Из биографической справки Чалмерса видно, что он не чужд организаторской деятельности. Возможно, его влияние в наши дни отчасти связано и с его успехами на этом поприще. Он, кстати, умеет превращать академические мероприятия в настоящие шоу, в которых иногда и сам солирует, исполняя свой сумасшедший «Зомби — блюз»[328]. Чалмерс, кроме того, курирует оксфордскую серию по философии сознания, и за последние годы под этой рубрикой вышло немало качественных книг. Все эти вещи, как шутит Дэвид, позволяют ему находить оправдания для того, чтобы не заниматься «реальной работой". Между тем именно эта работа — которую он время от времени все же делает — представляет главный интерес для нас.
Проблема сознания увлекла Чалмерса еще в студенческие годы, когда он изучал математику и computer science в своем первом университете. Позже, переключившись на философию и сосредоточившись на теме сознания, он, однако, не забыл прошлое: уже в ранних рукописных текстах Чалмерса (опубликованных им на своем вебсайте) мы видим стремление сочетать «деннетовский» компьютерно- функционалист — ский подход к изучению работы мозга с «сёрловским» признанием реальности квалитативных состояний.
Особый интерес в этой связи представляет набросок статьи «Точки зрения от первого PI ОТ третьего лица», созданный в 1989 г., когда Чалмерс только — только поступил в аспирантуру Индианы. Буквально с первых строк он заявляет о «великой тайне» субъективности: «знаменитая проблема сознание — тело в наши просвященные материалистические времена сводится исключительно к вопросу: что такое "первое лицо" и как оно возможно?»[329]Обратим внимание, что Чалмерс пока еще пользуется старым термином "проблема сознание — тело». Вместе с тем в тексте неоднократно звучит мысль, что эта формулировка устарела и больше не является адекватной — так готовится почва для появления на свет «трудной проблемы сознания».
Старая формулировка, полагает Чалмерс, устарела по крайней мере по двум причинам. Во — первых, термин «сознание» (mind), некогда обозначавший субъективную реальность «от первого лица», в наши дни оказался приватизирован когнитивной наукой, проводящей линию на изучение ментальных феноменов с объективистских позиций компьютерной метафоры, с точки зрения «третьего лица». Во — вторых, в современной редакции проблемы сознание — тело речь идет, скорее, не о теле или телесности вообще, а о мозге. Так или иначе, но за неимением лучшего Чалмерс пока пользуется старой терминологической конструкцией. Не применяет он и термина «зомби». Но сама идея «существа, которое, как кажется, обладает всеми атрибутами от третьего лица, необходимыми, скажем, для сознания, но которое вместе с тем лишено "того, кто переживает" от первого лица», обсуждается им. Выражение «как кажется», акцентированное Чалмерсом, выделено им не случайно: он склоняется к выводу, что в действительности зомби немыслимы и невозможны (это убеждение было у него еще в оксфордский период). Иначе говоря, он считает, что "первое и третье лицо неразделимы", и обещает показать, почему дело обстоит именно так. Там же он подчеркивает, что если бы зомби были возможны, то проблема сознание — тело могла бы оказаться нерешаемой. Это замечание помогает уточнить понимание Чалмерсом специфики проблемы сознания на раннем этапе.
Существо его позиции сводится к следующему. Во — первых, он убежден, что функционирование мозга может быть исчерпывающе объяснено с точки зрения третьего лица, методами когнитивных дисциплин и нейронауки. Иными словами, он не сомневается в каузальной замкнутости физического мира. Во — вторых, Чалмерс призывает всерьез относиться к субъективным данным от первого лица. Они являют собой своего рода «аномалию», но такую аномалию, которую нельзя игнорировать, а приходится объяснять. И для раннего Чалмерса проблема состоит прежде всего в том, как эти данные от первого лица вписываются в объективный порядок существования: распутав этот узел, мы, собственно, и объясним возможность «первого лица», о которой настойчиво вопрошает Чалмерс. Идея решения, которая уже вызрела у него к тому времени, подразумевала демонстрацию того, что субъективная реальность является оборотной стороной объективных функциональных схем в мозге. Он выражает это отношение связкой «паттерн — информация». Трудно спорить, что объективные функциональные схемы в мозге, паттерны, являются носителями информации, и Чалмерс полагает, что информация, которую они несут, это и есть наши субъективные состояния.
