Зимин А.А
Витязь на распутье: Феодальная война в России XV в.
Читателю
Пятнадцатое столетие медленно, но неуклонно приближалось к зениту. В кровавой бойне Алой и Белой розы гибли английские бароны, но еще далеко было до битвы при Босворте, после которой Англия станет державой Тюдоров. Сожженная в Руане Жанна д'Арк своими подвигами привела Францию к освобождению от иноземного ига и к началу объединения страны. Пройдет несколько десятилетий, прежде чем на арагонский престол взойдет Фердинанд, которому его супруга Изабелла принесет и Кастилию, и завершение Реконкисты. Надутая ложным величием империя Габсбургов продолжала расширять свои лоскутные владения за счет соседей. Но зрели уже силы, которые положат предел ее всевластию. После гибели на костре Яна Гуса чехи показали, на что способен народ, выступающий за свою веру и свободу. Гуситские войны, потрясавшие несколько десятилетий Чехию, стали прологом Реформации. Печатая около 1445 г. свою первую книгу, Иоганн Гутенберг еще не осознавал, что принес людям Прометеев огонь знания, который осветит не только век Гуманизма, но и будущие столетия. При дворе флорентийского банкира-тирана Козимо Медичи расцветало Возрождение, предугаданное еще Данте, Петраркой и Боккаччо («тремя флорентийскими венцами»). Здесь творили гениальный зодчий Брунеллески, художник Мазаччо и скульптор Донателло.
А на Востоке сгущались тучи. Мертвой хваткой вгрызлись турецкие войска в Балканы. Опустошены были Сербия, Болгария, Венгрия. В 1444 г. в битве под Варной гибнет польский и венгерский король Владислав III. Татарские набеги терзали земли Польши, Руси и Великого княжества Литовского. Народ угоняли в рабство, чтобы продать на рынках Востока, а многие еще недавно мечтали, что «Турок» принесет свободу от сеньоров. В 1453 г. под ударом османов во главе с юным султаном Мухаммедом II пал Константинополь, последний оплот когда-то могущественной Восточной Римской (Византийской) империи. Святая София стала мусульманской мечетью. В Средней Азии, Афганистане и Иране еще недавно могучая держава Тимура погрязла в распрях его наследников, в ненависти фанатиков-дервишей к тем, кто, как Улугбек в Самарканде, пытался взрастить зерна познания.
Таково было время, когда Русский Витязь, стоя на распутье, должен был выбрать свою Судьбу. Он еще вынужден был склонять шлемоносную голову перед ордынским ханом, но уже помнил звон мечей на Куликовом поле. Он еще не встречал послов или купцов с Запада, но уже видел огромный латинский крест, который несли в Москве перед митрополитом Исидором, возвращавшимся с Флорентийского собора. Он не отягощен был грузом наук, но смутно понимал, что настало звездное мгновение, когда от выбора пути зависят судьбы его потомков. Русь была еще перепахана межами, разграничивавшими великие и многочисленные удельные княжества. Кто из правителей возьмет в свои руки державные бразды власти? Кому из князей будет под силу пронести славное знамя Дмитрия Донского и, объединив многострадальную Русь, сказать решительное «нет» ордынскому царю?
Историку легче рассказать о том, как вес происходило, чем понять, почему так произошло. Это тем более сложно, когда размышляешь о переходных эпохах, когда победившие правители «переписывали историю», изображая Ричарда III или Дмитрия Шемяку воплощением зла, а Генриха VII Тюдора или Василия II и их наследников ангелами во плоти.
Автор не тешит себя надеждой, что он в достаточной мере понял суть событий, происходивших в Северо-Восточной Руси во второй четверти XV столетия. Его цель была куда более скромной. Он стремился изложить читателю всю известную ему сумму сведений, которые бы тот мог осознать как нечто существенное для понимания хода братоубийственных войн времен Василия II и необходимое, чтобы задуматься о причинах происшедшего становления единого Русского государства.
В настоящей книге читатель найдет рассказ о том, какие события происходили во время великого княжения Василия Васильевича (1425–1462), когда закладывались основы торжества московского единодержавия. Прежде чем написать этот том, автору нужно было изучить и жизнь действовавших тогда лиц (князей, бояр, дворян и дьяков), и обстановку, в которой протекали события, и особенности источников, дающих нам возможность понять все это с максимальным приближением к истине. Результаты многолетних разыскании составили справочник, который, являясь базой исследования, проделанного в настоящей книге, имеет и самостоятельное значение.[1]Этот справочник также освобождает автора от необходимости отягощать книгу второстепенными деталями, источниковедческими и генеалогическими подробностями. Ссылки на справочник не даются, и любознательный читатель может по мере возникающей у него потребности в дополнительных сведениях обратиться к его тексту сам. Впрочем, итоги исследования, проделанного автором справочника, широко используются в настоящем томе.
