……. 1-я стадия 2-я стадия ……..
[…] Часть дефиниций революции выглядит более разумной. К примеру, "революция есть смена конституционного общественного порядка, совершённая насильственным путём" (определение И. Бауэра). […]
Социальные науки и без того изобилуют всякого рода формулировками, часто не дающими ничего в плане приращения понимания сущностей явлений, кроме заформализованных схем. Я скорее хотел бы поступить на манер натуралистов и дать социологический обзор серии революций, разбросанных географически и во времени: русские революции XVII века, 1905 года, 1917 – 1924 годов; французские революции 1789, 1848, 1870 – 1871 годов; германская революция 1848 года; английская революция середины XVIIвека; ряд античных и революционных средневековых движений; египетская и иранская революции и ряд других значимых событий. Подобное исследование даст представление о фундаментальных чертах того, что мы именуем революцией. […]
Из всех событий моё внимание конечно же будет сконцентрировано прежде всего на наиболее значимых – "великих" – революциях, ибо они отчётливее демонстрируют типические черты. Безусловно, тщательнее всего я проанализировал русскую революцию, происшедшую, можно сказать, у меня на глазах. […]
[…] Вопреки расхожему мнению о "суде истории", выраженном фразами: "Со стороны виднее", "Истинные оценки историческим событиям будут даны лишь через несколько поколений", "Прошлое должно быть понято не через настоящее, а наоборот", вопреки этим суждениям я придерживаюсь иного и, как мне кажется, более справедливого мнения по тому поводу.
Не потомки, а современники – лучшие судьи и наблюдатели истории. Исторический опыт первых основан на документах, а потому неадекватен, в то время как опыт современников не опосредован ничем; их знакомство с событиями непосредственно, они переживали их ежедневно и на себе лично, в то время как знания потомков фрагментарны, случайностны и обезличены. […]
В естественных науках прямое наблюдение издавна считалось предпочтительнее опосредованного. И здесь явления прошлого объясняются текущими наблюдениями и экспериментами. В социальных же науках недостаточно объяснения прошлого через настоящее, так же как и несправедливы попытки, трактовать давно случившиеся исторические события с помощью прямых наблюдений и анализа происходящих вокруг нас явлений. […]
[…] Критикуемые мною попытки дефилировать революцию не только, терпя фиаско в жалких потугах выделить характерные черты революции, но и едва ли приблизились к пониманию её фундаментальных процессов.
Во-первых, революция означает смену в поведении людей, их психологии, идеологии, верованиях и ценностях. Во-вторых, революция знаменует собой изменение в биологическом составе населения, его воспроизводства и процессов отбора. В-третьих, это – деформация всей социальной структуры общества. В-четвёртых, революция привносит с собой сдвиги в фундаментальных социальных процессах.
Оценка революции – вещь сугубо субъективная, а научное её изучение должно быть исключительно объективным. […]
[…] В цели моего анализа, поэтому входит не хвала, не хула, не апофеоз, не проклятие революции, а рассмотрение её во всех реалиях. […]
Таковы, пожалуй, методологические принципы, на которых будет построено дальнейшее повествование.
Читатель почерпнёт из моей книги, что революция суть худший способ улучшения материальных и духовных условий жизни масс. На словах обещается реализация величайших ценностей, на деле же … достигаются совершенно иные результаты. Революции скорее не социализируют людей, а биологизируют; не увеличивают, а сокращают все базовые свободы; не улучшают, а скорее ухудшают экономическое и культурное положение рабочего класса. Чего бы она ни добивалась, достигается это чудовищной и непропорционально великой ценой. Карает же она за паразитизм, распущенность, неспособность и уклонение от выполнения социальных обязанностей (хотя в любом случае происходит деградация их высокого социального положения) не столько аристократические классы, сколько миллионы беднейших и трудящихся классов, которые в своём пароксизме надеются раз и навсегда революционным путём покончить со своей нищетой.