Эта теория получает дальнейшее развитие в рукописи «Сознание и познание», созданной в январе 1990 г. Здесь Чалмерс поясняет, что предлагаемая им концепция является разновидностью так называемой «двуаспектной теории», вариации на тему которой он находит, в частности, в трудах Т. Нагеля. Речь идет о том, что квалитативные ментальные состояния — не что иное, как один из аспектов некоей реальности (за неимением лучшего Чалмерс называет ее «паттерн- информация»), другим аспектом которой являются функциональные схемы, паттерны. На первый взгляд неясно, что дает это уточнение. Кажется, что оно, скорее, запутывает ситуацию. Дальнейшие разъяснения Чалмерса, однако, помогают понять выгоды этого решения. Дело в том, что он характеризует принимаемый им вариант двуаспектной теории как вариацию на тему теории тождества — той самой теории Плейса и Смарта, которую мы уже разбирали. Теория тождества ментальных и физических (или физически истолкованных функциональных) состояний, несмотря на множество трудностей, имеет одно важное преимущество: она позволяет изящно решить проблему ментальной каузальности. Здравый смысл говорит нам, что ментальные состояния играют определенную каузальную роль в поведении. Однако если мы признаем каузальную замкнутость физического (а в 1990 г. Чалмерс пока безоговорочно признает ее), то возникает проблема объяснения наших обыденных интуиций, касающихся ментальной каузальности. Теоретики тождества легко согласуют одно с другим: если ментальные состояния тождественны физическим процессам в мозге или физически реализованным функциональным схемам в нем, то мы имеем полное право сказать, что такие ментальные состояния действительно влияют на поведение.
Именно это обстоятельство привлекает Чалмерса: «субъективные состояния могут быть каузально действенными, так как они всего лишь другой аспект объективных состояний»[330]. Вместе с тем защищаемый Чалмерсом двуаспектный вариант теории тождества, уверяет он (хотя истинность его тезиса неочевидна), отличается от стандартных теорий признанием реальности квалиа: это «теория тождества, которая всерьез относится к субъективным состояниям».
Другое отличие своей теории Чалмерс видит в том, что она не ограничивается абстрактными рассуждениями о двух аспектах, а специфицирует их в уже упоминавшихся терминах «паттерна и информации». Паттерны существуют в мозге, а «квалиа — не что иное, как информация»[331]. Впрочем, в рукописи 1990 г. нет сколько‑нибудь развернутого обсуждения понятия информации. Зато здесь присутствуют любопытные размышления о том, почему он считает свою теорию единственным перспективным подходом к решению проблемы сознание— тело. Размышления эти в зачаточном виде присутствовали и в рукописи «Точки зрения», но в разбираемом тексте они доведены прямо‑таки до кипения. Чалмерс обращает внимание, что признаваемый им тезис о возможности исчерпывающего объяснения человеческого поведения с позиции третьего лица (являющийся следствием принципа каузальной замкнутости физического) неизбежно приводит к выводу, что с этой объективной позиции объяснимы и все высказывания, которые мы делаем о квалитативных состояниях и сознании. Получается, таким образом, что хотя «сознание таинственно, высказывания о сознании таковыми не являются».
Иными словами, все наши рассуждения о сознании и проблеме сознание — тело, будучи фактами поведения, могут быть объяснены и без привлечения сознания (в конце статьи Чалмерс предлагает набросок такого объяснения, напоминающий схемы Деннета). Даже если бы мы были лишены квалитативных состояний, мы все равно говорили бы о них. Эта парадоксальная ситуация, четко зафиксированная в 1989 г. А. Элитцуром[332](на статью которого Чалмерс, кстати говоря, ссылается), требует какой‑то реакции. Сам Элитцур отреагировал на нее отказом от тезиса о каузальной замкнутости физического и признанием реальной действенности ментальных состояний, нетождественных физическим процессам в мозге и ответственных за высказывания об этих состояниях. Чалмерс, однако, пока не готов поступиться каузальной замкнутостью физического.