Около 20 лет автор работал над шеститомной серией книг, которую он склонен назвать «Россия на пороге Нового времени». В ней синтезируются его представления о ходе русского исторического процесса примерно с 1425 по 1598 г., т. е. на протяжении более 170 лет. Это — «Витязь на распутье» (1425–1462), «Возрожденная Россия» (1480–1505), «Россия на подъеме» (1505–1533), «Избранная рада» (1533–1560), «Опричнина» (1561–1572), «Путь к власти» (1573–1598)[2]. Все тома объединены стремлением автора показать судьбы России и становление единой государственности в период, когда страна приближалась к Новому времени. Читатель не найдет в них какого-то единого авторского взгляда на историю страны того времени. Эта серия книг лучше отражает эволюцию общих исторических представлений автора, которую он считает завершенной в «Витязе на распутье» — последней книге по времени написания, но первой в хронологическом ряду всей серии. Книги — увы! — имеют свою судьбу… Автор не находит у себя сил перечеркнуть сделанное им «на заре туманной юности» и переписать остальные тома в ключе «Витязя на распутье». За это он приносит читателям свои извинения.
В предлагаемой вниманию читателя книге нет общего историографического очерка. Уж очень много в нашей литературе писалось о тех, кто осмысливал ход объединительного процесса на Руси. Это, однако, не означает, что автор игнорирует сделанное учеными в течение последних двух с лишним столетий развития науки. Он отлично понимает, что его книга могла быть написана только как звено в цепи усилий многих поколений отечественных и зарубежных ученых, не жалевших сил в исследовании российской истории. Их творческому подвигу с сыновней благодарностью и посвящает своего «Витязя» автор.
Завещание Дмитрия Донского
27 февраля 1425 г. умер великий князь владимирский и московский Василий I Дмитриевич[3], оставив свой удел, «примыслы» и великое княжество единственному сыну Василию, которому еще не исполнилось и десяти лет (родился он 10 марта 1415 г.). Положение малолетнего великого князя на престоле было непрочным. Живы были его удельные дядья — Юрий, Андрей, Петр и Константин Дмитриевичи. Старший из них, Юрий Дмитриевич, сам претендовал на великое княжение. Князь Юрий считал, что порядок наследования не мог быть установлен Василием I, ибо он определялся духовной их отца — Дмитрия Донского. Юрий Дмитриевич полагал, что, согласно этому завещанию, после смерти Василия великокняжеский престол должен был наследовать именно он, князь Юрий, как старший в роде Ивана Калиты.
Однако вопрос был не таким простым, как это казалось князю Юрию.
Составляя в 1389 г. завещание, Дмитрий Донской писал в нем: «…благословляю сына своего Василия своею отчиною, великим княжением». Победа, одержанная на Куликовом поле, и успехи объединительного процесса сказались уже в том, что великий князь Дмитрий считал великое княжение «своею отчиною» и не передавал вопрос о его судьбе на усмотрение ордынских царей. Правда, о том, как строить отношения с Ордой, в случае если наследник умрет, он умалчивал. Всего не предусмотреть во время, чреватое всякими неожиданностями, да и нужно было верить в лучшее. Вот ведь сумел сам князь Дмитрий достичь многого. Может быть, с Божьей помощью и князь Василий (если тому даст Бог живота) достигнет не меньшего, а там и Всевышний, может быть, «переменит Орду», и все как-нибудь обойдется.
Но «на Бога надейся, а сам не плошай», — гласит мудрая пословица. Поэтому на всякий случай (чего не бывает в эти смутные времена) князь Дмитрий решил обеспечить судьбу своей семьи хотя бы за счет более или менее верного — удела, которым он сам владел «по старине», восходящей к порядкам его деда Ивана Калиты. Поэтому Дмитрий Донской писал: «А по грехом, отъимет Бог сына моего, князя Василья, а хто будет под тем сын мой, ино тому сыну моему княж Васильев удел, а того уделом поделит их моя княгини»[4]. У князя Дмитрия к тому времени кроме Василия было еще четверо сыновей — Юрий, Андрей, Петр и болезненный Иван. Вскоре после составления духовной появился на свет и Константин (16 мая 1389 г.). Так что ясности добился великий князь Дмитрий весьма относительной.
