1785 год. Калиостро в это время во Франции бывает наездами. Он курсирует между Лионом и Парижем, исцеляя больных и приумножая богатства знати. В его домах проходят тайные масонские собрания учрежденной им ложи «египетского ритуала», на которых встречаются самые именитые люди страны. Бывает среди них и кардинал де Роган. Он проникается герметическими идеями Калиостро и верит «божественному алхимику» всецело. Возможно, это знакомство и стало подоплекой истории об ожерелье.
За всеми чудесами вдруг разразились события, хотя и довольно странные, но с мистикой никак не соприкасавшиеся. Парижан 21 августа 1785 года ошеломила весть, что граф Калиостро арестован и заточен в Бастилию. Так началась история, вылившаяся в самый громкий политический скандал предреволюционных лет.
Начало этой истории восходит к 1772 году, когда престарелый жуир Людовик XV пожелал преподнести своей фаворитке Дюбарри бриллиантовое ожерелье уникальной ценности. Исполняя королевское повеление, придворные ювелиры Бёмер и Бассанж тотчас принялись за работу, и спустя два года чудо-ожерелье, составленное из 629 бриллиантов чистейшей воды, было готово. Но тут как раз заказчик, Людовик XV, скоропостижно скончался, а новая королевская чета — Людовик XVI и Мария-Антуанетта — воздержалась от покупки. Молодую королеву впечатлило богатство ожерелья, хотя она и нашла его несколько громоздким; король, однако, сказал, что лучше приобрести несколько лишних военных кораблей.
Фирма «Бёмер и Бассанж» осталась при ожерелье и при долгах, так как почти все бриллианты были ею закуплены в кредит. Из-за колоссальной стоимости вещи — два миллиона ливров — во всей Европе на нее так и не нашлось покупателя. Прошло целых одиннадцать лет, как вдруг Бёмер и Бассанж, едва-едва избежавшие разорения, получают надушенное письмо с герцогской печатью. Кардинал де Роган доверительно сообщал ювелирам, что Ее Величество наконец-то решилась приобрести ожерелье в рассрочку, но желает пока сохранить покупку в секрете и потому прибегает к посредничеству. Кардинал представил подписанное королевой гарантийное письмо и лично принял ожерелье из рук Бёмера.
Когда миновал срок первого платежа, ювелиры отважились в деликатной форме напомнить об этом королеве Франции. Ответом было недоумение, перешедшее в негодование: Ее Величество не изъявляла желания приобрести ожерелье и никаких поручительств не подписывала. Гарантийное письмо в действительности оказалось фальшивкой. Ожерелье бесследно исчезло. И, что совсем уже было непонятно, все это оказалось, по видимости, полной неожиданностью для самого де Рогана.
Начавшееся следствие сразу вышло на особу, приближенную к де Рогану, — некую Жанну де ла Мотт. Вместе со своим мужем, графом (по-видимому самозванным) де ла Мотт, эта хитроумная и обольстительная авантюристка оказалась непосредственной виновницей совершенного преступления. Вся же история представилась в следующем виде.
Де ла Мотт, пользуясь доверием Рогана, сумела убедить его, что он является предметом галантных чувств Ее Величества, скрываемых за внешней холодностью, и что будто бы королева открылась в этом именно ей, тайной своей наперснице. В доказательство интриганка устроила фатоватому де Рогану свидание с «королевой», на роль которой была подобрана сообщница, имевшая некоторое сходство с Марией-Антуанеттой. Поздним вечером в одной из боковых аллей Версальского парка, в темноте, усугубленной низко стлавшимися облаками, на какие-то считанные мгновения «королева» предстала перед кардиналом, чтобы произнести несколько обрывистых и туманных фраз и позволить приложиться к руке. А следующим шагом коварной графини было испросить у кардинала в виде аванса за обещанный фавор посредничества в покупке ожерелья, каковое Мария-Антуанетта пожелала будто бы приобрести втайне от Людовика XVI.