Но как же тогда «сознание может иметь хоть какое‑то отношение к тому, что мы говорим о сознании»? Двуаспектная теория отвечает на этот вопрос и позволяет сохранить «когерентность» точек зрения от первого и от третьего лица. Будучи оборотной стороной функциональных схем, отвечающих за высказывания о сознании, сознание действительно может иметь отношение к последним.
Таким образом, двуаспектная теория Чалмерса позволяет обосновать косвенную каузальную действенность (каузальную релевантность) квалитативных ментальных состояний. В этом ее принципиальное отличие от традиционного эпифеноменализма, к которому он объективно близок, как и всякий, кто признает онтологическую самостоятельность сознания но при этом допускает каузальную замкнутость физических процессов. Эпифеноменалисты тоже утверждают реальность квалитативных состояний и их скоррелированность с физическими процессами в мозге, но, не отождествляя их с определенными аспектами последних, они, по Чалмерсу, вынуждены говорить о случайном характере этой корреляции и не в состоянии объяснить, как она возможна. Именно поэтому в 1990 г. Чалмерс считает стандартный эпифеноменализм неприемлемой позицией. Вместе с тем он подчеркивает, что он перенимает от эпифеноменализма серьезное отношение к квалиа. Но он дополняет признание реальности квалитативных состояний их интерпретацией в качестве внутреннего аспекта функциональных паттернов в мозге. В итоге получается такой эпифеноменализм, в котором «сознание имеет значение» — но это все- таки эпифеноменализм, потому что «мы можем вообразить субъективные аспекты "оторванными" от несубъективных, допуская полную автономию физического».
Еще раз подчеркнем специфику отношения Чалмерса к эпифеноменализму в 1990 г. В классическом виде, полагал Чалмерс, эпифеноменализм неприемлем, так как не позволя — ет объяснить корреляцию квалиа и физических процессов в мозге — ключевое слово здесь «объяснить». Двуаспектная теория дает такое объяснение и поэтому выглядит более перспективной. Мы видим, таким образом, что теория Чалмерса и в самом деле позволяет решать какие‑то проблемы. С другой стороны, нельзя не отметить, что попытки Чалмерса конкретизировать упомянутую двуаспектность не только решают проблемы, но и порождают немало проблем. В частности, истолкование квалитативных состояний как информации, носителями которой являются объективные паттерны, подталкивает к смелым выводам о широте распространенности сознания в мире. В самом деле, паттерны и функциональные схемы реализованы не только в мозге. Информация и ее носители, собственно, есть повсюду. Значит ли это, что сознание — как внутренний аспект паттернов — тоже имеет повсеместное распространение? Характерно, что в рукописи 1990 г. Чалмерс без особых колебаний соглашается с этим предположением. Он, правда, уточняет, что в таких случаях речь надо вести, скорее, не о сознании как таковом — предполагающем наличие сложных механизмов самомониторинга, — а о квалиа, но вот они‑то вполне могут существовать даже в примитивных системах обработки информации, к которым можно причислить вообще все, что только пожелаешь.
Симпатия к панпсихизму в дальнейшем сослужила неоднозначную службу Чалмерсу. Хотя она, возможно, способствовала распространению его взглядов в нефилософской среде, она вызывала резкую критику со стороны ряда академических философов. Сейчас, однако, важно понять, почему Чалмерс не побоялся панпсихистских выводов, столь очевидно расходящихся со здравым смыслом. Ответ в том, что эти выводы являются следствием его тезиса о неразрывной связи объективных паттернов и субъективной информации.
Но почему Чалмерсу так важно было говорить именно об их неразрывной связи? Вспомним его загадочное замечание из незавершенной статьи 1989 г. о том, что, если бы зомби были возможны, проблема сознание — тело оказалась бы неразрешимой. По — видимому, он считал, что допущение возможности зомби означает отрицание неразрывной связи данных от первого и третьего лица. Соответственно, он был уверен, что решение проблемы сознание — тело предполагает демонстрацию такой связи. Более того, первоначально Чалмерс, скорее всего, полагал, что его двуаспектная теория позволяет проиллюстрировать связь такого рода. Однако в 1990 г. он начинает сомневаться, а так ли это в действительности? В самом деле, даже если признать, что квалитативный субъективный опыт есть внутренний аспект неких объективных процессов, все равно остается вопрос, почему этот аспект так уж необходим. Не случайно, что теперь он более определенно допускает представимость зомби. Осмысление им факта незавершенности своей теории сопровождалось примечательным изменением самой формулировки проблемы сознания.