История социальной эволюции учит нас тому, что все фундаментальные и по-настоящему прогрессивные процессы суть результат развития знания, мира, солидарности, кооперации и любви, а не ненависти, зверства, сумасшедшей борьбы, неизбежно сопутствующих любой великой революции.
Кроме революционных экспериментов существуют и другие способы улучшения и реконструкции социальной организации. Таковыми принципиальными канонами являются:
1. Реформы не должны попирать человеческую природу и противоречить её базовым инстинктам. Русский революционный эксперимент, как, впрочем, и многие другие революции дают нам примеры обратного.
2. Тщательное научное исследование конкретных социальных условий должно предшествовать любой практической реализации их реформирования. Большинство революционных реконструкций не следовало этому правилу.
3. Каждый реконструктивный эксперимент вначале следует тестировать на малом социальном масштабе. И лишь если он продемонстрирует позитивные результаты, масштабы реформ могут быть увеличены. Революция игнорирует этот канон.
4. Реформы должны проводиться в жизнь правовыми и конституционными средствами. Революции же презирают эти ограничения. […]
Причины революции
Основные причины революции. Анализируя предпосылки революций, правильнее было бы начать с причин, порождающих революционные отклонения в поведении людей. Если поведение членов некоего общества демонстрирует такие отклонения, то и всё общество должно быть подвержено подобным изменениям, поскольку оно представляет собой сумму взаимодействующих друг с другом индивидов.
Каковы же тогда те причины, которые приводят к быстрым и всеобщим отклонениям в поведении людей? […]
Под причинами я в данном случае разумею, комплекс условий, связь событий, обрамлённых в причинную цепочку, начало которой теряется в вечности прошлого, а конец – в бесконечности будущего. […]
[…] Непосредственной предпосылкой всякой революции всегда было увеличение подавленных базовых инстинктов большинства населения, а также невозможность даже минимального их удовлетворения. […]
Если пищеварительный рефлекс доброй части населения "подавляется" голодом, то на лицо одна из причин восстаний и революций; если "подавляется" инстинкт самосохранения деспотическими экзекуциями, массовыми убийствами, кровавыми зверствами, то налицо другая причина революции. Если "подавляется" рефлекс коллективного самосохранения (к примеру, семьи, религиозные секты, партии), оскверняются их святыни, совершатся измывательства над их членами в виде арестов и т. п., то мы имеем уже третью причину революции. Если потребность в жилище, одежде и т. п. не удовлетворяется по крайней мере в минимальном объёме, то налицо дополнительная причина революций. Если у большинства населения "подавляется" половой рефлекс во всех его проявлениях (в виде ревности ли желания обладать предметом любви) и отсутствуют условия его удовлетворения, распространены похищения, насилие жён и дочерей, принудительное замужество или разводы т. п. – налицо пятая причина революций. Если "подавляется" собственнический инстинкт масс, господствует бедность и лишения, и в особенности, если это происходит на фоне благоденствия других, то мы имеем уже шестую причину революций. Если "подавляется" инстинкт самовыражения (по Э. Россу) или индивидуальности (по Н.Михайловскому), а люди сталкиваются, с одной стороны, с оскорблениями, пренебрижен6ием, перманентным и несправедливым игнорированием их достоинств и достижений, а с другой – с преувеличением достоинств людей, не заслуживающих того, то мы имеем ещё причину революций.
Если подавляются у большинства людей их импульс к борьбе и соревновательности, творческой работе, приобретению разнообразного опыта, потребность в свободе (в смысле свободы речи и действия или прочих неопределяемых манифестаций их врождённых наклонностей), порождаемая чересчур уж мирной жизнью, монотонной средой обитания и работой, которая не даёт ничего ни мозгу, ни сердцу, постоянными ограничениями в свободе общения, слова и действий, то мы имеем вспомогательные условия – слагаемые революционного взрыва. И всё это лишь неполный список причин. Мы обозначили наиболее значимые импульсы, которые подвергаются "репрессии" и которые ведут к революционным катаклизмам, а также лишь основные "репрессированные" группы, руками которых свергаются старые режимы м воздвигается знамение революции.
