Э. Фромм
Ситуация человека—ключ к гуманистическому
Психоанализу
А) СИТУАЦИЯ ЧЕЛОВЕКА
По своей телесной организации и физиологическим функциям человек
принадлежит к животному миру. Жизнь животных определяется инстинктами,
некоторыми моделями поведения, детерминированными в свою очередь
наследственными неврологическими структурами. Чем выше организовано
животное, тем более гибки его поведенческие модели и тем более не
завершена к моменту рождения структура его приспособленности к
окружающей среде. У высших приматов можно наблюдать даже
определенный уровень интеллекта — использование мышления для
достижения желаемых целей. Таким образом, животное способно выйти за
пределы своих инстинктов, предписанных поведенческими моделями. Но
каким бы впечатляющим ни было развитие животного мира, основные
элементы его существования остаются все те же.
Животное ｫпроживаетｻ свою жизнь благодаря биологическим законам
природы. Оно — часть природы и никогда не трансцендирует ее. У животного
нет совести морального порядка, нет осознания самого себя и своего
существования. У него нет разума, если понимать под разумом способность
проникать сквозь данную нам в ощущениях поверхность явлений и постигать
за ней суть. Поэтому животное не обладает и понятием истины, хотя оно
может иметь представление о том, что ему полезно.
Существование животного характеризуется гармонией между ним и
природой. Это, естественно, не исключает
г'г о m m Erich Wcge aus einer kranken. Gesellschaft. Eine so/-'alpsychologische
LIntersuchung. Ullstein Matenalien. Frankfurt/M ｻcrlm Wien. Ullstein, 1981, S
29—70
того, что природные условия могут угрожать животному и принуждать его
ожесточенно бороться за свое выживание. Здесь имеется в виду другое:
животное от природы наделено способностями, помогающими ему выжить в
условиях, которым оно противопоставлено, точно так же как семя растения
ｫоснащеноｻ природой для того, чтобы выжить, приспосабливаясь к условиям
почвы, климата и т. д. в ходе эволюции.
В определенной точке эволюции живых существ произошел единственный
в своем роде поворот, который сравним только с появлением материи,
зарождением жизни или появлением животных. Новый результат возник
тогда, когда в ходе эволюционного процесса поступки в значительной степени
перестали определяться инстинктами. Приспособление к природе утратило
характер принуждения, действие больше не фиксировалось наследственными
механизмами. В момент, когда животное трансцендировало природу, когда
оно вышло за пределы предначертанной ему чисто пассивной роли тварного
существа, оно стало (с биологической точки зрения) самым беспомощным из
всех животных — родился человек. В данной точке эволюции животное
благодаря своему вертикальному положению эмансипировалось от природы,
его мозг значительно увеличился в объеме по сравнению с другими самыми
высокоорганизованными видами. Рождение человека могло длиться сотни
тысяч лет, однако в конечном результате оно привело к возникновению
нового вида, который трансцендировал природу. Тем самым жизнь стала
осознавать саму себя.
Осознание самого себя, разум и сила воображения разрушили ｫгармониюｻ,
характеризующую существование животного. С их появлением человек
становится аномалией, причудой универсума. Он - часть природы, он
подчинен ее физическим законам, которые не может изменить, и тем не
менее он трансцендирует остальную природу. Он стоит вне природы и тем не
менее является ее частью. Он безроден и тем не менее крепко связан с
родом, общим для, него и всех других тварей. Он заброшен в мир в случайной
точке и в случайное время и так же случайно должен его снова покинуть. Но
поскольку человек осознает себя, он понимает свое бессилие и границы,
своего существования. Он предвидит собственный конец — смерть. Человек
никогда не свободен от дихотомии своего существования: он уже не может
осво-
бодиться от своего духа, даже если бы он этого хотел, и не может
освободиться от своего тела, пока он живет, а его тело будит в нем желание
жить.
Разум, благословение человека, одновременно является и его проклятием.