Об этом изменении следует сказать особо. В рукописи 1989 г. Чалмерс рассуждает о тайне сознания и данных от первого лица в контексте «кантианского» вопроса «как возможно?» Специфика этого вопроса в том, что, задавая его, мы уже предполагаем данность квалиа и пытаемся понять, каким образом можно встроить эти «аномальные» состояния в объективный порядок вещей. Двуаспектная теория помогает справиться с этой задачей. Однако даже она не позволяет продемонстрировать необходимую связь субъективной и объективной реальностей. Что‑то остается необъясненным. В рукописи 1990 г. Чалмерс нащупывает формулировку, которая выявит пробелы, имеющиеся в его теории, и будет стимулировать его к дальнейшим поискам. Эта формулировка предполагает дополнение вопроса «Как возможны данные от первого лица?» вопросом «Почему такие субъективные состояния вообще должны существовать?». Вариации на тему «Почему существуют квалиа?» буквально наводняют текст 1990 г. и полностью отсутствуют в более раннем наброске.
Рождение нового вопроса произошло, по — видимому, не без влияния статьи Ф. Джексона «Эпифеноменальные квалиа», на которую Чалмерс ссылается в рукописи 1990 г. «Эпифеноменальные квалиа, — писал Джексон, — не имеют никакого отношения к выживанию. Ни на каком этапе нашей эволюции естественный отбор не благоприятствовал тем, кто мог бы прояснить, как они порождаются и каким законам подчиняются, — да и почему они вообще существуют»[333]. Финальный пассаж содержит новый вопрос Чалмерса.
Нельзя, конечно, утверждать, что вопросы «почему существуют квалиа?» и «как возможны квалиа?» никак не связны. Сам Чалмерс сближает их, замечая, что ответ на первый вопрос подразумевает объяснение того, «как возможен субъ — ктивный опыт». Но из этого не следует, что объяснение того, «как возможен субъективный опыт», подразумевает ответ на вопрос «почему мы обладаем сознанием?». Ведь некоторые объяснения, как мы только что убедились, оставляют этот вопрос без ответа: двуаспектная теория позволяет понять возможность корреляции данных от третьего лица с данными от первого лица (она возможна именно потому, что это два аспекта одной и той же реальности), но не помогает понять, почему данные от первого лица вообще существуют. Таким образом, новая акцентировка проблемы сознания позволяет выявить серьезную лакуну чалмерсовской двуаспектной теории. Неудивительно, что в конце статьи Чалмерс признает, что представленный в ней набросок теории пока не позволяет разрешить проблему сознание — тело. Неудивительно и то, что Чалмерс объявляет вопрос о том, почему существуют квалиа, «глубочайшей» из всех проблем, связанных с сознанием.
В скором времени Чалмерс нашел путь преодоления этих трудностей и на рубеже 1992 и 1993 гг. за шесть месяцев создал первый вариант трактата «Сознающий ум: в поисках фундаментальной теории», в котором намечена одна из версий решения «глубочайшей» проблемы. Впрочем, прежде чем выйти в свет в 1996 г., «Сознающий ум», изначальный вариант которого предстал в виде докторской диссертации Чалмерса под названием «На пути к теории сознания» (1993)[334], претерпел немало доработок: в версии 1993 г., к примеру, отсутствовали (хотя и анонсировались) последние главы «Сознающего ума», в которых Чалмерс как раз и предлагает свое решение упомянутой проблемы. В целом диссертация ориентирована скорее на двуаспектную теорию (рассматривающую вопрос, как возможны квалиа, т. е. как они встроены в физическую реальность), чем на обсуждение «глубочайшей проблемы». В «Сознающем уме» картина иная. Но еще до его публикации Чалмерс, как мы знаем, поделился с научным сообществом своими соображениями по поводу найденной им новой формулировки проблемы сознания и решения последней. Он сделал это и в устной форме в Туссане в 1994 г., и в письменной — в статье «Навстречу проблеме сознания», первоначально опубликованной в Journal of Consciousness Studies в 1995 г.