Причём и сила "подавления" наиболее значимых инстинктов, и их совокупное число влияют на характер продуцируемого взрыва. Во всех исторически значимых революциях "репрессии" дают о себе знать, особенно на второй их стадии. Необходимо также, чтобы "репрессии" распространялись как можно более широко, и если не среди подавляющего числа людей, то, по крайней мере, среди достаточно весомой группы населения. Подавление меньшинства существует повсеместно; оно приводит к индивидуальным нарушениям порядка, обычно именуемым преступлениями. Но когда репрессии становятся всеобщими, то это приводит уже к "рутинности" нарушений и свержению режима. Акт этот, по сути, тождественен тем, которые совершаются индивидами, то есть преступлениям, но, став универсальным, он именуется высокопарно – "революция". […]
[…] ["Репрессии"] возрастают не только с ростом трудностей на пути удовлетворения инстинктов, но и тогда, когда они возрастают с разницей в темпах у разных индивидов и групп. При виде прекрасно сервированного обеденного стола человек, физиологически вполне сытый, почувствует голод и подавленность. Человек, увидев роскошные одежды и фешенебельные апартаменты, чувствует себя плохо одетым и бездомным, хотя с разумной точки зрения он одет вполне прилично и имеет приличные жилищные условия. И это вновь – пример подавления определённых инстинктов. Человек, объём прав которого достаточно обширен, чувствуя себя ущемлённым перед лицом более существенных привилегий у других.
Эти примеры могут послужить в качестве иллюстрации к моему тезису и объяснить, почему в таком значительном числе случаев "подавление" инстинктов определённых групп в дореволюционные периоды возрастает не столько абсолютно, сколько относительно, первым долгом благодаря росту правовой собственности, социальной дифференциации и неравенству. Следует постоянно помнить об этой релятивности "репрессии".
[…] Для революционного взрыва необходимо также, чтобы социальные группы, выступающие на страже существующего порядка, не обладали бы достаточным арсеналом средств для подавления разрушительных поползновений снизу. […]
Таким образом, необходимо вновь подчеркнуть, что 1) растущее подавление базовых инстинктов; 2) их всеобщий характер; 3) бессилие групп порядка в адекватном описании являются тремя необходимыми составными всякого революционного взрыва.
Почему подавление импульсов всегда ведёт к революциям? Почему рост репрессий базовых инстинктов масс приводит к революционным всеобщим отклонениям в поведении людей? Да потому, что подавление основных импульсов неизбежно вынуждает людей искать пути выхода, так же как и любой другой живой организм ищет спасения от несвойственной ему окружающей среды. Старые формы поведения нетерпимы, следовательно, необходим поиск новых форм. Репрессированный рефлекс вначале старается найти выход в подавлении в свою очередь других инстинктов, которые препятствуют его удовлетворению. К примеру, репрессированный пищеварительный инстинкт оказывает давление на те тормоза, которые удерживают человека от воровства, лжи, поедания запретной пищи и т.п. И тот, кто никогда не крал, становится вором и бандитом; тот, кто стыдился протянуть руку, становиться попрошайкой; верующий прекращает поститься; тот, кто всегда соблюдал закон, порывает с ним; аристократ, поборов в себе чувство позора, отправляется на рынок, дабы продать пару штанов; тот, кто стеснялся, есть на улице, теперь делает это запросто; тот, кто ранее презирал людей, теперь попросту льстит им, лишь бы заполучить ломоть хлеба, и т.п. Исчезновение большинства привычек, препятствующих удовлетворению репрессированных врождённых инстинктов, означает освобождение их от множества тормозов и способствует высвобождению их. В то же время это означает и ослабление условных рефлексов, которые ранее сдерживали всё же человека от совершения определённых актов насилия, подобно воровству, убийствам, святотатству и т.п.