Кардинал сам привез ожерелье в Версаль, в дом де ла Мотт. Почему-то королевы, вопреки обещанию, там не было, но кардинала устроило объяснение, что Мария- Антуанетта не может отлучиться из дворцовых покоев и поручила принять драгоценность наперснице. Едва за ним закрылась дверь, как супруги де ла Мотт, не откладывая дела в долгий ящик, принялись разделывать ожерелье кухонным ножом. На следующий же день «граф» удрал на перекладных в Лондон, захватив с собой самые крупные бриллианты, которые ему потом удалось сбыть ювелирам на Бонд-стрит. Графиня же почему-то замешкалась и несколько месяцев спустя, когда афера раскрылась, попала в руки правосудия.
Вышеизложенное, однако, всего лишь версия преступления, на которой в конце концов остановилось официальное следствие. Обвиняемая де ла Мотт категорически ее отвергла. Нет, она не запятнала своими показаниями ни королеву Франции, ни кардинала-герцога. По ее версии, в общем довольно путаной, инициатором и душою предприятия оказывался граф Калиостро, имевший неограниченное влияние на де Рогана. Осуществив аферу чужими руками, Калиостро, по ее словам, забрал себе самые крупные бриллианты, а остальные отдал графу де ла Мотт для реализации в Лондоне. Кардинал же оказался просто игрушкой в руках Калиостро. Саму себя де ла Мотт изобразила послушной исполнительницей воли Его Преосвященства.
Пока тянулось следствие, Калиостро сидел в Бастилии, графиня де ла Мотт — в тюрьме Сальпетриер (де Роган также был взят под стражу), на всю Европу разгорался скандал. Мария-Антуанетта сама предала гласности дело, которое могла бы и замять, рассудив, что в противном случае поползут компрометирующие ее слухи. И всякая подробность, всплывавшая по ходу следствия, попадала в парижские газеты и становилась предметом жаркого обсуждения. Нельзя сказать, чтобы парижан так уж волновали интимные стороны жизни Версальского дворца. Но именно растущая враждебность, какую в канун революции буржуазия и народ Франции и, в первую очередь, Парижа, испытывали в отношении монархии, придала особый резонанс делу об ожерелье. Парижане не поверили, что всю ответственность за преступление несут Жанна де ла Мотт или Калиостро (или оба вместе), а королева и кардинал ни в чем не повинны — слишком много оставалось в этом деле темных, непроясненных мест. Что касается популярного Калиостро, то ему даже удалось привлечь на свою сторону значительную часть общественного мнения: обвинения в его адрес оставались неподкрепленны- ми, и чем дальше двигалось дело, тем больше выглядел он жертвой королевского произвола, а потому невольно вызывал к себе сочувствие демократических кругов. Заметим, что и на скамье подсудимых он нисколько не изменил своей роли.
Обвинение не сумело разрушить построений защиты Калиостро. На заключительном заседании парижского парламента, рассматривавшего дело в качестве высшей судебной инстанции, 31 мая 1786 года Калиостро был оправдан. Разумеется, был оправдан и кардинал де Роган. Жанна де ла Мотт была признана виновной и приговорена к пожизненному тюремному заключению. К пожизненным галерам заочно приговорили и ее супруга.
На следующий день во внутреннем дворе тюрьмы Сальпетриер графиня де ла Мотт, как воровка, была подвергнута унизительной процедуре бичевания и клеймения каленым железом. На исходе того же дня Калиостро вышел из Бастилии. Несмотря на поздний час и на то, что накрапывал дождь, за подъемным мостом его ждала многотысячная толпа. Здесь были поклонники, братья масоны и просто парижане, видевшие в нем невинного человека, сумевшего вырваться из цепких лап королевской полиции. Великого Кофта подхватили на руки и так несли до самого его дома.
Дело об ожерелье, однако, на этом не закончилось. Граф де ла Мотт, скрывавшийся где-то в Англии от разыскивавших его там французских полицейских агентов, внезапно дал о себе знать. В пространном письме, опубликованном лондонской газетой «Монинг кроникл», он заявил, что, если не будет восстановлена справедливость, ему придется предать гласности некие письма, обладателем которых он, по счастью, является и которые откроют всю правду. О том, что это не была пустая угроза, свидетельствует последовавшая реакция Версаля. Известно, что в конце 1786 года оттуда прибыли в Лондон две высокопоставленные придворные дамы, имевшие задание выкупить упомянутые письма. Среди аккредитованных в Версале иностранных дипломатов ходил слух, что письма эти были написаны королевой и что их удалось вернуть за четыре тысячи луидоров.