Разум принуждает его постоянно заниматься поисками разрешения
неразрешимой дихотомии. Жизнь человека отличается в этом плане от жизни
всех остальных организмов: он находится в состоянии постоянной и
неизбежной неуравновешенности. Жизнь не может быть ｫпрожитаｻ путем
простого повторения модели своего вида. Человек должен жить сам. Человек
— единственное живое существо, которое может скучать, которое может
чувствовать себя изгнанным из рая. Человек —единственное живое существо,
которое ощущает собственное бытие как проблему, которую он должен
разрешить и от которой он не может избавиться. Он не может вернуться к
дочеловеческому состоянию гармонии с природой. Он должен развивать свой
разум, пока не станет господином над природой и самим собой; Но с
онтогенетической и филогенетической точек зрения рождение человека — в
значительной мере явление негативное. У человека нет инстинктивной
приспособленности к природе, у него нет физической силы; в момент своего
рождения человек — самый беспомощный из всех живых созданий и
нуждается в защите гораздо дольше, чем любое из них. Единство с природой
было им утрачено, и в то же время он не был обеспечен средствами, которые
позволили бы ему вести новую жизнь вне природы. Его разум в высшей
степени рудиментарен. Человек не знает природных процессов и не обладает
инструментами, которые смогли бы заменить ему утерянные инстинкты. Он
живет в рамках небольших групп и. не знает ни самого себя, ни других. Его
ситуацию наглядно представляет библейский миф о рае. В саду Эдема
человек живет в полной гармонии с природой, но не осознает самого себя.
Свою историю он начинает с первого акта свободы — непослушания
заповеди. Однако " с этого момента человек начинает осознавать себя, свою
обособленность, свое бессилие; он изгоняется из рая, и два ангела с
огненными мечами препятствуют его возвращению.
Эволюция человека основывается на том, что он утратил свою
первоначальную родину — природу. Он никогда уже не сможет туда
вернуться, никогда не сможет стать
животным. У "него теперь только один путь: покинуть свою естественную
родину и искать новую, которую он сам себе создаст, в которой он превратит
окружающий мир в мир людей и сам станет действительно человеком.
Родившись и положив тем самым начало человеческой расе, человек
должен был выйти из надежного и ограниченного состояния, определяемого
инстинктами. Он попадает в положение неопределенности, неизвестности и
открытости. Известность существует только в отношении прошлого, а в
отношении будущего она существует лишь постольку, поскольку данное
знание относится к смерти, которая в действительности является
возвращением в прошлое, в неорганическое состояние материи. В
соответствии с этим проблема человеческого существования — единственная
своего рода проблема в природе. Человек ｫвыпалｻ из природы и все же еще
находится в ней. Он отчасти как бы бог, отчасти — животное, отчасти
бесконечен и отчасти конечен. Необходимость искать новые решения
противоречий его существования, все более высокие формы единения с
природой, окружающими людьми и самим собой выступает источником всех
психических сил, которые побуждают человека к деятельности, а также
источником всех его страстей, аффектов и страхов.
Животное довольно, когда удовлетвореньГёго естественные потребности —
голод, жажда, сексуальная потребность. В той степени, в какой человек
является животным, эти потребности властны и над ним и должны быть
удовлетворены. Но поскольку он существо человеческое, удовлетворения
этих инстинктивных потребностей • недостаточно, чтобы сделать его
счастливым. Их недостаточно даже для того, чтобы сделать его здоровым.
ｫАрхимедовｻ пункт специфически человеческой динамики находится в этой
неповторимости человеческой ситуации. Понимание человеческой психики
должно основываться на анализе тех потребностей человека, которые
вытекают из условий его существования.
Итак, проблема, которую необходимо решать человечеству, как и каждому
индивиду,— это проблема рождения. Что касается индивида, то его
ｫтелесноеｻ рождение ни в коем случае не является столь решающим и
неповторимым событием, как это может сначала показаться. Оно
действительно означает важную перемену в смысле
перехода от внутриутробной жизни к внеутробной. Однако во многих
отношениях ребенок после рождения не отличается от ребенка до рождения.