Человеческое поведение отныне развивается по биологическим законам. Репрессированные инстинкты, разрушившие условные фильтры поведения, начинают оказывать давление на все остальные инстинкты. Баланс равновесия между ними исчезает, а инстинкты, на которые оказывается давление, смещаются. Это приводит к новой серии сдвигов в условных рефлексах и вызывает ещё большую "биологизацию" поведения людей, дальнейшую расторможенность в совершении анти социальных актов. Если правительство и группы, состоящие на страже порядка, не способны предотвратить распад, "революция" в поведении людей наступает незамедлительно: условно принятые "одежки" цивилизованного поведения мгновенно срываются, а на смену социуму на волю выпускается "бестия". Но как только видоизменяется тип поведения масс, то неизбежно с этим меняется и весь социальный порядок.
Любопытно было рассмотреть этот вопрос, проанализировав один за другим действие репрессированных базовых инстинктов.
1. Исследования показывают, что громадную роль в человеческой истории играет голод и пищеварительный инстинкт. Периоды революций и восстаний в Афинах и Спарте, в Риме конца Республики, в Византийской империи, истории Англии (1257 – 1258 годы, начало XIV века, перед восстанием 1381 года, кануна и в первый период английской буржуазной революции середины XVII века, конца XVIII – начала XIX века, непосредственно перед чартистским движением и, наконец, в 1919 – 1921 годах) были периодами не просто обнищания, но и крайнего голода и подавления пищеварительного рефлекса. То же можно сказать и о времени, предшествующем французской Жакерии 1358 года, революции конца XIV и начала XV века, годах, предшествующих французским революциям (1788 – 1789, 1830 – 1831, 1847 -1848 и, наконец, 1919 -1921 годы).
Известна также и причинная связь между массовыми движениями на Руси (я имею в виду восстания и революции 1024, 1070, 1230 -1231, 1279, 1291, 1600 – 1603, 1648 -1650 годов, восстание Пугачёва, народные движения XIX века, наконец, революции 1905 – 1906, 1917 годов) и голодом и обнищанием, что также иллюстрирует подавление пищеварительного инстинкта накануне революций. […]
2. […] Подавление импульса собственности, результируемого из экономической дифференциации, всегда приводит к революционным взрывам. Это положение подтверждается многочисленными фактами. Почему пролетариат – равно как работники физического, так и умственного труда – суть наиболее революционный класс общества? Да потому, что его собственнический инстинкт подавляется больше, чем у любого другого класса: он почти ничем не владеет, если и вообще владеет чем-либо; дома, в которых живут рабочие, принадлежат не им; орудия труда не являются его собственностью; его настоящее, не говоря о будущем, социально не гарантировано; короче, он беден как церковная крыса. Зато со всех сторон он окружён непомерными богатствами. На фоне этого контраста его собственнический инстинкт подвергается значительным раздражениям, подобно инстинкту материнства у женщин, не имеющих детей. А отсюда его революционность, его непрестанное ворчание на "кровати из гвоздей", на которую взгромоздила его история. Его идеалы социализма, диктатуры, экспроприации богачей, экономического равенства, коммунизации есть прямое проявление этой репрессии. Но как только собственнический инстинкт удовлетворён, идеалы социализма и коммунизма растворяются, а сами пролетарии становятся ярыми поборниками священного права собственности.
Из кого чаще всего составляются революционные армии? Из пауперизированных слоёв, людей, которым "нечего терять, но которые могут приобрести всё", - словом, из людей с репрессированным рефлексом собственности. "Голодные и рабы" – к ним в первую очередь апеллирует революция, и среди них она находит самых жарких адептов. Так было в греческой и римской античности, в Древнем Египте и Персии, в средневековых и современных революциях. Их революционные легионы всегда составлялись из бедняков. Последние были главным инструментом достижения революционных целей. Не достаточно ли этого для подтверждения выдвинутого выше тезиса о связи между собственническим инстинктом и революционностью?