Здесь «глубочайший» вопрос о том, почему вообще существуют субъективные состояния, — который, напомню, именно в такой формулировке имеет мало аналогов в прошлом[335](хотя это, разумеется, не отрицает его связи с традиционными интерпретациями проблемы сознание — тело), — наконец‑то появляется под уже хорошо известным нам именем «трудной проблемы сознания». В диссертации 1993 г. этот термин отсутствовал, хотя уже там было обозначено противопоставление «трудной»[336]и «легкой» части проблемы сознание — тело. Вместе с тем пассаж из введения в «Сознающий ум» (в целом совпадающего с введением в диссертацию), где Чалмерс использует выражение «трудная проблема», — позднейшая вставка, и в диссертации этой фразы нет. Одним словом, хотя в диссертации Чалмерс уже говорит о «трудном» и «легком» аспектах проблемы сознания, он еще не употребляет выражения «трудная проблема»[337]. Когда же произошло рождение этого знаменательного термина? Вот что сообщает нам сам Чалмерс: «Вспоминаю, что использовал различение трудной и легких проблем на моем семинаре по сознанию в Вашингтонском университете в конце 1993 г. Я не припоминаю, чтобы я пользовался этой фразой до этого. Публично я впервые употребил это выражение на Туссанской конференции в апреле 1994 г. Я и не думал, что оно произведет такой эффект. Поэтому я превратил свое выступление в статью и вставил дополнительный абзац во введение к книге»[338]. Статья, о которой говорит Чалмерс, это, собственно, и есть упомянутая выше статья «Навстречу проблеме сознания».
Начинается она как раз с различения «трудной» и «легких» проблем. Прежде всего, утверждает Чалмерс, надо выделить из всего пула проблем сознания «легкие» проблемы, а именно те проблемы, которые можно решить «стандартными методами когнитивной науки, объясняющей тот или иной феномен с помощью вычислительных или нейронных меха- низмов»[339]. К числу легких проблем он относит те, что имеют отношение к объяснению феноменов «различения, категоризации», «интегрирования информации», «способности выдавать отчеты о ментальных состояниях», способности системы к самомониторингу, а также проблемы внимания, контроля за поведением и объяснения различий между сном и бодрствованием.
Все перечисленные проблемы (список которых в этой статье, разумеется, не претендует на полноту), как подчеркивает Чалмерс, соотнесены с проблемой сознания, но последняя не исчерпывается ими. Даже если мы установили физические механизмы, отвечающие за упомянутые выше процессы, все равно остается вопрос, выражающий «действительно трудную проблему сознания»: почему с этими процессами связан субъективный опыт (experience)? «Многие согласны, — пишет Чалмерс, — что опыт возникает на физической основе, но мы не можем как следует объяснить, почему и как он возникает подобным образом»[340]. Иными словами, «почему вся эта обработка информации [в мозге] не происходит "в темноте", безо всякого внутреннего чувства? Почему, когда электромагнитные волны различной частоты воздействуют на сетчатку, различаются и категоризируются визуальной системой, это различение и категоризация испы — тываются как ощущение чего‑то ярко — красного? Мы знаем, что при выполнении этих функций возникает сознательный опыт, но главная тайна как раз и состоит в самом факте его возникновения»[341].
Обозначив «трудную проблему», Чалмерс показывает, что большинство авторов, изучающих сознание, уходит от нее. Под огонь попадают и Крик с Кохом, и Баарс с Эдельманом.
Все они занимаются отысканием нейронных или функциональных коррелятов сознания, но даже при условии успешности их проектов вопрос, почему те или иные нейронные или вычислительные процессы сопровождаются субъективным опытом, остается у них без ответа. Но было бы странно, если бы без ответа оставил его и сам Чалмерс. И он действительно намечает подход к решению «трудной проблемы».