Он еще не может узнавать окружающие предметы, не может себя
прокормить; он еще полностью зависит от матери и погибнет без ее помощи.
В действительности же процесс рождения продолжается. Ребенок начинает
распознавать вещи, аффективно реагировать на них, брать предметы,
координировать свои движения и бегать. Но рождение и на этом не
заканчивается. Ребенок учится говорить, пользоваться вещами и понимать их
назначение. Он учится вступать в отношения с другими представителями рода
человеческого, избегать наказания и завоевывать похвалу и расположение
окружающих. Постепенно подрастающий человек учится любить,
совершенствовать свой разум, объективно смотреть на мир. Он начинает
развивать свои силы, осознавать себя как личность и ради целостной жизни
учится противостоять соблазнам <:воих чувств. Таким образом, рождение
человека в обычном смысле слова есть только начало рождения его в
дальнейшем смысле. Вся жизнь индивида есть не что иное, как процесс
саморождения. Фактически мы полностью рождаемся к моменту, когда
умираем, но трагическая судьба большинства людей заключается в том, что
они умирают еще до своего рождения.
После всего, что мы знаем об эволюции человеческой расы, рождение
человечества следует понимать в' том же смысле, что и рождение "индивида.
Когда человек переступил определенный порог минимального
инстинктивного приспособления к природе, он перестал быть животным, но
он был еще так же беспомощен и так же плохо приспособлен к жизни в
качестве человека, как и отдельный ребенок в момент своего рождения.
Рождение человечества начинается с появления первых представителей вида
homo sapiens, а история человечества представляет собой общий процесс
этого рождения. Человеку потребовались сотни тысяч лет для того, чтобы
сделать первые шаги в человеческую жизнь. Он преодолел нарциссическую
фазу магически-омнипотенциальной ориентации, фазу тотемизма и
поклонения, силам природы, прежде чем начали развиваться его совесть, его
объективность, его любовь к ближнему. За последние четыре тысячи лет
человеческой истории высказывались пророчества о будущем полностью
родившегося и полностью
проснувшегося человека. Они были разработаны великими учителями
человечества в Египте, Китае, Индии, Палестине, Греции и Мексике в формах,
не очень' отличающихся друг от друга.
Тот факт, что рождение человека является чем-то негативным, а именно в
том смысле, что человек был вырван из своего первоначального единства с
природой, что он не может вернуться туда, откуда он вышел, имеет своим
следствием трудный процесс рождения. Каждый шаг в новое человеческое
бытие вызывает страх. Он всегда означает, что нам необходимо оставить
старое, надежное и относительно хорошо известное состояние ради нового,
которым мы еще не овладели. Если бы ребенок в момент отделения от
пуповины мог думать, его, несомненно, охватил бы смертельный страх.
Судьба спасла нас от этого первого панического страха. Но при каждом новом
шаге, при каждой новой стадии нашего рождения нас снова охватывает страх.
Мы никогда не свободны от двух противоборствующих тенденций: с одной
стороны, выбраться из лона матери, из животной формы бытия в
человеческую, из рабства на свободу, а с другой — возвратиться в лоно
матери, в природу, в безопасное и известное состояние. В истории индивида
и человеческой расы прогрессивная тенденция проявила себя как более
сильная. Несмотря на это, феномен психического заболевания и возвращения
человечества к состоянию, которое, казалось бы, уже было преодолено на
протяжении поколений, указывает на интенсивную борьбу, сопровождающую
каждый новый акт рождения '.
Ь) ПОТРЕБНОСТИ ЧЕЛОВЕКА, КОТОРЫЕ КОРЕНЯТСЯ В УСЛОВИЯХ ЕГО
СУЩЕСТВОВАНИЯ
Человеческая жизнь определяется неизбежной альтернативой между
регрессом и прогрессом, между возвращением к животному существованию
и достижением человеческого бытия. Каждое желание возврата болезненно и
"непременно ведет к страданиям и психическим заболеваниям, к
физиологической и, in психической смерти (помешательству). Но каждый шаг
вперед вызывает страх и сомнение до тех пор, пока они не будут проявляться
лишь в незначительной мере. Кроме физиологически обус-
ловленных желаний (голод, жажда и сексуальная потребность), все
существенные человеческие устремления продиктованы этой полярностью.
