Беспощадные избиения заключенных были главной мерой поддержания драконовского режима в Бухенвальде. Били в основном иностранцев, причем занимались этим не только охранники, но и некоторые немецкие заключенные, согласившиеся стать палачами. Парторганизация всеми возможными способами пыталась оградить заключенных от побоев. Разумеется, перевоспитать эсэсовских садистов было делом нереальным. Единственным средством защиты был довод, приводимый нами эсэсовскому начальству, что ценная рабочая сила пропадает в результате бессмысленных избиений. Наши товарищи, работавшие в ревире, не упускали случая доказать врачам-эсэсовцам, что дефицитного перевязочного материала не хватает только потому, что пьяные эсэсовцы избивают людей до потери сознания.
Что касается заключенных-лагершуцев, форарбайтеров и блоковых, не брезговавших рукоприкладством, то с ними справиться было проще.
С появлением большого числа иностранных заключенных парторганизация провела соответствующую разъяснительную кампанию. Наши активисты напоминали, что иностранных рабочих силой пригнали в Германию, что их страны преданы огню и мечу гитлеровскими агрессорами, что мы обязаны убедить иностранцев в том, что не все немцы одинаковы. Иначе после окончания войны иностранцы сохранят в своих [197] сердцах ненависть к немецкому народу и разнесут ее по всему миру. Когда-нибудь за каждый удар придет возмездие. Поэтому партийная организация заявляла: «Тот, кто избивает иностранного рабочего, избивает немецкий народ. Кто избивает — тот фашист!»
Успех этой кампании не заставил себя долго ждать. Избиения заключенных заключенными стали считаться зазорным делом и почти полностью прекратились.
Искусство — тоже оружие
...Приходило и уходило лето. Наступала осень с ее бесконечными дождями. Одежда прилипала к телу, когда заключенные, несмотря, на непогоду, должны были часами стоять на аппельплаце, потому что так нравилось эсэсовцам. [198]
Наступала холодная зима, и ледяные вихри бесновались на горе Эттерсберг. Злой морозный ветер насквозь пронизывает неплотную ткань полосатых курток, жжет тела узников, выстроившихся квадратами на аппельплаце. И так тянутся месяцы, годы...
Тяжкое прозябание в злой неволе угнетало людей, грозило погасить теплившийся в душах огонек воли к жизни. Между заключенными, даже между друзьями, возникали ссоры и скандалы по всевозможным поводам. Неурядицы вспыхивали каждый раз, когда с фронта приходили плохие вести, когда тоска по жене и детям становилась непреоборимой, когда голод душил всякую здравую мысль.
Подчас складывалось такое положение, когда к человеку почти невозможно было подступиться с разговорами о подпольной работе. Требовалось много терпения, чтобы успокоить людей, найти пути для примирения, сделать так, чтобы разногласия не принимали формы национальных противоречий и вражды.
И если в Бухенвальде в течение многолетней совместной жизни представителей многих национальностей обошлось без националистических эксцессов, то это только благодаря большой политической работе подпольщиков.
Конечно, неоценимое значение имели вовремя «организованный» дополнительный кусок хлеба, сигарета, миска супа. Но не единым хлебом жив человек.
Люди тосковали по светлому и красивому, по музыке и книгам. Их тоска выливалась в песнях, стихах, рисунках.
Большая заслуга советских военнопленных в том, что они в крайне трудных условиях сумели организовать культурную работу. Искусство, как оружие в борьбе против фашистского террора за высокую человеческую мораль, за дружбу заключенных, занимало почетное место в жизни Бухенвальда.
Однажды летом 1944 года русские устроили в ревире музыкально-литературный концерт. Подпольная военная организация обеспечила охрану концерта. Зрители забили помещение до отказа. С примитивной сцены прозвучали прекрасные слова Некрасова, Маяковского и Горького. Другая группа советских заключенных спела «Дубинушку». При этом они тянули бечеву. Когда и из чего они сумели изготовить реквизит (весьма нехитрый, правда), осталось тайной артистов. Великолепная песня в проникновенном исполнении глубоко тронула сердца слушателей. [199]
Это был далеко не единственный концерт, устроенный русскими товарищами.