3. […] Обратимся теперь к подавлению инстинкта самосохранения, который служит целям выживания индивида, а также к подавлению инстинкта коллективного самосохранения, который служи целям выживания социальной группы: семьи, нации, племени, государства, церкви, то есть любого кумулятивного образования, сорганизованного вокруг общности интересов. "Зёрна" обоих инстинктов наследуемы и достаточно могущественны. Их подавление, особенно если это происходит одновременно, очень часто приводит к революциям. В качестве яркого примера подобного подавления можно обратится к опыту неудачных войн. […]
[…] Заинтересованные в войнах, вовсе не жаждут революций. Однако кто посеет ветер, тот пожнёт бурю.
Сказанное можно отнести и на счёт режимов диктаторской власти – режимов бесконечных арестов, преследований и наказаний. Они также представляют комплекс актов, подавляющих инстинкты самосохранения и самовыражения личности. Постоянный риск и отсутствие гарантий в условиях деспотических режимов приводят к "репрессиям" известного толка: страх, неудовлетворённость, негодование, наконец, попытки свержения " репрессирующего" режима. […]
4. […] Подавление полового инстинкта может вызываться разными способами и обстоятельствами: в одном случае простой невозможностью его удовлетворения, в другом – за счёт растущей распущенности привилегированных классов, подавления инстинкта "ревности", искушениями, деморализирующими жён и дочерей граждан. Роли подобных "репрессий" зачастую не придаётся большого внимания. […]
[…] Обратимся к России кануна революции 1917 года. Что было роковым фактором, окончательно погубившим царизм? Распутинщина. Обвинение императрицы и её двора в сексуальном распутстве (сейчас не принципиально, насколько оно было справедливым), распутинщина были одним из факторов русской революции. То же самое мы наблюдаем накануне Великой французской революции, я имею в виду всё то же обвинение Марии Антуанетты и её окружения. Собственно, и в нашей повседневной жизни престиж и репутация человека могут незамедлительно пошатнуться под воздействием обвинения в аморализме или в результате скандала на этой почве.
Вообразим на мгновение, что правительство некой современной цивилизованной державы заяви о своих плотских претензиях в отношении всех женщин государства и попытается провести эти претензии в жизнь. Нужно ли говорить, что результатом такого поворота событий может быть лишь революция. Однако лишь упоминание о подобном experimtntum crucis достаточно, чтобы осознать всю полноту социальной значимости этой группы инстинктов. […]
5. Тот же эффект легко пронаблюдать, если обратиться теперь к подавлению импульсов свободы.
Всякие строгие ограничения в миграциях, коммуникациях и действиях людей приводят к подавлению этого импульса. Только тогда, репрессии перекрывают все границы возможного (так же как и в случае неимоверного голода) и полностью "растворяют" этот инстинкт (в Павловских экспериментах собака с вытравленным инстинктом свободы была обречена на длительную голодную смерть), то есть когда люди превращаются в "Биологизированных рабов", это подавление может и не провоцировать революционной контр реакции. Вплоть до этого предела рост репрессии должен сопровождаться ростом воли к сопротивлению и стимулировать переворот существующего режима. Вот почему режимы "подавления" и "Деспотии" неизбежно приводят к социальному взрыву, если не противодействие сил контроля, которые могут временно отодвинуть срок взрыва, аннигилируя инстинкт свободы. Связь между ростом репрессии рефлекса свободы и дезорганизующими взрывами присуща всей многовековой человеческой истории, и, видимо, нет надобности в каких-либо конкретизирующих примерах. […]
[…] Удивительно, что революционизирующее влияние репрессированных инстинктов обычно остаётся не примеченным.
А вот зримый предлог к революционным событиям бывает совершенно иным. Скажем, введение нового навигационного закона, учреждение молитвенной книги, созыв Генеральных Штатов, борьба за создание ответственного кабинета министров или ссора вокруг ряда религиозных догм, да и вообще что-нибудь в этом роде. Полагать, что подобные конкретные поводы могут сами по себе провоцировать революционные движения, если не предварительное подавление базовых инстинктов людей, по меньшей мере наивно. Всё это не более чем искра в пороховом погребе. Функция их – роль повода, своего рода предохранительного клапана, через который выплёскивается всё накопившееся недовольство. Их внутренний революционный потенциал невелик и сам по себе не вызывает революционного урагана. Но когда подавление инстинктов аккумулировано, то любое мало-мальски значимое событие провоцирует прямо или косвенно революционный эффект репрессий и приводит к взрыву.