Суть этого подхода состоит в признании фундаментальности сознания или «опыта» и допущении существования столь же фундаментальных законов, связывающих сознание с физическим миром. Сразу возникает сомнение, является ли это решением «трудной проблемы». Можно ли отвечать на вопрос «Почему существует сознательный опыт?» утверждением о том, что он существует как некая нередуцируемая реальность? Отчасти это, конечно, ответ: сознание существует потому, что оно фундаментально, т. е. не может не существовать. Но тогда можно спросить, почему сознание фундаментально, — и мы не сдвинулись с места. Чалмерс предвидит это возражение: «Конечно, если мы допускаем фундаментальность опыта, то в некотором смысле этот подход не отвечает нам на вопрос, почему опыт вообще существует». «Но, — продолжает он, — это справедливо для всякой фундаментальной теории. Ничто в физике не говорит нам, почему вообще существует материя, но мы не протестуем против теорий материи. Любая научная теория должна признавать фундаментальность определенных характеристик мира»[342]. С этим замечанием трудно спорить, но тогда возникает вопрос, а стоило ли Чалмерсу в подобном случае так акцентировать «трудную проблему»? В конце концов, не говорим ведь мы о трудной проблеме материи и массы! Загвоздка и в том, что при постановке «трудной проблемы» он уже исходил из нередуцируе — мости сознания, и непонятно, как эта проблема может быть решена повторением условий ее постановки.
Один из вариантов интерпретации — признать, что весь чалмерсовский дискурс «трудной проблемы» имеет герменевтический характер и предназначен исключительно для прояснения и верификации обыденной интуиции о несводимости сознательных состояний к физическим процессам в мозге. Но этот вариант плохо сочетается с изначальными интенциями Чалмерса, известными нам из его ранних рукописей. Мы видели, что он всегда хотел показать неразрывную связь между сознанием и мозгом, но такую связь, которая не отменяла бы онтологических различий между ними. Иначе говоря, в конечном счете он стремился к объяснению, почему определенные процессы в мозге сопровождаются сознательным опытом.
Таким образом, можно предположить, что тезис Чалмерса о фундаментальности сознательного опыта все же может рассматриваться в качестве объяснения того, почему он вообще существует. Это предположение можно подтвердить на материале другой статьи Чалмерса
— «Продвигаясь к проблеме сознания», опубликованной в 1997 г.[343]в том же журнале, что и «Навстречу проблеме сознания», и содержащей ответ на 26 отобранных редакцией комментариев на ту статью 1995 г. (в 1997 г. обе статьи и комментарии были изданы и отдельной книгой: «Объясняя сознание: трудная проблема»).
В статье 1997 г. Чалмерс рассуждает о том, что такое объяснение вообще, — и приводит пример с Ньютоном[344]. Если бы Ньютон, осмысляя законы движения, ограничился констатацией каких‑то внешних регулярностей, то это еще нельзя было бы назвать объяснением. Но за подобными регулярнос — тями он усмотрел общий закон тяготения. И, ссылаясь на этот закон, он уже мог объяснять конкретные события, такие, к примеру, как падение яблока ему на голову. Т. е. если мы спросим, почему падает яблоко, можно ответить, что оно падает, потому что подчиняется закону всемирного тяготения. Точно так же, если спросить, почему те или иные процессы в мозге сопровождаются сознанием, то Чалмерс ответит нам, что это происходит в силу некоего фундаментального психофизического закона.
Но в чем состоит этот психофизический закон? Прежде чем найти его, замечает Чалмерс, необходимо оговорить рамки, которым он должен соответствовать. Эти рамки могут быть заданы более поверхностными, чем предполагаемый базовый психофизический закон, «высокоуровневыми» принципами корреляции ментального и физического, которые, по мнению Чалмерса, легче обнаружить и обосновать. В статье 1995 г. он называет два таких принципа: «структурной когерентности» и «организационной инвариантности». Первый из них эксплицирует систематическую связь между «сознанием» (consciousness) и «осведомленностью» (awareness), второй констатирует, что факт существования сознательного опыта и характер его наполненности зависят исключительно от функциональной организации связанной с ним физической системы.
Чтобы понять, почему Чалмерс останавливается именно на этих принципах, еще раз напомним контекст. Он хочет найти закон, связывающий физические процессы и квалитативные ментальные состояния. Этот закон позволит предсказывать существование подобных состояний на основе знания о физических кондициях той или иной материальной системы. Соответственно, поиск подобного закона лучше всего начинать с системы, квалитативная начинка которой доподлинно известна исследователю, а именно с нашего собственного организма. Что же можно сказать по этому поводу? Прежде всего, концептуальный анализ наших осознанных состояний показывает (точнее, мог бы показывать — сам я думаю, что это не так, но сейчас это неважно), что если я осознаю нечто, то это нечто как данность сознания не только может учитываться мной при планировании моих действий, но и, как кажется, оказывает прямое влияние на мое невербальное и вербальное поведение. В частности, если я осознаю нечто, обычно я могу отчитаться о наличии этой данности.