В ночь под новый, 1945 год была разыграна «Сцена в гостинице». Из дверей гостиницы чья-то невидимая рука вытолкнула старика в халате с надписью «1944 год». Подбирая рассыпавшиеся бумаги, старик то и дело посматривал на огромные часы... Когда стрелка остановилась на 12, циферблат раздвинулся, и оттуда вышел ребенок, одетый в советскую форму. На груди у него было написано «1945 год». Так символически были представлены наши надежды на 1945 год.
Мы полностью отдавали себе отчет в том, что, независимо от того, какая союзническая армия подойдет первой к Бухенвальду, именно Советская Армия переломила хребет фашистскому зверю. О ней мы думали с неизменной любовью и восхищением. Помню, как 7 ноября 1944 года товарищи приветствовали друг друга лозунгом: «Красная Армия победит». Весь день этот лозунг на всех языках повторялся в лагере.
Мы старались, чтобы партийцы пополняли свои знания марксистско-ленинской теории и истории революционной борьбы рабочего класса. Советские военнопленные ухитрились пронести в лагерь украинское издание «Краткого курса истории ВКП(б)». Сначала его перевели на русский язык, а с русского на немецкий. По этому переводу начались занятия с немецкими товарищами. Однако вскоре в связи с обысками, проводившимися гестапо, учебник пришлось сжечь.
Смерть доносчикам!
В 1941 году мы создали специальную организацию по борьбе с провокаторами. Руководил этим делом товарищ Гросскопф.
Через его доверенных лиц парторганизация постоянно получала информацию о настроении и событиях в лагере. Заключенные, работавшие в концлагере и непосредственно общавшиеся с СС, перехватывали поступающие из лагеря доносы и устанавливали их авторов. После этого гнусные фискалы либо «заболевали» и умирали, либо умирали мгновенно. Война шла не на жизнь, а на смерть. С нами были беспощадны, нам не оставалось ничего другого, как отвечать тем же. Только в результате таких радикальных мер мы спасли от казни сотни честных мужественных антифашистов [200] всех национальностей. Кстати сказать, именно таким образом, благодаря перехвату доноса на них, уцелели находившиеся в лагере английские парашютисты.
Позже борьба с провокаторами и гестаповскими агентами приняла «международный» характер: товарищ Гросскопф установил тесное сотрудничество с соответствующими товарищами в подпольных центрах других национальностей.
Эсэсовцы чувствовали, что в лагере действует антифашистский актив различных национальностей. Они арестовывали то одного, то другого заключенного, но им ни разу не удалось добраться до ядра организации, до какого-нибудь национального или интернационального центра. И это лучшее свидетельство надежной работы нашей подпольной «контрразведки».
Лишь однажды организация оказалась в опасности. Произошло это так: бурные, события лета 1944 года — победоносное продвижение Советской Армии, открытие второго фронта и, наконец, заговор против Гитлера породили среди узников радужные надежды на скорое освобождение.
В это время эсэсовцы дали согласие на привлечение иностранных заключенных к охране внутреннего порядка в лагере, против чего прежде категорически возражали. И в этой «реформе» слишком оптимистически настроенные заключенные усмотрели чуть ли не признак того, что эсэсовцы смирились с поражением гитлеровской Германии. Кое-кто решил, что строжайшая конспирация уже ни к чему. Именно в результате таких прекраснодушных настроений попались в сети гестапо участники траурного собрания, посвященного памяти Эрнста Тельмана. Кстати сказать, митинг был проведен вопреки воле партийной организации. Лишь благодаря редкому мужеству заключенных, которые перенесли зверские пытки, но никого не выдали, гестапо не удалось нащупать связи между этой рабочей командой и партийными группами лагеря.