Иными словами, постановка грандиозной драмы, комедии или трагедии революции на исторических подмостках предопределена первым долгом репрессированными врождёнными рефлексами. Только от них зависеть, будет ли разыгрываемая пьеса именоваться "революционной" или нет. Если "да", то пьеса будет иметь успех, а в актёрах недостатка не будет. Значение безусловных импульсов гораздо существеннее, чем вся совокупность бесчисленных условных рефлексов. Последние могут определять мизансцену, причёски и гардероб героев и событий. "Идеологические" факторы детерминируют скорее конкретные формы, монологи, диалоги и случайные реплики участников революции. От них же зависит, что будет написано на знамёнах – "Святая земля", "Истинная вере", "Конституция", "Правовое государство", "Демократия", "Республика", "Социализм" или что-либо другое. Они определяют также выбор популярных героев революционных движений, будь то Христос, Гус, Руссо, Лютер, Маркс, Толстой или Либкнехт; а также выбор дискурсивной идеи – Библия, толкование Евангелия, национальная идея, теория прибавочной стоимости и капиталистическая эксплуатация; выбор эмблемы – "фригийский колпак", "зелёный сыр", "чёрная рубаха", "пятиконечная звезда" и т. п. […]
[…] Выбор места действия – катакомбы, церковь, городская ратуша, современный парламент; способ распространения революционных идей – при помощи пергамента, манускрипта, печатного станка; наконец, орудия революционного правосудия – булава, топор, меч или гаубица, динамит, танки дредноуты. То есть их роль в целом сводится к выяснению конкретных форм революционности. Но было бы, тем не менее несправедливым сделать из этого вывод, что, единожды появившись на революционной сцене, "идеологические факторы" не могут превратиться в эффективную движущую силу революций.
Устная и печатная пропаганда, безусловно, чрезвычайно значима в деле кристаллизации бесформенного чувства негодования. Но становится действенной лишь при условии предшествующего подавлен6ия базовых инстинктов масс. Без этого пропаганда бессильна в провоцировании какого-либо социального взрыва. Несмотря на многочисленные денежные затраты русского правительства на монархическую пропаганду, она была безрезультатной в силу своего конфликта с репрессированными инстинктами масс. И напротив, пропаганда социализма, коммунизма и других революционных течений2 шла весьма успешно. После июля 1917 года коммунистические призывы стали вообще вне конкуренции.
Но вот пролетело три года. Коммунисты монополизировали всю прессу, блестяще организовали свою пропаганду. Увы, их учение, которое было столь популярным ранее, не находит уже новых поклонников. Зато контрреволюционные идеи, в том числе и монархические, распространяются чрезвычайно широка. Пример русской революции вовсе не единичный в истории, он лишь вновь подтверждает идею о том, что "речевые рефлексы", взятые сами по себе, не отличаются особым постоянством. То же самое относится и к остальным "идеологическим факторам". Их роль сводится лишь к обрамлению революции в конкретную форму, в то время как само явление – повторюсь – детерминировано подавлением врождённых инстинктов масс. […]
Что, собственно, мы наблюдаем в России накануне революции 1917 года?
1). Жесточайшее подавление инстинкта индивидуального самосохранения среди 50-60 миллионов мобилизованных солдат, вырванных из нормального состояния ужасной смертоносной войной, замученных холодом, голодом, паразитами, окопной жизнью и прочими лишениям.
2). Жесточайшее подавление инстинкта группового самосохранения среди более 90 % населения вследствие постоянных поражений, беспомощности властей и даже государственной измены ряда деятелей.
3). Жесточайшее подавление пищеварительного инстинкта, следуемое из дезорганизации экономической жизни общества и сложности продуктивного обеспечения городов, в особенности обострившееся в конце 1916 года.