В самом деле, Дмитрий Донской писал о судьбе своего удела после возможной смерти старшего сына, Василия, но великое княжение не покрывалось этим понятием. Московский государь в противопоставлении своей воли обычному порядку, санкционированному Ордой, не решался пойти до конца. Он не исключал возможности того, что в чрезвычайных условиях (после смерти Василия) судьбами великокняжеского престола будут распоряжаться ордынские цари. Вместе с тем, говоря о переходе своего удела к следующему по старшинству сыну, он как бы осторожно внушал мысль, что и великое княжение должно перейти к нему. Итак, казалось бы, следующим (после Василия) наследником престола должен был стать князь Юрий.
Но в момент, когда великий князь Дмитрий Иванович составлял свое завещание, его старший сын, Василий, не был еще женат (свадьба его с Софьей Витовтовной состоялась только в 1391 г.), и о внуках говорить в духовной было преждевременно (первый сын у Василия, Юрий, родился лишь в 1395 г., но уже в 1400 г. умер). В конце правления Василия I положение дел было иным: у великого князя был малолетний сын Василий, и вопрос о престолонаследии, вроде бы решенный Дмитрием Донским, мог теперь быть пересмотрен. Да и само завещание великого князя Дмитрия Ивановича в сложившихся условиях давало возможность для его двоякой интерпретации.
Первая из них опиралась на формальное истолкование текста: наследником удела Василия I (а следовательно, и великокняжеского престола) должен стать следующий по старшинству брат умершего великого князя, т. е. Юрий Дмитриевич. Подобное престолонаследие в роду Ивана Калиты было. Отец Дмитрия Донского Иван Иванович стал великим князем после смерти своего старшего брата, Семена. Но то был особый случай — «черная смерть» унесла с собой и великого князя Семена, и его детей[5]. Проклятая неясность с наследованием сохранялась. Да и обладание великим княжением определялось тогда не столько традицией, сколько волей ордынского царя и раскладом сил на самой Руси.
Вторая интерпретация завещательного распоряжения Дмитрия Донского имела своими истоками новый порядок престолонаследия, только еще складывавшийся при Василии I. В первом своем завещании (1406 г.) Василий I говорил лишь о возможности перехода великого княжения к его сыну («А даст Бог сыну моему, князю Ивану, княженье великое держати»)[6]. Во втором (1419/20 г.) это княжение рассматривается как вотчина завещателя, наследие Дмитрия Донского («А сына своего, князя Василья, благословляю своею вотчиною, великим княженьем, чем мя благословил мои отець»)[7]. В третьем завещании (1423 г.) великий князь повторил первую из формул: «А даст Бог сыну моему великое княженье, ино и яз сына своего благословляю, князя Василья»[8]. Вопрос, следовательно, оставался неясным. Да и в практике княжеских отношений порядок наследования и соподчиненность князей трактовались по-разному. Так, в 1419 г., составляя духовную, Василий I «въехоте подписати под сына своего Василья брата своего меншего Костянтина. Князь же Костянтин не восхоте сотворити воли его, и про то отня у него вотчину»[9]. Словом, семейный порядок престолонаследия прочных корней еще не имел.
Наконец, была еще проблема, которая волновала наследников Дмитрия Донского. Это — судьба выморочных владений. Старшему сыну, Василию, князь Дмитрий завещал Коломну, Юрию — Звенигород, Андрею — Можайск, Петру — Дмитров и Ивану, вскоре умершему, — Раменейце. Москва должна была находиться в нераздельном владении первых четырех сыновей. Кроме того, как бы в компенсацию за передачу Василию великого княжения Юрий получил «деда куплю» (Калиты) Галич, Андрей — «деда куплю» Белоозеро, Петр — «куплю» Калиты Углич. Дмитрий Иванович учитывал, что у него мог родиться еще сын. Тогда его мать должна была наделить его землями, взяв их «по части» у братьев. Если же кто-либо из братьев умрет, то княгиня «поделит того уделом сынов моих»[10]. И действительно, у князя Дмитрия родился сын Константин. Согласно завещанию Василия I 1406 г., ему уже принадлежали Тошна (ранее была у брата Петра) и Устюжна[11]. Позднее великий князь «за непослушание» отнял у князя Константина его удел, и он стал как бы князем-изгоем.