Это была единственная крупная неудача в многолетней деятельности партийной организации, но она повергла в панику некоторых товарищей. Они потребовали распустить партийное руководство на том основании, что оно не проявляет требуемой бдительности и ставит под угрозу всю организацию. Партийное руководство резко выступило против подобных ликвидаторских настроений. Исчезновение руководителей подполья выглядело бы как дезертирство и могло бы повлечь за собой разложение в рядах организации. [201]
Ночной спор
Николай Федорович Кюнг описывает в своих воспоминаниях эпизод, когда немецкие политзаключенные отвергли предложения коменданта лагеря вступить в вермахт. Я продолжу его рассказ. В ту же ночь среди немецких политзаключенных возникли споры. Некоторые члены КПГ, показавшие себя безусловно стойкими борцами против фашизма, предложили принять предложение СС. «Мы получим оружие, — говорили они, — и повернем его против фашистов».
Политический центр немецких коммунистов постановил, что ни один член КПГ не должен принимать предложения СС. Во-первых, нет никаких оснований предполагать, что бывшие политические заключенные получат оружие.
Далее, эсэсовцы, по всей вероятности, будут препятствовать включению групп бывших политических заключенных целиком в отдельные подразделения. Эсэсовцы оторвут товарищей друг от друга и таким образом с самого начала парализуют их способность к боевым действиям.
И, наконец, решающий довод: никто из иностранных товарищей не понял бы нашего поступка. Они рассматривали бы его как очевидный факт перехода немецких коммунистов на службу в организацию эсэсовских убийц. Они потеряли бы всякое доверие к немцам, и таким образом был бы разрушен интернациональный союз, который один только и является гарантией успешной борьбы против фашизма.
Аргументация политического центра убедила товарищей. Ни один немецкий коммунист не вступил в войска СС.
* * *
Так жил и боролся наш партийный актив. В исключительно трудных условиях мы старались всегда следовать самому верному компасу — учению марксизма-ленинизма — и вести за собой по этому курсу своих товарищей.
Покидая после освобождения лагерь, бухенвальдский партийный актив дал торжественную клятву хранить нерушимую верность идеалам, которые вдохновляли наших товарищей, павших в борьбе с фашизмом. Теперь наш партийный долг, говорили коммунисты, стать воспитателем, другом и помощником немецкого народа в деле обновления его жизни, в деле искоренения нацизма, в борьбе за свободную миролюбивую, демократическую Германию. [202]
Кветослав Иннеманн (Чехословакия). Боевое братство
С тяжелым чувством вспоминают чехи и словаки март 1939 года. Преданные собственной буржуазией и англо-французскими «умиротворителями» Гитлера, мы попали в нацистское ярмо.
15 марта 1939 года гитлеровские полчища ворвались в Чехословакию. Единственной партией, которая мужественно вела борьбу за сохранение национальной независимости страны, была коммунистическая партия, ушедшая к тому времени в подполье. Неудивительно, что фашистский террор обрушился в первую очередь против членов компартии. За нами охотились не только гестаповцы, но и чехословацкие жандармы и полицейские.
Я в это время находился в городке Противин в Южной Чехии и там был схвачен чешскими жандармами. Через два дня они передали меня гестапо. Начались допросы, путешествия по тюрьмам и концлагерям. Пройдя тюрьмы в городах Писек, Чешске Будейовице и Линц, я попал затем в концлагерь Дахау, а оттуда в сентябре, в числе двух тысяч узников, был отправлен в Бухенвальд.
С первых дней пребывания в Бухенвальде мы почувствовали силу международной пролетарской солидарности. Немецкие коммунисты, прожившие к тому времени шесть страшных [203] лет за проволокой нацистских концлагерей, всячески старались поддержать нас, помочь нам перенести обрушившиеся на нас невзгоды.