Человек должен разрешить проблему; в существующей ситуации он никогда
не сможет упорствовать в пассивном приспособлении к природе. Даже самое
совершенное удовлетворение всех его инстинктивных потребностей не
разрешит его человеческой проблемы. Его самые сильные страсти и
потребности — не те, что коренятся в его теле, а те, что имеют свои корни в
особенностях его существования.
Именно здесь лежит ключ к гуманистическому психоанализу. Когда Фрейд
искал основополагающую силу', движущую человеческими страстями и
желаниями, он считал, что нашел ее в либидо. Но. сколь бы могущественным
ни было сексуальное влечение и все его разновидности, они ни в коем случае
не являются самыми могущественными силами в человеке, и их
неудовлетворение не есть причина психических расстройств. Самые
могущественные силы, которые определяют поведение человека, берут свое
начало в условиях его существования, в его ｫчеловеческой ситуацииｻ.
Человек не может жить статически, поскольку внутренние противоречия
толкают его на поиски равновесия, новой гармонии вместо утраченной
гармонии животного с природой. Если он удовлетворил свои животные
потребности, человеческие потребности будут давать ему новый импульс. В
то время как тело человека говорит ему, что он должен есть и чего избегать,
его совесть должна подсказывать, какие потребности он должен
культивировать и удовлетворять, а какие — ограничивать и подавлять. Но
голод и аппетит —это функция тела, с которыми человек родился. Совесть же,
хотя она и имеется в потенции, напротив, должна быть управляема людьми и
принципами, которые сами развиваются только вместе с возрастанием
культуры.
Все страсти и устремления человека являются попытками найти ответ на
проблему своего существования, или можно сказать, что это попытка
избежать душевного заболевания. (Кстати, что касается психической жизни, то
настоящая проблема заключается не в том, почему люди становятся
душевнобольными, а скорее в том, почему большинству из них удается
избежать душевного заболевания.) Как психически здоровые люди, так и
невротики одержимы потребностью найти ответ на данный
вопрос. Различие состоит лишь в том, что один ответ в большей степени, чем
другой, соответствует общим потребностям человека и потому скорее ведет к
развитию его сил и счастью. Все культуры предлагают сложившиеся системы,
в которых господствует определенное решение, а тем самым известные
устремления и формы их удовлетворения. Имеем ли мы дело с примитивной
религией, с теистической или нетеистической религией,— все они
представляют собой попытки найти ответ на проблему существования
человека. Высокоразвитые культуры и совершенно варварские культуры
имеют одну и ту же функцию; единственное их различие состоит в том, лучше
или хуже является найденный ими ответ. Тот, кто отклоняется от культурного
образца, также находится в поисках этого ответа, как и его более
приспособленный собрат. Его ответ может быть лучше или хуже ответа,
который дает культура, но в любом случае речь идет о том же
фундаментальном вопросе, поставленном человеческим существованием. В
этом смысле все культуры религиозны, и каждый невроз есть частная форма
религии, при условии, что мы будем понимать под религией попытку найти
ответ на проблему человеческого существования. Чудовищную энергию,
породившую психические заболевания, а также энергию, скрытую в искусстве
и религии, нельзя понять как следствие фрустрированных и сублимированных
физиологических потребностей. Речь идет скорее о попытках решить
проблему полного рождения человека в качестве человека. Все люди
идеалисты, и они не могут обойтись без того, чтобы не быть идеалистами,
если под идеализмом понимать стремление к удовлетворению потребностей,
которые являются специфически человеческими и выходят за рамки
физиологических потребностей организма. Единственное различие
заключается в том, что одна разновидность идеализма приводит к хорошему
и адекватному решению данной проблемы, а другая — к решению плохому и
деструктивному. Решение относительно того, что хорошо и что плохо мы
должны Принять, основываясь на знании природы человека и законов,
определяющих ее развитие.