4). Жесточайшее подавление инстинкта свободы, связанное с введением военного положения в стране с 1914 года (военная цензура, трибуналы, деспотическая политика, проводимая в жизнь государственным ставленниками).
5). Подавление собственнического инстинктов, вызванного, с одной стороны, обнищанием большей части населения, на плечи которого обрушились все тяготы военного времени (рабочие, государственные служащие, интеллектуалы, часть буржуазии и крестьянства); с другой – обогащением барышников; с третьей – правительственным вторжением в экономические отношения (установление фиксированных цен на зерно, которое всегда ниже рыночных).
6). Подавление сексуального инстинкта населения беспутством правящих кругов и распутинщиной. […] Пожалуй, около 95 % населения, у которых либо всё, либо практически все базовые инстинкты были подавлены. […]
[…]Всё изложенное можно расценивать в качестве дополнительного подтверждения нашей теоремы о генезисе революций. Из всего сказанного можно заключить, что теорема установлена и доказана.
Дезорганизация власти и социального контроля. Кроме универсального подавления базовых инстинктов человека существует ещё одно немаловажное условие, необходимое для продуцирования революционного взрыва. Это – недостаточное и недействительное сопротивление революционному подъёму репрессированных масс. Под недостаточностью и недействительностью я подразумеваю неспособность властей и властвующей элиты: а) разработать контрмеры против давления репрессированных инстинктов, достаточных для достижения состояния социального равновесия; б) удалить или, по крайней мере, ослабить условия, продуцирующие "репрессии"; в) расщепить и разделить репрессированную массу на группы, настроив их друг против друга ("devide et impera" – разделяй и властвуй), в целях их взаимного ослабления; г) направить "выход" подавленных импульсов в иное, нереволюционное русло.
Как уже не раз отмечалось, человек может быть доведён до крайнего голода, но если к его виску приставлен револьвер, то он и не притронется к стоящим перед ним кушаньям. Импульс, продиктованный голодом, будет подавлен, пусть даже если индивид находится на краю голодной смерти. В этом же духе можно рассуждать и о людях с другими подавленными инстинктами. В каждом обществе в любой период его развития мы обнаружим более или менее сильную "репрессию" инстинктов значительной части населения. И если эта репрессия не приводит к катаклизмам или мятежам, то лишь по причине сопротивления со стороны властей и привилегированных групп населения.[…]
Причина тому – чрезвычайно сильный и действительный государственный контроль. Захваты, оккупации, аннексии могут послужить в данном случае в качестве примеров. […]
Вырождение власти правящих классов, если их положение исключительно и кастообразно, рано или поздно становится неизбежным. Вызвано это действием биологических и социальных факторов. […]
Подобное вырождение всегда очень опасно для любого общества; в периоды кризиса оно предвещает катастрофу. Общее состояние дел в такие моменты усложняется ещё и тем, что всё тот же социальный процесс действует и в обратном направлении, то есть среди отпрысков угнетаемой части населения. Их дети иногда рождаются с качествами "прирождённых правителей".[…]
Когда аристократия сильна и талантлива, то никакие искусственные барьеры не нужны для защиты её от посягательств со стороны "выскочек". Но когда она бесталанна, то в искусственных препонах ощущается такая же острая необходимость, как костыль инвалиду, что, особенно, и происходит в истории. В периоды застоя в дореволюционные эпохи вырожденцы правящего класса прибегают исключительно к искусственным средствам для предотвращения процесса проникновения в их среду "головастиков" с низов и для монополизации всех высоких общественных позиций. […]
Нетрудно понять, что благодаря подобным мерам на вершине общества аккумулируются "бездарные правители", а "головастиков" у основания пирамиды власти становится всё больше и больше.
