших лжепатриотов, желающих навязать русскому народу историческую миссию на свой образец и в пределах своего понимания. Нашим национальным делом, если их послушать, является нечто, чего проще на свете не бывает, и зависит оно от одной-единственной силы - силы оружия. Добить издыхающую Оттоманскую империю, а затем разру­шить монархию Габсбургов, поместив на месте этих двух держав кучу маленьких независимых национальных королевств, которые только и ждут этого торжественного часа своего окончательного освобождения, чтобы броситься друг на друга.

<...> Россия еще не отказалась от смысла своего существования, она не отреклась от веры и любви первой своей юности. В ее воле еще от­казаться от этой политики эгоизма и национального отупения, которая неизбежно приведет к крушению нашу историческую миссию. Фальси­фицированный продукт, называемый общественным мнением, фабри­куемый и продаваемый подешевей цене оппортунистической прессой, еще не задушил у нас национальной совести, которая сумеет найти бо­лее достоверное выражение для истинной русской идеи. За этим не надо далеко ходить: она здесь, близко - эта истинная русская идея, засвиде­тельствованная религиозным характером народа, прообразованная и указанная важнейшими событиями и величайшими личностями нашей истории.

<...> Смысл существования наций не лежит в них самих, но в чело­вечестве. Но где же оно, это человечество? Не является ли оно лишь абстрактным существом, лишенным всякого реального бытия? С таким же правом можно было бы сказать, что рука и нога реально существуют, а человек в его целом есть лишь абстрактное существо.

<...> Русский народ - народ христианский, и, следовательно, что­бы познать истинную русскую идею, нельзя ставить себе вопроса, что сделает Россия чрез себя и для себя, но что она должна сделать во имя христианского начала, признаваемого ею и во благо всего христиан­ского мира, частью которого она предполагается. Она должна, чтобы действительно выполнить свою миссию, всем сердцем и душой войти в общую жизнь христианского мира и положить все свои национальные силы на осуществление, в согласии с другими народами, того совершен­ного и вселенского единства человеческого рода, непреложное осно­вание которого дано нам в Церкви Христовой. Но дух национального эгоизма не так-то легко отдает себя на жертву. У нас он нашел средство утвердиться, не отрекаясь открыто от религиозного характера, прису­щего русской национальности. Не только признается, что русский на­род - народ христианский, но напыщенно заявляется, что он - христианский народ по преимуществу и что Церковь есть истинная основа нашей национальной жизни; но все это лишь для того, чтобы утверж­дать, что Церковь имеется исключительно у нас и что мы имеем моно­полию веры и христианской жизни. Таким образом Церковь, которая в действительности есть нерушимая скала вселенского единства и соли­дарности, становится для России палладиумом узкого национального партикуляризма, а зачастую даже пассивным орудием эгоистической и ненавистнической политики.

<...> Официальное учреждение, представителями которого являются наше церковное управление и наша богословская школа, поддержива­ющее во что бы то ни стало свой партикуляристический и односторонний характер, бесспорно, не являет собою живую часть истинной вселенс­кой Церкви, основанной Христом... И.С. Аксаков, не может быть запо­дозрен в предвзятом нерасположении к нашей национальной церкви как таковой... Выслушаем этого честного и весьма авторитетного сви­детеля. Он опирался в своем суждении на длинный ряд неоспоримых фактов, которые нам здесь приходится выпустить; нам довольно будет и того, что это говорит он:

«Наша церковь, со стороны своего управления, представляется те­перь у нас какою-то колоссальною канцелярией, прилагающей - с неиз­бежною, увы, канцелярскою официальною ложью - порядки немецкого канцеляризма к спасению стада Христова... Но с организацией самого управления, т.е. с организацией пастырства душ, на начале государст­венного формализма, по образу и подобию государства, с причислени­ем служителей церкви к сонму слуг государственных, не превращается ли сама церковь в одно из отправлений государственной власти, не ста­новится ли она одной из функций государственного организма - говоря отвлеченным языком, или, говоря проще - не поступает ли она и сама на службу к государству?

<...> Нигде так не боятся правды, как в области нашего церковного управления, нигде младшие так не трусят старших, как в духовной ие­рархии, нигде так не в ходу «ложь во спасение», как там, где ложь должна бы быть в омерзении. Нигде, под предлогом змеиной мудрости, не допус­кается столько сделок и компромиссов, унижающих достоинство церк­ви, ослабляющих уважение к ее авторитету. Все это происходит, главным образом, от недостатка веры в силу истины...

<...> Если судить по словам ее защитников, наша церковь уже не «ма­лое, но верное стадо», а стадо великое, но неверное, которого «пасты­рем добрым» - полиция, насильно, дубьем загоняющая овец в стадо!..

Соответствует ли такой образ церкви образу церкви Христовой? Если же не соответствует, то она уже не есть Христова, - а если не Христова, то что же она? Уж не государственное ли только учреждение, полезное для видов государственных, - как и смотрел на нее Наполеон, призна­вавший, что религия - вещь для дисциплины нравов весьма пригодная?.. Но церковь есть такая область, где никакое искажение нравственной основы допущено быть не может, и тем более в принципе, где никакое отступление от жизненного начала не остается и не может остаться без­наказанным, - где, если солгано, то солгано уже «не человекам, а Духу». Если церковь не верна завету Христову, то она есть самое бесплодное, самое анормальное явление на земле, заранее осужденное словом Христовым.