Каковы же потребности и страсти, берущие свое начало в существовании
человека?
/. Соотнесенность через любовь, или нарциссизм
Человек был вырван из единства с природой, характеризующего животное
существование. Поскольку он располагает разумом и воображением, он
осознает свое одиночество и обособленность, свое бессилие и незнание,
случайность своего- рождения и своей смерти. Человек не мог бы и
мгновение вынести это состояние, если бы не имел возможности вступать в
отношения с окружающими людьми, что заменило ему старые, регулируемые
инстинктами связи. Даже если бы были удовлетворены все его
физиологические потребности, он ощущал бы свое состояние одиночества,
как тюрьму, из которой он должен вырваться, чтобы остаться здоровым.
Душевнобольной фактически является человеком, которому совсем не
удалось достичь какого-либо единения. Он находится в плену, даже если он
не живет за зарешеченными окнами. Объединиться с другим живым
существом, вступить с ним в отношения — это настоятельная потребность, от
удовлетворения которой зависит душевное здоровье человека. Эта
потребность стоит за всеми явлениями, составляющими шкалу интимных
человеческих отношений, за всеми страстями, которые в широком смысле
слова можно обозначить как любовь.
Есть различные возможности искать и достичь объединения. Человек
может попытаться достичь единства с внешним миром тем, что он полностью
подчиняется человеку, группе, институту или богу. Таким образом он
преодолевает отторгнутость своего индивидуального бытия, становясь частью
другого человека или чего-то еще, что больше, чем он сам; он переживает
свое самоотождествление в единении с силой, которой подчинился. Другая
возможность для преодоления этой обособленности лежит в прямо
противоположном направлении: человек может попытаться достичь единства
с внешним миром тем, что он приобретает над ним власть, при этом он
делает других составной частью самого себя и таким образом трансцендирует
свое индивидуальное бытие через порабощение других. Общий элемент
подчинения и порабощения других — симбиозная природа соотнесенности.
Оба участника такого отношения потеряли свою целостность и свою свободу.
Они живут в зависимости друг от друга, один живет за счет другого; каждый
из них удовлетворяет свою потребность в близости, однако оба страдают
от недостатка внутренней силы и веры в себя, для чего были бы необходимы
свобода и независимость. Кроме того, им постоянно угрожает сознательная
или неосознанная враждебность, которую обязательно порождает
симбиозное отношение (ср.: F г о m m E. Escape from Freedom. N. Y., 1941).
Реализация основанной на подчинении (мазохистской) или покоящейся на
порабощении (садистской) страсти никогда не приводит к удовлетворению.
Они обладают динамикой, которая сама себя подгоняет. И поскольку никакое
подчинение или порабощение (или владение, или слава), сколь бы велики
они ни были, не может дать человеку ощущения самотождественности и
единения с другими, он пытается добиться все большего и большего.
Конечный результат такой страсти — крах. По-другому быть и не может. Эти
страсти нацелены на то, чтобы достичь чувства единения, но при этом они
разрушают ощущение целостности человека. Тот, кто одержим такой
страстью, в действительности зависит от другого; вместо того чтобы развивать
свое, индивидуальное бытие, он делает себя зависимым от того, кому он
подчиняется или кого он порабощает.
Есть только одна страсть, которая удовлетворяет потребность человека в
единении с миром и одновременно в достижении чувства целостности и
индивидуальности,— любовь. Любовь — это объединение с другим
человеком или предметом вне самого себя при условии сохранения
обособленности и целостности самого себя. Любовь — это опыт деления и
общности, который позволяет полностью развить собственную внутреннюю
активность. Переживание любви делает излишними иллюзии. Мне больше не
нужно преувеличивать образ другого или представление о самом себе,
поскольку реальность живого деления и любви позволяет мне
трансцендировать мое изолированное существование и одновременно
переживать себя в качестве субъекта тех сил, которые составляют акт любви.