А спустя несколько месяцев Жанна де ла Мотт совершила побег из тюрьмы Сальпетриер, где она находилась под усиленной охраной. Обстоятельства его таковы, что не приходится сомневаться: организован он был каким-то очень могущественным заступником. Под чужим именем клейменая графиня благополучно прибыла в Англию, где французским полицейским так и не удалось разыскать ее мужа. А еще несколько позднее в Лондоне увидела свет «Оправдательная записка», где графиня хотя и не вполне поступилась, по ее словам, «скромностью», все же была гораздо откровеннее, нежели на следствии. Она утверждала, например, что в ночной мгле Версальского парка Рогану являлась Мария-Антуанетта собственной персоной и что это их тайное свидание было далеко не единственным. В Версале позаботились о том, чтобы скупить и уничтожить почти весь тираж этой брошюрки, но в 1792 году по распоряжению революционного конвента она была переиздана как документ, изобличающий старый режим.
Мысль о том, что по какому бы то ни было делу можно допросить королеву Франции, в 1786 году показалась бы фантастической. Но семь лет спустя допрос состоялся: ненавистная взбудораженным французам «австриячка»— тогда уже экс-королева — предстала перед революционным трибуналом. К тому времени Жанна де ла Мотт покончила жизнь самоубийством в Лондоне, кардинал де Роган умер в заключении, а Калиостро сидел в тюрьме в Риме.
Однако вернемся к событиям накануне революции. Никогда прежде никаких сколько-нибудь мятежных идей Калиостро не вынашивал и не распространял; хотя в рамках масонства существовало либеральное направление, Великий Кофта ничего общего с ним не имел, — напротив, он всегда подчеркивал свое равнодушие к вопросам политики, как и свое почитание существующих порядков. Но при всем том Калиостро зорко присматривался, куда дуют ветры, а они к тому времени нагоняли бурю. В предчувствии революции расплывчато-либеральные настроения в значительной мере охватили даже привилегированные сословия. И вот вчерашний узник Бастилии перестраивается на ходу, принимая позу тираноборца, пророка, дерзающего объявить во всеуслышание о близком конце царства.
Впрочем, пророчества сии раздавались уже по другую сторону Ла-Манша. Дело в том, что Людовик XVI, всегда недолюбливавший Калиостро и раздосадованный его оправданием, на другой же день после его освобождения повелел ему в двадцать четыре часа покинуть Париж и в двухнедельный срок — пределы королевства.
Эскортируемый на всякий случай группой вооруженных приверженцев-масонов, Великий Кофта отбыл в Кале, а оттуда — в Англию. Оттуда он прислал в Париж высокопарное «Письмо к французскому народу», в котором соблаговолил поддержать едва ли не ставшие уже общим местом требования ограничения королевской власти, установления конституционного правления, реформы суда, церкви и т. п.
Особое раздражение у французской полиции вызвало то, что маг обвинил в воровстве полицейские чины, производившие у него обыск на улице Сен-Клод. В скором времени французские власти, видевшие теперь в Калиостро своего врага, нанесли ему удар в спину.
Это было сделано руками некоего де Моранда — журналиста, издававшего в Лондоне газету на французском языке «Курье де л'Эроп». В конце 1786 года там появилась серия сенсационных статей, в которых доказывалось, что знаменитый на всю Европу граф Алессандро Калиостро — никакой не граф и даже не Калиостро. Его настоящее имя — Джузеппе Бальзамо, он сицилиец, родился в 1734 году в Палермо, в семье не то кучера, не то лавочника. В молодые годы был странствующим художником, оставив в разных концах Европы следы всякого рода неблаговидных похождений. Кое-какими сведениями на сей счет де Моранда снабдила все та же французская полиция.
Надо сказать, что к тому времени в Европе обращалось уже немало разоблачительной литературы о Калиостро, вроде фальшивой «Исповеди лжемага». Объектом разоблачений была преимущественно магическая практика Калиостро; его личность, его происхождение оставались совершенной загадкой. После статей в «Курье де л'Эроп» противники Калиостро получили на руки крупный козырь; фигура мага и Великого Кофта обзавелась шлейфом «сомнительного прошлого».