Смерть Василия I вскрыла противоречия между членами великокняжеской семьи, а если говорить точнее — внутри всего «гнезда Ивана Калиты». Спор шел и о судьбе великокняжеского престола, и о наследовании (после мора 1425–1427 гг.) выморочных земель. Чтобы понять соотношение сил, боровшихся в Северо-Восточной Руси, нужно представить себе политическую структуру в этих землях в начале 1425 г.
С 27 февраля 1425 г. в руках у малолетнего Василия II находилось не только Московское княжество, но и Великое княжество Владимирское, что давало ему (точнее, его опекунам) большую власть над всеми другими уделами, а частично и над независимыми княжествами.
Права Василия Васильевича на великое княжение оспаривал его старший дядя — князь Юрий Дмитриевич. К тому же владения Василия Васильевича по экономическому, политическому строю и своим судьбам были весьма различными, и далеко не всегда их влиятельные землевладельцы и купечество сочувствовали крутой объединительной политике московских князей.
Столица княжества Василия II — Москва располагалась на возвышенном мысу, образованном рекой Москвой и ее небольшим притоком — Неглинной. Основу Москвы составлял белокаменный Кремль, сооруженный в 1367 г. Дмитрием Донским и с тех пор порядком обветшавший. Только два-три города помимо Москвы могли похвастать своими каменными укреплениями (в их числе Нижний Новгород). Кремль был застроен соборами, великокняжеским дворцом и дворами феодальной аристократии (как духовной, так и светской).
За Кремлем лежал посад, населенный ремесленниками и торговцами. Радиально исходившие из Москвы дороги соединяли город с важнейшими центрами Заречья (Замоскворечья). Дороги шли на юг: Ордынка — в Большую Орду, а позднейшие Серпуховка и Большая Якиманка — в Серпухов, на Коломну и Калугу.
Речные пути (по Клязьме и Оке) вели к главной речной магистрали страны — Волге, но дальнейшее продвижение караванов московских судов находилось под контролем Нижнего Новгорода. Этим, в частности, объяснялось настойчивое стремление московских князей овладеть Нижегородским княжеством.
Итальянский путешественник Амброзио Контарини, побывавший в Москве в 1476 г., писал, что «город Московия расположен на небольшом холме; он весь деревянный, как замок, так и остальной город». Край, в котором находилась Москва, «чрезвычайно богат всякими хлебными злаками… {Русские} продают огромное количество коровьего и свиного мяса… Нет… никаких плодов, бывают лишь огурцы, лесные орехи, дикие яблоки»[12].
Московский край (по среднему течению Москвы и по Клязьме) давно уже был освоен. Именно здесь (как и в Переславле, Дмитрове, Коломне) со времен Ивана Калиты располагались старинные владения бояр и их размножившихся потомков. Тут земли были у князей Патрикеевых[13], у видных бояр Добрынских (в частности, П.К. Добрынский владел мельницей в устье Сетуни[14]), у Бутурлиных[15], Мининых[16]и многих других. Топонимические данные говорят о владениях в Подмосковье Белеутовых, Валуевых, Воронцовых, Квашниных, Свибловых, Ссркизовых (Старковых) и других боярских семей[17].
Владение самой Москвой основывалось на завещании Ивана Калиты, который «приказал» ее трем своим сыновьям: Семену, Ивану и Андрею[18]. Речь шла о суде и получении доходов, в том числе пошлин. Калита заложил основы «третного» владения столицей, сохранявшиеся и в XV в.
В состав Московского княжества издавна входил Коломенский «уезд» (по нижнему течению Москвы). Сам город Коломна, расположенный при впадении в Москву речушки Коломенки, неподалеку от впадения реки Москвы в Оку, преграждал путь ордынцам через Оку к столице Московского княжества. Он обычно бывал сборным пунктом русских войск («на берегу»), выступавших против татар, и вместе с тем открывал москвичам дорогу на Оку и Волгу с заманчивыми торговыми перспективами. Транзитное значение Коломны в торговле Центра страны с Востоком и в сношениях с Ордой определилось давно. В городе постепенно складывался значительный посад с развитым кузнечным и литейным производством. Итальянец Контарини в 70-х годах XV в. писал об укреплениях Коломны и ее мосте через реку[19]. Центром Коломны был Воскресенский собор. Коломну «с волостми и путми» Василий I завещал своему сыну — наследнику престола Василию в 1423 г.[20]Она — нераздельное владение московского князя (его «удел»), тогда как сама Москва находилась в управлении князей всего «гнезда Калиты».