Это касается особого качества процесса любви, а не ее объекта. Любовь
находит свое выражение в солидарности с окружающими нас людьми, она
воплощается в эротической любви между мужчиной и женщиной, в любви
матери к своему ребенку и в любви к самому себе как человеческому
существу. Она воплощается в мистическом переживании единения. В акте
любви я един со Вселенной и тем не менее остаюсь самим собой,
неповторимым, особым, ограниченным смертным
человеческим существом. Именно из этой полярности обособленности и
объединения родилась и постоянно возрождается любовь.
Любовь является одним из моментов того, что я обозначил как
продуктивную ориентацию: деятельное и творческое отношение человека к
другому человеку, к самому себе и природе. В области мышления
продуктивная ориентация выражается в правильном постижении мира
посредством разума. В области деятельности продуктивная ориентация
выражается в продуктивной работе, прототипом которой могут служить
искусство и ремесло. В области чувств продуктивная ориентация выражается в
любви, которая означает переживание единения с другим человеком, со
всеми людьми и с'природой, однако при условии, что сохраняется чувство
собственной целостности и независимости. Переживание любви приводит к
парадоксальной ситуации, когда два человека становятся одним и
одновременно остаются двумя личностями. Любовь в этом смысле никогда не
ограничивается одной личностью. Если я люблю одного-единственного
человека и никого больше и если моя любовь к определенной личности еще
больше отчуждает меня от других людей и еще дальше отдаляет меня от них,
то я привязан определенным образом к этому человеку, но я не люблю. Если
я могу сказать: ｫЯ тебя люблюｻ, я говорю тем самым: ｫЯ люблю в тебе все
человечество, все живое; я люблю в тебе также и самого себяｻ. В этом смысле
любовь к себе противоположна эгоизму. Последний фактически является
жадным интересом к самому себе, который проистекает от недостатка
настоящей любви к себе и компенсирует этот недостаток. Напротив, любовь
делает меня, как это ни парадоксально, более независимым, поскольку я
становлюсь более сильным и счастливым,— и все же она делает меня
единым существом с любимым человеком, причем настолько, что в
некоторые моменты индивидуальность кажется погашенной. Когда я люблю,
я проделываю опыт ｫЯ есть Тыｻ, ｫТыｻ — Рак любимый человек, ｫТыｻ — как
посторонний, ｫТыｻ — как все живое. Переживание любви — единственный
ответ на вопрос, что означает быть человеческим существом, и только она
является порукой душевного здоровья.
Деятельная любовь всегда включает набор следующих ориентации: забота,
чувство ответственности, уважение и понимание (ср.: F г о m m E. Man for
Himself. An Inquiry
into the Psychology of Ethics. N. Y., 1947). Если я люблю, то другой (тот, кого я
люблю.— Прим. ред.) близок мне. Это означает, что у меня есть активный
интерес к его росту и счастью. При этом я являюсь не только зрителем, я
чувствую себя ответственным за него. Я отвечаю на его потребности, как на те,
которые он может выразить, так и на те, которые он сам не осознает. Я
уважаю его, оказываю ему почтение (в соответствии с первоначальным
значением, восходящим к re-spicere), я вижу его таким, каков он есть,
объективно, а не искаженно, через мои желания и опасения. Я знаю его, я
проник сквозь поверхность к сердцевине его бытия и вступил с ним в
отношения из самой своей сердцевины, из самого центра, а не только
поверхностью своего существа. (Эта идентичность слов ｫлюбитьｻ и
ｫпознаватьｻ видна в древнееврейском jadoa и в немецких словах meinen и
minnen.}
Если продуктивная любовь направляется на себе подобных, то ее можно
назвать любовью к ближнему или любовью к людям. При материнской любви
(древнеевр. rachamin от rechem — материнское лоно) речь идет об
отношении между двумя неравными лицами. Ребенок беспомощен и зависим
от матери. Для того чтобы расти, он должен становиться все более
независимым от матери, пока он наконец совсем перестанет в ней нуждаться.