Исходя из каузальной замкнутости физического и скорре- лированности физических процессов с квалитативными состояниями, логично предположить, что сказанное можно выразить и на языке функций материальных систем. Для этого Чалмерсу и потребовался термин «осведомленность.), коррелятивный «сознанию», но лишенный квалитативного оттенка. Материальная система осведомлена в чем‑то, когда это нечто непосредственно доступно для тех ее подсистем, которые отвечают за формирование ее поведения. Говоря словами Чалмерса, осведомленность есть «непосредственная доступность для глобального контроля». Если принять этот принцип — очевидно перекликающийся с баарсовской моделью «глобального рабочего пространства»[345], — то кандидатами на наличие сознательных состояний будут системы, где происходит модульная обработка информации, поступающей затем в глобальное рабочее пространство, где она используется для подготовки и совершения действий.
Принцип структурной когерентности не ограничивается, однако, указанием необходимых критериев наличия сознательных состояний. Он позволяет узнать нечто и об их внутренней организации. Ведь структура сознательного опыта отражает особенности протекания объективных когнитивных процессов, ответственных за его появление. Скажем, если на квалитативном уровне можно различать цвета, то это различие должно существовать и на физическом уровне, представая в виде активации разных групп нейронов и т. п. Кстати, в диссертации 1993 г., а также в соответствующих главах «Сознающего ума» Чалмерс объединяет под рубрикой принципа структурной когерентности именно такие структурные соответствия, выделяя тезис о соответствии сознания и осведомленности в особый принцип[346]. Но в статьях 1995 и 1997 гг. он не проводит этой дифференциации, что вполне понятно: принцип соответствия сознания и осведомленности тоже имеет структурный характер.
Тема структурного или организационного соответствия физических и квалитативных процессов и состояний получает продолжение и развитие при обсуждении Чалмерсом принципа организационной инвариантности. Важность этого принципа может быть проиллюстрирована следующим образом. Допустим, мы признали, что всякое осознанное состояние сопровождается определенной интеграцией тех или иных данных на физическом уровне. Но из этого не следует, что всякая подобная интеграция сопровождается сознанием. Принцип структурной когерентности может претендовать лишь на указание необходимых, но не достаточных критериев. Принцип организационной инвариантности, напротив, должен способствовать определению достаточных критериев сознания. Согласно этому принципу, за наличие в той или иной физической системе сознания отвечают именно ее функциональные компоненты. Т. е. если материальная система интегрирует поступающие в нее данные по такой же схеме, что и мой, к примеру, мозг, то такая система с необходимостью должна обладать теми же квалитативными состояниями, что и я.
Нарисованная картина соотношения принципов когерентности и организационной инвариантности является, впрочем, несколько упрощенной. Дело в том, что в статье 1995 г. Чалмерс выражается так, будто принцип когерентности позволяет задавать не только необходимые, но и достаточные условия наличия сознания[347]. Однако в «Сознающем уме» Чалмерс проясняет ситуацию[348], и его уточнения позволят нам лучше понять диалектику двух принципов. Говоря о принципе когерентности, он отмечает, что вопрос о «достаточности осведомленности» для сознания, в отличие от вопроса о его необходимости для него, «является более трудным»[349]. Ведь можно допустить, что для порождения сознания материальная система должна не только быть осведомлена в чем‑то, но и обладать каким‑то дополнительным свойством, неким «Х — фактором»[350]. Чалмерс, правда, утверждает, что допущение подобного фактора в любом случае будет чем‑то произвольным, а сам он — случайным. Иными словами, тезис, что сознание возникает при наличии осведомленности и еще какого‑то Х — фактора, выглядит, с его точки зрения, явным отступлением от требований простоты научных теорий — тем более что хорошего кандидата на роль X — фактора найти не удается. В пятой главе я покажу, что это заключение сомнительно. Но важно, что и сам Чалмерс[351]понимает, что он привел не очень сильный довод: требование простоты не имеет обязательного характера, да и является внешним по отношению к принципу когерентности.