Уже через несколько недель пребывания в лагере чехословацкие коммунисты установили тесный контакт с руководящим ядром немецких коммунистов — узников Бухенвальда. Меня поражала та жадность, с какой немецкие товарищи ловили каждое наше слово о VII Всемирном конгрессе Коммунистического Интернационала, — до этого к ним поступали скудные, порой искаженные сведения об этом конгрессе, и они хотели знать правду. Беседуя с нами о различных событиях международного рабочего движения, они убедились в правильности наших политических взглядов и поняли, что на чехословацких коммунистов можно с уверенностью положиться.
Товарищи Вальтер Бартель, Альберт Кунц и их друзья буквально вырвали нас, чешских коммунистов, из окровавленных лап эсэсовцев. Они помогли нам выбраться из самых тяжелых рабочих команд, где смерть грозила на каждом шагу.
Основываясь на опыте работы немецких коммунистов, мы начали создавать нашу собственную подпольную организацию. Партийная сеть охватывала бараки, где жили заключенные чехи, и команды, в которых они работали.
Партийное руководство чехословацких коммунистов в Бухенвальде состояло из четырех человек. Они были связаны с политическими руководителями отдельных бараков и рабочих команд. Наши уполномоченные были в каждой комнате барака, за каждым из столов, вокруг которых собирались по десять-пятнадцать заключенных, в каждой команде.
Таким образом наше партийное руководство повседневно направляло антифашистскую подпольную деятельность [204] заключенных чехов и словаков. Благодаря такой разветвленной сети организация постоянно держала в поле зрения всех узников, знала их настроения и своевременно принимала меры, чтобы помочь словом и делом тем, кто пал духом и потерял надежду на освобождение.
В дальнейшем, когда в лагерь поступило большое количество чехов и словаков, мы решили несколько расширить структуру подпольной организации. Были созданы так называемые краевые отделы, охватывавшие заключенных, поступавших из определенных краев Чехословакии. Руководители этих отделов тщательно проверяли новых узников, прибывавших из их краев, знакомили их с жизнью в лагере, заранее указывая на опасности, на каждом шагу подстерегающие заключенных Бухенвальда. Естественно, краевые отделы работали под непосредственным контролем партийного руководства.
Во избежание провала мы следили за тем, чтобы подпольщики — члены барачных организаций — не были одновременно участниками организации в своей рабочей команде или членами краевого отдела. В целях конспирации каждая сеть действовала независимо от другой, чтобы провал одной из них не повлек за собой гибели всего подполья. Неукоснительное соблюдение этих правил способствовало тому, что в чешской подпольной организации Бухенвальда не было ни одного случая провала.
Позже мы установили связь с представителями других чешских политических партий, томившихся вместе с нами в Бухенвальде. В 1944 году был создан подпольный чехословацкий Комитет национального фронта, который возглавил политическую работу среди всей массы чешских и словацких заключенных Бухенвальда.
В период, когда вермахт захватывал одну страну за другой, в Бухенвальд пригоняли все больше и больше узников различных национальностей. И постепенно в каждой национальной группе возникали свои центры сопротивления, которые поддерживали связь с немецкими коммунистами. В 1943 году был создан объединенный интернациональный центр. Входившие в него национальные организации были из соображений конспирации разделены на два сектора: славянский и романский. Названия эти были условными, поскольку в славянский сектор наряду о советскими, чешскими, польскими и югославскими товарищами входили немецкие и австрийские подпольщики, а в романский — французы, испанцы, итальянцы, [205] голландцы и бельгийцы. Действия обоих секторов координировали немецкие коммунисты.
С первого же дня заключения в нацистских тюрьмах и лагерях мы, коммунисты, всегда твердо верили, что разбойничий фашистский строй неминуемо рухнет. Но в то же время мы знали, что, даже находясь за колючей проволокой и тюремной решеткой, мы обязаны внести свой посильный вклад в дело борьбы с фашизмом.