Таким образом, отношение мать — ребенок парадоксально и в известном
смысле трагично. Оно требует от матери самой интенсивной любви, но эта
любовь должна помочь ребенку стать самостоятельным и полностью
независимым от нее. Для каждой матери очень легко любить своего ребенка,
пока не начался этот процесс отделения, а вот одновременно любить ребенка
и дать ему возможность уйти и желать, чтобы он ушел,—это задача, с которой
многие матери не справляются.
При эротической любви (греч. eros, древнеевр. ahabah, которое происходит
от корня глагола ｫгоретьｻ, ｫпылатьｻ) в игру вступает побуждение, которое
требует объединения и единства с другим. В то время как любовь к людям
распространяется на всех людей, а материнская любовь — на ребенка и на
все, что нуждается в помощи, эротическая любовь направлена на одно-
единственное лицо, обычно другого пола, с которым человек хочет
объединиться и стать единым целым. Эротическая любовь начинается с
разобщенности и кончается единением. Ма-
теринская любовь начинается с единства и кончается разобщенностью. Если
бы потребность в единении могл"а быть реализована в материнской любви,
это означало бы разрушение ребенка как независимого существа, поскольку
ребенок должен уйти от своей матери, а не оставаться привязанным к ней.
Если в эротической любви отсутствует любовь к человеку и она продиктована
только желанием к объединению, то это всего лишь сексуальная страсть без
любви или речь идет об извращении любви, что можно наблюдать в
садистской и мазохистской форме ｫлюбвиｻ.
Потребность человека в общении можно полностью понять лишь в том
случае, если принять во внимание последствия, которые наступают &
результате прекращения всякого рода отношений, то есть если понять
значение нарциссизма. Единственная реальность, которую может переживать
грудной ребенок,— это собственное тело и свои потребности,
физиологические потребности, а также потребность в тепле и расположении
матери. Ребенок еще не знает своего ｫЯｻ, обособленного от ｫТыｻ. Он еще
находится в состоянии единства с миром, но это единство существует лишь до
тех пор, пока его сознание не проснулось для восприятия индивидуальности и
реальности. Внешний мир существует для него только в образе пищи и тепла,
которые нужны ему для удовлетворения его потребностей, а не как что-то или
кто-то, осознаваемое реалистически и объективно. Фрейд обозначил такое
ориентирование как ｫпервичный нарциссизмｻ. При нормальном развитии
данное состояние нарциссизма все больше и больше преодолевается
посредством растущего восприятия внешней реальности и соответственно
возрастающего чувства ｫЯｻ в отличие от чувства ｫТыｻ. Подобное изменение
Наступает прежде всего на уровне чувственного восприятия, когда вещи и
люди воспринимаются как различные и своеобразные величины. Это является
предпосылкой возникновения языка. Прежде чем называть вещи по именам,
необходимо распознать их в качестве индивидуальных и самостоятельных
величин (ср.: Piaget J. La construction du reel chez 1'enfant. Neuchatel, 1937).
Гораздо больше времени требуется для эмоционального преодоления
нарциссизма. Для ребенка в возрасте семи-восьми лет другие люди в
основном все еще существуют как средство удовлетворения его
потребностей. Их можно заменить, как только они выпол-
нили эту свою функцию, и лишь с восьми-девяти лет ребенок начинает
воспринимать другого человека так, что он может начать его любить, то есть,
согласно формулировке X. С. Салливана (см.: S ul I i v a n H. S, Interpersonal
Theory of Psychiatry. N. Y., 1953, p. 49 ff.), чувствовать, что потребности другого
человека так же важны, как и его собственные 2.