Из числа «примыслов» Василий I завещал своему сыну Муром. Муромская земля лежала южнее Владимирщины, примыкая на западе к Москве и Коломне, на юге — к Рязани и Мещере, на северо-востоке — к Нижегородскому княжеству. Ее центр — город Муром располагался на левом берегу Оки, в лесном краю, изобиловавшем, по словам имперского дипломата 10-20-х годов XVI в. Сигизмунда Герберштейна, «звериными мехами, медом и рыбой»[21]. До конца XIV в. Муром входил в Рязанское княжество. Следы этого сохранились в церковном подчинении Рязани и Мурома одной епархии — Рязано-Муромской. В Муроме находился старинный Борисоглебский монастырь.
Нерехту «и с варницами» Василий I завещал своей жене Софье Витовтовне[22]. Нерехта находилась при впадении одноименной реки в речку Солоницу, ведшую к Великой Соли. Это был юго-запад Костромского края, один из крупнейших центров солеварения на Руси. Нсрсхта интенсивно заселялась духовными и светскими землевладельцами. Уже сподвижник митрополита Алексея Пахомий (умер в 1384 г.) основал близ реки Солоницы Нерехтский монастырь[23]. Селами на Нерехте (еще до 1438 г.) владел видный московский боярин Захарий Иванович Кошкин. Одно из своих сел он передал Троицкому монастырю «с серебром, и с хлебом, и с животиною, да и варницю… у Перехотьские Соли и з двором с варничным»[24]. Троицкий монастырь владел на Нерехте и другими варницами. Монастырские солевары не только варили соль, но и ездили ее продавать. Летом такие поездки совершались дважды (вверх и вниз по Волге), зимой ездили на 50 возах по всем городам[25]. На Нерехте были варницы и у митрополии[26].
Город Ржева находился на литовском рубеже на реке Сижке, против тверского пограничного города Опоки. По словам современника, городок Ржева был «мал, но тверд и… приправы градскые на нем велми много»[27]. Выменянная Василием I у князя Владимира Андреевича Ржева в дальнейшем стала объектом напряженной борьбы между русскими князьями. Претендовал на Ржеву и великий князь литовский.
Значительная часть земель Северо-Восточной Руси считалась владением того князя, который обладал ярлыком на великое княжение. В изучаемое время этим князем был Василий II. «Короне» принадлежал прежде всего старинный город Владимир-на-Клязьме (ведь и великое княжение считалось номинально Владимирским). Он находился в центре давно обжитого земледельческого района. По Клязьме (через Стародуб) путь из Владимира шел к Нижнему Новгороду и на Волгу. Другой путь связывал его с Муромом. Знакомый нам уже Герберштейн писал (правда, со значительным преувеличением) о высоком урожае во Владимирском крас, достигавшем якобы сам-20 и даже сам-30[28]. У реки Уводи находились соляные варницы. Сами реки были богаты рыбой. По берегам рек в бортных лесах жители собирали мед и воск. Частично эти леса входили в «чашнич путь», обслуживавший великокняжеские пиры[29]. Военно-стратегической роли в изучаемое время Владимир не играл[30]. Исподволь, путем «примыслов» и «прикупов», московские князья закрепляли Владимирщину за собой. Так великая княгиня Софья Витовтовна приобрела во Владимирском крас несколько крупных сел (в том числе Григорьевское Олферьево и др.)[31].
«Короне» принадлежала и Кострома, лесистый равнинный край по одноименной реке. Центр края — Кострома построена была на левом берегу Волги, при впадении в нее реки Костромы. Это был значительный торгово-ремесленный город. В Костроме находился и двор Троицкого монастыря (как бы перевалочный пункт на путях за солью в Соль Галичскую)[32]. Город лежал на путях, ведших из Центра страны на Север: великокняжеская Волга — приток Костромы Вскса — удельный Галич. Водным путем через Кострому можно было добраться также до Углича и Белоозера. По Волге Кострома связана была и с Ордой. Этим во многом определялась колеблющаяся позиция Костромы в смуту второй четверти XV в. Московские князья стремились всячески удержать город в своих руках, ибо он представлял собой как бы ключ к дверям Галицкого княжества и вместе с тем необходимое звено, связывавшее Москву с Вологдой и Устюгом. Но сама Кострома на первом этапе смуты была враждебно настроена к Василию II.