Наша уверенность в неизбежности падения фашизма окрепла еще больше, когда до Бухенвальда дошла весть о вероломном нападении гитлеровской Германии на Советский Союз. Первоначальные успехи гитлеровского вермахта не могли поколебать нашей решимости в борьбе с ненавистным фашизмом.
Вера в победу Советского Союза особенно укрепилась в результате общения с советскими братьями, прибывшими в концлагерь. Мужество и твердость советских товарищей все больше убеждали нас, что страна, имеющая таких стойких сыновей, не может быть побеждена. Иной раз трудно бывало бороться с настроениями подавленности, которые овладевали морально неустойчивыми заключенными, но в этой борьбе с малодушием советские товарищи оказали нам неоценимую помощь. Если прежде эсэсовцам удавалось держать лагерь в повиновении, то с момента появления советских военнопленных фашистская «дисциплина» оказалась непоправимо нарушенной.
Мы заранее знали о предстоящем прибытии советских военнопленных. Было решено провести большую общелагерную кампанию международной солидарности. Все политзаключенные откликнулись на призыв. 18 октября 1941 года вошло в историю бухенвальдского сопротивления как день первого открытого столкновения антифашистов с нацистскими палачами.
Как сейчас, вижу перед собой картину сбора продовольствия для советских братьев. Все драгоценные запасы — ломоть хлеба, кусочек маргарина — все, что оставалось от посылок, изредка приходивших от родных, теперь шло в фонд помощи советским товарищам.
И вот они появились, обросшие, чудовищно исхудавшие. Эсэсовцы хотели, чтобы их вид был пугающим и отталкивающим, но случилось обратное — мы почувствовали самое горячее желание облегчить долю русских братьев. Шествие советских военнопленных до отведенных им блоков было поистине [206] триумфальным: вдоль всего их пути стояли колонны узников всех национальностей. Сотни рук взметнулись в дружеском, братском приветствии. Мы передавали советским воинам последние крохи продовольствия, которые у нас были.
Это проявление братской интернациональной солидарности, этот организованный взрыв открытого сопротивления узников застал эсэсовцев врасплох, произвел на них ошеломляющее впечатление.
Однако вскоре они пришли в себя, и начались репрессии. Всех старших по блокам отправили в штрафную роту в наказание за то, что они «не смогли поддержать порядок». Лагерь на один день оставили без еды. «Зачем вам еда, ведь у вас ее столько, что вы даже делитесь с русскими», — заявил комендант.
Но это наказание не только не сломило нашей решимости, а, наоборот, вызвало новый взрыв ненависти к подлым угнетателям. Кампания солидарности продолжалась.
Эсэсовцы урезали и без того скудные порции советских военнопленных — они получали меньше баланды и хлеба, чем остальные узники. Узнав об этом, политзаключенные других национальностей снова поделились своими пайками с советскими друзьями. Кроме того, повара, работавшие на лагерной кухне, иногда ухитрялись делать так, чтобы лишний котел с супом «по ошибке» попал в блоки советских военнопленных.
Очень скоро установились дружеские связи политзаключенных с военнопленными, причем оказалось, что самые близкие товарищеские отношения с советскими друзьями завязали мы, чехи. В связи с этим подпольный центр постановил, чтобы чехи помогли советским товарищам включиться в антифашистскую борьбу, развернувшуюся в лагере. На первый взгляд задача казалась простой, однако это было далеко не так. Следовало строжайшим образом соблюдать требования конспирации. Прежде, когда прибывали узники из какой-либо западноевропейской страны, мы начинали с того, что искали знакомых. Например, попав в лагерь, мы, чехи, узнали целый ряд немецких товарищей, когда-то бывавших в Чехословакии; испанцы нашли знакомых среди французов и т. д. Но среди советских товарищей мы никого не знали.
Интернациональный центр поручил мне лично наладить политический контакт с советскими военнопленными.