Давление, которое оказывают первые, возводя все новые и новые барьеры для сохранения за собой высоких общественных позиций, становится всё сильнее, равно как и чувство "подавленности" внизу. Рано или поздно эти барьеры должны быть разрушены. Кризис общества лишь ускоряет этот процесс. Когда же наступает революционный взрыв, то все барьеры и препоны на пути свободной циркуляции разрушаются одним ударом. Безжалостная революционная метла начисто выметает социальный мусор, не задумываясь при этом, кто виновен, а кто нет. В мгновение ока "привилегированные" оказываются сброшенными с высот социальной пирамиды, а низы выходят из своих "социальных подвалов". В "сите" селекции образуется огромная щель, сквозь которую могут проникнуть все индивиды безо всякой дискриминации. Но на второй стадии революция устраняет свои же собственные ошибки, воздвигая новое "сито", и циркуляция обретает обратное движение. Именно так, а не иначе развивались все революции.
"Головастики", достигшие вершин, сливаются с "остатками" неразложившейся аристократии, перегруппируя тем самым весь социальный организм. Со временем после "операции" весь общественный агрегат может вполне успешно функционировать до тех пор, пока не накопятся новые "репрессии", "паразитизм" и "разложение", которые приведут к новому революционному взрыву. Но если "головастиков" у основания общественного конуса недостаточно или отсутствуют вовсе, то есть нет реальной замены выродившейся власти, тогда всё общество вновь погрузиться в глубокую депрессию. […]
Основные причины, порождающие вторую стадию революции. Из всего того, что было сказано, со всей очевидностью явствует, что вторая стадия революции – контрреволюция – логически вытекает из первой стадии.
Если главная причина первой стадии заключена в "репрессии" базовых инстинктов масс, то можно быть уверенным, что и вторая стадия вызывается к жизни той же причиной.
Как мы видели ранее, первая стадия всякой глубинной революции не устраняет самого факта подавления, а, напротив, лишь усиливает его. Поведение масс, управляемое ныне только элементарными безусловными рефлексами, становится неуправляемым: одни безусловные рефлексы подавляются другими, одна личность подавляет и управляет другими. […]
Безопасность человека становится ещё более проблематичной; смертность возрастает катастрофически; повсюду царят преступность, голод, эпидемческе заболевания. […]
Люди, обученные непреклонным учителем – голодом, холодом, болезнями, нуждой и смертью, стоят перед дилеммой: погибнуть, продолжая революционный дебош, или всё же найти иной выход. Горький и трагический опыт принуждает людей взглянуть на мир по-иному. Многое, что ими воспринималось как "предрассудки", многое, от чего они сами себя "освободили", есть всего лишь комплекс условий, необходимых для комфортной социальной жизни, заложенный в существовании и развитии самого общества.
И вот требование безграничной свободы сменяется жаждой порядка; хвала "освободителям" от старого режима сменяется восхвалением "освободителей" от революции, иными словами – организаторов порядка. "Порядок!" и "Да здравствуют творцы порядка!" – таков всеобщий порыв второй стали революции. […]
Сумасшедший выход энергии во время первой стадии революции имеет, как итог, ускоренное истощение энергетического запаса человеческого организма. А эти запасы вовсе небезграничны. Человек – не перпетуум мобиле. Усталость усиливается вдобавок голодом и нуждой, препятствующими восстановлению затраченной на первой стадии революции энергии. Эта усталость действует изнутри, порождая индивидуальную апатию, индифферентность, массовую вялость. В таком состоянии находятся все люди, и нет ничего проще подчинения их некой энергичной группой людей. И то, что было практически невозможно на первой стадии революции, сейчас осуществляется с легкостью. Население, представляющее собой инертную массу, - удобный материал для социальной "формовки" новым "репрессором". Таким образом, именно революция неизбежно создает все условия для возникновения деспотов, тиранов и принуждения масс. […]
Общество, которое не знает, как ему жить, которое не способно развиваться, постепенно реформируясь, а потому вверяющее себя горнилу революции, вынуждено платить за свои грехи смертью доброй части своих членов. И это есть контрибуция, извечно требуемая всемогущим Сувереном.
по: Сорокин, П. Социология революции / Сорокин П. Человек. Цивилизация. Общество. М., 1992. с. 266-294.