Большое значение в жизни Костромского края имел Ипатьев монастырь, основанный еще в XIV в. С ним тесно связаны были крупные костромские землевладельцы Сабуровы[33]. Ученик Сергия Радонежского Павел (умер в 1438 г.) основал монастырь на реке Нурме в северной волости Обноре. По соседству с ним Сергий основал Нуромский монастырь[34].
В состав земель «великого княжества» входил и Переславский край, раскинувшийся на водоразделе между левыми притоками Клязьмы и правыми притоками Волги. В центре края простиралось одно из самых больших озер Средней Руси — Переславское (Плеще-ево). Здесь вырос город Переславль (Переяславль) — Залесский. Водные пути из озера по Нерли вели в Волгу. Через Переславль шли дороги на Ярославль, Кострому, Нижний Новгород, а с Углича — на Белоозеро[35]. Район был богат хлебом, рыбой и солью[36]. В соседней с городом Соли Переславской Троицкий монастырь владел двумя дворами и варницами[37]. О знаменитой переславской сельди писал Герберштейн[38].
В Переславском крае издавна селились князья Патрикеевы, Всеволож-Заболоцкие, Кошкины[39], Замыт-ские, Плещеевы, принадлежавшие к цвету московской знати[40]. Самый богатый переславский монастырь — Горицкий — упоминается уже в начале XIV в. В трех верстах от Переславля располагался Никитский монастырь. Находившийся на полпути от Москвы до Переславля Троицкий монастырь позаботился приобрести в Переславле два двора («внутри городе» и «на посаде за рекою»)[41].
Центр небольшого хлебородного оазиса (ополья) в междуречье Оки и Волги — Юрьев Польский был зажат между старинными русскими княжествами (Ростовским, Владимирским, Суздальским и Переел а век им), утратившими свою независимость (Владимир и Переславль) или влияние на ход общерусских дел (Суздаль и Ростов).
В совместном, владении Великого Новгорода и великих князей московских находились новгородские волости Бежецкий Верх, Волок на Ламе, Вологда, Торжок и Пермь.
Старинная новгородская волость «Бежичи» (Бежецкий Верх) располагалась на возвышенном плато, которое с севера и юга огибалось течениями притоков Волги — Мологи и Медведицы. Край был плодородным и издавна славился развитым земледелием. Центром волости был Бежецк (Городецк). Проникновение московских князей в эту новгородскую волость, управлявшуюся их наместниками совместно с новгородскими посадниками[42], началось исподволь по старинному образцу (путем всякого рода «примыслов»). Так, Василий I уже в 1423 г. завещал своей жене Софье «примысел» — волость Кистьму в Бежецком Верхе[43].
Новгородская волость Вологда простиралась по верхнему течению Сухоны от Кубенского озера на западе. Это был важный речной путь. Он вел на Устюг, а оттуда по Двине — в Поморье. Перебравшись через волок, из Вологды можно было добраться и до реки Шексны, а по ней — на Белоозеро. На юг от Вологды находилась великокняжеская Кострома. Поэтому понятна особая заинтересованность Москвы в обладании Вологдой. Управляли здесь совместно наместники московские и посадники новгородские[44].
Вологда была городом с развитыми промыслами и торговлей. Ее богатство составляли северные меха. В Тотьме на Сухоне между Вологдой и Устюгом варили соль. С товарами, поступавшими из центральных русских районов, вологжане ездили на Устюг и Двину. Через Вологду на Двину в караванах, состоявших из 11 лодей, плыли, преодолевая волок, старцы Троицкого монастыря[45]. В Вологде находился и двор Кирилло-Белозерского монастыря[46].