Я начал с того, что дал задание товарищу Яну Гешу, который учился в Москве и хорошо владел русским языком, познакомиться с русскими и узнать фамилии людей, подходящих, [207] на его взгляд, для подпольной работы. Потом с товарищами, названными Гешем, встречался я и беседовал о возможности совместной борьбы. Никаких особых усилий при этом прилагать не приходилось, потому что советские товарищи сами стремились завязать с нами связи.
В результате весной 1942 года международное руководящее ядро подполья пополнилось еще одним товарищем — Николаем Симаковым. Остроумно спрятанный в лагерной больнице, он руководил оттуда широкой политической и военной деятельностью организации советских военнопленных. Это были незабываемые дни, когда мы плечом к плечу боролись ради спасения жизней узников, во имя нашего освобождения из гитлеровской неволи.
А когда советские военнопленные были распределены на работы, их боевая дружба с чехами еще более закалилась. Сообща они вели саботаж в цехах «Густлов-верке» и в DAW, приходили друг другу на помощь в самые трудные минуты.
Концлагерь жил своей особой жизнью, о которой эсэсовцы даже не подозревали. Ежегодно отмечалось 1 Мая и годовщина Великой Октябрьской социалистической революции, проводились встречи делегатов от различных национальностей, распространялись сводки Советского информбюро.
Быть может, это покажется странным, но, несмотря на фашистский террор, заключенные устраивали содержательные к интересные культурные вечера и самодеятельные концерты, причем исключительное мастерство демонстрировали советские товарищи. Выступлениями чудесных советских танцоров, чтецов и певцов восторгались все, кому довелось их увидеть и услышать. Никогда не забуду выступление под новогодней «елкой», верхушку которой украшала красная пятиконечная звезда. Социалистическая культура боролась с тлетворной фашистской пропагандой, вселяла в нас надежду на освобождение, возбуждала желание еще энергичнее продолжать борьбу.
Однако самая большая заслуга опытных советских фронтовиков в том, что они вместе с немецкими коммунистами помогли подпольщикам других национальностей, и в частности чехам, создать боевые дружины. С большой любовью вспоминаем мы Ивана Смирнова, Николая Кюнга, Бакия Назирова, Степана Бакланова, Николая Симакова и других советских товарищей, которые щедро и терпеливо делились своим боевым опытом с чехословацкими подпольщиками. [208]
Долгие месяцы понадобились нашим боевым отрядам для того, чтобы постепенно вооружиться. Из цехов «Густлов-верке» в лагерь приносили детали оружия, а иногда и целые винтовки. Их прятали в вагонетках под трупами узников, которые доставлялись из рабочих команд и филиалов Бухенвальда для сожжения в крематории. Надо было не только собрать, но и проверить оружие: будут ли стрелять пистолеты, взорвутся ли самодельные гранаты. Все это — и доставка частей, сборка и проверка оружия — было крайне рискованным делом, требовавшим большой осторожности. Но подпольщики шли на риск, понимая, что они тоже на фронте.
В лагере имелось несколько подпольных складов оружия; один из них помещался в блоке № 7 в лагере советских военнопленных. Очевидно, в результате чьей-то болтливости эсэсовцы чуть было не напали на след этого склада. Благодаря находчивости подпольщиков удалось спасти не только оружие, но и жизни тысяч узников, с которыми фашисты не замедлили бы жестоко расправиться. Гора свалилась у нас с плеч, когда мы узнали, что обыск в седьмом блоке окончился безрезультатно и опасность миновала.
В 1944 году мы с радостью приняли решение Международного штаба военных организаций о включении чехословацких военных групп в так называемую Красную славянскую дивизию. Командиром этой дивизии был назначен товарищ И. И. Смирнов, одним из его заместителей товарищ Ян Геш. Под руководством Ивана Ивановича Смирнова разрабатывались планы участия Красной дивизии в вооруженном восстании.
Красная дивизия должна была вести бой на решающем направлении. Интересно отметить, что из 178 боевых групп международной подпольной организации 80 групп, то есть почти половину всей ударной силы, составляли русские и чехи.