Первичный нарциссизм — нормальный феномен, который соответствует
нормальному физическому и духовному развитию ребенка. Но нарциссизм
существует и в более поздние периоды жизни (ｫвторичный нарциссизмｻ, по
Фрейду). Он наступает в тех случаях, когда подросшему ребенку не удается
развить свою способность к любви или когда он ее теряет. Нарциссизм лежит
в основе всех тяжелых психических заболеваний. Для человека в состоянии
нарциссизма есть только одна реальность: его собственный процесс
мышления, его чувства и потребности. Он не переживает внешний мир
объективно, он не воспринимает его объективно, то есть не ощущает его как
что-то, что имеет собственное положение, собственные условия и
потребности. В разных формах душевных заболеваний можно найти самые
экстремальные формы нарциссизма. Душевнобольной потерял контакт с
миром, он ушел в самого себя. Он не может больше воспринимать ни
материальную, ни человеческую действительность таковой, какова она есть,
но видит ее лишь такой, какой ее формируют и определяют его собственные
внутренние процессы. Либо он вовсе не реагирует на внешний мир или если
реагирует, то делает это не в соответствии с его реальностью, а в соответствии
с собственным мышлением и своими чувствами. Нарциссизм —
противоположный полюс объективности, разума, любви.
То обстоятельство, что полное прекращение отношений приводит в мир
душевного заболевания (психоза), указывает на другой факт: какая-либо
форма соотнесенности является предпосылкой душевного здоровья вообще.
Однако среди многих форм отношений только продуктивная форма, любящее
отношение, отвечает условию сохранения свободы и целостности человека
при объединении его с другим человеком.
2. Трансценденция через творчество или разрушение
Следующий аспект человеческой ситуации, который тесно связан с
потребностью в соотнесенности,— это ситуация человека как тварного
существа и его потребность преодолеть данное состояние пассивного
существования. Человек был заброшен в мир без его знания, согласия или
желания и будет из него изъят также без его согласия и желания. В этом
отношении он не отличается от животных, растений и неорганической
материи. Но поскольку человек наделен разумом и силой воображения, он не
может довольствоваться пассивной ролью твари, смириться с ролью случайно
брошенного жребия. Ему не терпится преодолеть роль тварного существа,
случайность и пассивность животного существования: он сам становится
ｫтворцомｻ.
Человек может создать жизнь. Это чудесное свойство он разделяет со всеми
живыми существами, но здесь отличие состоит в том, что он один осознает
себя одновременно тварью и творцом. Человек может воспроизводить жизнь,
или скорее женщина может воспроизводить жизнь, так как она рожает
ребенка и заботится о нем до тех пор, пока он не станет настолько взрослым,
что сам сможет заботиться о себе. Люди — мужчина и женщина — могут
производить определенные вещи: сеять хлеб, изготавливать материальные
предметы, создавать произведения искусства, идеи и любить друг друга. В
акте творчества человек трансценДирует самого себя как тварное существо,
он поднимает себя над пассивностью и случайностью,своего существования в
область целенаправленности и свободы. Потребность человека в
трансценденции — одно из начал любви, а также искусства, религии и
материального производства.
Предпосылкой творчества являются активность, забота и любовь к тому, что
создается. Может ли человек решить проблему трансценденции самого себя
каким-либо иным образом, кроме как через способность творить и любить?
На эту потребность трансценденции есть и другой ответ: если я не могу
создать жизнь, то я могу ее разрушить. И в разрушении жизни я могу ее
трансцендировать. В том, что человек может разрушать жизнь, есть нечто
столь же чудесное, как и в том, что он может создавать ее, поскольку жизнь —
это чудо, нечто необъяснимое. В акте разрушения человек ставит себя над
жизнью, он трансцендирует себя как тварное существо. Таким образом,
человек, поскольку он чувствует необходимость трансцендировать себя,
поставлен в ситуацию крайнего выбора — создавать или разрушать, любить
или ненавидеть. Колоссальная сила воли к разрушению, которая
прослеживается в истории человечества и свидетелями которой мы
становимся в наше время, коренится в природе человека, как и потребность
что-то создавать. Если говорят, что человек способен развить свой
первоначальный потенциал для любви и разума, то это вовсе не означает
наивной веры говорящих в добродетельность человека от природ<