<...> В России не свободна только русская совесть... Оттого и кос­неет религиозная мысль, оттого и водворяется мерзость запустения на месте святе, и мертвенность духа заступает жизнь духа, и меч ду­ховный - слово - ржавеет, упраздненный мечом государственным, и у ограды церковной стоят не грозные ангелы Божий, охраняющие ее ВХОДЫи выходы, а жандармы и квартальные надзиратели как орудия государственной власти - эти стражи нашего русского душеспасения, охранители догматов Русской православной церкви, блюстители и ру­ководители русской совести...»

<...> Религиозное и умственное освобождение России есть в насто­ящую минуту для нашего правительства дело такой же настоятельной необходимости, каким тридцать лет тому назад являлось освобожде­ние крепостных для правительства Александра II. Крепостная зави­симость также была в свое время чем-то полезным и необходимым. Равным образом и официальная опека, наложенная на национальный дух России, могла быть благодетельной, когда этот дух был еще в де­тском состоянии; в настоящее время она может только придушить его. Бесполезно все снова и снова повторять, что наш национальный орга­низм полон здоровья и силы, словно надо быть непременно слабым и больным, чтобы можно было тебя задушить. Каковы бы ни были внут­ренне присущие русскому народу качества, они не могут проявляться нормальным образом, пока его совесть и его мысль остаются парали­зованными правящим насилием и обскурантизмом. Прежде всего не­обходимо дать свободный доступ чистому воздуху и свету, снять искус­ственные преграды, удерживающие религиозный дух нашей нации в обособлении и бездеятельности, надо открыть ему прямой путь к пол­ной и живой истине.

Но истины боятся, потому что она кафолична, то есть вселенская. Во что бы то ни стало хотят иметь свою особую религию, русскую веру, им­ператорскую Церковь. Она не является ценной сама по себе, за нее дер­жатся как за атрибут и санкцию исключительного национализма. Но не желающие пожертвовать своим национальным эгоизмом вселенской истине не могут и не должны называться христианами.

<...> Вот уже около тридцати или сорока лет, как более или менее почтенные писатели проповедуют нам как во Франции, так и в России некоторое идеальное христианство и идеальную церковь, духовное царство свободного братства и совершенной любви. Таков, конечно, идеал, то есть будущее церкви. Доктрина этих авторов есть пророче­ство. Но чтобы не быть лжепророчеством, она должна была бы указать нам прямой путь и действительные средства к осуществлению этого абсолютного идеала. Идеал, если он только не пустая мечта, не может быть ничем другим, как осуществимым совершенством того, что уже дано. Разве отказом от прошлого Вселенской Церкви и разрушением ее формы, как она нам дана в настоящем, можем мы прийти идеаль­ному царству братства и совершенной любви?

<...> На самом деле во Вселенской Церкви прошлое и будущее, тра­диция и идеал не только не исключают друг друга, но равно существен­ны и необходимы для создания истинного настоящего человечества, его благосостояния в данное время. Благочестие, справедливость и мило­сердие, чуждые всякой зависти и всякому соперничеству, должны об­разовать устойчивую и нерасторжимую связь между тремя основными действующими силами социального и исторического человечества, меж­ду представителями его прошлого единства, его настоящей множествен­ности и его будущей целостности.

<...> Вселенская Церковь, пребывая чрез посредство священни­ческого чина, объединенного в лице Верховного Первосвященника, хранительницей религии всеобщего отчества, великого и вечного прошлого нашего рода, не исключает, однако, наличного многообра­зия наций и государств. Церковь не может только ни в каком случае санкционировать - и в этом она является верным орудием истины и воли Божией - раздоров и борьбы между нациями как окончатель­ного состояния человеческого общества. Истинная Церковь всегда осудит доктрину, утверждающую, что нет ничего выше национальных интересов, это новое язычество, творящее себе из нации верховное божество, этот ложный патриотизм, стремящийся стать на место ре­лигии. Церковь признает права наций, нападая в то же время на национальный эгоизм; она уважает власть государства, но противобор­ствует его абсолютизму.

Национальные различия должны пребыть до конца веков; народы должны оставаться на деле обособленными членами вселенского ор­ганизма. Но и сам этот организм должен также существовать на деле; великое человеческое единство не должно существовать лишь в виде скрытой силы или абстрактного существа, но должно воплотиться в ви­димом социальном теле, явная и непрестанная центростремительная сила которого могла бы противодействовать множеству центробежных сил, раздирающих человечество.

<...> Свободная и совершенная организация общества, представ­ляющая призвание истинных пророков, предполагает союз и солидар­ность между властью духовной и властью светской, Церковью и госу­дарством, христианством и национальностью. Между тем этого союза и этой солидарности нет больше... Ложная царская власть породила лож­ных пророков, и антисоциальный абсолютизм государства естественно вызвал антисоциальный индивидуализм прогрессивной цивилизации. Великое социальное единство, нарушенное нациями и государствами, не может сохраниться надолго для индивидов. Раз человеческое обще­ство не существует более для каждого человека как некоторое орга­ническое целое, солидарно