Подготовка принесла свои плоды. 11 апреля 1945 года чешские боевые группы, сражаясь бок о бок с советскими товарищами, с честью выполнили возложенную на них задачу.
Вспоминая годы борьбы, я хочу воздать должное немецким коммунистам, которые наряду с советскими товарищами отдавали все силы борьбе с фашизмом. Героическую роль в бухенвальдском сопротивлении сыграли товарищи В. Бартель, Г. Кун, Г. Штудер, О. Ротт, Г. Тиеман и А. Кунц, павший смертью храбрых в концлагере Дора.
Мы, чехи, особенно храним в наших сердцах память о чешских подпольщиках Пова и Либерцейте. Пова погиб во время [209] бомбардировки лагеря, когда, выполняя задание организации, переносил в безопасное место ящик с ручными гранатами. Либерцейт участвовал в траурном митинге, посвященном памяти Тельмана. Когда начались аресты, Либерцейт, не будучи уверенным, что выдержит пытки, покончил с собой, чтобы спасти организацию от провала.
Вряд ли кто-нибудь ждал открытия союзниками второго фронта с большим нетерпением, чем узники фашизма. Анализируя обстановку, мы приходили к выводу, что западные державы цинично выжидают обескровливания Советского Союза в войне с гитлеровской Германией.
Что касается Бухенвальда, то на ближних подступах к нему американцы проявили по меньшей мере странную медлительность.
Десять дней заключенные Бухенвальда вели отчаянную борьбу против эвакуации лагеря, в то время как американские части могли бы одним ударом приостановить эвакуацию и тем самым спасти тысячи заключенных, погибших в «походах смерти» в последние дни войны. [210]
11 апреля 1945 года в 15 часов 15 минут по призыву интернационального центра узники Бухенвальда взяли штурмом эсэсовские укрепления и вырвались на свободу.
Придя в лагерь, американцы обнаружили тысячи вооруженных бойцов — бывших заключенных, причем самую активную их часть составляли советские товарищи. Было видно, что это пришлось не по вкусу только что назначенному американскому начальнику лагеря. Он немедленно издал приказ сложить оружие. Одновременно американское начальство распорядилось о прекращении деятельности интернационального комитета (так стал называться после освобождения интернациональный центр). Невзирая на приказ американцев, центр продолжал работать, помогая узникам бороться за их права.
Приближался день отправки на родину всех, кто пережил ужасы Бухенвальда. Перед тем как разъехаться, мы организовали 19 апреля митинг, посвященный памяти наших погибших товарищей. Собравшись в последний раз на аппельплаце, мы дали клятву, в которой были такие слова: «Борьба еще не закончена! Уничтожение фашизма со всеми его корнями — наша задача».
И сегодня, через 15 лет, эта клятва не утеряла своей актуальности. В Западной Германии нацистские генералы снова командуют вермахтом, переименованным в бундесвер. Те же люди, которые сознательно затягивали открытие второго фронта, назначили на руководящий пост в НАТО нацистского генерала Шпейделя. Более трех десятков объединений бывших эсэсовцев процветает под опекой боннского правительства. Книжный рынок ФРГ заполнен нацистской литературой.
Вот почему мы говорим, что для нас, бывших узников Бухенвальда, борьба еще не окончена. Но сегодня мы больше, чем когда-либо в прошлом, убеждены в том, что наша борьба завершится победой. Благодаря великим достижениям Советского Союза и успехам всего лагеря социализма расстановка сил ныне на земном шаре совсем иная, чем в 1939 году. Лагерь мира достаточно могуч, чтобы дать отпор тем, кто захотел бы ввергнуть народы в пучину новой мировой войны.
Достойный вклад в борьбу за укрепление мира должны внести бывшие узники фашизма, в том числе советские и чешские граждане, чья дружба прошла столь суровое испытание за колючей проволокой Бухенвальда. [211]