Проникновение Москвы в Вологодский край относится к началу здесь широкой монастырской колонизации. Первый в этом крас общежительный (Прилуцкий) монастырь основал в 5 верстах от Вологды ученик Сергия Радонежского Дмитрий (умер в 1391 г.)[47]. Московские князья действовали, используя право завещать свои «прикупы» и «примыслы» своим женам. Так, Василий I в 1423 г. завещал своей жене Софье волость Ухтюжку, Брюховскую слободку и села Федора Свибла на Вологде и в Тошне[48]
К числу новгородских волостей принадлежал и Волок на Ламе (Волоколамск). Он находился на водоразделе между бассейном Оки и Новгородской землей. С древности через Волок шел путь из Новгорода в верховья Волги. Волоколамские церкви Николы Мокрого (покровителя путешественников) и Николы Гостунского (покровителя купцов, торговавших льном) говорили о торговом значении города. Через Волок, в частности, шло снабжение Новгорода хлебом. Волок имел для Новгорода, как и другие его волости на юге, и оборонительное значение. Поэтому он находился в совместном владении с князьями, приглашавшимися в Новгород для защиты его рубежей от тех, кто с завистью взирал на процветающую, богатую Новгородскую землю. Половина Волока управлялась слугами князя, другая половина — новгородскими тиунами.
Еще в конце XIV в. московские князья пытались освоить Волок, присоединить его к своим владениям. Тогда это сделать им не удалось.
Как и Волоколамск, транзитное и вместе с тем оборонительное значение для Новгорода имел Торжок (на реке Тверце). Через него шел торговый путь («новоторжекий путь»), связывавший Новгород с Тверью (через Торжок она связывалась с Вышним Волочком, а далее по реке Мсте с Новгородом). Это объясняет, почему Торжок в изучаемое время был объектом постоянной экспансии Тверского великого княжества. Управлялся Торжок великокняжескими и новгородскими тиунами (каждый, как на Волоке, ведал своей стороной)[49].
Пермская земля со своим центром Чердынью (Великая Пермь) располагалась на реке Вишере, притоке Камы[50]. По Вишере путь шел на Устюг и Вологду[51].
Территорию по рекам Вычегде и Выми, тесно связанную с Пермью, населял народ коми. Здесь уже к середине XV в. сложились отдельные земли — Вычегодская, Вымская и Сысола (по реке Сысоле)[52]. Центром края был Усть-Вым[53]. Население всех этих земель занималось преимущественно добычей пушнины и рыболовством. Почва здесь была скудная.
Опорным пунктом для продвижения московских князей в пермские земли стал Устюг. Вклинившись во владения новгородцев, он препятствовал их продвижению с Сухоны на Вычегду. Деятельность Стефана Пермского (конец XIV в.) привела к распространению, хотя еще незначительному, православия в этих землях. Созданная вскоре Пермская епархия стала мощным орудием московской администрации в Перми. Пермская земля, входившая в сферу влияния Москвы, постоянно находилась в состоянии вражды с Вяткой.
Второму по старшинству сыну, Юрию, Дмитрий Донской завещал Звенигород, Рузу и «куплю» Ивана Калиты Галич. Позднее князь Юрий стал владельцем далекой, но богатой Вятки.
Звенигород и Руза с «тянувшими» к ним землями находились между Москвой и Можайском. Защищенный деревянно-земляным укреплением Звенигород стоял на крутом левобережье реки Москвы. Дорога от этого естественного стража столицы великого княжества вела не только в Москву, но и в удельный Можайск, а далее в Литву. Этим положением города во многом объяснялись тесные звенигородско-можайские связи.
Обширный Галичский край включал в свои пределы земли по левым притокам Волги — Унже и Костроме, а также в бассейне Верхней и Средней Ветлуги. На берегу Галичсксго озера, дающего истоки реке Вексе (приток Костромы), располагался сам Галич, а к северо-востоку от него — другой крупный город, Чухлома (также на озере). Коротким, но трудным путем Галич связан был с Вяткой[54].
Галичский край был малообжитым, болотистым и лесистым. Для земледелия почва там была неважной, но условия для животноводства имелись. Интенсивно развивались в Галицкой земле промыслы. Были в Галиче свои пушки (1450 г.). Соль Галичская (в верховьях Костромы) славилась как крупнейший центр производства соли. Поэтому в ней стремились обосноваться и светская знать, и крупнейшие монастыри, которым варка и продажа соли могли доставить значительные денежные средства. Среди боярских солеваров в Соли владел варницами фаворит князя Юрия Дмитриевича Семен Федорович Морозов[55]. В 30-40-х годах XV в. Троицкий монастырь владел там тремя варницами[56], а Симонов — двумя[57]. В завещании князя Юрия Дмитриевича (1432/33 г.) Галич упоминался «с станы городскими, и со всеми волостми, и Солью с варницами, и с серебром, что на людех, опричь церковных варниць»[58].