Сам Калиостро категорически отрицал, что он — Джу- зеппе Бальзамо. Он высокомерно отвечал через газеты де Моранду, что незачем лезть из кожи и доказывать, что никаких графов Калиостро никогда не было на свете. Он сам с легким сердцем готов признать, что он не Калиостро; он просто «благородный странник», желающий сохранить свое инкогнито, и вообще он выше каких бы то ни было титулов и собственных имен. Все-таки в их газетной дуэли перевес остался за де Морандом. Злые издевки последнего принижали роль великодушного альтруиста. Да и дело об ожерелье повредило репутации мага. Звезда Великого Кофта несколько потускнела.
Калиостро, покидая Бастилию, предрек скорое разрушение этой печально знаменитой тюрьмы и гибель августейшей семьи. Прошло совсем немного времени, и его пророчества сбылись.
Впрочем, только после своего освобождения предрекал Калиостро революцию и казнь монархической семьи? «Лилии попираются ногами», — часто говорил Калиостро, живописуя свои магические видения. Лилии, как известно, являлись символом французской королевской династии. В своем «Письме к французскому народу», написанном уже по пересечении Ла-Манша, граф был предельно ясен. Однако драматическая его встреча с королевой Франции произошла многими годами ранее. И в свидетельствах современников имеются сведения о том, что Мария-Антуанетта — тогда еще юная дофина — услышала от мага и предсказателя обещание того, избежать чего она была не властна.
Считается, что Мария-Антуанетта изначально пожелала встретиться с Калиостро из любопытства, вполне понятного, когда речь идет о молоденькой женщине.
Скучающая дофина поинтересовалось у Калиостро: действительно его профессия — предсказывать будущее? Маг ответил ей, что предсказание — не главное его занятие, хотя оно и не составляет для него большого труда. В двух словах граф поведал Марии-Антуанетте о том, как ухитряется он видеть будущее придворных дам и кавалеров в графине с водой. Разумеется, выслушав его, дофина попросила Калиостро заглянуть и в ее будущее, на что предсказатель ответил галантным согласием. Впрочем, он не сразу уступил просьбам дофины, предупреждая ее, что в грядущем ее могут ждать несчастья. Мария-Антуанетта в ответ выразила сомнения в способностях Калиостро, а также в его благорасположении к принцессе. Тогда, чтобы развлечь дофину, граф рассказал ей ряд деталей и подробностей из ее прошлого, знать о которых могла лишь сама Мария-Антуанетта, столь интимными они были. Например, он поведал ей о неприглядном поступке, совершенном дофиной в юности, когда она вскрыла письмо своей матери-королевы и даже вычеркнула из него несколько слов. Калиостро напомнил дофине эти вычеркнутые ею слова и даже сообщил, кому адресовалось это письмо. Добавил он и еще несколько нескромных подробностей.
Мария-Антуанетта была в восторге. Калиостро попросил ее в качестве взаимной уступки позволить ему удалиться и избавить его от необходимости рассказывать будущей королеве о ее судьбе. Однако чем больше он отказывался, тем больше настаивала Мария-Антуанетта. Заинтригованная нежеланием Калиостро, она
преисполнилась решимости не отпускать предсказателя, пока он не удовлетворит ее любопытство.
Калиостро попытался выиграть время, убедив Марию- Антуанетту позволить ему обратиться прежде к оракулу, чтобы узнать — вправе ли он открыть столь сиятельной особе ее будущее? Однако Мария-Антуанетта и слышать об этом не хотела — ей было достаточно своего собственного желания. «Я хочу знать свое будущее, каким бы оно ни было, — повысила голос дофина, заметно раздражаясь. — В счастливое предзнаменование я не поверю, посчитав, что вы не мне льстите. А зловещее пророчество я восприму как предостережение и обещаю вам в любом случае быть за него благодарной».
Калиостро велел принести круглый графин с узким и коротким горлышком и поставил его на золотой столик. Вода, подсвеченная золотом, заиграла причудливыми отблесками.
Калиостро, подняв графин, некоторое время рассматривал его, потом, заметно помрачнев, сказал, что есть обстоятельства будущего, которые он категорически не считает возможным сообщить. Разумеется, Мария-Антуанетта настаивала, и тогда Калиостро согласился поведать правду об увиденном, но — только наедине. Дофина немедленно сделала присутствующим знак удалиться, и тогда Калиостро предложил ей самой задавать вопросы, надеясь, что сама она опустит некие важные детали. Надо заметить, что, несмотря на пережитый во время беседы с Калиостро шок, дофина некоторое время спустя более спокойно отнеслась к этому эпизоду и многим приближенным особам пересказывала его в достаточно шутливой интонации. Увы, всем без исключения предсказаниям было суждено сбыться.
Первым делом дофина спросила графа о своей семье — будет ли та счастлива? — на что Калиостро попросил уточнить, какую семью Мария-Антуанетта имеет в виду: оставленное ею императорское семейство австро-венгерского двора либо же принявший ее французский двор? Мария-Антуанетта ответила, что имеет в виду прежде всего свою мать королеву Марию-Терезию, брата Иосифа,
сестру Марию-Каролину. Калиостро был уклончив. «Ваши несчастья их не коснутся», — кратко ответил он. «Значит, они коснутся только меня?»— храбрилась дофина. «Вас и вашей новой семьи».
Дальнейший диалог поначалу поверг дофину в полное недоумение.
— Объясните ли вы мне, что это за несчастья?
— Да, хотя предпочел бы не делать этого.
— У короля три сына: граф Беррийский, граф Прованский и граф д'Артуа. Какая судьба ждет этих трех принцев?
— Все они будут править королевством.
— Значит, у меня детей не будет?
-- Будут.
— В таком случае, у меня не будет сыновей?
— У вас будет два сына.
— Значит, я переживу их?
— Одного из своих сыновей вы оплачете, потому что он умрет, а второго — потому что он останется жив.
— Не утрачу ли я любовь своего супруга?
— Не утратите.
— Тогда что принесет мне несчастье?
— Возможно, именно сила любви к вам вашего супруга.
— Но что может мне угрожать, если мне гарантированы любовь моего супруга и поддержка моей семьи?
— Это окажется слишком мало, чтобы помочь вам.
— Но вы забываете еще о любви и поддержке народа!
— Любовь и поддержка народа бесполезны, когда сам Бог не может защитить того, кого осудил. Кроме того, чувства народа, о которых вы говорите, сравнимы с морским штилем. Но представьте себе то же самое море во время бури!
— Могу ли я посчитать, будто вы предрекаете, что я не стану королевой?
— Станете, Ваше Высочество, хотя следовало бы молить небо об обратном.
Дофина некоторое время раздумывала, прежде чем задать следующие вопросы.
— Как умрет мой супруг?
— Лишившись головы.
— Он умрет королем?
— Сана он лишится прежде.
— Как умрет граф Прованский?
— Лишившись ног.
— Как умрет граф д'Артуа?
— Лишившись двора.
— Как же тогда умру я?
Сохранились сведения, что Калиостро долго не хотел отвечать на этот вопрос, и что дофине едва ли не пришлось прибегнуть к угрозам. Тогда чародей взял графин, отнес его в самое темное место летнего павильона. Затем он предложил дофине пройтись по саду. Подведя ее ко входу в мрачный искусственный грот, он еще раз переспросил ее, действительно ли желание услышать о своем конце не есть ребячество. Однако Мария-Антуанетта продолжала настаивать. Тогда он вернул ее к графину и попросил тоном, не допускающим возражений, опуститься на колени и вознести молитву к Господу, дабы он даровал ей силы пережить увиденное. Калиостро дотронулся жезлом до кувшина, и изображение, возникшее там, заставило будущую королеву закричать. Через мгновение она лишилась сознания. Придворным, прибежавшим на ее крик, предсказатель пояснил, что это лишь результат излишней настойчивости дофины.
Пройдет менее десяти лет, и Мария-Антуанетта отправится в свой скорбный путь на эшафот, увиденный ею в графине Калиостро.